Слышно было, как фашисты о чем-то переговариваются. Наши продолжают бить по перекрытию. И голоса на втором этаже стали громче: похоже, немцы о чем-то спорят. Затем послышалась у нас над головой какая-то возня, раздались две короткие очереди. Затем все тот же голос:
- Рус! Хорошо. Плен. Гитлер капут!
На лестнице, ведущей со второго этажа, показалось шесть немцев. Они шли без оружия, с поднятыми вверх руками.
Поднявшись на второй этаж, мы увидели двух убитых немцев: солдата и офицера. В спине обер-лейтенанта торчала финка. Правой рукой он судорожно сжимал автомат. На лице застыли испуг и удивление.
В ходе допроса пленных выяснилось, что большинство немцев склонялось к тому, чтобы сдаться. Но обер-лейтенант был против. Он же и убил очередью из автомата одного из солдат, который настаивал на сдаче в плен. Но и сам офицер был убит своими подчиненными.
Я не удержался и спросил Жданова:
- Алексей, чем это вы так сильно на чердаке грохотали?
- Да это чугунный котел там валялся! - объяснил со смехом Жданов. Шума много, только потолок мы этим котлом и за два дня не пробили бы.
Быстро таял день. Над Одером и на его западном берегу вставал туман. Небо нахмурилось. Низкие дождевые тучи, подгоняемые холодным северным ветром, ползли тяжело и угрюмо.
На передовой установилась минута затишья. Смолкла канонада. Спокойно догорали дома и деревья, дымились развалины Ной-Глитцена и Ной-Горнова.
Наскоро пообедав, наша рота пришла в первый стрелковый батальон, и вместе мы стали выдвигаться к Фалькенбергу, чтобы перерезать шоссе Хохенфинов - Кетен. Действующие впереди нас батальоны 37-го полка наткнулись здесь на организованную оборону фашистов. После двух безуспешных атак они готовились к третьей, перестраивая свой боевой порядок, и поджидая подкрепления. Нашей штурмовой группе было приказано прорвать вражескую оборону на участке двугорбой высоты и одинокого дома.
Двигались мы уже в сумерках. Когда втянулись в лес, дозорные во главе с гвардии сержантом Рыковым донесли, что впереди нас и в направлении нашего движения идет колонна фашистов. Я удивился, приказал лейтенанту Я. Павлову проверить эти данные и доложить более точно. Не верилось, что между нашими полками могут находиться немцы.
Вскоре командир взвода вернулся и подтвердил:
- Все правильно. Впереди совершает марш колонна фашистских солдат. Человек пятьдесят. Похоже, что они собираются делать привал.
- Похоже или делают?
- Делают!
Остановив роту, я посоветовался с офицерами. Были высказаны разные предположения. Либо немцы выходят из окружения, либо они совершают какой-то маневр, либо просто заблудились. Стрельба идет вокруг. Попробуй разберись, где фронт, а где тыл. Так или иначе немцев надо было перехватить, не то они зайдут в тыл 37-го полка и наделают много бед.
- Вот что, - объявил я свое решение. - Этенко со взводом обойдет фашистов и устроит на их пути засаду. А мы подопрем их с тыла. Задача ясна? Вперед!
Пока немецкие солдаты ужинали, гвардии лейтенант Этенко обошел их бивуак и расположил автоматчиков по обе стороны лесной дороги. Оставшиеся два взвода тем временем тоже вплотную сблизились с фашистами. А те, к нашему изумлению, будто и не было войны, пользовались без всякой предосторожности карманными фонарями, громко переговаривались. Гвардии лейтенант Павлов нетерпеливо посматривал на меня - дескать, пора атаковать.
Однако меня насторожило такое странное поведение противника. Обычно немцы выставляли на привалах секреты, часовых, строго соблюдали маскировку. А перед нами были какие-то другие немцы, и я решил повременить с атакой. Подозвав санинструктора роты гвардии старшину Гончара, который неплохо знал немецкий, поручил ему с двумя автоматчиками подкрасться к гитлеровцам и послушать, о чем они говорят.
- Понял! - ответил он и исчез в наступившей темноте.
Не прошло и пятнадцати минут, как Гончар возвратился, ведя тощего долговязого немецкого юношу. Его короткая шинель была расстегнута, солдат одну руку держал вверх, другой поддерживал брюки.
- Плен, плен, - быстро повторял он, то ударяя себя в грудь рукой, то вновь поднимая ее вверх.
- Гитлер капут? - спросил его Павлов.
- Я-я, капут! Гитлер капут! - обрадованно закивал он головой и, показав туда, откуда его привели, вновь быстро заговорил: - Плен, плен.
Все переглянулись. Если мы верно понимали этого немца, вся их колонна шла сдаваться в плен. Правда это или нет?
- Может, и верно хотят сдаться? - высказал предположение Павлов. Ведь понимают же они, что война проиграна, что Гитлер капут.
- Капут, капут! - повторил пленный.
- А что, товарищи, все может быть, - вмешался в разговор гвардии старший лейтенант Яцура. - Давайте отошлем его обратно. Убежит - не велика беда. Фашисты окружены. А если и вправду они собрались сдаваться? Думается, они сами выйдут колонной и, как принято, сдадут оружие. С немецкой пунктуальностью...
Предложение Яцуры показалось мне разумным.
- Хорошо! Отпустим его. Пусть идет и расскажет все своим! - принял я решение и, обращаясь к долговязому немецкому солдату, сказал: - Гут, иди туда. Веди всех в плен. Ясно? Плен!
Немец сначала не понял, о чем речь, но, когда гвардии лейтенант Павлов показал ему, что надо делать, и легонько подтолкнул, обрадованно закивал, приговаривая:
- Я-я, плен, плен. Аллее, аллее...
Приняв необходимые меры предосторожности, мы стали терпеливо ждать.
Вскоре в стане фашистов послышались резкие, гортанные команды. А еще через десять минут на лесной дороге показалась колонна немцев. Впереди с поднятыми руками - в одной палка с белым платком - офицер, за ним - три унтер-офицера, и лишь потом - солдаты. Все они поочередно подходили ко мне и складывали на землю в ровные ряды автоматы, винтовки, фаустпатроны. Когда процедура сдачи оружия была закончена, офицер вновь скомандовал, и гитлеровцы быстро выровнялись в шеренгах.
Выделив двух автоматчиков, я приказал им отвести пленных к штабу полка и оставить часового возле трофейного оружия. А рота начала вновь выдвигаться на указанный рубеж.
Не хочу кривить душой, не без удовольствия представлял я, как командир полка будет приятно удивлен, когда ему доложат, что рота, которой я командую, пленила столько немцев.
Каково же было мое разочарование, когда на следующий день мы узнали, что три связиста из нашего дивизионного батальона связи под командованием гвардии лейтенанта С. Крылова пленили целый батальон. Об этом была даже выпущена листовка. Потом узнаю, что командир стрелкового взвода гвардии лейтенант А. Е. Алелуев из батальона Илюхина один пленил целую роту немцев. Так что о нашей ночной операции по пленению около полусотни солдат противника вскоре забыли. Немцы сдавались целыми гарнизонами. Но это, правда, несколько позже. А тогда мы все же между собой живо обсуждали это событие: как-никак, а наша рота впервые за всю войну взяла в плен без боя целое фашистское подразделение.
Через день наш полк прорвал вражескую оборону у Кетена и, не останавливаясь, с боями шел до Эберсвальде. Нам показалось, что и вокруг этого города, и в самом городе все горело. Едкий дым низко стелился по земле. Да разве это была земля! Ее поверхность, изрытая воронками от бомб и снарядов, перепаханная военной техникой, израненная, глубокими траншеями, казалась чудовищной картиной из какого-то фантастического мира. Чего только не было на этой земле. Разбитые инженерные заграждения, обломки бетонированных дотов, мотки колючей проволоки. Они, как паутина, обвили эту истерзанную землю. Там и тут лежали обломки погибших самолетов, изуродованные остовы танков, пушек, машин, осколки бомб и снарядов, какие-то детали и куски брони - все это было так перемешано, что оставляло впечатление всеобщего хаоса. Вот к чему привели свой "фатерланд" нацисты.
Бои за Эберсвальде не прекращались ни днем ни ночью. Именно в этом городе я вспомнил того погибшего на Одере пожилого солдата, который тайком от товарищей кормил и ласкал немецкого мальчика. Возможно, он просто хотел побыть с ребенком наедине, а может быть, и постеснялся сослуживцев, опасался, что они его жалости, его участливости не поймут. Если и были у него такие опасения, то напрасно. В Эберсвальде произошел такой эпизод, в котором нашли отражение замечательные черты советских воинов, их интернациональные чувства, гуманизм. Многие солдаты нашего полка показали свои лучшие качества бойцов-интернационалистов.
Старшину роты гвардии сержанта Туза я послал с двумя солдатами в тыловые подразделения за провиантом. Получив продукты, они возвращались обратно. Но начался сильный артиллерийско-минометный обстрел. Автоматчики, спасая себя и продукты, бросились в первый попавшийся подвал полуразрушенного дома.
Когда их глаза привыкли к темноте, солдаты вдруг увидели, что в подвале полно детей. Оказалось, что здесь прятались от артобстрелов и бомбежек около тридцати сирот: их вовремя перевели из разрушенного дома через улицу напротив, где размещался приют для детей погибших родителей.
Кое-кто из перепуганных детей начал плакать, но некоторые оказались более доверчивыми, начали отвечать на вопросы наших автоматчиков. В конце концов, хотя и с большим трудом, удалось выяснить кое-какие подробности. Уже три дня дети ничего не ели. Воспитательница, вышедшая за водой, пропала. Скорее всего, погибла. А у нянечки, пожилой женщины, бывшей при детях, оказалась сломанной рука, и она сама нуждалась в помощи.
Сержант Туз и его товарищи начали развязывать вещмешки, вскрыли консервы. Детские руки с жадностью потянулись к пище. А вскоре раздались ребячьи голоса: "Вассер! Вассер!" Дети просили воды.
Воды у автоматчиков оказалось мало: две фляги - каждому хватило едва ли по два глотка. Видя такое дело, сержант Туз сказал солдатам:
- Ладно, оставим ребятишкам продукты. Нашим ребятам объясним, что к чему, - поймут. А воду сейчас принесем.
Но случилось так, что фашисты предприняли после артналета сильную контратаку. Им удалось выбить наших солдат из трех домов и почти вплотную приблизиться к полуразрушенному особняку, в подвале которого сидели дети. Фактически этот дом оказался на нейтральной полосе. Пробраться к детям, чтобы передать им обещанную воду, теперь уже было рискованно. И все же сержант Туз решился. Мы отвлекли огнем внимание гитлеровцев на левый фланг, и он сумел проползти через простреливаемый участок и передал детям канистру с водой.
Когда мы вновь пошли в атаку, у этого полуразрушенного дома, не добежав трех шагов до спасительного укрытия, погиб наш боевой товарищ гвардии рядовой Нартиков.
Лишь 24 апреля полк взял Эберсвальде. В этот же день другие части нашей дивизии овладели городами Финов и Финовфурт. А еще через день мы вышли к каналу Гогенцоллерн. Он был до 20 метров в ширину и глубиной до трех метров. С нашей стороны к нему почти вплотную подходили леса, а с немецкой - его берега были заболоченные, поросшие колючим кустарником.