Торжество было довольно странным и тяжёлым для всех и конкретно для Алексея. Сейчас, когда он дотащил своё наказание до постели и в беспамятстве уложил на кровать, ему страшно было вспомнить все события сегодняшнего вечера.
Матильда изменилась до неузнаваемости после первого бокала. Её безудержное веселье очень кстати пришлось имениннице, у которой вместе с алкоголем на свет вылезли и её пролетарские корни, поэтому «Угонщица» Аллегровой и танцы на столе в компании Моти для Марго были больше чем подарок.
За столом, за которым проходило торжество, напротив Алексея и Матильды сидели супруги Ванюшкины, их семейная пара была очень контрастна. Красивый высокий блондин Константин с пышной шевелюрой и худая бесцветная Луиза, в некрасивых очках, без тени косметики и с полностью седыми волосами. Её тонкие губы и острый длинный нос делали женщину не просто некрасивой, а даже отталкивающей. Она не сводила взгляд со своего красавца-мужа и незаметно дёргала под столом, периодически шепча:
– Костя, не пей, ты же знаешь, тебе нельзя, ну пожалуйста, мы же договорились с тобой, ты обещал.
Василиса Ванюшкина была внешне похожа на отца, но по характеру выделялась от скучной родни, постоянно соревнуясь в качестве сарказма с ещё одним весельчаком Тимуром. Луиза, для которой такое безудержное веселье Моти было, видимо, неприемлемо, когда они с Марго ушли в очередной танец, сочувственно спросила Алексея:
– Вы такой воспитанный молодой человек, в вас чувствуется порода, вам не кажется, что вы не пара?
Немного подумав, он ответил:
– Понимаете, мы хоть и аристократы, но не накопили богатств, сначала советская власть отняла всё у моих предков, потом перестройка, а Матильда богата, поэтому я и женился на ней, решив помочь возродить род Кропоткиных как состоятельных аристократов, – на этих словах Алексей вздохнул очень тяжко, как бы подтверждая свой неравный брак.
Надо сказать, это была его домашняя заготовка. Ещё в Москве, видя, как Мотя ест, он вспомнил историю своего друга, у которого была именно такая жена, дочь быстро разбогатевшего миллиардера, настолько быстро, что она ещё помнила, как зашивать колготки.
Когда же две дивы решили плясать канкан, неприлично задрав платья, не дожидаясь вопросов, он повернулся к Луизе, которая от возмущения пошла красными пятнами, и уточнил:
– Чертовски богата.
Потом были пьяные слёзы в обнимку на балконе, где Марго клялась Моте в вечной дружбе, а Мотя искренне её благодарила. Первая половина праздника была подчинена настроению двух новоявленных подруг.
Казалось, только Алексея беспокоила эта пьяная вакханалия, он единственный ходил за ними следом, боясь, что они натворят что-нибудь непоправимое, с ужасом помня про сворованную из зоопарка обезьянку. Остальные же гости, казалось, вздохнули с облегчением, едва пьяный бабский балаган перекочевал на террасу. Из гостиной слышался рояль и низкий, но такой красивый голос Эммы:
Её голос завораживал и уносил куда-то далеко от этих мест, Алексей неплохо разбирался в музыке и поэтому был поражён и песней, и её исполнением. Было очень странно, что женщина с такими внешними данными и с таким талантом не смогла сделать себе карьеру, ведь, судя по досье, оставленному им Савелием Сергеевичем, Эмма до сих пор работает преподавателем сольфеджио в детской музыкальной школе города Владивостока.
Алексей стоял в маленьком тёмном коридоре, так чтоб у него был вид и на террасу с обнимающимися пьяными дурами, которые сейчас решали, кто из них проще, и на гостиную, где пела Эмма. Не хотелось ни туда, ни туда: к первым, потому что Мотя постоянно искала подтверждения своих слов у Алексея, вот и сейчас она как раз кричала:
– Лёшик, ты где, вот скажи Маргоше, что я простодырая!
На что та, не дожидаясь ничьего подтверждения, уверяла новоиспечённую подругу в обратном:
– Не, ты крутая, ты московская штучка, а я деревенщина, вот, знаешь, говорят, «девушка может уехать из деревни, а деревня из девушки никогда» – это про меня, – гордо утверждала Марго. – Всё, что ты сейчас видишь, я сделала сама, потом и кровью, – хвасталась именинница и, пьяно хихикая, добавляла: – И не всегда своей. Знаешь, какая я? Я кардинал, серый кардинал, они все боятся меня, они все у меня на крючке.
– Давай дружить, – предложила в сотый раз Мотя.
– Как я давно тебя искала, – разводя сырость, прошептала Марго и коряво, в отличие Эммы, без аккомпанемента и слуха запела:
Это была старая студенческая песня, Алексей помнил её. Обычно она пелась под гитару с сигаретой в зубах и дешёвое полусладкое. Но Мотю обошло такое понятие, как студенчество, курсы педикюрш не в счёт, поэтому она с восторгом слушала подругу и восхищалась глубоким произведением. После того как Марго закончила, она с придыханием произнесла:
– Слова напишешь?
Ветер на улице поднимался всё больше, и волны бились о скалистый берег замка всё усердней, словно пытаясь разбить огромные глыбы камня, от этого слова двух подруг проглатывались шумом и уносились в море. Алексею также не хотелось идти в гостиную, интуитивно он чувствовал, что там разыгрывается какой-то спектакль, при этом он пропитан насквозь ложью. Поэтому всеобщее любование Эммой и стопроцентное поклонение Виктору казалось неестественным, словно всё это хорошо срежиссированный спектакль, только кто зрители, а кто режиссёр – не разобрать. Общее ощущение театрального действа не отпускало. Поэтому тёмный маленький коридор между террасой и залой был именно тем местом, где было удобно постоять и подумать.
– Ты лжёшь, – услышал Алексей женский шёпот на надрыве, чувствовалось, что женщина глушит в себе слёзы и от этого ей тяжело говорить, – я видела, как вы переглядывались, ты обещал, ты клялся.
Алексей тут же вспомнил, что он на задании, ситуация интересная, значит, нужно выяснить, откуда доносится женская истерика. Выглянув из коридорчика, он увидел приоткрытую дверь библиотеки, недолго думая распахнул её и прокричал:
– Матильда, милая, ты где?
За столом в библиотеке на кресле хозяина сидел его брат Константин. Луиза, серая мышь, не знающая слов «косметика», «краска для волос», да и скорее всего «шампунь» тоже, сгорбившись стояла у окна. Когда Алексей вошёл, она резко отвернулась и увлечённо стала протирать очки. Константин, напротив, был улыбчив, его лицо от выпитого спиртного раскраснелось, а пшеничные волосы, ещё два часа назад уложенные волосок к волоску, в беспорядке торчали в разные стороны.
– Аа-а, наш гость, – поприветствовал он Алексея, как ему показалось, чересчур радушно, – не смогли слушать унылое пение Эммы или ищете свою весёлую супругу?
– После канкана они с Марго решили прогуляться по дому, и я их потерял, – Алексей говорил, а сам внимательно наблюдал за Луизой: неужели эта чопорная, холодная тень мужа могла так неистово кричать?
Тем временем та, придя в себя, поправила свой хвостик из длинных седых волос, протёрла очки с толстыми стёклами и, вернувшись в своё обычное состояние, сказала:
– Ваша богатая и плохо воспитанная жена сейчас на террасе вместе с такой же, но уже нашей именинницей, – и, уже выходя из библиотеки, глядя Алексею прямо в глаза, произнесла: – Знаете, деньги в жизни не главное, да и любовь тоже, это рабство, которое лишает нас настоящей жизни и превращает её в ад. Бегите от неё, пока не поздно, потому что когда станет поздно, то дорога останется только одна.
– Какая? – спросил Алексей, словно он действительно был женат на Моте и подумывал сбежать от неё.
– Вместе в ад, – тихо ответила Луиза, теперь уже глядя на мужа, и стало понятно, что говорила она сейчас не с Алексеем, а с ним.