господин майор. Он летает по сей день и, надо признаться, доставляет нам довольно много неприятностей.
- Да-а, Витька - он ас! - вырвалось у Федора. - Но откуда вы все это знаете с такими подробностями?
Вернер Хольц снова рассмеялся:
- Не из сочинений философа Гельвеция, господин майор. У нас слишком густая разведывательная сеть. Это я вам как полковник секретной службы говорю. Так что у меня нет никакой необходимости расспрашивать вас о полковых новостях. Лучше я вооружу вас информацией, которая будет для вас новостью.
- Попробуйте, - прикидываясь равнодушным, сказал Федор.
- Вы знаете, кто пилотировал звено "юнкерсов", намеревавшихся бомбить ваш штаб фронта под Могилевом?
Знаете, кого вы таранили?
- Не-ет, - озадаченно протянул Нырко.
- Полковника Эриха Ратова. Одного из лучших асов рейха. Любимца самого Геринга.
- Ого! - с заблестевшими глазами воскликнул Нырко, не пытаясь скрывать своей радости. Но через минуту лицо его помрачнело от мысли, что фашисты этого ему ни за что не простят и расправа, предстоящая с ним, будет ещё более жестокой. Вернер Хольц, казалось, прочел эту мысль.
- Не опасайтесь, - сказал он насмешливо. - На вашей судьбе это обстоятельство никак не отразится. Мы, немцы, приверженцы рыцарских обычаев и всегда уважаем храброго врага. Еще раз хочу вам напомнить, что никаких допросов не будет. Лучше будем продолжать разговор о философии. Скажите, господин майор, а как вы относитесь к Ницше и Шопенгауэру?
- На моем щите их имена не написаны, - пожал плечами майор. - Это ваши идеологи. Теория сверхчеловека мне чужда.
Хольц положил узкие ладони на свои колени и надменно сказал:
- Напрасно. Немецкие философы тоже кое-чему научили мир.
- Научили, - подтвердил Федор. - И за это я многим из них признателен. Фейербаху, Гегелю, даже Канту с его "вещью в себе". И конечно же, Фридриху Энгельсу, которого вы сжигаете на кострах оттого, что чертовски боитесь.
- М-да, - вырвалось у немца. - Весьма интересно, господин Нырко.
- Между прочим, тот же самый Гельвеции однажды сказал: "Люди всегда против разума, когда разум против них". Вероятно, он уже тогда имел в виду вашу фашистскую машину.
Хольц надменно поднял узкий, чисто выбритый подбородок и глазами показал за окно.
- Ту самую, что с огромной скоростью мчится сейчас к вашей столице?
- А вы не думаете, - зло спросил Нырко, - что она с такой же скоростью будет мчаться от неё в обратную сторону? Неужели вы серьезно верите в то, что за дватри дня возьмете Москву?
Тонкие бледные губы немца долго не разжимались.
- Хотите, скажу с предельной откровенностью? Но только, разумеется, доверительно?
- Я в гестапо на вас доносить пе пойду, - усмехнулся Федор.
- Я не верю, что наши войска возьмут вашу столицу с ходу. Слишком твердый орешек, - проговорил Хольц жестко.
Нырко пристально посмотрел на своего собеседника.
"Странный немец. С одной стороны, матерый, законченный фашист, а с другой - такая непозволительная точка зрения".
- А если я все-таки донесу, - сказал Нырко с холодной ухмылкой.
На лице у немца не дрогнула ни одна жилка.
- Вас немедленно уничтожат, и только, - ответил он равнодушно и с явным огорчением поглядел на раненого летчика. - А мне бы очень не хотелось лишаться такого оригинального собеседника.
- Вы правы, - спокойно отметил Федор. - Уничтожат, - и, подтянувшись на руках, выглянул в окно.
На заасфальтированной площадке перед госпиталем стояло несколько фашистских автомашин, труп интеяданта Птицына давно был убран и оставшиеся пятна крови засыпаны мелким желтым песком с чисто немецкой аккуратностью. Федор вздохнул. Хольц недовольно нахмурил брови:
- Не надо обращаться к призракам, господин майор.
Мы пе на спиритическом сеансе.
- Вы угадали, полковник, - вздохнул Нырко. - Я действительно подумал сейчас об убитом вашими солдатами моем соседе по койке. - Он помолчал и продолжал: - Знаете что? Мы сейчас напоминаем боксеров, которые осторожно движутся по рингу в ожидании атаки.
Грустно сознаваться, но первый удар наносите вы. Я только готовлюсь к обороне.
- Правильно, - одобрительно отозвался немец. - Считайте, что я этот удар уже наношу. Впрочем, какой это удар. Это не удар, а деловое предложение. Вы знаете, кто вам дела! сегодня перевязку?
- Откуда же?
- Один из оамых выдающихся хирургов великой Гермаиии профессор Гутман, к услугам которого у нас прибегают самые видные люди. Его специально для этого перебросили из Смоленска на "зибеле" и полчаса назад отправили обратно. Я мало что смыслю в рентгеновских снимках, которые он мне демонстрировал, но твердо уяснил одно: через три недели гипс снимут и вы будете ходить с костылем, а месяца через два-три сможете и взлететь.
- С площадки концлагеря, что ли? - мрачно осведомился Федор.
Хольц рассмеялся.
- Однако чувство юмора вас не покидает. Одобряю, по тут же вношу поправку. Пусть не тревожит вас это невеселое слово. Видите ли, господин майор, мы пе сошлись с вами на философских категориях. Ваши любимые мыслители не нравятся мне, мои - вам. Но есть одно философское течение, которое нас должно объединить.
Был когда-то давно на нашей грешной земле великий жизнелюбец Эпикур, породивший эпикурейство. В самом деле, что может сравниться с любовью к жизни, с возможностью ею наслаждаться. Вот мы заговорили о полетах. Все зависит от вас. Если захотите, вам будет предоставлена возможность летать.
- Мне?! - вскричал Нырко и даже приподнялся от неожиданности.
- Да, вам, - спокойно подтвердил Хольц и утвердительно кивнул лысеющей головой. - Не сразу, конечно, но будет. Вместо того чтобы возить на тачках кирпич или работать в какой-нибудь штольне в качестве военнопленного, вы будете служить в центральной или западной Германии в одном из наших учебных авиационных центров. Такому асу, как вы, овладеть пилотажем на "Мессершмитте-109" не составит особого труда. И не подумайте, что взамен мы потребуем от вас вести какую-либо подрывную работу против вашей страны. Теперь вы поняли, чего я от вас хочу?
Федор громко задышал и, сам того не замечая, сжал пальцы в тяжелые кулаки. Плотно стиснутые его губы побелели. В черных глазах под слетевшимися над переносьем крыльями бровей можно было прочитать гнев и сознание своей полной беззащитности. И Хольц это прочел.
- О! Вам не надо такого нервного напряжения, - сказал он жестко и высокомерно, - лучше надо подумать.
- А если я не соглашусь?
В глазах у немца блеснула ярость. Но только в глазах. Лицо оставалось по-прежнему спокойным и бесстрастным. Он даже голоса не повысил, когда сказал:
- О, не надо быть таким горячим. Чувства никогда не должны преобладать над рассудком. Если вы откажетесь, это будет огорчительно. В атом случае вашего доброго интеллектуального наставника, - он гордо ткнул себя длинным указательным пальцем в грудь, - немедленно удалят, а его место займет типичный силовик, - на лице у немца появилось выражение страшной брезгливости. - Знаете, господин майор, я делю офицеров нашей службы на психологов и силовиков. Психолог перед вами, а что такое силовик, вы понимаете и без пояснений.