Временами нам казалось, что и нас вот-вот сорвет с якоря, так сильно дрожал корабль под напором бешеного ветра. Но Максимов был невозмутимо спокоен. Иногда сквозь рев ветра слышался звон машинного телеграфа. Это означало, что командир снова требовал дать ход машинам. "Дед" часто поглядывал на часы и приговаривал:
- Хорошо, хорошо, немножко осталось...
И действительно, к вечеру тайфун умчался на северо-восток. Разорвались тучи, показались очертания гор. Но на рейде было еще очень свежо, ходили высокие волны. Два дня мы не имели сообщения с берегом, и лишь в ночь на третьи сутки шторм как-то неожиданно стих. Туча джонок кинулась обратно на свои места. У засевших на мели кораблей суетились портовые буксиры.
Мы собирались покинуть Гонконг, когда из Москвы поступило распоряжение срочно идти в город Кантон, который был тогда столицей революционного Китая. Спешно подбираем необходимые карты и лоции.
Кантон расположен на берегу реки Жемчужная, устье которой совсем недалеко от Гонконга. Английская администрация отказалась дать нам лоцмана - колонизаторов пугали наши добрые отношения с революционным правительством Китая. А идти без лоцмана по реке такому большому кораблю, как "Воровский", рискованно. Холодно простившись с английским адмиралом, наш командир использовал свои старые морские связи и все же нашел молодого китайского лоцмана, который с радостью согласился вести нас в Кантон.
7 октября мы вошли в мутно-желтые воды большой китайской реки. С первых же минут почувствовали, что находимся в дружественной стране. Крестьяне прибрежных деревень приветствовали нас красными и синими платками, что-то радостно кричали. (Как все это не похоже на нынешнее дико-враждебное отношение к советским людям со стороны предательской клики Мао Цзе-дуна!)
Мы медленно продвигались вперед. Мимо нас проплывали зеленые берега со старинными маленькими крепостями, с пагодами - китайскими храмами. Возле селения Бока-Тигрис реку преградил большой перекат. Преодолеть его наш корабль мог только в полную воду. А прилив будет лишь на рассвете. Стали на якорь. Об этом можно было бы и не вспоминать, если бы китайский лоцман, всячески выражавший нам свои симпатии, не высказал командиру свои опасения. В Китае в те годы велась гражданская война. Революционные войска сражались с буржуазными генералами, поддерживаемыми иноземными империалистами. Генералы редко ладили между собой, порождая междоусобицу. Это была благодатная почва для бандитизма и морского пиратства.
Лоцман рассказал, что совсем недавно пираты остановили и ограбили два английских парохода. Даже подоспевшая канонерская лодка не смогла помочь у пиратов тоже оказались пушки.
На нас повеяло далеким средневековьем. И хотя молодой китаец успокаивал нас, что пираты не посмеют тронуть советский корабль, командир вызвал старшего артиллериста корабля С.П. Прокопнова и приказал привести оружие в боевую готовность. Экипаж в эту ночь спал на палубе, не раздеваясь, у орудий и пулеметов. Однако все обошлось. На рассвете мы миновали перекат, а в 8 часов стали на якорь у острова Датский, возле селения Вампу. На рейде стояли китайский крейсер и канлодки. В Вампу располагалась военная школа командиров революционной китайской армии. На берегу выстроились курсанты школы, почетный караул. Корабли расцветились флагами. Загремели салют, оркестры. Прием был восторженный. Начались взаимные визиты с китайской щепетильностью - строго по рангам, со всеми церемониями. Прибыли к нам и сотрудники советского полпредства. До Кантона корабль из-за большой осадки пройти не мог. Связь с городом мы поддерживали с помощью катеров.
После обеда часть команды и комсостава на двух старинных китайских канонерских лодках отправилась в Кантон. И здесь были бурные дружеские встречи. Нам переводили речи ораторов. Запомнились слова:
- Вы пришли к нам с открытым сердцем. Вы протягиваете нам руку дружбы. Мы это ценим и верим вам!..
На следующий день специальным поездом мы поехали в ставку Сун Ят-сена - президента и главнокомандующего. Ехали весь день. Вечером поезд остановился в лощине среди гор. По тропинке нас провели на берег небольшой реки. Здесь нас встретили доктор Сун Ят-сен и его супруга Сун Цин-лин.
Невысокого роста, с выразительными карими глазами, одетый в скромную защитную форму без всяких знаков различия, Сун Ят-сен отнесся к нам с сердечным радушием. Он долго беседовал с нами, интересовался нашей страной. Было ему в ту пору уже под шестьдесят, но выглядел он моложаво и бодро. Великий китайский революционер-демократ с глубоким уважением говорил нам о В.И. Ленине:
- Это ваш великий вождь. Мы верим, что он, и только он, поможет Китаю в его тяжелой борьбе. На прощание президент сказал:
- Встреча с советскими моряками, воспитанными партией коммунистов, посланцами великого Ленина, останется в моем сердце как воспоминание о лучших днях моей жизни.
Больше месяца простояли мы на рейде Вампу. Часто бывали в Кантоне, этом большом торгово-промышленном центре Южного Китая. Многое здесь еще оставалось по-старому. Европейцы жили в своих районах, имели свою охрану. Китайская беднота ютилась в трущобах, в подвалах. А более трехсот тысяч семей жили на реке, образовав огромный плавучий город из тесно прижавшихся друг к другу лодок. Климат здесь тяжелый. Сыро, душно. Мы удивлялись, как можно жить в таких условиях. У нас в каютах вещи быстро покрывались плесенью, койки все время были сырыми. Одолевали москиты - распространители тропической малярии. Наш бедный лекарский помощник Н.В. Соловьев, ухаживавший за заболевшими краснофлотцами, сам не уберегся. Лучшие китайские врачи пытались помочь ему, но тщетно. Наш медик скончался. На родину мы привезли лишь урну с его прахом.
"Воровский" посетил Сун Ят-сен. Он очень внимательно знакомился с бытом советских моряков, долго осматривал корабль и особенно ленинскую комнату, просил переводчика подробно переводить ему все наши лозунги, подолгу беседовал с краснофлотцами. Услыхав сигнал на ужин, улыбнулся и попросил угостить его блюдами из краснофлотского меню. Мы с радостью это сделали. Отведав борща, котлет и компота, Сун Ят-сен, улыбаясь, сказал:
- К сожалению, мы еще не можем так вкусно и сытно кормить наших солдат и матросов...
Спустя всего год мы с глубокой скорбью узнали о кончине этого светлого человека, талантливого революционера, выдающегося ученого, искреннего друга Советского Союза.
...В полдень 11 ноября 1924 года, при большом стечении наших китайских друзей, мы покинули гостеприимную страну.
В моем походном дневнике записано: "Переход из Китая во Владивосток был трудным. Дул северо-восточный ветер силой семь баллов, а в Формозском проливе он достиг штормовой силы. Температура падала с каждым днем, мы ведь шли на север и очень скоро увидели на палубе первый снег... Нас встречала русская зима..."
20 ноября "Воровский" отдал якорь во Владивостоке, в бухте Золотой Рог. За кормой осталось 14 тысяч миль. Помножьте это на 1852 - получится почти 26 тысяч километров. В этом походе впервые флаг Советского Союза был пронесен через три океана и десять морей. И на всем этом пути мы воочию убеждались в силе и величии ленинских идей. Они проникали через все барьеры к трудящимся разных стран и континентов.
Как же не гордиться нашей Родиной, маяком освещающей путь в будущее всему человечеству!
Подводники
После похода на "Воровском" мы снова вернулись на курсы. Закончил я их весной 1925 года. Назначение получил на Черное море.
Вот и Крым. Не отхожу от окна вагона. На южной земле уже пышная зелень. Цветет миндаль. Поезд ныряет в туннель. Их тут несколько. Вспыхнет на мгновение дневной свет, и снова темнота. Наконец в глаза ударило таким ярким солнцем, что невольно зажмурился. Внизу голубеет Южная бухта. Всматриваюсь в корабли. На каком из них уготовано мне служить?
На перроне нас обступили мальчишки, наперебой предлагая комнату. Жене понравился маленький шустрый мальчуган.
- Давай, веди к себе.
Идти пришлось не так далеко. На улице матроса Кошки у подножия Малахова кургана наш проводник постучал в калитку. Во дворе стоял небольшой, утопающий в зелени домик. Встретил нас седой человек в тельняшке. Представился: старожил этих мест, бывший черноморский моряк Иван Афанасиевский. И домик, и его хозяин нам понравились, и мы поселились здесь, на Корабельной стороне.
Оставив жену распаковывать чемоданы, я поспешил в штаб флота.
Маленький трамвайчик - гордость севастопольцев, открывших трамвайное движение на 9 лет раньше, чем в Петербурге, - довез меня до центра города.
Встречные командиры сказали мне, что штаб, Реввоенсовет и политическое управление флота размещаются на "Красном моряке", который стоит у Минной пристани. Я ожидал увидеть большой корабль, а оказался старый-престарый колесный пароходик водоизмещением всего около сотни тонн. После я узнал, что он был построен в Англии еще в 1866 году. Купленный русским правительством, сразу же оказался в Севастополе и стал яхтой главного командира флота и портов Черного моря.
Как яхта высокого начальника пароходик, может быть, был хорош, а как штабной корабль не годился. Теснота здесь была страшная. Каюта начальника отдела кадров флота крохотная. Дверь ее была распахнута настежь. Хозяин каюты сидел у маленького столика, на койке - другой мебели не было - сидел посетитель, какой-то большой командир с широкой нашивкой на рукаве. Остальную часть койки занимали стопки папок.
Собеседники жарко спорили, и на мой осторожный стук никто не обратил внимания. Волей-неволей мне пришлось стать свидетелем разговора. Посетитель просил дать ему четырех штурманов на подводные лодки, а начальник отдела кадров уверял, что может дать только двух. Наконец оба повернулись ко мне и чуть ли не в один голос спросили, что мне надо.
- Вам нужен штурман на подводную лодку. Можете располагать мной. Начальник отдела кадров просмотрел мои бумаги, поморщился.
- Если метили в подводники, надо было кончать подводный класс. А теперь пойдете на канлодку.
- Ерунда! - вмешался посетитель. - Он штурман - это основное, а подводным делам мы его научим... Не спорь, Коля, пиши предписание, ведь человек сам просится в подплав, а это не так часто случается.
Начальник отдела кадров махнул рукой и наложил резолюцию.
- Ну, а теперь давайте знакомиться, - сказал посетитель и протянул мне ладонь. - Головачев, начальник отдельного дивизиона подводных лодок Черноморского флота.
Через несколько минут мы с ним уже шли по бухте на тихоходном катеришке. По пути Головачев задавал мне множество вопросов, словно оценивая новое "приобретение". Тогда было не принято обращаться к начальству насчет квартиры, и оно об этом не заикалось. Но все же у трапа плавбазы начдив спросил:
- Между прочим, где вы устроились?
Я ответил, на что последовал спокойный кивок.
Плавбаза подлодок "Березань" - старый транспорт времен первой мировой войны. Удирая из Севастополя, белые взорвали на судне машины, разграбили оборудование. Таким мертвецом оно и стояло в Южной бухте, недалеко от вокзала. Необходимые подводным лодкам зарядовая станция, аккумуляторная мастерская и прочее хозяйство только начинали строиться. Пока же пять подводных лодок сиротливо стояли у плавучих пирсов и находились, что называется, на самообслуживании.
Каюты на "Березани" оказались маленькие, неуютные и совершенно не оборудованные. Я поселился вдвоем со штурманом Е.Е. Пивоваровым - моим старым товарищем по службе и учебе. Сначала было тоскливо. Мы, как далекую мечту, вспоминали наши шикарные каюты на линкоре "Марат" и на канлодке "Хивинец".
Кают-компания, где обедал весь командный состав дивизиона, тоже была и темной и убогой. Впрочем, мы на это не сетовали. Важно было другое: коллектив подобрался дружный, в кают-компании всегда было шумно и весело. В такой среде любые бытовые неудобства кажутся пустяком.
Приняли нас, молодых штурманов, очень приветливо. Через пару дней мне казалось, что я уже давно служу в дивизионе. Конечно, это во многом зависело от начдива Головачева и комиссара Голубовского. Оба они были старыми подводниками. В отличие от Головачева, человека шумного и резковатого, Голубовский был мягкий, малоразговорчивый, больше прислушивался к нам, нежели сам говорил. Чуткий, внимательный, он постоянно заботился о людях.
Меня назначили штурманом на подводную лодку "Политрук" - единственную большую лодку типа "Барс". Лодки эти строились еще в царское время по проекту талантливого русского инженера-кораблестроителя И.Г. Бубнова. В первую мировую войну они воевали неплохо. В годы интервенции несколько лодок этого типа белые увели в Бизерту (Африка), остальные взорвали, затопили или привели в полную негодность. Осталась одна-единственная "Нерпа". После основательного ремонта ей дали новое название и включили в состав Черноморского флота. На ней мы теперь служили. Надводное водоизмещение лодки около шестисот тонн. Скоростью хода она не блещет шесть-восемь узлов в надводном положении, а под водой с трудом можно выжать пять узлов, да и то на очень короткий срок: аккумуляторные батареи быстро садились.
Корабль наш походил на огромную стальную сигару, начиненную механизмами и без единой водонепроницаемой переборки. При малейшем повреждении корпуса вода могла залить всю лодку. Конструкторы стремились любой ценой уменьшить вес корабля, жертвуя даже его живучестью.
Вооружение состояло из четырех торпедных аппаратов: по два в носу и корме.