Разбудил меня отвратительный резкий звук. Какой-то придурок упрямо жал на кнопку звонка.
Едва сдержав стон, я прижал ладони к вискам и съежился. Только боль отступила, как звонок выстрелил с новой силой. Я с трудом встал и, опираясь о стену, проковылял к двери.
— Кто там? — прохрипел я в домофон.
— Открывай давай! — пролязгал в ответ Алекс.
Сопротивляться было бессмысленно, поэтому я всем телом навалился на кнопку, открыл дверь, неровным шагом вернулся в комнату и повалился на диван.
Через несколько секунд Алекс, в шортах и с баскетбольным мячом под мышкой, ворвался в комнату.
— Ты еще не готов? — вытаращился он. Дверь за ним захлопнулась с таким грохотом, будто в квартире взорвалась бомба.
— Готов к чему? — с трудом промямлил я.
— Мы же сегодня играем в баскетбол.
— Я не могу.
— Это как «не могу»?
— Не могу.
— Сможешь, чувак, никуда ты не денешься. Нас там восемь корешей заждались уже. Одевайся по-быстрому и двигай. — И Алекс для убедительности долбанул мячом об пол — раз, другой, третий.
— Хватит, — простонал я, простирая к нему руки.
— Эй, чувак, да что с тобой?
Я не ответил.
— Никак похмелье?
И снова я не ответил. Да и что тут ответишь?
— Так, так, так. Это что же, сухой мораторий продлился… сколько… три недели? Ты с кем так назюзюкался, чувак?
— Алекс, иди играть в баскет.
— Это что, секрет? — Он задумчиво поскреб подбородок. — Может, ты и вправду гомиком заделался, а?
— Ким, — промычал я, исключительно чтобы он отвязался.
— Чего Ким?
— Ким, — повторил я. — С Ким я был.
— С Ким?
— Столкнулся в метро. В четверг утром. Потом встретились, посидели. Вот и досиделись.
Пока Алекс переваривал услышанное, я наслаждался тишиной. Но это продолжалось недолго.
— Постой-ка. А почему ты в штанах? — подозрительно спросил он. — Ты что, утром только вернулся?
Молчание.
— Ты что, ночевал у нее?
Я перевернулся на другой бок — спиной к Алексу.
— Да ты никак переспал с ней, чувак, а?
— Алекс. Иди.
Я почувствовал, как он склонился надо мной.
— Я прав. Ты с ней переспал.
— Алекс…
Он хлопнул в ладоши и завыл от радости.
— Это же классно! Классно!
Он заткнулся, и послышались какие-то странные хлесткие звуки.
Я обернулся. Оседлав баскетбольный мяч, Алекс прыгал рядом с журнальным столиком, хлопая себя по ляжкам. Лицо его было растянуто в предвкушающей улыбке.
От злости у меня даже головная боль немного прошла.
— Что в этом классного? — раздраженно спросил я. — Что, скажи на милость, хорошего? Это полная катастрофа.
— Никакая не катастрофа! — заорал Алекс. — Ты не представляешь, как я рад за тебя! Да все просто супер! Теперь очухаешься, вот увидишь, а то в последнее время ты вел себя как долбанутый козел, смотреть было противно.
Я прикрыл глаза рукой, тщетно пытаясь отгородиться от окружающего мира.
— Значит, она больше не встречается с этим… клиентом, как его…
— Расселом… Видимо, нет.
— Значит, вы снова вместе?
— Нет.
— Как нет?
— Просто нет.
Алекс помолчал, но совсем недолго.
— Значит, вы просто так покувыркались в память о старых добрых временах?
— Откуда я знаю?
— Так это был не примирительный секс?
— Нет. Точно нет.
— Ну-у-у, — многозначительно протянул Алекс. — Если ты уверен…
— Я уверен.
— А ей ты сказал?
— Нет. Мы не разговаривали. В смысле, на эту тему.
— Но она поняла?
— Надеюсь.
— Ну-у-у-у…
— Может, хватит?
— Чего хватит?
— Ну-у-у-укать.
— Не, чувак, я от тебя фигею, честное слово, просто фигею. Решиться на такое… Ну ты крут, чувак. Вот только чего ты себя ведешь-то так?
— В смысле?
— Понятно, в каком смысле. Ты ведь несколько месяцев сам не свой ходил. Ныл, жаловался, еще чуток — и в депрессию бы жахнул. Да ты ведь просто зациклился на ней. И вот ты ее встречаешь. И не просто встречаешь, а пьянствуешь с ней, потом заваливаешься к ней домой, кувыркаешься с ней. И что? Радуешься ты, чувак, так, будто месяц очко драил в сортире.
— Очень поэтично, — проворчал я.
— О поэзии ты уж сам как-нибудь позаботься, Хемингуэй. Короче, ты меня понял, чувак.
Конечно, я его понял. Я понял все уже утром. Вернувшись домой, я несколько часов подряд пожинал плоды вчерашнего кутежа. И дело не только в ужасающем похмелье. Куда больше меня удручало мое изменившееся представление о Ким.
Нечто подобное происходит с моими произведениями. Закончив рассказ, я откладываю его в сторону на недельку-другую. Потом перечитываю свежим взглядом и нахожу кучу недоделок и огрехов, они просто выпирают, даже странно, что я не заметил их сразу. Разумеется, этот этап неизбежен, если ты желаешь достичь хотя бы подобия совершенства. Но есть в нем и неприятная сторона: то, что считал шедевром, чем так гордился, вдруг оказывается посредственной и заурядной писаниной, над которой еще корпеть и корпеть, прежде чем она превратится в нечто удобоваримое.
Примерно то же самое приключилось со мной накануне. Я все еще сходил с ума от Ким. Точнее, от ее тела. Красота ее никуда не делась, и чувственность никуда не делась, и ее аромат, от которого я буквально дурел, был при ней. А вот с характером Ким что-то произошло, точнее, это со мной что-то произошло. То ли после третьего, то ли после четвертого коктейля я поймал себя на мысли, что некоторые ее черточки, которые мне прежде нравились, да что там, которые я боготворил, стали меня дико раздражать, даже бесить. Ее энергичность вдруг показалась мне развязностью, а ее уверенные манеры — бесцеремонностью. Детская непосредственность больше смахивала на вульгарность и фальшь. А ее осведомленность обо всем на свете обернулась поверхностным всезнайством, за которым нет ничего, кроме стремления произвести впечатление. Женщина, которую я любил за изысканность, естественность и простоту, вдруг оказалась обычной холеной дурой, склонной к дешевой эффектности.
Мы сидели в баре, пили, и я внезапно словно прозрел. До меня дошло, что я совсем ее не знаю. И что мне нет до нее абсолютно никакого дела. Стыдно признаваться, но бурная ночь стала не столько взрывом чувственности, сколько выплеском разочарования, своего рода жестом отчаяния и одновременно прощанием с несбывшимися надеждами.
А утром, по дороге домой, на меня навалилась тоска. Меня одолевали два чувства — сожаление об утраченной любви и нарастающая злость на себя. Как я мог вообще влюбиться в нее? И как же я буду теперь жить без этой любви? Снова и снова задавая себе эти два сакраментальных вопроса, я впал в жесточайшее уныние, а похмелье довершило дело. У меня осталось лишь одно желание — сдохнуть, и поскорее. Правда, все из-за того же похмелья сил осуществить это желание совершенно не было, но вдруг именно похмелье и доконает меня.
Овощем валяясь на диване, я покрывался потом, постанывал от выстрелов, то и дело сотрясавших мою бедную башку, и вяло терзал себя самоанализом, больше напоминавшим самоедство. Если честно, самоанализ — не самая сильная моя сторона. Да и вообще, не очень-то достойное это занятие — вивисекция собственных чувств и поступков. Все равно что заглядывать в унитаз, изучая собственное дерьмо. А если задуматься, как можно анализировать, будучи объектом этого анализа? Полный ведь бред. Вот этим бредом я и развлекался до прихода Алекса. Расчленял свои чувства, выворачивал наизнанку мысли и спрашивал себя, снова и снова: как дальше? Жить-то как мне дальше? И ответ находил один — плохо мне дальше жить, тошно и мерзко. Лучше и не жить вовсе…
Алекс наконец перестал прыгать в пароксизме восторга, скрестил руки на груди и уставился куда-то в стену. Он явно обмозговывал услышанное и увиденное. Воспользовавшись моментом, я решил освоить вертикальное положение. Осторожно спустил ноги с дивана, выпрямился и подождал, пока голова и желудок адаптируются к новой ориентации в пространстве.
Алекс, как ни странно, все молчал.
— Она хочет, чтобы мы снова сошлись, — пробормотал я.
Алекс дернулся, уставился на меня. Глаза у него расширились, как у мультяшного персонажа.
— Это она так сказала?
Я медленно и очень осторожно кивнул.
— А ты чего ответил?
— Что она спятила.
— Это было до или после койки? — уточнил Алекс с ехидцей.
— До, — признался я.
Алекс удовлетворенно хмыкнул, словно и не сомневался в таком ответе.
— Думаю, она только говорит, что хочет вернуть меня. На самом деле ей нужно мое внимание. Или прощение. Или… еще какая фигня.
Алекс расцепил руки и поскреб затылок.
— А что, если она вправду раскаивается и все такое? Вдруг смекнула, что напортачила, и теперь хочет все исправить?
Я удивленно вытаращился на него. Кто бы мог ожидать такого от Алекса?
— Ну, так как? Ты бы хотел вернуться к ней?
Я перевел взгляд на окно. Резкий полуденный свет ломился сквозь стекло.
— Думаю, нет, — услышал я свой голос. — Господи, и какого хрена я поперся к ней? Ведь уже понял, что она такое на самом деле, а все равно…
В приступе отвращения к самому себе я помотал головой и тут же закряхтел от адской боли.
— Нашел из-за чего дергаться, — сказал Алекс. — Ну подумаешь, перепихнулся разок. Не убил же, в конце концов.
— Алекс, ты не понимаешь. Я не просто перепихнулся. Это была Ким.
— Можно подумать, ты первый, кто переспал со своей бывшей. — Алекс встал, поднял мяч и начал перебрасывать его с руки на руку. — К тому же у тебя есть смягчающее обстоятельство. Набрался в дым. Мозги отключились. Если и думал ты чем, то уж точно не головой. Эй, чувак, расслабься, тебе теперь точно полегчает. Гарантирую. Знаешь, что ты вчера сделал? Подсознательно совершил древний обряд изгнания стервы. — Алекс несколько раз стукнул мячом об пол, будто вдалбливая эту мудрую мысль мне в голову. — И потом, с воздержанием пора было кончать. Ты уже полгода ни с кем не встречаешься.
— Здрасьте. Всю дорогу встречаюсь.
— Эти твои свидания не в счет, — отмахнулся Алекс. — Если до постели дело не дошло, то не в счет. Вот если бы ты не был таким дураком, послушался меня и пригласил Сару на свидание, то вчерашний вечер провел бы и с кайфом, и с пользой. Кстати, когда ты с ней встречаешься?
О-о-о… Хотя это было и невозможно, но мое состояние ухудшилось многократно.
— Боже! — простонал я, закрывая лицо руками. — Сегодня… Сегодня вечером!
— Вот и отлично.
— Да ты совсем рехнулся? Как я смогу с ней встретиться? Придется отменить.
— Только попробуй!
— А как я пойду в таком виде?
— Пойдешь, чувак, еще как пойдешь. Обязан пойти. Слушай, чего ты так боишься, а?
— Да ничего я не боюсь, — возмутился я. — Просто мне плохо.
Оставив мяч в покое, Алекс отправился на кухню. Я услышал, как он открыл холодильник. Через полминуты Алекс вернулся с двухлитровой бутылкой воды и кинул ее мне. Я с трудом поймал.
— Пока не пей, — приказал он, для верности ткнув в меня пальцем. После чего развернулся и снова исчез на кухне.
Снова хлопнула дверца холодильника, потом застучали дверцы шкафчиков, что-то забулькало, скрипнула дверца буфета. Я понятия не имел, что он там затевает, но на всякий случай приготовился к худшему. Алекс появился, держа в руке высокий бокал с непонятной жидкостью, похожей на свернувшийся томатный сок, в котором плескался какой-то мусор. Он торжественно протянул пойло мне.
— Что это? — испуганно спросил я.
— «Кровавая Мэри».
— Из чего ты ее смешал?
— Томатный сок, водка, перец, табаско. Элементарно.
От одной только мысли, что это придется пить, меня передернуло, желудок чуть не выпрыгнул наружу.
— Отвали.
— Пей.
— Нет.
— Пей! — прикрикнул он и пихнул бокал мне в руку. — Сначала хлебни этого, потом сразу водички. Вот увидишь, чувак, мигом полегчает. Проверено.
— Мне и так хреново, а ты меня еще всякую дрянь пить заставляешь. Как от этого может стать легче?
— Все дело в химии, чувак, в обмене веществ, — сказал он с видом лектора, но тут же смешался. — Да откуда, на хрен, мне знать, как это действует. Я что, химик тебе или доктор? Знаю, что помогает, и все. Пей давай!
Между плохим и хорошим есть некая разница. Иногда она трудно различима, но она все-таки есть. Разница между хорошей и плохой «Кровавой Мэри» чудовищна. Между ними целая пропасть, неизмеримая и невообразимая бездна. Увы, эта «Кровавая Мэри» оказалась не просто плохой, она оказалась отвратительной. Но, как ни странно, адское зелье действительно помогло. Через силу сделав несколько глотков, я жадно присосался к бутылке с водой, торопясь поскорее избавиться от тошнотворного вкуса.
— Буду торчать здесь, пока ты не вылакаешь все, — объявил Алекс.
— А баскетбол? — с надеждой спросил я. — Тебя там ждут.
— Там ждут нас. Но если ты не идешь, то и мне там нечего делать — четыре на четыре играть можно, четыре на пять будет посложнее.
Он вытащил из карманов шорт портмоне, выудил оттуда мятую бумажку и шагнул к телефону.
— Ты давай пей, — велел он и выразительно посмотрел на стакан с остатками кровавой жижи.
Я вздохнул, зажмурился, пошире разинул рот и вылили в себя красную мерзость, после чего опять припал к бутылке с водой.
— Это Алекс, — бубнил в трубку Алекс. — Короче, вы там без нас играйте. Нет. Джек вчера со своей бывшей надрался и закемарил у нее. (Я свирепо зыркнул на Алекса, но он даже бровью не повел, только ехидно хихикнул в трубку.) Да, он у нас парень не промах! В общем, он сейчас никакой. Я, наверное, потусуюсь у него немного. — Он еще похихикал, попрощался и повесил трубку.
— Спасибо, что не растрепал про меня всему городу.
— Эй, чувак, да я тебя прикрыл.
— Это как же?
— Если бы я сказал, что ты просто с бодуна и мешком валяешься, парни бы тебе до конца жизни этого не простили. А так ты поступился своим обетом безбрачия и испоганил им всю игру ради секса. А секс — дело святое. Так что ты теперь, можно сказать, герой.
С этими словами Алекс снова скрылся на кухне, откуда вернулся с бутылкой пива и плюхнулся в мое любимое кресло.
— Не рановато для пива?
— Мне нет. Я же вчера не злоупотреблял. — Он невозмутимо отвернул крышку. — Ты пей, пей, не отлынивай. Всю бутылку должен выпить, а то не поможет.
Я послушно приложился к бутылке.
— А ты чем занимался?
— Вчера? Ходил в ресторан.
— Свидание?
Алекс довольно ухмыльнулся:
— Ага.
— С кем?
— Угадай.
Я вздохнул и задумался.
— С Дырявым Языком?
— Шизанулся?!
— С Тошнотиком?
Он покачал головой.
— Сдаюсь.
— С твоей подругой Карен.
Я уставился на него:
— С Карен?
— Я же тебе обещал, что приглашу ее как-нибудь.
Я и не подозревал, что «как-нибудь» наступит так быстро.
— Ну и как? — спросил я не без интереса, хотя и не рассчитывал услышать что-нибудь приятное.
— Клево. Классная девчонка.
— По полной программе?
— И по первому разряду.
— Ох…
Алекс хитро улыбнулся, глотнул пива и сказал:
— Она мне понравилась. Она… — опять эта фирменная ухмылка, — играет за нас.
— Что она делает?
— Играет за нас.
— Это как?
— Да ты сам ведь все понимаешь.
Я покачал головой:
— Ничего я не понимаю.
— Играет за нас, — снова повторил Алекс, артикулируя слова, словно глухому. — Ну, то есть она… подыгрывает нам.
Несколько секунд я непонимающе таращился на него, но потом меня осенило, и от этой догадки я чуть на диване не подпрыгнул.
— В смысле, тебе подыграла?
Алекс невинно улыбнулся.
— Она тебе что… минет сделала? Так ты был у нее дома?
Алекс нахмурился:
— Ну это ты загнул. Мы же только познакомились.
— Так ты не был у нее?
— До двери проводил, врать не буду.
От предчувствия надвигающейся беды у меня засосало под ложечкой.
— Тогда — где? Где она тебе подыграла?
— В такси. По дороге домой.
Я вздохнул и невидяще уставился перед собой. Нет, с этими женщинами можно рехнуться! Похоже, Карен ни черта не усвоила из нашего последнего урока. И наверняка теперь будет фигурировать в мемуарах Алекса как Оральная Таксистка.
— В общем, она играет за нас.
Я встряхнулся и посмотрел на Алекса:
— Да что, черт возьми, ты имеешь в виду?
— Играет за нас, — как попугай повторил Алекс. — Она играет за нашу команду.
— Какую такую команду?
— Нашу команду. Команду мужиков. За меня, за тебя, за всех нас. Мы все в команде.
Мне вдруг стало смешно.
— У каждой команды есть общие интересы, так? — продолжал распинаться Алекс. — Общие цели. И команда вкалывает ради этих целей. И все, что происходит с одним, касается всех. То же и с нами, мужиками. Никто из нас не одинок, как остров, так ведь? Если что-то случилось с тобой, то оно случилось со мной[10]. Ты что, стихов не читаешь, Хемингуэй?
Столь неординарное толкование известных строк Джона Донна меня не на шутку озадачило. Некоторое время я молча обдумывал услышанное.
— То есть в каком-то смысле, — наконец выдал я, — вчера Карен сделала минет всему мужскому населению.
— Вот именно! — радостно отозвался Алекс. — Она внесла свой вклад в удовлетворение потребностей команды. В данном случае-потребности в оральной стимуляции.
— Выходит, как члену команды, — продолжал я, — мне нужно радоваться, что моя знакомая и коллега по работе ублажила тебя вчера на заднем сиденье такси?
— Да ты ликовать должен, чувак, — абсолютно серьезно ответил Алекс.
— Тогда почему я не рад, Алекс? Почему я не рад, а даже наоборот, жутко расстроен?
Алекс печально смотрел на меня.
— Не знаю, чувак, — проговорил он с интонацией доктора, обеспокоенного состоянием пациента. — Наверное, потому, что ты эгоист.
Имеются в виду строчки из стихотворения Джона Донна (1572–1631), английского поэта: No man is an island… What happens to one man happens to me. Английское слово «man» переводится и как «человек», и как «мужчина».