Обстановка потребовала ввода войск и объявление города на осадном положении. Но митинг у монумента продолжался.
Мне пришлось увидеть Тбилиси б марта, куда я приехал в составе группы сотрудников КГБ при СМ СССР, направленной И.А. Серовым для наведения порядка в столице Грузии, для помощи грузинским чекистам. Было нас 16 человек во главе с заместителем председателя КГБ С.С. Бельченко. В нее входили заместители начальников 4-го Управления В.А. Измайлов, Следственного А.А. Козырев и ответственные сотрудники КГБ И.И. Елисеев, П.П. Чеклин, С.А. Конопленко, В.А. Лутов, А.Ф. Крупенников, И.В. Синюшин (их помню).
Город жил напряженной жизнью. Митинг продолжался у монумента и у здания, где разместилась делегация Компартии Китая, приехавшая в Грузию после XX съезда, гостем которого она была. Возглавлял ее видный китайский руководитель Чжу Дэ. Скопившиеся у особняка просили китайцев выступить на митинге, но никто из них туда не пошел, да и вообще особняка не покидал. Они покинули город 7 марта, увозя с собой массу листовок, записок и обращений, переданных им собравшимися у особняка. Свое пребывание, оценки событий в Тбилиси, как и отношение к Сталину, китайцы высказали позже в газете «Женьминьжибао». Кстати, редакционная статья газеты, написанная в защиту Сталина, была опубликована позже в газете «Правда».
Приехав в Тбилиси, мы окунулись в события, стремясь понять, что происходит, а главное, что делать. Трудность опять-таки была в том, что никто не знал содержания доклада. Аргументировать призывы и просьбы, не говоря о требованиях, прекратить стихийную волну протестов, приходилось своим пониманием происшедшего на съезде.
А непросто это было. До сего времени в памяти беседа с умной женщиной, редактором газеты «Сталинское племя», выходившей в родном городе Сталина Гори Маквеллой Окропиридзе. Она активно выступала на митингах, звала к непризнанию доклада, к защите имени Сталина и пользовалась поддержкой собравшихся на митингах в Гори и Тбилиси.
Не стану приводить своих доводов к тому, чтобы она помогла успокоить людей. Но ее мотивы были такими. «Я родилась в Гори. Наш дом рядом с домом Сталина. Окончила школу и университет имени Сталина. Была пять лет сталинской стипендиаткой. Писала диплом о трудах Сталина. Издаю газету «Сталинское племя». Как могу выступать против Иосифа Виссарионовича.
Мой аргумент один: не могу осуждать Вашу биографию и даже сегодняшнее поведение. Но беспокоит партия, которую воспитал Сталин. Если пойдем против нее, а такое станет возможным, если не успокоить людей сегодня, то не будет ли это антисталинским шагом». Путано, но что еще можно было сказать.
Но успокоить Окропиридзе удалось, и она потом много сделала для недопущения нарастания волны протеста против доклада Н.С. Хрущева.
Но ведь эта славная женщина была не одна, кто звал людей к выступлениям в защиту имени Сталина, не зная к тому же, в чем его обвинили на съезде. Аргументы для их успокоения приходилось подбирать в каждом отдельном случае. Они были другими при встречах с офицерами национальной грузинской дивизии в Кутаиси, на авиазаводе в Рустави, на встречах со студентами Госунта и других вузов.
Но все мы, как и грузинские чекисты, их находили.
В первый же день приезда, помимо изучения обстановки в городе и выработке мер по прекращению массовых митингов, необходимо было разобраться с задержанными на улицах Тбилиси в ночь на 6 марта, когда вводилось осадное положение в столице Грузии. Их оказалось более четырехсот человек. Занялись и к утру 8 марта, их осталось всего 26 человек. Это были активисты, призывавшие к антиобщественным акциям, грозившим массовыми беспорядками. Остальные были освобождены, что сразу же изменило обстановку в городе, и нам легче стало осуществлять меры по восстановлению спокойной городской жизни.
Удалось уговорить и руководителей ЦК Компартии Грузии выйти на площадь к митингующей толпе. Этому помогло и возвращение со съезда первого секретаря ЦК КПГ Мжаванадзе. Их встретили на митинге без восторга, но спокойно. Вышли и газеты с портретами Сталина, посвященные годовщине его похорон 9 марта.
Все это облегчало ситуацию. Но кризис наступил 9 марта.
На митинге появилась группа воинствующих экстремистов во главе с грузином Кипиани, приехавшим из города Сталинири (ныне Цхинвали). Она стала звать толпу к захвату Дома связи на проспекте Руставели с тем, чтобы, используя радио, призывать мировые державы к поддержке выступающих в Тбилиси. Затея удалась, и где-то часов в пять вечера многотысячная толпа направилась вверх по Александровскому спуску к Дому связи. Где-то на полпути раздался пистолетный выстрел. Стрелял тот самый Кипиани. Это был первый выстрел за все прошедшие дни. Но он взвинтил толпу, передние ряды которых с остервенением ворвались в Дом связи, смяв защищавших вход в него солдат Советской армии. Призывы толпы были неоднородны. Кто требовал доступа к радиопередатчикам для обращения к загранице, кто спешил послать телеграмму В.М. Молотову, поздравляя его с днем рождения (9 марта), кто искал места, где хранились деньги Дома связи. Но накал в первом этаже здания (выше прорваться не удалось) был трудно описуем. Он привел и к жертвам. Оправдать их нельзя, но случилось непредвиденное.
Толпа, оттеснив солдат, прижала их к стене, и один из экстремистов приставил вилку к горлу солдата и стал давить ею. Солдат нажал на курок автомата, и раздалась очередь. Часть пуль поразила людей, отрекошетив от потолка, а часть из ствола автомата, не удержанного и опущенного солдатом.
Погиб 21 человек. Больше жертв в Тбилиси не было.
Происшедшее в Доме связи завершило события в Тбилиси.
10 марта город перешел к спокойной жизни.
Наша группа по итогам событий в Тбилиси подготовила емкую записку в ЦК КПСС, стремясь обстоятельно объяснить все, что произошло в городе, причины, приведшие к этому, и внесла предложения о необходимости усиления разъяснительной работы и выработки мер по воплощению в жизнь необходимости борьбы с культом личности, прежде всего с причинами его появления, и массовых репрессий в стране.
Подписали ее С.С. Бельченко, А.А. Козырев, В.А. Измайлов, председатель КГБ Грузии А.Н. Инаури, его заместитель М.Ф. Швырков и военный комиссар Штыков, впоследствии посол в КНДР.
Должен сказать, что Штыков, Инаури и Швырков были единственными, кто активно работал вместе с москвичами по восстановлению порядка в городе при абсолютном уходе от этого местных партийных и советских руководителей.
Записку эту И.А. Серов прочел, но в ЦК не направил.
О событиях в Тбилиси написано много, и освещают их по-разному. Дело пишущих. Написанное мною — та истина, которую я видел и знаю.
Белая эмиграция — это особая тема. Мне приходилось соприкасаться с отдельными ее представителями, участвовать в противодействии некоторым акциям, проводимым антисоветскими центрами, возникшими в рядах белой эмиграции и продолжавшими враждебную СССР деятельность и после Второй мировой войны. Но в это время эмиграция была уже иная.
Белая эмиграция фактически прекратила свое существование как сплоченная сила в годы Отечественной войны. Многие эмигранты активно выступали против гитлеровского нашествия на Россию, а то и деятельно боролись против фашизма в европейских организациях сопротивления, в партизанских отрядах Италии, во французском маки.
Переоценили свои позиции и многие ее лидеры. Мне помнятся встречи с одним из основателей движения младороссов, возникшего в двадцатые годы прошлого века среди молодого поколения эмигрантов, профессором Александром Львовичем Казем-Беком.
Потом движение «Молодая Россия» стало крупнейшей политической партией русского зарубежья. К 1931 году организация насчитывала около 20 отделов в разных странах. Ее программа включала, в частности, следующие направления:
«— движение направлено к свержению существующей коммунистической системы в России; оно национально по своим убеждениям и целям и революционно по своим путям борьбы; отвергает возможность, правомерность и целесообразность социальной и имущественной реставрации; признавая, что Русская Монархия будет прежде всего единственным строем всенародного примирения, без которого немыслимо национальное возрождение России, они отвергают как вредный пережиток старого деление на левых и правых, борются с партийной непримиримостью и готовы широко сотрудничать со всеми группами за возрождение России».
Спустя год «Вестник монархиста» подчеркивает, что младороссы — это «русские националисты, легитимисты по идеологии, фашисты по тактике, с наклонностью к национал-социализму в вопросе будущих социальных реформ в России».
Весьма интересно, что он занимал крайне ненавистную позицию в отношении Советской России и, конечно, большевиков.
Это сблизило его с Муссолини, и он оказал немалое влияние на его программу строительства корпоративного государства. Замечу, что итальянский фашизм и немецкий нацизм — разные вещи. Во всяком случае, как рассказывал Казем-Бек, он был далеко не последним советником Муссолини во время создания им партии фашистов в Италии, в начале 20-х годов.
В этом направлении Казем-Бек имел в виду и развитие младороссов. Одну из своих идей он выразил афористично: «Царь и Советы». Но жизнь отрезвила набиравшего силу лидера молодого поколения белой эмиграции. Его переубеждал рост могущества Советского государства и его авторитет на мировой сцене. Окончательно Казем-Бек порвал с фашизмом после сближения Муссолини с Гитлером, не скрывавшим своих планов уничтожения России как независимого государства, и распустил свою партию. Это привело к сближению Казем-Бека с силами, противостоящими гитлеризму и симпатизирующими Советскому Союзу. Помню, у него был свой девиз: «Ни белые, ни красные, а русские». В 1948 году Казем-Бек возвратился на родину и долгие годы работал в Московской патриархии.
Машинописную рукопись своих статей Александр Львович подарил мне, сопроводив теплым письмом.
Родился 2 (15) февраля 1902 г. в Казани в старинной дворянской семье. В феврале 1920 г. вместе с семьей оказался в эмиграции. Через Константинополь и Салоники попал в Белград. В 1923 г. переехал в Мюнхен, где поступил в университет и принял участие в съезде русской эмигрантской молодежи, учредившей союз «Молодая Россия», существовавший в русской эмиграции в 1920 — 1930-х гг., члены которого получили название «младороссов». Лидер движения младороссов. Во второй половине 1920-х гг. переехал во Францию. В 1925 г. сдал экзамены в Высшей школе политических и социальных наук в Париже и получил должность заведующего отделом в Монакском фондовом кредите. С конца 1925 по 1920 г. жил в Монте-Карло. В 1929 г. возвратился в Париж и занялся более углубленной и интенсивной общественной работой, часто выступал в печати. В 1937 г. подал заявление об отставке с поста главы Младоросской партии (а в 1941 г. партия была официально распущена). В конце 1930-х — начале 1940-х гг. организатор так называемых «собеседований круглых столов» в Париже. В 1940 г. был арестован и заключен в концлагерь. Эмигрировал в США. Сотрудничал с русской газетой «Новая Заря» (Сан-Франциско). В годы Второй мировой войны руководил книжным отделом в программе помощи русским военнопленным, осуществлявшейся YMCA. С 1944 г. преподает русский язык в Иельском университете, с 1946/47 учебного года возглавляет кафедру русского языка и литературы в Коннектикутском колледже в Нью-Лондоне. Опубликовал ряд статей в журнале «Единая Церковь», официальном органе Патриаршего Экзархата в Америке. Помогал патриаршему экзарху Северной и Южной Америки архиепископу (будущему митрополиту) Борису (Вику), прибывшему в США из Москвы. В 1957 г. вернулся на родину и до конца жизни работал сотрудником Отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии. Член редколлегии «Журнала Московской Патриархии». Скончался 21 февраля 1977 г. Похоронен в селе Лукино под Москвой (Переделкино) возле храма Преображения Господня.
О книге Вячеслава Кеворкова «Исповедь перед казнью. Из воспоминаний следователя по особо важным делам Министерства государственной безопасности СССР». «Совершенно секретно». М., 2006
Эта книга уникальна, потому что в ней впервые раскрыт механизм так называемого «дела врачей», один из эпизодов борьбы за власть в окружении «позднего» Сталина. Она создана на основании мемуарных записок следователя И.И. Елисеева, который вел это дело. Все факты в ней документальны. Незадолго до выхода книги Елисеев умер, однако он успел прочитать и одобрить верстку.
Книга полностью опровергает бытующее мнение, что инициатором дела врачей был И.В. Сталин.
Елисеев также вел дело Василия Сталина. В книге подробно рассказывается об этом, и снова — реальные события сильно отличаются от существующих версий.
В целом интрига «дела врачей» заключается в следующем. Его начал из карьеристских побуждений следователь Рюмин, но дал ему ход член Политбюро Г.М. Маленков, который вместе с Л.П. Берией возглавляли одну из неформальных кремлевских группировок. Из числа пострадавших от «дела врачей» надо назвать министра государственной безопасности B.C. Абакумова, у которого были конкурентные отношения с Берией. Заметим, что Абакумов пытался предотвратить «ленинградское дело», направленное против соперничавшей с маленковцами-бериевцами группы Жданова. В уничтожении Абакумова велика роль и Хрущева.
Книга Вячеслава Кеворкова «Исповедь перед казнью» одно из лучших, если не лучшее, повествований о делах органов госбезопасности советского времени. Нельзя не сказать при этом о ярком литературном языке и талантливом повествовании. В основе произведения — глубокий вдумчивый рассказ известного следователя Следственной части по особо важным делам бывшего Министерства госбезопасности СССР (МГБ) полковника Елисеева Ивана Ивановича.
Произведение Кеворкова не документальное, но рассказ Ивана Ивановича абсолютно правдив и не приукрашен личными оценками как событий, так и их участников. Его рассказ, как и повествование автора, отличается от многих нынешних мемуарных произведений бывших сотрудников органов госбезопасности. Они, как правило, утопают в оценках происходившего (положительных, либо отрицательных) или же посвящены своей роли и личному участию в происходивших событиях. Конечно, роли заметной, если не почти решающей.
Елисеевский рассказ — желание оставить правду для будущих поколений. Иван Иванович долго мучился: раскрывать ли эту правду? Надо ли? Тема эта не один год обсуждалась в узком кругу. Пришли к одному: рассказ не должен быть сенсацией. Это еще один оттенок мемуарной литературы. В поисках и выдумках сенсаций погрязли многие.
Кое-кто придает им даже документальный характер. Сколько написано, например, о деятельности особой сталинской разведки и контрразведки, руководил которой, как теперь выяснилось, всесильный маршал Г.К. Жуков. Да и не только об этом.
Рассказ Елисеева спокоен, лишен сенсационности, но он есть истина. Все рассказанное им — подлинные события того времени. По-существу, документально. Могу так говорить, ибо много лет мы дружили с Иваном Ивановичем, вместе работали, и его воспоминания о прошлых делах всегда носили объективный характер и по сути, и по оценкам дел и событий. Он при этом не хулил людей, как и не упивался рассказами о выгодной для своей биографии близостью.
Сблизились мы с Елисеевым в марте 1956 года в Тбилиси, оказавшись в группе генерала С.С. Бельченко, направленной в Грузию из Москвы для оказания помощи местным чекистам в связи с событиями, возникшими в годовщину смерти И.В. Сталина и вызванными данными ему оценками в докладе Н.С. Хрущева на XX съезде КПСС.
Его, правда, отозвали из Тбилиси дня за два до нашего отъезда и сразу же уволили из органов, как потом выяснилось, по непроверенному заявлению о якобы необоснованно проведенному им следственному делу.
Он ушел из органов, но вскоре был избран секретарем парткома одного из московских предприятий. Как помнится, где-то в Люберцах. Так он зарекомендовал себя в новом коллективе. Это было в годы, когда вокруг ушедших из органов чекистов создавалась далеко не благоприятная атмосфера.
Но Иван Иванович не успокоился, доказал необоснованность своего увольнения и через несколько лет был восстановлен на работе в органах КГБ, где через ряд лет возглавил юридическое бюро КГБ СССР. Много полезного он сделал и в должности заместителя директора Госконцерта, а затем руководил юридической службой Таможенного комитета СССР. Преподавал он и в Институте международных отношений таможенное дело.
Этот перечень, возможно, позволит оценить уровень подготовки Елисеева, его образованность. Поэтому его рассказ как основа «Исповеди перед казнью» — это параллельная исповедь самого рассказчика, желающего не исказить прошлого.