Командирам частей и подразделений вермахта, временно находящихся в ОСОБЫХ условиях в районе городов Платов, Ровляны и примыкающих к ним территорий.
На основании приказа командующего 2-й армией я принял на себя командование частями, подразделениями, а также группами и одиночками, которые в результате недавнего наступления русских оказались отрезанными от основных сил армии. Приказываю: впредь до возвращения в свои части или назначения в другие выполнять мои приказы и распоряжения. Ввиду ОСОБЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ я буду беспощаден к нарушителям дисциплины, трусам и колеблющимся. Только монолитное единство и немецкая стойкость спасут нас от бесславной гибели!
В целях повышения боеспособности всем командирам надлежит докладывать старшим по званию обо всех случаях нарушения дисциплины, воинской присяги и верности фюреру. Всем, без исключения, командирам от шарфюрера и выше применять самостоятельно меры к нарушителям дисциплины. Наказанию без суда и следствия подвергать изменников, трусов, распространителей панических слухов и большевистской пропаганды.
Командир 11-й отдельной механизированной бригады СС бригаденфюрер СС Шлауберг.
- Ось туточки, - сказал старшина Батюк и, взяв из рук Кашина лопату, очертил ею на снегу ровный прямоугольник, - теплину разводить запрещаю. Хто змэрз - хай первый починае. Уткин, организуй, а я пиду подывлюсь, як там...
Он начал спускаться по тропинке вниз. Уткин ковырнул снег носком сапога.
- На штык, не больше.
Богданов ткнул лопатой окаменевшую землю.
- Это ж кремень! До утра проникаемся. - Он сложил ладони ковшиком, подул в середку. - Слышь, старший сержант, может, разведем махонькую? Шинельками укроем - ни одна собака не заметит.
- Он все заметит, - уверенно отозвался Уткин.
- Да Батюк сам погреться любит! Ревматизм у него.
- Не об ем речь. У Фрицев это место давно пристреляно, ясно? А ну, разбирай струмент!
Когда Батюк вернулся на вершину холма, снег в квадрате два на два метра был уже расчищен, и теперь солдаты вгрызались в мерзлую глину. Стрекалов стоял в стороне, повернувшись лицом туда, где за рекой стыла тягучим холодом непроглядная ноябрьская ночь.
- Товарищ старший сержант, - позвал Батюк, - чому у вас не уси роблють?
Уткин нерешительно посмотрел в сторону Стрекалова.
- Струменту не хватает. На всех три ломика и две кирки.
- Хай лопату визьме.
- Лопатой рано. Таку землю рази чо динамитом рвать... Опять же без наблюдателя опасно, товарищ старшина. Сами ж приказали, чтоб наблюдатель был...
- Нэ забув? - Батюк хитро усмехнулся в усы.
- Забудешь тут...
Старшина поплевал на руки, взял ломик и несколько минут без передышки долбил землю, покряхтывая и равномерно посапывая. Тяжелый самодельный лом в его руках вздымался вверх и падал стремглав в точно намеченное место, снова взлетал и снова падал, и от неподатливой, похожей на бетон земли летели искры. Глядя на старшину, расшевелились и остальные. Моисеев и Кашин сняли шинели. Богданов разделся до пояса. В тишине слышались глухие удары и тяжелое дыхание: "Кха! Кха! Кха!"
На немецком берегу было тихо и темно. За весь вечер над берегом не взлетело ни одной ракеты. По опыту Стрекалов знал: если нет ракет, значит, усилили наблюдение, к чему-то готовятся. Может, подвозят технику, может, копают траншеи.
На всякий случай он переместился немного левее и присел на бугорок. Здесь было не так ветрено. Стрекалов согревался как мог: стискивал плечи руками, задерживал дыхание, сильно двигал прижатыми к телу локтями - все помогало слабо.
Позади, над лесом, возле которого теперь стояла батарея, то и дело предательски высвечивался край неба - немцы опять бомбили железную дорогу на Ямск. На фоне этих отсветов Сашкина длинная фигура, наверное, хорошо была видна с другого берега. Приседая к земле, он не столько прятался от ветра, сколько от немецких наблюдателей. Сменивший его Богданов, оценив обстановку, тоже присел, поминая нехорошими словами ветер, мороз и сидевших в тепле фрицев.
Когда могила углубилась на штык, снизу, из-под горы, пришел Осокин. Постоял на краю, повздыхал.
- Ну как они там? - спросил Кашин. - Лежат?
- Лежат, - ответил Осокин, - чего им еще... Вы тут поскорея, а то...
Он хотел добавить, что ему одиноко и страшно стоять ночью возле мертвых, но не сказал: уж лучше стоять там - не то в почетном карауле, не то просто так, - чем долбить эту трудную землю.
Батюк скомандовал перекур. Пятеро моментально собрались в кучу: Осокин милостиво разрешил закурить из своего кисета. В неглубоком покуда котловане остался один Карцев - он был некурящим. Лопата досталась ему самая большая и самая неудобная с кое-как вставленным черенком. Отяжелев, она начинала крутиться, норовя сбросить груз, неструганое дерево натерло на ладонях волдыри.
На краю ямы, свесив ноги в новых ботинках, сидел подносчик снарядов Моисеев и курил, спрятав чинарик в рукав шинели.
- Интеллигенция! - сказал он, показав пальцем на Карцева. - Лопату держать не умеет! - Он искательно заглянул в глаза старшине: пять минут назад ему здорово досталось за прикуривание третьим. Величайшую эту оплошность Гаврило Олексич приравнивал к преступлению... - Лопату, говорю, держит, как баба!
- Бачу...
- Молчи уж, Моисей! - посоветовал Стрекалов.
- А что, неправда?
- Правда. Черенок-то кто стругал? Ты? Моисеев коротко хохотнул.
- Все одно - гнилая интеллигенция. Ему хошь какой инструмент дай - все одно не к рукам.
На этот раз ему никто не возразил. Спрятанные глубоко в рукава шинелей цигарки вспыхивали, тускло освещая выпяченные губы и узкие мальчишеские подбородки.
- В самом деле, Карцев, - сказал Уткин, - глядеть на тебя тошно.
Стрекалов спрыгнул в яму.
- Левой бери поближе к железке да держи крепче. Вот... А теперь давай на перегиб. Жми к земле, жми! Коленку подставь, не то кувырнется. А теперь обеими с маху! Ничего, научишься...
Сашка с Сергеем выбрались из ямы.
- Спасибо тебе, - сказал Карцев, вытирая шапкой обильный пот, - сам вижу, что не так..
- А ты правда интеллигент? - спросил Стрекалов. Карцев пожал плечами.
- Вообще-то дед у меня врач. Мать учительница. Может, поэтому он так...
Сашка вздохнул.
- Да нет, не поэтому, - сказал он, взяв протянутый Кашиным обсосанный, скользкий окурок, прихватив его согнутой пополам веточкой -- не потому, что брезговал, а потому, что был окурок слишком мал, - и раза три затянулся крепким, до тошноты, самосадным дымом. - Не потому... А вот почему, хоть убей, не понимаю...
- В тылах, говорят, опять ту самую махорку получили, - сказал Кашин. И мешки те. Вредители, что ли, тама засели, на фабрике? Либо случайно как подмочили, а потом высушили да нам и спихнули. Она, подмоченная-то, в аккурат такая: дым есть, а крепости никакой.
- Писать надо, я говорил! - донесся приглушенный голос Богданова. - На фабрику писать. Разнести их там. И подписать всей батареей.
- Коллективно нельзя, - сказал Карцев, - запрещено Уставом. Только по одному.