М-р Стриплинг: Это сцена на балу?
Мисс Рэнд: Да, на балу, где они танцуют. Даже для этой страны это перебор. Я никогда не видела никого, кто носит такие наряды и танцует под такую экзотическую музыку, когда я была там. Конечно, не объясняется, кто устроитель бала, и как они туда попали. Но они там – свободные и счастливо кружащиеся в танце.
В этой связи я должна сказать, что я общалась с людьми, которые покинули Россию или сбежали из нее позже меня, и знаю, что время, которое я застала – 1926 год – было лучшим послереволюционным временем. Тогда условия были чуть лучше, чем стали сейчас. Но и в то время мы были скопищем оборванных, истощенных, грязных, жалких людей, у которых было всего две мысли. Во-первых, полнейший террор: мы боялись взглянуть друг на друга, боялись сказать хоть что-то, страшась, что кто-то услышит и донесет на нас. И вторая: где взять еду. Вы понятия не имеете, что значит жить в стране, где у всех мысли только о еде, где все разговаривают только о еде, потому что так голодны, что ни о чем другом не могут думать и ничего другого не в состоянии делать. Политика их не волнует. Романтические отношения их не волнуют – нет ничего кроме еды и страха. Это то, что я видела в 1926-м. В фильме это не показано.
После этой экскурсии по Москве герой – американский дирижер – едет в советскую деревню. Российские деревни это нечто – жалкие и мерзкие. Они и до революции такими были. Уже тогда. Во что они превратились сейчас, я боюсь представить. Вы все читали о программе коллективизации 1933-го, когда советское правительство признало, что три миллиона человек умерло от истощения. Другие источники говорят о семи с половиной миллионах, но три миллиона это цифра, признанная советским правительством, как число людей, погибших от истощения вследствие того, что правительство загоняло их в колхозы. Это задокументированный исторический факт.
А вот какова жизнь в советской деревне, представленная в «Песни о России». Вы видите счастливых крестьян. Вы видите, как они встречают героя на станции, с оркестром, одетые в красивые рубахи и башмаки, подобных которым у них и быть не может. Вы видите детей в опереточных костюмах и духовой оркестр, который они никогда не могли бы себе позволить. Вы видите наманикюренных старлеток, которые водят трактора и счастливых женщин, которые поют, возвращаясь с работы. Вам показывают крестьянскую избу и такие яства в кадре, за которые там реально могли бы убить. Если у кого-нибудь в России были бы такие яства, то он бы недолго прожил, потому что голодные соседи порвали бы его на части. Но нам показывают кадр с комментарием Роберта Тэйлора и ответом крестьянина: «Это обычный деревенский стол, еда, которую мы едим сами».
Затем крестьянин показывает Тэйлору, как они живут. Он показывает свой чудесный трактор. Который запаркован в его частном гараже. Он показывает зерно в своих закромах и Тэйлор говорит: «Великолепное зерно». О том, что крестьянин не владеет ни трактором, ни зерном, потому что это колхоз, не упоминается. Он не мог бы ими владеть. Они ему не принадлежат. Но американцы, которым ничего другого не сообщают, получают впечатление, что все это находится в частном владении крестьянина, так он живет, это его собственный трактор и его собственное зерно. Затем показывают бесконечные вспаханные поля.
Председатель: Пожалуйста, рассказывайте по порядку...
Мисс Рэнд: Я говорю слишком быстро?
Председатель: Продолжайте.
Мисс Рэнд: Тогда...
М-р Стриплинг: Мисс Рэнд, могу я позволить себе ремарку?
Мисс Рэнд: Разумеется.
М-р Стриплинг: Я смотрел фильм. В этой деревне или крестьянском доме... не бросается ли там в глаза священник или несколько священников?
Мисс Рэнд: О да, я сейчас дойду до этого. Священник появляется в первой же деревенской сцене. Он постоянно сопровождает крестьян, как друг и наперсник, как будто бы религия – естественно одобренная часть их жизни. Фактически же ситуация с религией в России в мое время была, да и сейчас, как я понимаю, осталась следующей: для члена коммунистической партии любые связи с церковью ведут к исключению из партии. Ему не разрешается посещать церковь и принимать участие в церковных обрядах. Для частных граждан, не-партийцев, это разрешено, но воспринимается неодобрительно, поэтому они держат в секрете то, что ходят в церковь. Если они хотят обвенчаться, то они обычно устраивают это у себя дома в присутствии лишь пары друзей, чтобы по их месту работы об этом никто не прознал, иначе, если станет известно об их увлечении религией, они могут вылететь с работы.
Возвращаясь к фильму. Роберт Тэйлор делает героине предложение. Она его принимает. Они играет свадьбу, конечно, в церкви. Что происходит с большой религиозной помпой, которую нам демонстрируют. Потом начинается банкет. На нем танцуют балерины в атласных юбках. Ничего подобного вы никогда не увидите ни в одной деревне, и уж совершенно точно в России. Потом нам показывают Дом Крестьянина – мраморный дворец с хрустальными люстрами. Мне бы хотелось знать, откуда они их взяли и кто это все построил для фильма.
Позже вы видите, что у всех крестьян есть радиоприемники. Когда героиня в качестве солистки играет с оркестром Роберта Тэйлора, после того, как она вышла за него замуж, вы видите сцену, в которой крестьяне слушают радио, и один из них говорит: «Многие миллионы слушают сейчас этот концерт». Я не знаю, наберется ли в России хоть сотня человек, частных граждан, у которых есть собственные радиоприемники. И я вспоминаю, что читала в газете о том, что после начала войны все радиоприемники были конфискованы правительством, и людям не разрешалось ими владеть. Сама мысль о том, что каждый колхозник, бедный крестьянин, владеет радиоприемником, совершенно абсурдна. Вы также видите, что у них есть междугородняя связь. Позже в фильме Тэйлор должен позвонить своей жене в деревню. Откуда у них взялся междугородний телефон, я не знаю.
И тут наступает ключевой момент фильма. В середине концерта, пока героиня играет, вы видите сцену на границе СССР. Перед вами очень симпатичная модернистская надпись «СССР». Хотелось бы напомнить, что это та самая граница, на которой, возможно, погибли тысячи людей, пытавшихся сбежать из этого блаженного рая. Показывается надпись «СССР», рядом стоит пограничник. Он слушает концерт! Потом сцена в караульном помещении, где пограничники слушают тот же самый концерт, прекрасную музыку Чайковского, и играют в шахматы. Внезапно на них нападают нацисты. Бедненькие русские к этому не готовы.
И тут становится ясным – и это стало огромным шоком для меня – что показанная граница – граница с Польшей. Граница оккупированной, разрушенной, порабощенной страны, которую вместе уничтожили Гитлер и Сталин. Та самая граница, которую нам показывают – милое местечко, где люди слушают музыку. Также осознается, что когда в первой части фильма показывали всю это прелесть и великолепие со счастливыми свободными людьми, среди них не было ни единого агента ГПУ, они не стояли в очередях за продуктами, их никто не преследовал – полная свобода и счастье, все улыбаются.
К слову, я никогда в своей жизни не видела, чтобы так много улыбались, разве что на настенных росписях в советском павильоне на всемирной выставке. Если кто-то из вас был там, вы сможете меня понять. Это одна из избитых пропагандистских уловок коммунистов – показывать улыбающихся людей. Это все, что они могут показывать. И вот вы это все видите наравне с фактом, что американский дирижер принял приглашение поехать туда и дать концерт, и это случилось в 1941-м, когда Сталин был союзником Гитлера. То, что американец принимает приглашение от этой страны, шокировало меня, и нам показывают, что все там хорошо и славно, сплошь счастливые танцующие люди, когда Сталин был союзником Гитлера.
Что ж, героиня решает, что она хочет остаться в России. Тэйлор хотел бы забрать ее с собой, но она отвечает, что нет, мол, ее место здесь, она должна воевать. Там примерно такой текст, насколько я смогла запомнить при просмотре: «Я несу огромную ответственность за мою семью, мою деревню и мой образ жизни». Какой образ жизни? Нам аккуратно дают понять: коммунистический образ жизни. Дальше она говорит, что она хочет остаться, потому что иначе «как я могу помочь сделать жизнь в моей стране лучше и лучше?» Что имеется в виду под «лучше и лучше»? Это означает, что она уже помогла построить хороший образ жизни. Советский коммунистический образ жизни. И сейчас она хочет улучшать его дальше. Вот так.
Затем, менеджер Тэйлора, его играет, мне кажется, Бенчли, американец, говорит, что ей надо покинуть страну, но когда она отказывается, желая остаться, вот что он говорит... с восторженной товарищеской интонацией: «Вы дурочка, но много похожих на вас дураков полегли в свое время на зеленых полях Лексингтона» Я заявляю, что это кощунство, потому что люди в Лексингтоне не просто сражались с иностранными завоевателями. Они сражались за свободу и вот что я имею в виду – я хочу быть точной – они сражались за политическую свободу и за личную свободу. Они сражались за права человека. Сравнивать их с кем-то, кто сражается за рабское государство, по моему мнению, кошмарно.
И позже девушка говорит – думаю, что она или кто-то из других персонажей – что «культура, которую мы создали, никогда не умрет». Какая культура? Культура концентрационных лагерей? В конце фильма один из русских просит Тэйлора и девушку вернуться в Америку, потому что так они могут помочь людям здесь. Как? Вот, что он говорит: «Вы можете вернуться в вашу страну и рассказать всем, что вы увидели здесь, и распространять правду и своими речами, и своей музыкой». То есть прямым текстом говорится, что, то, что они видели, и есть правда о России. Вот о чем этот фильм.
Вот, что я не могу понять: в качестве извинения здесь прозвучало, что мы должны были снять этот фильм во время войны, что он мог помочь в работе для нужд фронта. Если это было сделано для того, чтобы обмануть американцев, чтобы показать американцам Россию лучше, чем она есть на самом деле, то подобный шаг вполне сравним с теорией нацистской элиты – избранная группа интеллектуалов или других лидеров скармливает людям ложь для их же блага. Я не думаю, что это американский способ доносить информацию до людей. Мы не должны обманывать людей никогда, ни в военное время, ни в мирное. Если мы хотели польстить русским, то я не вижу, как можно польстить русским, говоря, что мы дураки. До чего мы дошли с таким подходом, вы можете видеть сейчас. Результаты вы можете видеть прямо сейчас. Если мы выпускаем подобный фильм, как нашу версию того, что творится в России, что они об этом подумают. Мы не заслужим ничьей дружбы. Мы заслужим только их презрение, и вы знаете, что русские так и реагируют.
Моя точка зрения на фильм такова: я полностью верю мистеру Мейеру, когда он говорит, что он не делал коммунистический фильм. В его оправдание я должна сказать, что, просматривая картину, я отметила, что были предприняты усилия не допустить в нее пропаганду. Я верю, что он пытался не допустить в нее пропаганду, но кошмар в том, что идейная беспечность, непонимание того, что простая демонстрация этакого счастливого существования в стране рабства и страха ужасна, потому что это и есть пропаганда. Вы сообщаете людям, что жить в тоталитарной стране нормально.
Я бы хотела заметить, что ничто на земле не оправдывает рабства. Неважно, на войне или в мирное время вы не можете оправдывать рабство. Вы не можете говорить людям, что жить под игом нормально, и что каждый там счастлив. Если вы сомневаетесь, я просто задам вам один вопрос. Вообразите, что дело происходит в нацистской Германии. Кто-то написал сценарий милой романтической истории со счастливыми людьми под музыку Вагнера. Что вы скажете тогда, это пропаганда или нет, если вы знаете, какова была жизнь в Германии, и что за концлагеря там существовали? Вы никогда бы не посмели поместить подобную счастливую любовную историю в Германию, и по тем же самым причинам, вы не должны помещать ее в Россию.
М-р Стриплинг: У меня больше нет вопросов, мистер председатель.
Председатель: Мистер Вуд?
М-р Вуд: Я уяснил, что ваша личная критика фильма основывается на том, что условия, показанные в ней, являются перебором по сравнению с существовавшими в России на момент его сьемки, верно?
Мисс Рэнд: Вы сказали: перебором?
М-р Вуд: Да.
Мисс Рэнд: Фильм показывает людей...
М-р Вуд: Он показывает людей в России в лучших экономических и социальных условиях, чем на самом деле.
Мисс Рэнд: Верно.
М-р Вуд: И таким образом у среднего зрителя создается впечатление, что они лучше могли противостоять германской агрессии, чем делали это на самом деле?
Мисс Рэнд: В фильме этого нет. О войне в нем упоминается, но она особо не показывается.
М-р Вуд: Хорошо, я полагаю, вы помните из истории – вернемся к середине первой мировой войны, когда Россия тоже была нашим союзником против того же противника, с которым мы боролись и сейчас, и они были разбиты. Если бы остатки их соединений повернулись против нас, то это немало бы затянуло первую мировую, не так ли?
Мисс Рэнд: Мне так не кажется.
М-р Вуд: Не кажется?
Мисс Рэнд: Нет.
М-р Вуд: Как вы думаете, то, что мы поддерживали Россию в войне в тот момент, когда снимался фильм, шло нам на пользу или нет?
Мисс Рэнд: Это не имеет ничего общего с обсуждаемой темой.
М-р Вуд: Что ж...
Мисс Рэнд: Но если вы хотите слышать мой ответ, я могу ответить, но мне потребуется немало времени, чтобы сказать, что я думаю по поводу того, должны мы были или нет брать Россию в союзники в этой войне. Я могу, но сколько времени вы мне дадите?
М-р Вуд: Ладно, скажите, это затянуло бы войну, по крайней мере, рассматривая тот случай, если бы они были побеждены?
Мисс Рэнд: Я не могу ответить ни да ни нет, пока вы не дадите мне времени на длинную речь.
М-р Вуд: Но ведь существует достаточно серьезная вероятность, что мы бы тогда не выиграли войну вообще?
Мисс Рэнд: Я не знаю. С другой стороны, мы могли бы гораздо лучше использовать лендлизную поддержку, которую посылали им, для собственного блага.
М-р Вуд: Но в то время...
Мисс Рэнд: Я не знаю. Это вопрос.