На двери моего кабинета висела записка: «Тед О’Коннел в городе. Один день. “Койот” в 20.00?»
Я невольно улыбнулся. Давненько я не виделся со стариной Тедом. С тех самых пор, как он со своей женой Кэрри перебрался в Японию. Два года прошло. Время от времени мы переписывались по электронке, но увидеться, ясное дело, приятнее.
Познакомились мы в аспирантуре, Тед тогда только начинал писать для газеты. Мы мнили себя великими писателями и, как все начинающие, стремились к суровой правде жизни. В «Койот» же отправлялись, когда хотелось отдохнуть от снобов, которыми были забиты все бары в окрестностях Колумбийского университета.
Но, как только мы защитились, с «Койотом» было покончено. Сами того не замечая, мы все чаще забивали стрелки в модных заведениях престижных кварталов. И трепались о работе и жилье в Хэмптоне[12], а не о политике и любимых писателях.
Я так и предвкушал, как мы снова будем цедить пиво в полутемном прокуренном зале под заунывное мычание Хэнка Уильямса[13].
Тед, ссутулившись, стоял возле бара и читал журнал. Он ничуть не изменился: все та же потертая коричневая куртка поверх болотного свитера, джинсы мешком, высокие кроссовки. Как будто расстались неделю назад. По-дружески облапив друг друга, мы посмеялись, что встретиться довелось в «Койоте».
«Гадкий койот» расположен по соседству с тем местом, где раньше находился «Деревенский идиот». На самом деле заведение именуется «Салун у Гадкого койота», но завсегдатаи называют его запросто «Койот». На первый взгляд это обычный кабак в цоколе проседающего жилого дома между Восточной Девятой и Десятой улицами. Но вошел в моду он благодаря тому, что внутри.
Представьте длинное узкое помещение. Вдоль левой стены тянется пропитавшаяся пивом барная стойка. Справа шесть или восемь деревянных кабинок. За баром широкое, потускневшее от дыма и времени зеркало, над ним пожелтевший от дыма «Веселый Роджер» и надпись: «НАПИТЬСЯ МОЖЕТ ЛЮБОЙ. СТАНЬ ГАДКИМ!» Клиентура соответствующая: мускулистые и пузатые дальнобойщики да затянутые в кожу байкеры, забившие всю обочину возле бара своими «Харлеями». Татуировки здесь дело привычное, даже у немногочисленных представительниц слабого пола, рискнувших сюда сунуться. Выбор скуднейший — крепкие напитки да пиво «Пабст Блю Риббон». Из развлечений старый бильярдный стол в конце зала и музыкальный автомат, играющий исключительно «кантри». Не то «кантри», какое играют сейчас. Никаких модных штучек вроде Шанайи Туэйн, Гарта Брукса или Вайнонны. Только Джонни Кэш и Уэйлон Дженнигс, Мерл Хэггард и Пэтси Клайн.
При первом знакомстве «Койот» шокирует. Но если придушить минутное желание сбежать куда подальше, понимаешь, что заведение — настоящий клад. Где еще найдешь такие естественные физиономии? Если, конечно, не боишься наглотаться дыма или получить по морде.
А это проще простого: драки здесь дело обычное. Разнимать их никто не спешит. Зачем портить людям удовольствие? Пусть выяснят отношения и достигнут взаимопонимания. Никто и не обратит внимания на потасовку, пока его не заденут или звон разбитой бутылки и треск поломанного стула не нарушат мирный треп. «Это полезно, — прорычал как-то один из завсегдатаев, больше смахивающий на медведя, когда я побледнел при виде двух байкеров, швырявших друг друга по залу. — Воздух циркулирует».
Казалось, кто-то наткнулся на этот придорожный салун в глубинке не то Алабамы, не то Миссисипи, вырвал его с корнем и на вертолете перетащил на север, сбросив не где-нибудь, а в юго-восточной части Манхэттена. А Тед и я полюбили это место.
— У меня завтра собеседование в «Бизнес уик», — объявил он, как только мы уселись в кабинке и открыли по банке пива.
Тед предпочел бы литровые кружки, но я надеялся, что малые дозы позволят мне хотя бы отчасти соблюсти обет трезвости. Конечно, лучше бы заказать что-нибудь безалкогольное, но в «Койоте» такого не держат. К тому же подобная просьба могла стоить мне жизни.
— Правда? И что тебе светит?
— Предлагают возглавить отделение в Токио.
— Отличная новость.
— Ну это еще бабушка надвое сказала. Предложение неожиданное, но в любом случае лестное. В общем, повезло. Вот только ради какого-то собеседования пришлось отмахать пятнадцать тысяч километров.
— Надеюсь, они оплатят перелет?
Тед кивнул:
— Даже второй билет, для Кэрри.
— Так она тоже в городе?
— Нет, поехала навестить родителей на Лонг-Айленд.
— Ну и как вам Япония?
— Мне нравится. Одно время подыхал со скуки, но теперь привык. Жена с утра до ночи пропадает в музее, работает с одним известным ученым. В прошлом году ее диссертация попалась ему на глаза, теперь работают вместе. И потом, Кэрри в Японии как дома.
— Она ведь училась там, да?
— Хорошая память, — улыбнулся Тед.
Тед и Кэрри женаты три года, хотя познакомились еще в университете, на последнем курсе. Наша теплая компания человек из десяти с разных факультетов тогда обитала в общежитии на одиннадцатом этаже. Маскировались они до последнего — видно, боялись внести раздор в нашу дружбу. А нам было и невдомек. Эти двое были настолько разными людьми, что никто и не заподозрил, что у них роман. Тед вместе с тремя братьями вырос в простой рабочей семье, в крохотном городишке близ Детройта. Он строил из себя «настоящего журналиста»: вечно лохматые волосы, растянутые свитера грубой вязки, очки в металлической оправе, из заднего кармана джинсов неизменно торчит свернутый в трубочку журнал. А еще Тед всегда был страстным болельщиком, назубок знал имена всех спортсменов и мечтал заполучить спортивную рубрику в крупной газете. Кэрри была совсем другой — единственная дочь родителей-интеллектуалов, юность провела в Японии, где ее отец преподавал западную литературу в университете. Кэрри писала работу по изобразительному искусству какой-то там японской династии, с виду была типичным синим чулком, держалась всегда немного особняком и чуточку надменно. Хотя внешность у нее была вполне ничего — миниатюрная, с каштановыми локонами до плеч и большими глазами. Естественно, прилежная тихоня-аспирантка относилась к спорту свысока, если не сказать презрительно.
Постепенно тайное стало явным, но мы продолжали увлекательную игру в молчанку. Тед и Кэрри знали, что мы знаем, но открываться не спешили. На чистую воду их вывела пожарная сирена.
Сирена в общежитии орала постоянно, два-три раза в месяц, и всегда среди ночи. Нам так и не удалось выяснить, в чем там дело — ветхая электропроводка или это шуточки какого-нибудь урода с младших курсов. Когда она начинала выть, все до единого, шатаясь и матерясь, ползли гуськом с одиннадцатого этажа на холодный двор. Один наш приятель решил как-то забить на это дело и остался в постели, так педанты-пожарники выломали дверь в его комнату.
Как-то раз в начале декабря сигнализация врубилась в три утра. Медленно, как дохлые мухи, в холл выползали сонные и злые студенты.
— Блин, поймаю козлов, все мозги вышибу, — зло ворчал кто-то рядом со мной.
Я осмотрелся:
— А где О’Коннел?
Только я спросил, как в другом конце коридора скрипнула дверь Кэрри и сладкая парочка вывалилась из комнаты и ошалело уставилась на нас. Сообразив, что скрывать уже нечего, Тед обнял Кэрри за талию, наклонился и поцеловал в шею. Обычный, в общем-то, жест, но мы его оценили по достоинству. Кэрри испуганно сжалась и попыталась отстраниться, но было поздно. Мы зааплодировали, отчего Кэрри смутилась еще больше, а Тед радостно рассмеялся. Уже не смущаясь, он обхватил Кэрри и поцеловал в губы. Последовала новая порция оваций. Помнится, мы все тогда за них порадовались.
— А как дела у тебя? — поинтересовался Тед. — Вижу, ты заделался настоящим ньюйоркцем.
— Все так же гну спину в банке.
— Пишешь?
— Немного. Слишком много работы.
Тед провел пальцем по запотевшей банке.
— Э-э… а кто такая Сара?
От неожиданности я аж замер. Вот это оперативность! Я знаю Сару всего три недели, а Теду не писал уже несколько месяцев.
— Кто тебе натрепал про Сару?
— Ну, Джек, на самом деле Япония не так уж и далеко.
— Ага, а еще у Алекса язык без костей.
Этих двоих познакомил я, а теперь они спелись за моей спиной.
Тед улыбнулся.
— Так кто она?
— Мы больше не встречаемся, — мрачно проворчал я.
Тед откинулся на спинку скамьи, словно я отпихнул его.
— Я думал, вы только познакомились.
— Три недели.
— И откуда она взялась?
— Помнишь Джени Марино? Мы с ней были с одного отделения.
— Темненькая такая, симпатичная?
— Вот-вот. Она теперь с братом Сары.
— Так это Джени вас свела?
Я отрицательно помотал головой.
— Я был на свадьбе у Тома, моего друга еще по колледжу. А она школьная подруга невесты.
Тед многозначительно посмотрел на меня:
— Итак, познакомились на свадьбе. И она — подружка невесты.
— Мир тесен.
— А чем Сара занимается?
— Адвокат, живет в Нью-Йорке. — Меня начинал утомлять этот разговор. Не так я себе представлял встречу со старым другом.
— Красивая? Судя по рассказам, она нечто.
— Красивая.
— И что?
— Давай сменим тему, — сухо предложил я.
Тед молчал.
— Ладно, — буркнул я. — Мне сейчас не до женщин, понятно?
— Это почему?
— Потому.
Отвязаться от Теда оказалось ничуть не легче, чем от Алекса.
— Устал я от серьезных отношений. Мне сейчас никто не нужен. Одному спокойнее.
— Значит, ты порвал с ней?
— Нечего было рвать.
— Ну свидание-то было?
— Лишь одно. Так что не в счет.
— Она тебе не понравилась?
— Понравилась.
— Понравилась, — задумчиво повторил он. — Что-то ты воду мутишь. Итак, она красавица и, судя по всему, не дура, и тебе она понравилась, но видеть ты ее больше не хочешь. Странно, правда?
— Я уже сказал, что устал от серьезных отношений.
— А ты думаешь, что она настроена именно на них.
Я не ответил.
— Слушай, а может, это она тебя забраковала?
— С чего бы? — возмутился я. — Не знаю, как сейчас, но раньше я ей нравился.
— Вот! — завопил Тед, как будто застукал меня за подделкой документов. — Это в твоем стиле! Конечно, ты ее послал. Ты же всегда так поступаешь. Стоит какой-нибудь девушке запасть на тебя всерьез, как ты сразу делаешь ноги. Разве есть что-то страшнее для Джека Лафферти?
И снова я промолчал. Мы с Тедом не виделись два года, и раз уж ему приспичило помучить меня, пусть потешится, глядишь, быстро надоест.
Но Тед вцепился в меня как репей в собачий хвост.
— Ведь в этом все дело, да?
Я приложился к банке с пивом.
— Я прав?
Тед всегда мнил себя знатоком человеческих душ. Вот и сейчас на его физиономии написано: «Я знаю тебя как облупленного». Но самое гнусное, что он прав. И этот мерзавец действительно знает меня как облупленного. И так было всегда. Хобби Теда — выводить меня на чистую воду. Потому он и стал моим другом, хотя временами я его за это ненавижу. И конечно, мой друг всегда не прочь послушать о моих любовных похождениях. Увы, они разворачивались по одному сценарию.
Я вовсе не западаю на всех женщин, встречающихся на моем пути. И уж тем более не мечтаю каждый раз о любви до гроба. Иногда просто хочется секса. Согласитесь, дело обычное. Но если уж у меня завязывался роман, исход можно было предсказать с самого начала. Бренда — первая серьезная любовь, на первом курсе колледжа. Лора — после третьего курса. Марлена, журналистка, сразу по окончании колледжа. Лесли — на старших курсах в университете. Дальше Синтия из рекламного агентства, не помню, когда именно… Между ними не было ничего общего. Но как только эти неглупые и привлекательные девушки решали, что у нас все серьезно, я быстро терял к ним интерес.
Черт его знает, что они находили во мне. Конечно, я умел ухаживать: шептал на ухо нежные слова, тратился на подарки и старался смешить. Но я всегда держал дистанцию, никогда не раскрывался полностью, не пускал дальше порога своей души. Ни одна из этих девушек не вдохновила меня настолько, чтобы я захотел отдать себя целиком. Ни разу я не терял рассудок из-за женщины. А тех, с кем это происходило, считал слабаками.
И дело не в том, что я боялся этого. Я ничего не имел против сильных чувств. Я даже мечтал потерять голову и начать творить ради женщины всякие глупости. Я готов был глазеть на нее, как последний идиот, где-нибудь в людном месте, не замечая никого и ничего вокруг, я с радостью бы слышал, видел и обонял только ее одну. Я болтал бы с ней целыми днями о всякой ерунде, наплевав на работу и прочие обязанности. Я бы ночами напролет смотрел на нее, оберегая ее сон. Все это я бы с удовольствием проделывал, если бы… если бы встретил такую женщину. Но за все эти годы никто не зацепил мою душу и не перевернул мою жизнь. Мне попадались девушки милые, красивые, неглупые, они были всем хороши, кроме одного — они мне были не нужны.
Секс проще любви. Вот в нем я умел растворяться, умел забыть обо всем на свете, в том числе и о том, что надо держать все под контролем. Мое тело и сознание проваливались в сладкое небытие, и я уже испытывал не просто физическое наслаждение, а настоящую близость. Но секс, увы, быстротечен.
Как и страсть. Меня просто бесит, как быстро проходит страсть. Только что вспыхнула, сплошной восторг и экстаз, и вдруг все испарилось. А вместо страсти остался лишь жуткий выбор между верностью и новыми возможностями. Раньше я думал, что можно нагуляться и перебеситься. Ходить направо и налево, набираться ярких впечатлений. Короче, создать неприкосновенный запас воспоминаний на черный день и только потом связать себя узами брака. Но оказалось, чем больше блудишь, тем больше хочется. И я как буриданова ослица не мог выбрать. Страсть или моногамия. Постоянство или свобода. Как совместить несовместимое? Отдать себя, любимого, единственной женщине, пожертвовав остальными, я боялся даже в мыслях.
Но все это было в прошлом. Далеком-далеком прошлом. До того, как появилась Ким. Но как только мне почудилось, что я все-таки нашел свою единственную, она поспешила окончательно подорвать мою веру в женский род.
Я поднял голову, наткнулся на внимательный взгляд Теда и пришел в себя. Народу в баре набилось под завязку. От гомона закладывало уши, но еще можно было расслышать мурлыканье «старого койота»:
— Допустим, ты прав, что дальше?
— Кого ты ищешь, Джек?
Пожалуй, с меня хватит. Я стукнул банкой об стол.
— Слушай, я очень рад тебя видеть. Правда. Но не помню, чтоб нанимал тебя консультантом по моей личной жизни.
— Не нанимал. И все же я хочу понять, что тебе нужно. Мы знакомы сто лет, я видел всех твоих девушек. И знаешь, по тебе всегда сохнут исключительно красивые и умные бабы. Похоже, Сара тоже такая. Слушай, остановись уже.
— Мне и так неплохо.
— Я вижу. Но ты не ответил на мой вопрос: кого ты ищешь?
Тед недоверчиво покачал головой, оглянулся на байкеров в соседней кабинке.
— А ты уверен, что тебе нравятся женщины?
Что за жизнь. Если не скачешь вприпрыжку под венец, тебя тут же запишут в голубые.
— Не все. Но это не повод западать на мужиков.
— Ну, — он замялся, — в наше время и не такое возможно.
— Невозможно, — твердо ответил я. — Только если ты готов пожертвовать собственной задницей.
— Да ладно, ладно, — он выставил вперед ладони, — уж и спросить нельзя… Просто решил закрыть эту тему.
— Мы только и делаем, что копаемся в моей личной жизни, — возмутился я. — Заметь, личной. Ты заделался психологом или просто завидуешь?
— Завидую? — задумчиво повторил Тед, словно пробуя на вкус это слово.
— Вот именно. Почему-то все мои женатые друзья спят и видят, как я вышагиваю под марш Мендельсона. «Джек, когда ты женишься?», «Джек, отчего ты до сих пор не женился?» Вы меня донимаете, потому что не желаете страдать в одиночку, потому что вам просто завидно. Вот признайся, ты злишься, что я могу делать что хочу. И встречаться с кем хочу.
— О холостяцких пирушках приятно вспоминать, но семейная жизнь лучше, — наставительно заметил Тед. — Люблю слушать о ваших с Алексом похождениях, но уволь участвовать в них. И я не просто беспокоюсь за тебя.
— Я тронут. Сейчас заплачу.
— Зря издеваешься. Я не волоку тебя к алтарю, но хочу знать, что ты имеешь против брака.
— Ничего. Я был помолвлен, если помнишь.
— Как же, как же, — согласился Тед. — Но до этого ты перебрал целую толпу женщин, замечательных, между прочим, женщин, и ни одной всерьез не увлекся. Потом случилась эта твоя помолвка, больше напоминавшая несчастный случай, а теперь вот Сара. И все вернулось на круги свои, да?
— Я еще не встретил ту самую, — холодно произнес я.
У бильярдного стола раздался взрыв хохота. Мужики аплодировали и восторженно дубасили по спине здорового типа в засаленных джинсах и потертой кожанке. Он радостно тряс кием в одной руке и банкой пива в другой.
— Должно быть, сумасшедший шар вколотил, — сказал Тед и внезапно спросил: — Кстати, ты когда-нибудь любил?
— Ради бога, Тед! — застонал я.
— И все-таки?
— Это глупо.
— Я ведь не спрашиваю, воровал ли ты или как тебе понравился героин. Я задал обычный вопрос.
— Я не знаю.
— Как это ты можешь не знать?
— Да! — чуть не закричал я. — Доволен? Да, я любил Ким. Естественно. Я бы уже женился, если б она не… Я любил Ким.
— И поэтому ты боишься снова полюбить?
— Я не боюсь. И меня бесит, как все вокруг твердят о страхе. «Вы боитесь близости». «Вы боитесь преданности». Чушь собачья. Я никогда не боялся преданности. Дело вообще не в этом.
— А в чем?
— Представь, я женюсь и стану с кем-то жить. А потом в один прекрасный день, через месяц или через десять лет, я встречу ее. Мы будем вместе работать, или познакомимся на вечеринке, или она окажется рядом со мной в автобусе. Я посмотрю ей в глаза, она улыбнется в ответ, и все станет ясно. Но я уже не смогу что-то изменить. Поздно, я уже женат. Мне казалось, что я знаю Ким, а как все повернулось…
— Любовь с первого взгляда случается только в кино, — возразил Тед. — В реальной жизни все прозаичнее.
— А я думаю, что не только в кино.
— С тобой уже такое было?
— Пока нет.
— Тогда откуда такая уверенность?
— Ну… надо же хоть во что-то верить.
— Подыщи веру понадежнее. И предупреждаю, скоро ты превратишься в старого зануду.
— Я мужчина, — напомнил я. — Тридцать пять — пора расцвета.
— А давно ли было двадцать? Джек, пора подумать о тылах. Торопись, или так и будешь куковать один.
Я саркастически засмеялся:
— Значит, для этого люди женятся? Чтобы кто-то поднес водички на старости лет? Довольно убогая причина для того, чтобы жить с другим человеком. На любовь уж точно не похожа.
— Ну, в конечном счете все к этому и сводится. Разумеется, тебе должен нравиться человек, с которым живешь. Не стоит хватать под руку первую попавшуюся. Но глупо рассчитывать, что бешеная страсть продлится вечно. Думаешь, у нас с Кэрри секс такой же жаркий, как десять лет назад, когда я тайком прокрадывался в ее комнату? Отнюдь, старина. Чувства притупляются.
— Вот спасибо, Тед, утешил.
— Но это правда. Жизнь мало напоминает романтические мечты. Мы женимся, чтобы найти себе спутника жизни. В этом главное.
— Тогда я лучше останусь один. Мне и так неплохо.
— Ага, вид у тебя чертовски счастливый.
— Просто полоса такая. Пройдет.
— Это слова. И вряд ли стоит бросать женщину лишь потому, что ты ей понравился.
— Ты не только психологом, но и философом заделался?
— Нет, просто я достиг того возраста, когда могу быть счастлив с одной женщиной.
— Вот только не надо изображать из себя умудренного опытом старца, который читает нотацию прыщавому юнцу.
— Извини. Но сам подумай. Что произойдет в самом худшем случае? Ну поженитесь вы, проживете года три, а потом ты встретишь свою голливудскую мечту. Так разведетесь. Все так делают.
— Знаешь, Тед, забавно, но я отношусь к браку куда серьезнее тебя.
Тед рассмеялся.
— Сам подумай. Я не хочу жениться для того, чтобы развестись, если дело не сложится. Я хочу, чтобы все было по-настоящему, понимаешь? Чтобы навсегда, на всю жизнь. Вот поэтому я и ищу.
— Но ты никогда не будешь…
— Что?
— Никогда не будешь уверен. Вот в чем твое главное заблуждение. Уверенности никогда нет.
— Ерунда. На свете полно людей, которые абсолютно уверены в своем выборе. Например, мои родители.
— Они врут.
— Как это?
— Они врут сами себе. В этом деле наверняка не знает никто.
— Так ты не уверен, что любишь Кэрри?
— Я не о том. Разумеется, я люблю Кэрри. Но никто не может предсказать будущее. Никто не знает, что с нами случится. Брак — всегда риск. Прыжок в темноту. И ничего с этим не поделаешь.
— Что ж, я рисковать попусту не люблю.
— Но только рискнув, можно узнать, есть у тебя шанс или нет.
— То есть?
— Иначе вы не сможете проверить свои чувства. Риск — не такая уж плохая штука, точно тебе говорю. Он обостряет чувства, он проясняет сознание. Если ты поймешь, что готов рискнуть и прожить с ней до конца дней, то жизнь сразу меняется, все уже видишь иначе, словно пелена с глаз спала. Риск — твой союзник, Джек, а не враг. Ты должен это понимать. Ты же банкир.
Я сердито хмыкнул:
— По-моему, ты несешь полный бред.
Тед ухмыльнулся:
— Еще по пиву?
Он встал и направился к стойке. Я смотрел ему вслед и вдруг заметил барменшу, которую прежде не видел. Ей было лет двадцать пять, невысокая, стройная, с небольшой грудью и хрупкими плечами. Лицо сужалось к подбородку, слегка напоминая лисью мордочку, короткие светлые волосы лишь слегка прикрывали маленькие уши. Больше всего она походила на хулиганистого пацана. И наряд был в самый раз — джинсы и рубаха с короткими рукавами, завязанная узлом на талии.
Она была красива. Я увидел, как она улыбнулась, и ощутил, как внутри просыпается знакомый зверь — я хотел ее. Хотел почувствовать ее тело. Тепло ее кожи. Ее вкус, ее запах. И тут же понял, что не нужны мне ни новые отношения, ни тем более какая-то философия о мужчинах и женщинах. Мне нужен секс. Только секс. Алекс абсолютно прав. Мне срочно требуется секс, старый добрый секс, жаркий и потный. Самое лучшее лекарство.
Я смотрел на барменшу и представлял ее в постели. Ее загорелое тело на моих простынях. Слегка покусывая, я целую ее шею, плечи, медленно перемещаюсь ниже. Потом переворачиваю ее на спину и с нежностью разглядываю ноги, которые разведены и чуть согнуты в коленях, мягкий и ровный живот, упругую нежную грудь.
Сексом мы занимаемся сначала медленно и нежно, затем похотливо и безудержно. Вместе и по очереди, она во мне и я в ней. Как там писал старина Керуак[14]? Самое сладкое, самое чистое и приятное удовольствие, доступное людям на этой земле.
— Джек?
— М-м?..
— Ты здесь?
Тед быстренько вычислил направление моего взгляда.
— Забудь, — отрезал он.
— Она симпатичная.
— Она супер, но такие не дают.
— Наверняка с юга. Из Техаса или Джорджии.
Тед снова посмотрел на девушку.
— С чего ты взял?
— А кто еще станет работать в баре, где разливают «Пабст» и крутят «кантри»?
— Да она запросто могла приехать из какого-нибудь Скарсдейла[15], — возразил Тед.
— Это вряд ли. Пожалуй, я ее спрошу.
— Сбрось обороты, Джек. Представь, сколько раз за вечер к ней подъезжают такие удальцы, как ты. Ты для нее лишь очередной бездомный член, ищущий ночлега.
— По крайней мере, я не лицемерю.
— Да она тебя на куски порвет, Джек.
— Скоро вернусь, — пообещал я, выныривая из-за стола.
Тед застонал и спрятал лицо в ладонях.
— Что будете пить? — спросила барменша, когда я подвалил к стойке.
— Два «Пабста».
Она кивнула и, продолжая разливать пиво, одной рукой подцепила две банки из наполненного льдом контейнера.
— Четыре доллара, — бросила она, поставив банки передо мной.
Вблизи она оказалась еще круче. Я положил деньги на стойку.
— Ты случайно не с юга?
Она искоса глянула на меня:
— С чего ты взял?
— Просто похоже.
— Я из Лос-Анджелеса, — сухо ответила она, наполняя очередную кружку.
— Из Лос-Анджелеса? Это же Южная Калифорния. И как тебя зовут, Мисс Южная Калифорния?
— Отвали на хрен. — Подцепив две тяжеленные кружки маленькими пальцами, она понесла их в другой конец бара.
— Как успехи? — спросил Тед, когда я вернулся к нашему столику.
— Никак. Она из Лос-Анджелеса.
— Да ну?
— И она послала меня на хрен.
Тед откинул голову и захохотал.
— Я тебя предупреждал, — прохрипел он сквозь смех.
Я снова встал.
— Куда тебя опять несет?
Барменша цедила пиво в очередную кружку. Завидев меня, она опустила глаза и мотнула головой. Весь ее вид говорил: даже не пытайся. Ладно, попробую сменить тактику. Прибегну к методу чистосердечного признания. Разумеется, с честностью он не имеет ничего общего, но что с того. Главное в любом спорте — результат, а любовь — лишь один из видов спорта. Так вот, признаюсь как на духу, что без ума от нее, что ее красота сразила меня наповал, что если не познакомлюсь с ней, то почти наверняка умру. Наглость на грани фола, но в том ее сила. По опыту знаю, что столь прямолинейный подход, как правило, самый верный. Только совсем уж каменная женщина способна оттолкнуть мужчину после такого выплеска с его стороны.
Я оперся о барную стойку.
— Опять ты. — Даже головы не повернула.
Я кивнул.
— Какое из трех слов «отвали на хрен» ты не понял?
— Послушай, — начал я, потупив взгляд и притворяясь смущенным, — я не хотел тебя обидеть, просто думал познакомиться. Ты такая милая. Вот и все. Извини, если чем обидел.
И я улыбнулся. Это была особенная улыбка. Едва заметная, притаившаяся в уголках губ, полная искреннего раскаяния и одновременно призывная. Я улыбался так сотни и сотни раз, и в большинстве случаев срабатывало. Выдержав паузу, я развернулся и, сутулясь, уныло поплелся назад.
— Эй, стой! — раздался за спиной резкий окрик.
Я обернулся — барменша стояла лицом ко мне. Она поманила меня пальцем. Я сделал несколько шагов к стойке, изо всех сил стараясь сохранять безразличный вид.
— Просто любопытно, часто ли клюют на эту хрень?
Я пожал плечами:
— Почти всегда.
— Что, серьезно? — Она разглядывала меня, вытирая руки о полотенце, заткнутое за пояс джинсов. — Как тебя зовут?
— Джек, — представился я, протягивая руку через стойку бара.
Но она продолжала вытирать руки, моя ладонь повисла в воздухе.
— Ну, давай же. Знаешь, как неудобно так стоять…
Она неохотно пожала мне руку:
— Элисон.
— Рад познакомиться, Элисон.
— Извини, что нахамила. Девушкам тут приходится быть начеку.
— Поужинай со мной, и, может быть, я тебя прощу.
Она усмехнулась:
— Вообще-то мне плевать, простишь ты меня или нет.
— Может, я позвоню тебе как-нибудь?
Она саркастически глянула на меня, подхватила кружки с пивом и понесла в зал.
Я подождал, пока она обслужит компанию волосатых бугаев, затянутых в кожу.
— Ты все еще здесь?
— Давай поужинаем как-нибудь.
— Издеваешься?
— Нет. Просто хочу тебя угостить. Или тебе кажется, что я не заслуживаю доверия? Может, я должен весить килограмм сто пятьдесят, одеваться в кожу, расписать все руки татуировками и не мыться пару недель, чтоб тебе понравиться?
Она засмеялась:
— Ты поосторожней, умник.
— Ну же, Элисон. Ты же работаешь в «Койоте», неужели я здесь самый страшный?
— А что, здесь классно.
— Мне тоже нравится. Уже много лет сюда хожу.
— То-то я тебя здесь раньше не видела.
— Да я почти жил здесь, пока учился в университете. Правда, это было десять лет назад.
Она скользнула по мне взглядом и как-то утомленно улыбнулась. Достав из кармана карандаш, накорябала номер на салфетке и швырнула ее в лужицу на стойке.
— Не заставляй меня ждать.
Я сунул влажную салфетку в карман и снова протянул руку:
— Даже не надейся.
Оставив мою руку болтаться в воздухе, Элисон из Лос-Анджелеса повернулась и ушла.
Тед встретил меня восторженным возгласом:
— Должен признать, Джек, это был высший пилотаж! Заслуживает упоминания в новостях.
— Пустяки.
— Разжился телефоном?
Я кивнул.
— Позвонишь?
— Может быть.
Мы допили пиво и решили, что пора закругляться. Сигаретный дым добил нас окончательно. Когда мы вышли на улицу, я обернулся и посмотрел на неоновую вывеску над входом.
— Слушай, все-таки что значит «Гадкий койот»? Я тысячу раз был в этом баре, слышал о фильме, но не понимаю выражения.
— Когда койот попадается в капкан, — ответил Тед, натягивая куртку, — он перегрызает себе лапу, чтобы спастись. Другие животные не могут выбраться и погибают в капкане, а койот лучше изувечит себя, но останется жив.
— Та-ак…
— Выражение «гадкий койот» относится к красотке, в постели которой ты просыпаешься на следующее утро после попойки. Твоя рука лежит под ее головой, но девица такая гадкая, что ты готов отгрызть себе руку, лишь бы убраться поскорее и не будить ее.
Я рассмеялся. Мы прошли несколько кварталов, и я предложил зарулить в какой-нибудь еще бар, чтобы глотнуть на посошок. Тед отказался.
— Еще рано, — уговаривал я. — Мы и выпили-то всего ничего — по паре пива.
— Не могу. Нужно вернуться в гостиницу, позвонить Кэрри, пока еще не поздно.
Я нахмурился:
— Идеальный муж?
— Приходится соответствовать, сам понимаешь.
— Ну что ж, рад был повидаться.
— Взаимно. Приезжай в Токио. Тебе понравится.
— Позвони, как пройдет собеседование.
Он кивнул. Затем крепко сжал мою руку.
— Не будь койотом, Джек.
— Лучше подохнуть в капкане?
— Семья — не капкан, — серьезно ответил он. — Исследования показывают, что женатые мужчины живут дольше, чаще довольны жизнью и сохраняют хорошую физическую форму.
— Исследования проводили женатые ученые?
Тед шутливо ткнул меня в плечо.
— Будь здоров.
Он махнул рукой, прыгнул в такси и укатил.
Я ехал домой в метро и вспоминал девушку из бара. Неплохой выдался вечер. В кармане лежала салфетка с телефоном красивой девчонки, которая очень скоро окажется у меня в постели. Никаких сомнений.
На станции у Двадцать третьей улицы я представил, как Тед сидит в своем отеле и звонит жене, чтобы пожелать ей спокойной ночи и промямлить, как он скучает. Мне стало смешно. Такой трогательный поступок. Нестись со всех ног в гостиничный номер. Звонить одной и той же женщине. Всегда слышать в трубке знакомый голос. И так до конца своих дней!
Меня прижало к спинке сиденья, когда поезд резко рванул с места. Грохотали колеса, вагон раскачивался из стороны в сторону, мимо белыми кляксами проносились промежуточные станции. Меня захватило ощущение скорости. Я свободен. Свободен! Я волен ехать куда хочу и к кому хочу. Я волен делать все, что хочу. Мне не нужно спешить домой и перед кем-то отчитываться. Я молод, свободен, и я в Нью-Йорке!
И в кармане у меня телефон красивой девушки. Как ее зовут? Элисон? Алекс сдохнет от зависти. Наконец-то я чувствовал себя полноценным мужиком.
Район на о-ве Лонг-Айленд, вдоль побережья, где располагаются престижные загородные резиденции и пляжные «домики», среди владельцев которых немало известных людей.
Хэнк Уильямс (1923–1953) — прославленный музыкант, исполнитель блюза и «кантри».
Джек Керуак (1922–1969) — американский писатель, один из родоначальников бит-культуры.
Скарсдейл (Scarsdale) — маленький городишко в штате Нью-Йорк.