Гарстен дал мне пять дней отдыха, и сначала казалось, что этого будет недостаточно. Я чувствовала себя абсолютно раздавленной, больной и испуганной. Мне очень хотелось домой, и если бы не было надежды, что Видар может вернуться, я, возможно, уехала бы. Мой мир словно разделился надвое, и я не могла понять, что со мной происходит.
Лежа в кровати, я читала до тех пор, пока мой мозг не отказывался соображать, а потом просто лежала с закрытыми глазами, проводя в голове бессмысленные подсчеты, пытаясь угадать нужные номера на лотерейных билетах, которые покупала моя мама. К среде я уже не могла выносить даже мысли об очередном дне, проведенном в кровати. Поэтому, когда Гуннар постучался и сообщил мне, что в четыре часа намечается чаепитие по поводу пятидесятилетия Гордона, я настояла, что тоже буду присутствовать. Я встала и оделась.
— Ты слышала? — крикнул Гуннар из кухни, пока я одевалась в спальне.
— Что?
— Паром. Ходят слухи, что Матиас и Нина уезжают.
— Так быстро?
— Не волнуйся, они вернутся. Они приезжают четыре раза в году.
У меня немного дрожали ноги, но я была уверена, что это от долгого лежания в кровати. Я присоединилась к Гуннару на кухне.
— Они приезжают четко через каждые тринадцать недель или как получится? — спросила я.
Вместо ответа он внимательно посмотрел на меня и спросил:
— Ты уверена, что тебе уже можно выходить?
— Я хорошо себя чувствую.
— Ты очень бледная.
— Да я всегда такая, — ответила я. — Думаешь, Гарстен отправит меня назад?
Гарстен остановил меня в офисе и настоял на том, чтобы послушать мои легкие, перед тем как разрешить мне идти пить чай. К этому времени Гуннар уже ушел, а Магнус остался со мной.
— Тебе лучше? — спросил он резко.
Это был первый раз, когда я увиделась с ним после инцидента, он явно не испытывал ко мне прежних теплых чувств.
— Мне уже намного лучше, спасибо, — сказала я осторожно.
— Хорошо, я хочу, чтобы ты приступила к работе в пятницу.
— В пятницу? Но вы же обещали пять выходных?!
— Уже четыре прошло, — ответил он с недоумевающим видом.
— Да, четыре больничных дня.
— Это не моя вина, что ты заболела в свои выходные. Мне нужно, чтобы в пятницу ты была на работе.
Он быстро вышел, и, как обычно бывает, только через несколько секунд до меня дошло, как нужно было правильно ответить: «На самом деле это ваша вина, что я провела в постели свои выходные, потому что мне пришлось спасать жизнь вашего сына, пока вы были заняты со своей поварихой». Но было слишком поздно, и сейчас он уже смеялся в комнате отдыха. Я растерялась.
— Как ты думаешь, почему Магнус и Марианна так холодны со мной? — прошептала я Гуннару, отведя его в дальний угол комнаты.
Гуннар был в курсе всех дел.
— Фрида рассказала мне, что Марианна говорила ей, будто Магнус тайно засматривается на тебя. Марианна обижается и думает, что нужна Магнусу только для того, чтобы спать с ней.
На какой-то момент я опешила.
— Но это же сплетни, Гуннар. Если ты слышишь сплетни о друге, то должен немедленно обо всем рассказывать.
— Я не хотел беспокоить тебя. Ты болела, — сказал он и отрезал большой кусок фруктового торта.
— Магнус неравнодушен ко мне, — застонала я.
— Кто может винить его за это? — произнес Гуннар с набитым ртом. Крошки посыпались на его рубашку.
— Мне нужно выпить воды, — сказала я.
— А мне, пожалуйста, налей шампанского, — сказал он, стряхивая крошки.
Я направилась к бару, где стояли Ёзеф и Алекс.
— Мне бокал шампанского и стакан воды.
Гарстен склонился над моим плечом:
— Я бы пока не советовал употреблять алкоголь, Вики.
— Это не для меня, это для Дон-Жуана, — сказала я, показывая в угол комнаты, где стоял Гуннар, доедая кусок торта.
Алекс протянул мне два стакана и наклонился ближе.
— Не ешь суп! — сказал он, скорчив гримасу.
— Что?
Обнажив свои большие белые зубы, он показал на Марианну.
— Любая еда, которую она приготовит для тебя, может быть отравлена.
— А если кто-то еще попробует эту еду?
Ёзеф присоединился к нам:
— Гарстен говорил мне, что Магнус…
Я подняла руку.
— Не хочу знать! Спасибо за шампанское. — Все, чего я терпеть не могла, сейчас происходило со мной. Сплетни, многозначительные взгляды в мою сторону, обсуждение моей личной жизни. В те спокойные моменты, проведенные с Видаром, все казалось таким возвышенным, лишенным обыденности.
Когда праздничное чаепитие плавно перешло в ночную вечеринку, я оставалась единственной трезвой среди пьяных дураков. Ёзеф заступил на ночное дежурство, а Алекс и Гуннар, прихватив с собой одеяла в комнату для контрольных исследований, громко заявили, что собираются остаться здесь до утра. Все остальные отправились спать по своим комнатам, и мы остались втроем. Я взяла стакан с теплым шампанским и пила его маленькими глотками, сидя на полу, скрестив ноги.
Ёзеф выключил свет, оставив включенными только компьютерные экраны. Гуннар и Алекс рассказывали разные истории, пока Ёзеф не присоединился к нам.
— Сколько времени? — спросил Алекс, зевая во весь рот.
Ёзеф посмотрел на часы.
— Второй час. Ты можешь лечь, если хочешь.
— Но это же вечеринка, — сказал Гуннар.
— Виновник торжества ушел два часа назад, — заметила я.
— Эта вечеринка не в честь Гордона, — объяснил Гуннар. — Это вечеринка в твою честь. Мы празднуем то, что ты не утонула в субботу.
— Я выпью за это! — сказал Алекс, поднимая стакан.
Гуннар был сильно пьян. Он удобно устроился, облокотившись на мое плечо.
— Ну да, я очень довольна, что осталась жива, — сказала я, отодвигаясь немного, чтобы он не так давил мне на плечо.
— Я уже было подумал, что ты будешь жертвой номер три, — сказал Ёзеф.
— Номер три?
— Одного мы потеряли в озере в восемьдесят четвертом году, другого в контрольной комнате в девяносто втором году.
Я ужаснулась:
— Я слышала, что кто-то утонул, но чтобы здесь? В комнате для контрольных исследований? А что случилось?
— Тогда никого из нас не было здесь, поэтому я не знаю, — сказал Ёзеф.
— Может быть, у него был сердечный приступ? — предположил Алекс.
— Сомневаюсь. Ему было всего двадцать пять лет.
— Я уверен, что что-то слышал о сердечном приступе.
— Но как двадцатипятилетний человек мог умереть от сердечного приступа, Алекс?
Они спорили какое-то время, а я пыталась не вмешиваться в их разговор.
— Готов поспорить, что его задушила ведьма, — объявил Алекс в конце концов.
— Задушила? — спросил Гуннар.
— Ты же знаешь. Эта старая сука приходит сюда, если ты осмелишься заснуть в этой комнате.
Упоминание о ведьме заставило меня вздрогнуть и похолодеть.
— Да, но это же просто сонный паралич, — пробормотала я.
— Да уж, — сказал Алекс, наклоняясь вперед. — Тебя ведь она не душила, не так ли?
Моя рука инстинктивно потянулась к горлу.
— Нет, но я очень хорошо могу себе это представить.
— Сейчас я кое-что расскажу, — произнес Ёзеф, откидываясь назад и прикладываясь головой на ногу Алекса. — Вы знаете тридцатиминутный таймер?
Мы все кивнули. Он говорил о таймере, который каждые полчаса напоминал нам о том, что нужно проверить направление ветра, температуру и атмосферное давление. Он издавал отвратительные звуки на всю контрольную комнату, противные и навязчивые.
— Я установил время с самым громким звуком, так, чтобы мог проснуться, на случай, если засну и она придет. Он всегда будит меня, перед тем как она может…
— Ёзеф, ты слишком суеверен, — усмехнулся Алекс. — Это был просто сон.
— Я знаю, — сказал он.
— Самый лучший способ избавиться от ночных кошмаров — это столкнуться с ними наяву, — сказал Алекс. — Это бессознательная материя, пытающаяся привлечь твое внимание. Если бы ты спросил эту ведьму, чего она хочет, ты получил бы вполне вразумительный ответ.
— Послушайте, — сказал Гуннар. — Мы рассказываем истории о привидениях, сидя в темноте, как девочки-подростки.
— Я пойду спать, — сказала я, поднимаясь и обхватывая себя руками.
— Я провожу тебя в твою комнату, — сказал Гуннар с блеском надежды в глазах.
Этот блеск исчез, когда я оставила его за дверью, даже не поцеловав в щеку. Я села на кровать, сняла ботинки и носки, думая о том, что сказал Алекс. Сны были всего лишь бессознательной материей, которая нуждалась в сортировке. Если бы я могла поверить в это, тогда бы я поверила и в то, что Скрипи не являлся ко мне.
Одному Богу известно, существуют ли другие миры или нет.
Сейчас для меня было главнее то, чем заняться. Я больше не могла упражняться в математических расчетах. А что, если королеве скептиков провести небольшой эксперимент в качестве терапии? Никто бы не узнал об этом, кроме меня. Возможно, игнорирование снов о Скрипи сделало их более настойчивыми. В следующий раз я бы поступила, как предлагал Алекс, — попыталась бы встретиться с ним лицом к лицу.
«Сделай один шаг в сторону мистики, Вики, и она сделает шаг навстречу тебе». Это было любимое высказывание моей мамы, особенно когда я пыталась убедить ее, что сверхъестественные явления были простым совпадением.
«Мам, тебе не кажется это слишком, что во сне к тебе явилась душа Клеопатры, представившись твоим гидом, сразу после того, как ты посмотрела документальный фильм о Клеопатре?» — «Нет, совсем не кажется! Этот фильм, возможно, разбудил мое шестое чувство. Сделай один шаг в сторону мистики…» — И так далее.
Я поклялась, что встречусь лицом к лицу со Скрипи, и сразу же после этого я заснула в ту ночь. Знакомое чувство от голубого света луны появилось у меня, ледяной холод обдал лицо, и я уже не лежала в своей кровати. У меня было ощущение, что если бы я зажмурилась и очень сильно захотела, то смогла бы вернуться и заснуть в течение нескольких секунд. Но вместо этого я набралась храбрости и открыла глаза. Я стояла около своей кабины прямо под окном своей комнаты и смотрела в сторону леса. Лунный свет окутывал меня, а облака висели прямо над головой. Мне было очень холодно и страшно, но я стояла на месте.
Раздался хруст под ногами.
— Кто здесь? — позвала я; тонкое эхо моего голоса прозвенело в темноте.
— На этот раз ты опять убежишь? — Раздался грустный голос, похожий на детский.
— Скрипи? Это ты?
Он вышел из тени надломленного дерева и попытался изобразить улыбку:
— Ты приглашала меня в свой сон.
Впервые я видела его так близко. Он был ростом с десятилетнего ребенка, но в его лице было что-то нечеловеческое: белки его глаз были маслянистые и черные, а нос и подбородок чем-то напоминали лисий нос. На нем была надета потрепанная туника и штаны, а также грязные меховые ботинки.
— Думаю, что приглашала, — произнесла я. Оглянувшись через плечо, я посмотрела на окно, но шторы были опущены. Я еще не просыпалась и знала, что если бы они были подняты, я увидела бы себя, спящую в теплой постели.
— Почему ты хотела увидеться со мной? Мы можем быть друзьями? — Его глаза засветились, и он сделал шаг в мою сторону, протягивая ко мне свои пальцы.
Инстинктивно я отпрянула назад.
— Я смотрю в лицо своим страхам, — сказала я, — и пытаюсь иметь дело с бессознательной материей, из которой ты состоишь. — Когда слова слетели с моих губ, я осознала, как вздорно они звучат, и, потеряв терпение, чуть было не проснулась.
— Так кто ты? — произнесла я мягко.
— Я лесное существо, Скрипи. Когда-то я обитал в Идавид, в лесу Асгарда, но сейчас живу здесь вместе со своим братом и сестрой.
— У тебя здесь брат и сестра? — я посмотрела по сторонам.
— Водяной и ведьма, — подтвердил он, смущенно ковыряя носком ботинка в земле.
— Так вы все родственники?
— Мы все перешли сюда из Идавид. Мы никогда снова не вернемся туда.
Я хотела спросить, есть ли у водяного водоросли и пальцы, с которыми я боролась в озере, и он ответил мне, хотя я не задала вслух своего вопроса.
— О да, это был он. Он хотел сделать тебя своей невестой. Но у Гуннара оказалась защита. — Он поднял руку и сделал останавливающий жест, и показалось, что он держит знакомый предмет, похожий на каменную руну.
— Ты видишь? Видишь? Я же говорил тебе, что это важно.
— Для чего вы здесь, на этом острове?
— Боги из Асгарда направили нас сюда, всех троих. Они послали ведьму и водяного, потому что они злые, а меня, потому что я их родственник. — Он печально покачал головой. — Мы можем выбирать многие вещи, но семья — это данность, которую нам не дано изменить.
— Понимаю, — сказала я, подумав о своей маме. — Итак, ты здесь вроде как в наказание? — спросила я.
— Да, но мы также здесь, чтобы напугать до смерти людей, живущих на острове, чтобы они убрались отсюда. Но они все равно остаются. Никто в нас больше не верит. — Его глаза сделались серьезными. — Мы существуем, и мои брат и сестра с удовольствием забрали бы твою душу в свою коллекцию.
— И что бы они стали делать с ней?
Он пожал плечами.
— Я не знаю. Возможно, просто бы оставили ее в озере навсегда. Там, на дне, холодно и темно. — Он скрестил руки на груди и поежился. — Ты должна слушать меня. Я помогу тебе остаться невредимой.
Я стояла и смотрела на него в упор, а в голове витали обрывистые вопросы. Я начинала чувствовать грань между сном и явью.
— Скрипи, — сказала я быстро, — а Видар настоящий?
Но тут же почувствовала толчок и вздрогнула, проснувшись. Я открыла глаза, глубоко вздохнула и уже откуда-то издалека услышала шепот: «Все настоящее».
Скинув одеяло, я бросилась к окну. Открыв шторы, прижалась лицом к стеклу, но ничего не увидела, только лунный свет и тени, и странное разочарование волной нахлынуло на меня.
От моего дыхания запотело стекло.
— А что, если ничего из этого не было на самом деле? — пробормотала я и, вспомнив о Видаре, почувствовала тупую боль, которая пальцами вцепилась мне в грудь.
В ту ночь я больше так и не заснула и с первым же лучом солнца направилась в столовую, чтобы приготовить себе завтрак. Когда я проскользнула в дверь, Марианна уже искала что-то среди сковородок.
— Доброе утро, Марианна, — сказала я.
Она подпрыгнула и вздрогнула. Затем, увидев, что это всего лишь я, схватилась рукой за сердце.
— Ох, как ты меня напугала.
— Прости, я не хотела. — Я заметила темные круги у нее под глазами. — С тобой все в порядке?
На ее лице читалась борьба между желанием рассказать и недоверием. Она долго молчала, часто моргая.
— Марианна, что-то случилось?
— Я слышала очень странные звуки прошлой ночью… — заговорила она мягким, перепуганным голосом.
— Ночью? — я вспомнила блестящие глаза Скрипи в темноте. — Что за звуки?
— Сейчас я сплю в комнате Магнуса, — сказала она. — Она как раз выходит окнами на лес. Я слышала звуки. А он не проснулся. Я выглянула из окна и увидела…
У меня сковало дыхание.
— Что ты видела?
— Я не знаю, что это было. Человечек с соломенными волосами. Потом он нырнул в кусты и исчез. Это было похоже на ночной кошмар.
Ледяная дрожь пробежала по моей спине.
— Наверное, это был ночной кошмар.
Она покачала головой:
— На этом острове случаются нехорошие вещи, Вики. В лесу живут привидения.
Я не могла найти логического объяснения. Мы с Марианной видели одно и то же.
— Вики, — сказала она, и ее глаза сделались тревожными, — ты не видела ничего? И ничего не слышала?
— Я? Нет, — быстро ответила я.
Она прищурила глаза:
— Потому что я подумала… мне показалось, я слышала ночью твой голос, перед тем как увидела этого человечка.
— Мой голос? Не говори глупостей.
Шаги и голоса, доносившиеся из комнаты отдыха, заставили нас прервать разговор.
Она отвернулась:
— Забудь, что я говорила.
На меня нашел ступор. Я не могла понять, сошла ли я с ума. Неужели я вообразила все это, включая знакомство с Видаром. Тем не менее я продолжала двигаться: мое сердце не остановилось, голова продолжала работать, и я была в состоянии положить хлеб в тостер. Марианна снова занялась своими сковородками, и на какой-то момент показалось, что никакого разговора не было.
— Виктория?
Я повернулась и увидела Магнуса и Гарстена, стоявших за моей спиной.
— Доброе утро, — сказала я, пытаясь изобразить улыбку.
Они и не думали улыбаться.
— Вчера прибыло новое оборудование. Я хочу установить его на площадке в лесу. Это твоя область для исследований, так что если бы ты захотела помочь…
— С удовольствием, — ответила я и подумала: «Работа — вот, что сможет отвлечь меня».
— Возможно, Вики стоит еще один день соблюдать постельный режим, — предположил Гарстен.
— Я действительно хорошо себя чувствую, — настаивала я. — Я схожу с ума, сидя в своей комнате.
— Гарстен, назначь Виктории физическую нагрузку на сегодня. Вики, я буду на площадке около девяти. Там и встретимся. — Магнус удалился, так и не улыбнувшись мне.
— Я посмотрю тебя сразу после завтрака, — сказал Гарстен.
Когда после завтрака мы остались с Гарстеном наедине и он, достав маленький фонарик, посветил мне в глаза, я набралась смелости и спросила:
— Гарстен, такое возможно, чтобы кто-то сошел с ума после пары месяцев пребывания на острове?
Он рассмеялся:
— Обычно это случается намного быстрее.
— Я серьезно. Изоляция. Известно, что это может стать причиной физиологических проблем.
— Какого рода?
— Обостренное воображение. Снятся странные сущности.
Гарстен присел на край стола:
— Ты хочешь услышать мнение врача? Но я ведь не доктор и тем более не психиатр.
Я покачала головой.
— Тогда просто мнение.
— Много разных людей приезжало на остров за эти годы. Некоторые говорят, что здесь водятся привидения, некоторые не верят в это. Относится ли это к изоляции, не могу сказать. Но ты, конечно же, не первый человек, кого это волнует. — Он улыбнулся мне ободряющей улыбкой. — У тебя еще и был шок. Ты чуть не утонула, потеряла сознание. Если хочешь, я скажу Магнусу, что тебе необходимо провести в постели еще несколько дней.
— Нет, я лучше займусь делом. — Я провела рукой по волосам и вздохнула. — Я слишком испугана.
— Уверен, что все будет отлично. Возможно, ты залежалась. — Он по-отечески похлопал меня по плечу. — Прогулка по лесу может быть именно тем, что тебе нужно.
Как раз то, что мне нужно.
Я стояла на краю леса, зная, что должна идти вперед, но была не в состоянии сделать и шага. Я чувствовала там что-то неприятное, оттуда веяло каким-то первобытным холодом. Такого я не ощущала раньше. После вчерашней ночи я не знала, верить или нет, что в лесу живут привидения.
Но мой босс ждал меня, и нужно было идти.
Глубокий вдох.
Я считала шаги, проходя мимо деревьев, и все это время мое сердце стучало все глуше, а плечи все больше и больше сжимались от страха.
Вдруг раздался голос Магнуса:
— Виктория? Это ты?
— Да, — откликнулась я, ускоряя шаг. — Я иду.
Я подошла, раскрасневшаяся и запыхавшаяся.
Магнус посмотрел на меня раздраженно.
— Ты опаздываешь, — сказал он.
— Извините, — я решила отвечать ровным голосом. Мои ладони взмокли, и я вытерла их о джинсы. — Что я должна делать?
— Нужно, чтобы ты замерила температуру и влажность в верхнем слое почвы, покрытом мхом, — сказал он, подталкивая в мою сторону коробку с инструментами.
Прекрасно — пока он занимается своими делами, у меня будет время отвлечься и прийти в себя.
Утренний бриз раскачивал ветки и листья, издали доносился рев океана. Я глубоко вздохнула и сосредоточилась на мхе. Я передвигалась по земле на коленках, собирала пробы, проводила тесты и записывала результаты. Теплые лучи солнца припекали мне плечи. Тянулись долгие минуты. Подняв глаза, я увидела, что добралась до подножия скалы.
Внезапно у меня в голове пронеслась какая-то вспышка, и на какой-то момент я ощутила себя не Викторией Скотт. Вместо нее был кто-то другой. Паника, ужас, отчаяние охватили меня. Я побежала, упала и, обернувшись, увидела огромную фигуру, своей спиной закрывавшую солнечный свет. Человек занес топор над головой, и от него пахло чем-то сладким, кровью и железом. Где-то на расстоянии бешено лаяли собаки.
Я завизжала, прикрываясь руками.
Магнус смотрел на меня сверху вниз:
— Виктория? Что с тобой?
В одно мгновение все вернулось на свои места. Не было никакого разъяренного человека с топором, передо мной стоял всего лишь Магнус, держа в руках термометр, и на голове у него была каска.
— Мне показалось, я увидела… — Я не смогла закончить фразу. Сердце неистово колотилось, и в горле пересохло.
Магнус нахмурился.
— Что все это значит, Виктория? — его голос звучал подозрительно.
Я чувствовала, как дрожит моя нижняя губа, но у меня хватило сил снова не разрыдаться перед Магнусом.
— Извините меня, Магнус, — выдохнула я. — Я думала…
— Ты в чем-то обвиняешь меня?
— Обвиняю вас? — Я была смущена.
— Если бы ты хоть слово сказала против меня, а на самом деле я даже пальцем тебя не тронул, то имей в виду, что на острове найдется немало людей, которые будут свидетельствовать за меня и подтвердят, что ты на меня наговариваешь.
Я сидела на траве, полностью выбитая из колеи своим видением, и даже не сразу поняла, что он говорит.
— Что вы сказали? — промямлила я.
— Девочки вроде тебя никогда не заходят далеко, — сказал он.
— Вроде меня? Не понимаю, о чем вы говорите.
— Ты думаешь, на станции был слышен твой пронзительный крик?
— Я не знаю. Я закричала, потому что подумала… что увидела… — Шум за моей спиной заставил меня повернуться и вздрогнуть. Пролетел буревестник.
— Виктория? — сказал Магнус, и его голос прозвучал решительно. Мой перепуганный вид в конце концов впечатлил его. — Ты больна? — Он протянул руку, чтобы коснуться моего плеча, и я, отпрянув, поползла назад.
— Я должна вернуться на станцию, — задыхаясь, проговорила я, поднимаясь на ноги. — Я не могу больше находиться здесь.
— Подожди, подожди, — сказал Магнус, и на этот раз крепко схватил меня за руку. — Ты первый раз здесь с тех пор, как чуть не утонула в озере?
Я кивнула.
— Виктория, мне кажется, у тебя панический приступ. Тебе нужно сделать пять глубоких вдохов, чтобы взять себя в руки. Я буду считать.
— Мне надо…
— Дыши! — приказал он. — Давай… раз… два…
Я послушалась его. И действительно, мне полегчало. Наверное, Магнус был прав. Я впервые вышла после долгого лежания.
— У меня была галлюцинация, — сказала я, — и поэтому я так испугалась.
— Галлюцинации могут случаться, если ты не высыпаешься. Думаю, тебе стоит как следует отдохнуть в выходные и приступить к работе уже в понедельник. — Он отпустил меня, и я уронила руки. — Тебе не надо было выходить, если ты чувствовала слабость.
— Но все было нормально, пока я не пришла в лес.
— Расскажи о случившемся Гарстену. Пусть он получше осмотрит тебя. — Потом Магнус добавил нехотя: — Мы всегда можем отпустить тебя домой на несколько дней, если потребуется.
Эти слова благотворным бальзамом легли мне на душу. Дом. Лондон. Мама. Моя кровать. Никаких лесных сущностей и привидений.
— Прошу прощения, если я расстроила ваши планы, — сказала я.
Он отмахнулся от моих извинений и сам извинился за то, что заподозрил меня в том, будто я пыталась обвинить его в сексуальных домогательствах.
— Я провожу тебя до станции. Мы сможем закончить работу в другой раз.
Мысль, что придется вернуться сюда еще раз, наполнила меня ужасом, но я успокоила себя тем, что после выходных все может быть совсем по-другому.
Я была права.
Все выходные лил дождь, и я не выходила из своей комнаты. Гуннар принес мне еду, потрепанные журналы пятилетней давности из комнаты отдыха, а также предложил поболтать со мной. Я сказала, что мне хотелось бы побыть одной и подумать. В мыслях я снова и снова возвращалась к идее Магнуса отправить меня домой. В конце концов эта мысль стала навязчивой. В ночь на воскресенье я спала отвратительно, просыпалась, не понимая, где я и сколько времени. Мне снились кошмары, в которых собаки преследовали меня. Когда под утро я открыла глаза, было ощущение, что они полны песка.
Я оделась и вышла из комнаты, чтобы позавтракать. Переступая порог, увидела деревянную фигурку волка.
И на ней было вырезано имя. Видар.
Я направлялась к лесу. От моего страха не осталось и следа. Неожиданно Магнус появился из-за угла и увидел меня.
— Виктория? Так, значит, ты в порядке?
— Я… — В какой-то момент я даже не знала, что ответить. Все мои мысли были поглощены Видаром. — Мне намного лучше, спасибо.
— Это видно. Решила прогуляться по лесу?
— М-м. Нет, — ответила я, а потом добавила: — Мне показалось, я видела кошку.
— Уверен, ты не могла ее видеть. На острове нет ни одной кошки.
Я нервно засмеялась, думая, как мне отделаться от Магнуса и найти Видара.
— Игра света, — сказала я.
— Надеюсь, это не имеет отношения к той галлюцинации, которая была у тебя в лесу? Я зайду за тобой в столовую. Мне нужно поговорить о сегодняшних заданиях.
— Сегодня? — спросила я, следуя за ним. Разве такое возможно, чтобы сегодня я занималась чем-то еще, кроме встречи с Видаром?
— Нужно сделать кое-какие расчеты.
В любой другой раз это задание показалось бы просто мечтой: весь день тихонько просидеть за столом, ведя расчеты. Сегодня это занятие было для меня сродни пытке.
Магнус шел впереди, а я замешкалась, оглядываясь через плечо.
— Ты идешь, Виктория?
— Да-да, иду, — ответила я отсутствующим голосом.
Мои мысли витали далеко, и в них совсем не было места для работы. Дав точные указания, Магнус оставил меня одну. К ленчу я не успела закончить, и он принес сандвич мне на рабочий стол. Заглянув в мои записи, ужаснулся.
— Что-то не так? — спросила я, чуть не опрокинув тарелку со стола.
— Какой формулой ты пользовалась?
Я показала ему, и он сделался бледным как полотно.
— Пожалуйста, скажи, что ты не отправила это.
— Я отослала почти три четверти от этого, — ответила я.
— Виктория, это неверная формула. О чем ты думала? Это же вообще не та таблица.
Я посмотрела на лист, куда он показывал пальцем, и покраснела от нахлынувшего смущения. Я была настолько невнимательна, что сделала ошибки даже в тех расчетах, которые без труда выполняют первоклассники.
— Магнус, простите меня, наверное, я отвлеклась.
— Я перезвоню им, — сказал он резко. — Я скажу, что у нашей стажерки сегодня явные проблемы с математикой. — Он отвернулся и снял телефонную трубку. Магнус разговаривал с каким-то выдающимся профессором по-норвежски, но все равно было понятно, что он отзывается обо мне нелицеприятно. Я задумалась, почему должна терпеть всю эту чушь, вместо того чтобы побежать в лес и отыскать Видара.
Время тянулось медленно. После работы меня перехватил Гарстен, спускавшийся вниз по ступенькам. К нам присоединился Гуннар, и мы вместе поужинали. А потом наконец…
Я ускользнула.
Заскочив в свою комнату, я быстро причесалась, схватила какие-то покрывала и побежала в лес.
Весь лес был пропитан запахом хвои, морской соли и прошлогодней листвы, покрывавшей ковром сырую землю. Я не могла объяснить, но с появлением Видара моя боязнь леса улетучилась. Я больше не ожидала никакой опасности. Спокойно шла по тропинке к тому месту, где он остановился в прошлый раз. Но там никого не оказалось. Раскачивались ветки деревьев, моросящий дождь начал усиливаться. Я остановилась, внимательно осмотревшись по сторонам, и сердце заныло.
И тут до меня донесся запах костра.
— Видар? — позвала я. — Это я, Виктория. — Я пошла в сторону дыма и вскоре увидела костер.
Видар сидел на бревне около огня, опустив голову, так что его длинные волосы закрывали лицо. Над головой он развесил две большие шкуры животных, которые служили укрытием от дождя. Он поднял голову, заправляя волосы за уши, и улыбнулся мне до того знакомой улыбкой, что я почувствовала боль в груди.
— Привет, Виктория.
— Привет, Видар. — Я подошла ближе. На нем опять была очень странная одежда. — Ты необычно одет.
— Не для тех мест, откуда я приехал.
Я села рядом с ним, прикрыв наши ноги покрывалами, которые принесла с собой.
— А откуда ты приехал?
Раздался громкий шум в кустах, и я подскочила на месте, схватившись рукой за сердце.
— Что это?
Он аккуратно взял меня за запястье и потянул на место.
— Не бойся. Это всего лишь Арвак.
— Арвак?
— Моя лошадь.
— У тебя здесь лошадь? Но как ты?..
Он нежно приложил палец к моим губам, а потом резко отдернул руку.
— Послушай, я все объясню тебе, но только не сейчас.
Лошадь. Значит, он не уезжал отсюда, а жил в лесу все это время незамеченным.
— Когда ты объяснишь? — спросила я.
Он поднял голову — вид у него был задумчивый. В черных глазах отражался свет костра.
— Это зависит от того, что будет дальше.
Я засмеялась:
— Это глупости. Ты говоришь глупые вещи, но я с удовольствием слушаю их. Откуда у меня такое чувство, как будто я знаю тебя?
— Ты меня знаешь. Мы познакомились месяц назад.
— Нет, нет. Как будто я знала тебя намного раньше.
— Когда? — он повернулся к огню.
— Раньше… Я не знаю. — Я разглядывала его профиль. — До всего, — прошептала я, чувствуя, как время ускользает. Было неважно, что всего в двадцати минутах ходьбы светились ясные огни станции «Киркья». Рядом с Видаром я будто находилась в опьянении, ощущала невесомость и спокойствие; в этом месте вся суета мира отходила на задний план. Все тревоги, вопросы и расчеты не имели значения.
Он не ответил, а вместо этого встал на колено и подкинул сучьев в огонь. Я обратила внимание на его мускулистые плечи, выделявшиеся под красно-коричневой тканью его туники. Трепет появился у меня в груди.
— Ты принесла мне покрывала? — спросил он, не глядя на меня.
— Да, я подумала, ты можешь замерзнуть. Или промокнуть. — Я посмотрела на шкуры, служившие крышей. — Но вижу, ты обладаешь всеми навыками бойскаутов.
Он не понял:
— Каких бойскаутов?
— Прости, ты разговариваешь на таком хорошем английском, что я подумала, ты все понимаешь.
Видар сел перед костром и накинул одно из покрывал себе на колени.
— Ты побудешь здесь какое-то время, Виктория? — спросил он.
— Да, — ответила я и прилегла на бок, рассматривая пламя. — Но вечер будет тянуться долго, если ты так ничего и не расскажешь о себе.
Он медленно закивал.
— Я могу рассказать тебе немного, но есть важные вещи…
— Расскажи мне о том, где ты живешь.
— Место, где я живу, называется Старая Долина.
Наконец-то хоть что-то конкретное.
— Продолжай. Какое оно?
Видар закрыл глаза, восстанавливая в памяти образ.
— Это маленькая ферма в двух километрах от тихого залива. Среди скал, ведущих к большой земле, живут чайки. Иногда по утрам бывает очень туманно. Мой дом стоит за высоким склоном. Трава сочная и зеленая и в теплые месяцы покрывается цветами. Летом, когда дни долгие, солнце освещает холм и тени от облаков пробегают по нему. На другой стороне находится фьорд. Вокруг него растут деревья, поэтому там часто тень. Вода во фьорде темная и такая холодная, что даже захватывает дух, когда входишь в нее. Я чувствую, что он очень глубокий. Это мистическое место.
— А какой у тебя дом?
— Небольшой деревянный дом. Я сам его построил.
— Ты сам построил свой дом? Ничего себе, я даже не могу сама себе связать свитер.
— Мне нравится чем-то заниматься. Я люблю работать руками. Когда занят делом, легче думается.
Шаг за шагом он открывался для меня как человек, и в ответ мне хотелось быть такой же откровенной.
— Что ты делаешь целый день?
— У меня много дел. Нужно подправить изгородь, надоить коров, весной шить, осенью чинить, рыбачить, ходить на охоту.
— Ты живешь один?
— В округе на много километров нет ни одного соседа. Но у меня есть… подруга, которая живет со мной. Ее зовут Од.
Я затаила дыхание. Он запнулся на слове «подруга». Это бывшая любовница или бывшая жена?
— Расскажи мне о ней, — попросила я.
— Од очень красивая и очень исполнительная, но она очень грустная. Она долгое время живет вдали от дома и семьи. Я думаю, у нее есть чувства ко мне, на которые я не могу ответить… — Он наклонился вперед и поправил костер, и я почувствовала, что он смутился. — Я иногда не могу выносить ее грусти и стараюсь не видеться с ней. Я стараюсь быть с ней добрым, но иногда моя доброта ранит ее.
— Потому что она хочет большего?
— Я думаю, что если бы она вернулась домой, к людям, которых любит, она бы очень скоро забыла меня. Она молода.
— Так почему бы ей просто не вернуться домой?
Видар покачал головой.
— Это слишком трудно объяснить. — Он кивнул головой в мою сторону. — А ты? Где ты жила до своего приезда на Остров Одина?
Я долго рассказывала ему. Возможно, рассказала даже слишком много. Я поведала ему о своей квартире, рассказав даже о том, какие обои у меня в комнате, о своей лучшей подруге Саманте и о сумасшедших каникулах, которые мы однажды провели в Париже. Рассказала о нескольких годах своей тяжелой работы в кафе на Лондон Бридж, где мне приходилось льстить и не обращать внимания на грубых и неотесанных туристов. Я даже рассказала ему о Патрике и Адаме, и как я соглашалась выйти замуж за каждого из них просто потому, что все вокруг меня этого ждали.
— Но ты не любила ни того, ни другого? — спросил он.
Это была щекотливая тема, и я долго думала над ответом:
— Возможно, любила. Но… недостаточно.
— А достаточно, это как? — спросил он, пронизывая меня пристальным взглядом своих темных глаз. Дождь усилился, и теперь ручейки стекали по обеим сторонам шкур.
— Я не могу объяснить, какие чувства испытывала к ним, но этого было недостаточно.
Последовало долгое молчание. Видар смотрел на огонь, а я смотрела на Видара.
Наконец он произнес:
— Достаточно — это когда любовь дотрагивается до твоей души. — Он глубоко вздохнул, и его голос зазвучал печально. — Это чувство древней и ярче, чем солнце.
— Точно, — согласилась я. Или, по крайней мере, мне показалось, что я так сказала. У меня перед глазами возникло видение, еще одна галлюцинация, только на этот раз мне совсем не было страшно. Мы с Видаром стояли на каменистом берегу у самого края воды, и солнце согревало нас своими лучами. Он держал меня за руки, и я ощущала единение с ним, с солнцем, с землей, с волнами и со временем. Потом картинка пропала, и я снова была в дождливом лесу. Я закрыла глаза руками.
— Виктория, тебе нехорошо?
— Непонятные вещи происходят со мной с тех пор, как я приехала на этот остров, — сказала я. — Обычно мне делается страшно, но сегодня вечером — нет.
— Почему нет? — спросил он, хотя, мне показалось, он уже знал, каким будет мой ответ.
Я встретилась с ним взглядом:
— Потому что рядом с тобой я чувствую себя в безопасности.
Он нахмурился, и глаза сделались напряженными.
— Пока мы сидим с тобой здесь в лесу, ты в безопасности, но, Виктория, я не могу защитить тебя полностью.
У меня похолодели ноги.
— Что ты имеешь в виду?
Внезапный хруст веток напугал меня.
— Не бойся, это Арвак, — сказал Видар, поднимаясь навстречу лошади.
— Я боюсь лошадей.
— Почему? — спросил он, похлопывая Арвака по носу.
— Просто они такие большие и вонючие.
Видар смущенно улыбнулся.
— Не так громко. Арвак очень чувствителен. — Он махнул мне рукой. — Иди сюда. Я бы хотел познакомить тебя с ним.
Я неохотно встала и подошла к краю навеса. Арвак был мокрый, и я обеспокоенно посмотрела на Видара. Я осторожно дотронулась до носа лошади.
— Он не выглядит счастливым.
— Он привык к своей теплой и сухой конюшне. — Видар потрепал Арвака за уши. — Я прав, старина?
— Он уже давно у тебя?
— С тех пор, когда я был еще мальчиком.
Я почти ничего не знала о лошадях, но по виду эта выглядела бодро.
— А сколько тебе лет? — спросила я.
— А тебе?
— Двадцать семь.
— Я немного постарше. — Он улыбнулся, и в его глазах заплясали веселые искорки.
— Ты снова собираешься вести себя загадочно? А кто ты по знаку зодиака?
— Я не знаю.
— Ну, когда ты родился?
— Я не помню. — Он похлопал Арвака по шее, и лошадь удалилась в деревья.
— А как зовут твою маму?
— Ее имя Грид.
— А имя отца?
Улыбка моментально сошла с его лица.
— Этого я не могу тебе сказать.
Я пожала плечами:
— Пожалуйста, не говори, если не хочешь. А я, кстати, родилась третьего сентября и по гороскопу Дева. Но я не поверю, что ты не помнишь, когда у тебя день рождения.
— Там, где я родился, только дети празднуют дни рождения.
— А как насчет Рождества?
Его лицо потемнело.
— Никто не отмечает Рождество. Никто не посмеет упоминать Христа.
В голову мне пришла мысль. Религиозный культ? Тогда это объясняет, почему он так одет.
Видар наклонился вперед и легонько коснулся моего колена.
— Я вижу, что ты пытаешься угадать, Виктория, но я могу сказать тебе, что твои догадки неверны.
Я посмотрела на часы:
— Мне надо идти. У меня завтра много работы, а я и так уже немало проблем доставила своему боссу.
— Ты вся вымокнешь, если пойдешь прямо сейчас. Оставайся, пока дождь не закончится. Если ты хочешь спать, то можешь устроиться здесь, около костра.
Долгих убеждений не требовалось.
— Если ты не возражаешь, чтобы я осталась…
Его голос был очень мягким.
— Виктория, оставайся хоть на всю ночь.
От тепла костра меня разморило, и мне так захотелось прижаться губами к губам Видара, просунуть руки под его грубую одежду и ощутить под ней его горячую кожу.
— Я останусь, — сказала я. — Прямо здесь. И буду спать около костра.
— Хорошо.
Но я не спала, и он не спал. Мы разговаривали, и он поведал мне истории из своего детства: о маме, о том, как строил дом. Он поразил меня поэтичностью своей речи. Я рассказала ему почти все, что было важно для меня, и разные мелочи тоже. Мы разговаривали до тех пор, пока мои глаза не начали слипаться и голова не заболела от напряжения. Я ощущала нечто странное, и мне сделалось любопытно, не влюбилась ли я по-настоящему.
Бледная полоска света показалась на небе — пора уходить.
— До вечера, — сказала я. — Я приду.
— Буду ждать тебя, — ответил он.
Нехотя я побрела к станции, надеясь подремать хотя бы пару часов перед завтраком.
Я проспала четыре часа и пропустила завтрак. Быстро проглотив тост с мармеладом и запив все горячим чаем, я появилась на рабочем месте.
— Вики? Ты опаздываешь!
Я обернулась и увидела Гуннара, направляющегося к раковине и держащего в руках четыре пустые чашки из-под кофе.
— Да. Не могла заснуть всю ночь. Задремала только около пяти. — Я показала на чашки. — Наводишь порядок в комнате?
— Да, — ответил он, ставя чашки в посудомоечную машину. — Сегодня утром ты пропустила самое интересное.
— Самое интересное?
— Марианна потеряла рассудок, — сказал он без юмора.
Я улыбнулась.
— О чем ты говоришь?
— Сейчас она ночует в комнате Магнуса. Она клянется, что слышала звуки, которые доносились из леса всю ночь. Она уверяет, что это привидения.
Я подумала о Видаре и Арваке, которые находились там.
— Может быть, это ветер воет? Или животные?
— Мне кажется, она стала чересчур впечатлительной. Не спит, а сидит у окна и смотрит. — Он сел за кухонный стол рядом со мной. — Сегодня утром она рассказала нам, что видела чудищ в лесу. У нее вид, как у умалишенной. Волосы спутались, а глаза… Говорит, что когда придет паром, она уплывает домой. Магнус выглядит опустошенным.
— Ты думаешь, он любит ее?
— Наверное, да.
Я посмотрела на часы.
— Мне пора работать. А то Магнус и так недоволен мной. — Я направилась к двери.
— Вики, — сказал он.
Я обернулась:
— Да?
— Ты сегодня здорово выглядишь.
— Спасибо, — буркнула я и выбежала из столовой.
Дождь барабанил весь день, но к вечеру прекратился, и на небе даже появились редкие звезды. После ужина я извинилась и пошла в свою комнату, затем, прихватив одеяло, юркнула в лес.
Когда я увидела Видара, он сидел верхом на лошади.
— Ты куда-то собираешься? — спросила я, бросая одеяло около костра.
— Мы собираемся, — ответил он, натягивая поводья и хлопая Арвака по шее. — Я решил показать тебе, что не нужно бояться лошадей.
— Я не умею ездить верхом на лошади.
— А тебе ничего не нужно делать. Просто садись и крепко держись за меня.
Когда я взобралась на лошадь, крепко обняла Видара и прижалась щекой к его спине, я поняла, что страх стоил этого. Видар прижал мои руки к своему животу.
— Держись очень крепко, — сказал он. — Не отпускай меня.
— Не отпущу. Никогда.
— Ты готова?
— Да.
Мы двинулись с места, и я затаила дыхание.
— Мы должны медленно выехать из леса, — сказал Видар. — А когда подъедем к берегу, то увеличим скорость.
Увеличим скорость? Мне уже сейчас казалось, что небо смешалось с землей. Я закрыла глаза и прижалась к Видару.
Так прошло несколько минут. Потом я открыла глаза и увидела, что мы буквально вырвались из лесной чащи. Море шумело около берега, и бледный полумесяц висел в небе среди серебристых облаков.
Видар наклонился вперед, что-то сказал Арваку на каком-то своем языке, и мы рванули с новой силой.
Я съежилась. Ветер гудел в ушах, а морозный воздух колол мои губы и нос. Казалось, будто земля уходит из-под нас, а потом снова возвращается. Переполненная чувствами, я открыла рот и захохотала. Видар что-то сказал мне, но я не расслышала его. И быстрый бег лошади, и холод, и море — все вместе развеселило меня.
Наконец мы начали постепенно замедлять ход.
— Сейчас мы как раз удаляемся от берега, — сказал Видар, показывая на скалы, находящиеся в четверти километра от нас. — Давай остановимся и разведем костер.
Я кивнула, хотя понимала, что он этого не видит. Арвак остановился, Видар помог мне спуститься. Он быстро набрал дров и через несколько минут развел костер. Небо опять заволакивало тучами, я смотрела на них с беспокойством. Дождь не даст огню разгореться.
— Ты выглядишь взволнованной, — сказал Видар, присаживаясь на песок рядом со мной. Арвак побрел обратно в сторону леса.
— Может начаться дождь, — сказала я.
— А может и нет. — Он улыбнулся мне, и я почувствовала, что он постепенно успокаивается в моей компании. Он вытянул руки над головой и громко вздохнул.
— Я люблю ездить верхом. Это наполняет меня первобытными чувствами.
— Первобытными?
— Да, в этом есть что-то дикое и спокойное.
— Ты считаешь, что счастье заключается в дикости и спокойствии? — спросила я.
— А ты так не думаешь?
Я призадумалась, а потом сказала:
— Не знаю. Я вообще не уверена, что когда-нибудь была счастлива. Я имею в виду, что это должно быть нечто большее, чем просто отсутствие печали, правда?
Видар взял мою руку и повернул ее ладонью вверх.
— Конечно, это так. Счастье — это когда ты можешь испытать страсть и при этом остаться спокойным. — Он начертил маленький круг на внутренней стороне моего запястья. — У тебя такая мягкая кожа.
— Спасибо, — сказала я, но, казалось, мой голос звучит отдельно от меня. Мне хотелось знать, хочет ли он поцеловать меня. Я подозревала, что если он сделает это, я, возможно, умру.
Но он не поцеловал меня. Аккуратно выпустил мою ладонь и обхватил руками свои колени, будто специально не желая дотрагиваться до меня.
— А почему спокойствие? — спросила я.
— Потому что все, что является причиной глубокой радости, имеет свою оборотную сторону. — Он смотрел в морскую даль, и я понимала, что в данный момент он переживает глубокую печаль.
Я долго разглядывала лицо Видара: прямой нос, широкий лоб, серьезное выражение мягких глаз. Глядя на него, я тоже начала ощущать в себе что-то первобытное и спокойное.
Он повернулся и увидел, что я наблюдаю за ним. Его лицо напряглось, в глазах появилось выражение отчаяния. Я была уверена: он хочет что-то сказать мне — очень важное, что перевернет все в моем сознании с ног на голову. Но он молчал.
Потом спросил:
— Расскажи мне, почему ты так увлечена изучением погоды?
Я снова заговорила, пытаясь не загружать его деталями. Около полуночи опять полил дождь, и мы возвратились в его лагерь, где, спрятавшись под крышей, укутались в покрывала. Мы то разговаривали, то подолгу молчали, и он больше не прикасался ко мне. Всю ночь я провела в напряжении; было ощущение, что мое тело готово ко всему: я могла резко побежать, заняться любовью, умереть. Начинало светать, и мне снова пора было уходить.
Видар поднялся вместе со мной и неуверенно топтался, пока я собирала покрывала.
— Я опять приду вечером, — сказала я.
— Виктория, что ты думаешь обо мне?
Мне показалось, что неверно расслышала вопрос, поэтому я не сразу ответила.
— Мне не надо было спрашивать, — быстро сказал он.
— Нет-нет, я рада, что ты спросил.
Он сделал шаг в сторону, взял мою левую руку и прижал к своей груди. Его сердце билось под моими пальцами.
— Виктория, — снова сказал он, — что ты чувствуешь ко мне?
Мои мысли запутались, и я не могла дать определенный ответ. Во мне боролись два чувства, одно из которых подсказывало мне, что нужно быть осторожной.
— Я не знаю, Видар. Все это похоже на сумасшествие. Мне кажется, будто мы знакомы с тобой целую вечность, а на самом деле я так мало знаю о тебе.
— Я уже рассказал тебе много разных историй о себе, — запротестовал он, отпуская мою руку.
— Но ты так много держишь в секрете, — сказала я, чувствуя, будто что-то сломалось, будто я нарушила что-то красивое и совершенное.
Видар пожал плечами:
— Я понимаю. Вечером ты все узнаешь.
— Спокойной ночи, — нежно произнесла я.
— Доброе утро, — ответил он с грустной улыбкой.
Глубоко вздохнув, я повернулась и пошла, ощущая свободу и спокойствие.
Это было даже не счастье. Это была любовь.
Я остановилась и посмотрела через плечо. Видар поправлял шкуру, служившую крышей.
Я махнула рукой, а потом повернулась и пошла обратно к нему.
— Видар?
Он увидел меня.
— Виктория?
— Видар, — произнесла я, набравшись смелости и дотронувшись до пальцев его рук, — Видар, я люблю тебя.
Он неистово прижал меня к себе, и я чувствовала, как кровь пульсирует в его венах. Потом поднял мое лицо и поцеловал долгим горячим поцелуем в подбородок. Я хотела поцеловать его в ответ, но он резко отстранил меня, приложив палец к моим губам.
— Нет, — сказал он, — не сейчас.
— Не сейчас?
— Вечером, — сказал он, и его темные глаза сверкнули в свете костра. — Вечером я все расскажу тебе.
Ошеломленная, я брела к станции, прокручивая в голове всевозможные варианты. Он был членом королевской семьи, убегал от закона, скрывался от религиозного культа или просто являлся плодом моего воображения? Мне нестерпимо хотелось узнать, изменятся ли к нему мои чувства, когда он откроет мне свой огромный секрет. Неужели по своей наивности и дурости я могу стать жертвой мошенника. «Ты ведь совсем не знаешь его. А вдруг он убийца. Ты думаешь не головой, а совсем другим местом», — говорил мне внутренний голос.
Но он был неправ. Любовь, которую я чувствовала, была глубже Атлантического океана и сильнее, чем его самые мощные течения. Мой мозг вынужден был разрываться между мыслями о ночи в лесу, проведенной с Видаром, и рутиной на работе. Я встряхнула головой, чтобы прояснить мысли, и нащупала в кармане ключ.
Как раз в тот момент, когда я выходила из леса, Магнус вышел из своего домика и окликнул меня.
— Виктория?
— Доброе утро, Магнус, — ответила я, зная, что у меня виноватый вид, потому что я не смотрела ему в глаза и слишком низко опустила голову. Я понимала, что все написано на моем лице, и догадывалась, что то, что сейчас испытывала я, было ему не чуждо.
— Что ты так рано делаешь в лесу? — спросил он.
— Я выходила прогуляться.
— Едва рассвело.
— Но вы же уже на ногах, — сказала я, пытаясь этим все объяснить. Если он был не у себя в комнате, так почему я не могла тоже выйти?
— Я направляюсь за чаем для Марианны. У нее была еще одна ужасная ночь. — Он медленно кивнул. — И я начинаю подозревать, что знаю, что послужило тому причиной.
Если бы я спала всю ночь, то сейчас, наверное, попыталась бы сбить его с толку, нейтрализовать подозрения, но вместо этого, покачав головой, произнесла невинным тоном:
— Что вы хотите этим сказать?
Его глаза засветились подозрением.
— Жду у себя в кабинете. Через тридцать минут, — произнес он, показывая на меня пальцем.
— Что?
— Что слышала, — резко развернувшись, он удалился.
Я смотрела ему вслед, понимая, что, видимо, Марианна нажаловалась ему на меня, будто это я мешаю ей спать в ночные часы.
— Это не я, — выкрикнула я, но он не услышал.
— Черт! — выругалась я, открывая дверь в свою комнату. А я так надеялась вздремнуть перед работой. Чувствовала себя абсолютно разбитой. Посмотрев на свою кровать, я попробовала причесать волосы. Спать, спать, мне нужно выспаться. Мне нужен Видар. Я мечтаю заснуть в его объятиях, свернувшись калачиком возле теплого костра. А вот что совсем мне не надо, так это конфликтовать с Магнусом.
Я поспешила к станции. Магнус сидел на стуле с решительным видом. Я присела рядом, чувствуя напряжение и волнуясь.
— Я знаю, что сейчас рано, но раз ты уже встала…
— Я надеялась немного поспать перед работой, — сказала я.
— Так ты и не ложилась всю ночь?
— Вы же знаете, что я плохо сплю. Поэтому я рано вышла на прогулку. Магнус, я надеюсь, вы не станете обвинять меня в том, что я пыталась расстроить Марианну, потому что…
— Я ни в чем тебя не обвиняю. Я знаю, что происходит. Ты пытаешься вывести ее из равновесия, пугая шумом среди ночи. Все ясно.
Во время его речи я качала головой.
— Нет, нет! Магнус, клянусь вам, я ничего не имею против Марианны. У меня нет причин устраивать шум под вашими окнами.
— Нет? Никакой ревности?
Я была поражена в самое сердце.
— Ревность? — еле выдохнула я. — Магнус, вы почти вдвое старше меня.
Этого мне не стоило говорить. Его лицо немедленно сделалось темно-красного цвета.
— Виктория, факты говорят сами за себя. Как только Марианна перешла в мою комнату, она сразу же начала слышать странные звуки; она говорила, что однажды слышала твой голос; сегодня утром я застукал тебя, выходящей из леса, когда еще почти не рассвело. Может, я и пожилой человек, но я не глупый.
Я была настолько уставшей, что у меня не было сил толком разозлиться, несмотря на его нелепые подозрения. Я снова покачала головой:
— Нет, это не я. Я тоже иногда слышу какие-то звуки, доносящиеся из леса. А вы вовсе не пожилой и не глупый, Магнус. Я так устала, что сейчас хочу только одного — лечь поспать.
Его губы скривились в усмешке.
— Уже совсем скоро пора приступать к работе.
— У меня есть еще четыре часа…
— Я бы хотел, чтобы ты была на работе в семь. Сегодня у меня для тебя будет много поручений. Уже почти шесть, так что лучше тебе пойти позавтракать. — Он сорвался с места. — Я поговорю с Марианной. Когда я вернусь, жду тебя здесь.
Я быстро отправилась к себе, приняла душ и выпила чашку крепкого кофе, чтобы взбодриться.
Заботливый Гуннар принес мне завтрак в кабинет, чтобы я успела перекусить до того, как останусь с глазу на глаз с боссом. У Магнуса хватило ума не поручать мне ответственных заданий, чтобы не запороть весь процесс, но зато я весь день провела в кладовой, переписывая ярлыки и зевая. К концу дня я почти ничего не соображала. Мне нужно было поспать несколько часов, а потом снова возвращаться к Видару.
Но Магнус подготовил мне еще один сюрприз.
— Виктория, я собираюсь выпить кофе.
— Да?
— Гордон заболел, а у него сегодня ночное дежурство.
— И?
— И я бы хотел, чтобы ты заменила его.
— Но я же работала весь день.
— Сейчас иди в свою комнату и поспи несколько часов, — сказал он. — Я просто хочу быть уверен, что ты не будешь бродить по лесу всю ночь.
— Я же говорю вам, Магнус…
— Если ты уверяешь, что не виновата в этих звуках, то вот у тебя и будет хорошая возможность доказать это.
Я боролась с собой, чтобы не наговорить лишнего. Работать целый день. Не спать. А теперь еще ночное дежурство? А как же Видар? Как же его секрет? А как же горячие поцелуи, которые он обещал мне?
— Виктория?
— Я просто не смогу. Я…
— Сможешь, — наклонился он ближе, и его голос перешел на резкий шепот. — Я здесь начальник.
Я вскинула руки и сделала шаг назад.
— Прекрасно. Пошлите Гуннара разбудить меня в семь часов.
Смесь кофеина и отчаяния долго не давали мне заснуть, и я задремала только за полчаса до подъема.
Сидя за рабочим столом в комнате для контрольных исследований, я поняла, что спала всего пять часов за последние сутки.
Послышались шаги на лестнице, и я уже было подумала, что это опять Магнус. Это оказался Гуннар.
— Я принес тебе ужин, — сказал он.
— А разве уже время ужина? Я совсем потерялась во времени.
Он поставил передо мной тарелку:
— Это не положено, ты знаешь. Он не имеет права заставлять тебя работать столько часов кряду.
Я не обратила внимания на его слова.
— Возможно, это даже хорошо. По крайней мере он убедится, что это не я пугаю Марианну.
— Он идиот, — сказал Гуннар, присаживаясь на кушетку. — Марианна бредит, будто видела какого-то человечка с соломенной головой. Это явно была не ты. — Его глаза сделались хитрыми. — Или ты? Позволь мне обыскать твою комнату. Может, я найду костюм?
— Мне тоже снился человек с соломенными волосами. Помнишь?
— А ты рассказывала об этом Марианне? Вы обе из Англии, может быть, там детям рассказывают какие-нибудь сказки про этого человечка?
— Кстати, я никогда не задумывалась об этом. Хотя Марианна старше меня. Ладно, я слишком устала, чтобы сейчас думать об этом. Так зачем ты пришел?
— Принес тебе ужин. И я подумал остаться ненадолго. Составить тебе компанию.
— Это очень мило с твоей стороны, — сказала я. Но это был не Видар, и я смотрела в окно, выходившее в лес, не в состоянии отвести взгляда. Ждал ли он меня? Не решит ли он, что я передумала?
Гуннар занимал меня болтовней, пока я работала, приготовил мне кофе, однако в час ночи я отправила его спать. Он ушел, и я вышла на балкон. Немного моросило, ветер дул с северо-запада. У меня заныло сердце. Сегодня была холодная ночь, и, поежившись, я зашла в теплую комнату, закрыв за собой дверь.
Моя голова стала совсем тяжелой, и я решила прилечь на несколько минут.
Сон начал наваливаться на меня, а я попыталась проснуться, но не смогла.
Я не могла открыть глаза и пошевельнуться. Мой мозг работал, отчетливо осознавая все происходящее, но, попытавшись сесть, я ощутила, что мои конечности словно окаменели.
Только не этот ужас. Я помнила, что, принимая душ сегодня утром, сняла с себя защиту, но была настолько утомленной, что забыла надеть ее обратно. Я с силой пыталась открыть глаза, но ресницы не поднимались. И еще я ощущала, как надо мной проносились какие-то цветные тени, наполнившие комнату: синие, красные и серые. И такая странная пустота образовалась вокруг, будто нога человека не ступала здесь веками. Это было одновременно знакомое и незнакомое чувство. Мне хотелось скинуть с себя этот сонный паралич и посмотреть, что же это было на самом деле.
Я боролась с паникой, охватившей меня. Больше всего я надеялась на то, что таймер, установленный на тридцать минут, прозвенит раньше, чем появится ведьма.
Затем я услышала, как скользящим движением открылась балконная дверь.
«Проснись, проснись, проснись!» — стучало у меня в голове. Я чувствовала ее приближение, а потом ко мне вернулась возможность видеть, и я увидела руки, которые она держала за спиной, как школьница, скрывающая что-то. «Проснись, проснись!»
— Ты должна отстать от него! — прошипела она и, опустившись на четвереньки, начала в таком положении приближаться к кушетке. Ее губы не двигались, когда она говорила, а слова, которые она произносила, отдавались у меня в мозгу глухим эхом.
Я вспомнила о защите, оставленной на раковине, и сильно пожалела, что ее нет со мной.
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
Ухватившись за мои колени, она резко поднялась и наклонилась вперед. Изо рта у нее шел тухлый запах, черные глаза неотрывно смотрели на меня, а пальцы шарили по моему телу.
— Он сын могущественного человека. Мудрого человека. — Она отвела взгляд, и на ее лице появилось печальное выражение.
— Уйди от меня. — Вики, ради Бога, проснись!
Лицо ведьмы, все покрытое кровоподтеками и синяками, приблизилось к моему.
— Отстань от него, — повторила она. А потом своими костлявыми руками схватила меня за волосы и дернула мою голову вперед, так что мои губы оказались прижатыми к ее рту. Я пыталась дышать, но она словно высасывала воздух из моих легких. В груди появилась боль, и я моментально поняла, что все это происходит наяву и что мое несчастное растерзанное тело утром найдут здесь, в комнате для контрольных исследований, и никто не узнает, что же произошло.
«Пип, пип, пип, пип».
Я села и глубоко вздохнула. В комнате все по-прежнему, я была одна.
— Слава богу! — произнесла я, закрыв лицо руками и наклонившись к коленям. Прошло не меньше минуты, прежде чем я осознала, что в тех местах, где ведьма дотрагивалась до меня, моя кожа болит. Я провела взглядом по джинсам, подумав о том, найду ли я два синяка под штанинами, но потом решила не смотреть. Она говорила о Видаре.
Я уже догадывалась, каким мистическим образом все эти вещи связаны вместе.
Естественно, до четырех часов я больше не ложилась. Потом меня сменил Алекс. Я вышла из дома. Моросил мелкий дождь. Я опустила голову, а когда подняла, то наткнулась прямо на Гуннара.
— Ты рано встал, — сказала я.
— Я шел, чтобы поговорить с тобой кое о чем.
Я посмотрела на восточную сторону неба, где уже начинало светать. Ждал ли меня Видар? Возможно, если бы я отправилась в лес, я нашла бы его, спящего, свернувшись калачиком под развешанными шкурами животных. Возможно, я прилегла бы рядом с ним, почувствовала бы тепло его тела, сильные руки, обнимающие меня…
— Вики?
— Ты можешь подождать, Гуннар? — спросила я, стараясь говорить нежно и терпеливо.
— Я знаю, что ты устала, — сказал он, — но мне нужно всего пять минут.
Я просто не могла ответить. Так много всего было сейчас важнее Гуннара — Видар, еда, сон, — но он всегда так хорошо относился ко мне, был таким добрым и внимательным.
— Вики, мы промокнем.
— Конечно, — сказала я.
— Пойдем в мою комнату, — предложил он, облегченно улыбаясь.
Мы поспешили. Гуннар сказал, чтобы я присела на кровать, пока он заваривал для меня чашку чая.
— Магнус не должен был ставить тебе две смены подряд, день — ночь, — крикнул он из кухни.
— Уже все позади.
— Ты уверена? Он собирается снова отправить тебя на ночное дежурство сегодня.
— Снова? — я чуть не соскочила с кровати. Если ночью я опять должна быть на работе, тогда днем мне необходимо увидеться с Видаром. Я приказала себе сидеть тихо и быть терпеливой с Гуннаром. Через час Видар все еще будет там. Ведь для меня не было установлено правил, что я должна встречаться с ним только с наступлением темноты.
— Я так думаю. Тебе лучше уточнить. — Он поставил передо мной чашку с ароматным чаем и сел напротив.
— Так о чем же ты хотел поговорить со мной?
— Сегодня утром я получил письмо по электронной почте из Метеорологической службы Новой Зеландии.
— Из Новой Зеландии?
— Меня приглашают туда на работу. Вики, мне осталось пробыть на «Киркья» только месяц.
Я была ошеломлена. Гуннар уезжает?
— Ты? Почему ты ничего не говорил мне раньше?
Он пожал плечами.
— Кажется, что прошло столько времени с тех пор, как ты сюда приехала, и за этот период мы так сблизились, и я не хотел ничего говорить, чтобы ты не подумала…
Он замолчал, но я поняла, что он хотел сказать.
Гуннар не хотел, чтобы я подумала, будто он хочет использовать свой отъезд как повод для начала наших романтических отношений.
— Ты знаешь, что ты мне нравишься, Вики. Мы всегда шутим на эту тему, но ты для меня больше чем просто друг.
— Прости, Гуннар.
Гуннар был одним из самых лучших людей, которых я когда-либо встречала: умный, добрый, веселый и заботливый.
— Я помню, ты говорила, когда только приехала, что твои бывшие бойфренды причинили тебе много боли. Но теперь прошло несколько месяцев… что-нибудь изменилось?
— Гуннар, дело даже не в этом. Просто… я не чувствую к тебе того же. Я не знаю почему. — Я подумала о Видаре и вспомнила лунную дорожку на воде. Я никогда не испытывала такого раньше, и к Гуннару в том числе.
Он улыбнулся и положил ноги на кофейный столик.
— Так что, я могу спокойно отправляться в Новую Зеландию?
— Я буду скучать без тебя. Правда, буду.
— Ты можешь приехать навестить меня. Там очень красиво. — Он соскочил со стула. — Хочешь посмотреть фотографии?
— М-м… конечно.
Он остановился.
— Посмотри на себя. Ты так устала, а я веду себя как идиот.
— Ты не идиот. Я с удовольствием посмотрю фотографии Новой Зеландии.
— Приляг. Я распечатаю их из Интернета. Мне только надо найти их.
Я легла, подложив под голову подушку, и подумала: «Полежу пять минут. У меня впереди целый день».
Это было последнее, что я помнила, когда проснулась через девять часов.
Гуннар оставил мне записку, где написал, что я так безмятежно спала, что ему не захотелось меня будить. Я схватила ее и бросила через всю комнату. Черт! Я проснулась, когда мне пора было идти на дежурство, если Гуннар был прав, что сегодня опять моя смена. А я до сих пор не виделась с Видаром.
Я побежала на станцию с одной мыслью в голове, чтобы только Гуннар оказался не прав.
Но он был прав. Магнус вписал мое имя вместо Гордона. Это было уже слишком для меня, и я разрыдалась.
— Виктория?
Я обернулась, вытирая слезы, и увидела Гарстена.
— Привет, — выдавила я из себя улыбку.
— Что-то не так?
— Ничего, ничего.
Он обнял меня за плечо:
— Это правда? Что Магнус вчера назначил тебя работать подряд два дежурства?
— Похоже, он хочет, чтобы я всегда дежурила по ночам, — сказала я, почувствовав, что мой голос дрожит.
Он покачал головой:
— Нет-нет, так нельзя. Я этого не допущу.
— Но он начальник станции.
— А я медработник. Это рискованно для здоровья. Отправляйся в свою комнату. Ложись в кровать и отдыхай. Позволь мне обо всем договориться с Магнусом.
Я готова была расцеловать его.
— Правда?
— Правда. Иди.
— А как же собрание?
— Забудь о собрании. Тебе нужно отдыхать.
Я побежала, чтобы переодеться, и опрометью кинулась в лес.
— У меня были проблемы с начальником, — сказала я, стоя перед Видаром.
Дневное солнце осветило нас, и я заметила рыжеватые пряди в его волосах, которых не видела раньше. Я непроизвольно дотронулась до своих волос, заправляя их за уши.
— Ты красивая, — сказал он, поглаживая мои волосы и отодвигая их с лица. — Я мог бы смотреть на тебя вечно.
Я прижалась к Видару и почувствовала себя так хорошо и спокойно, как никогда раньше. Мы молчали, и мне хотелось, чтобы так продолжалось всегда. Потихоньку он отстранил меня.
— Мы не можем сделать следующий шаг, пока я не рассказал тебе свою историю, — произнес он, касаясь губами моих волос.
Сердце застучало у меня в груди. Чего я испугалась?
— Тогда рассказывай.
— Давай сядем. Виктория, я расскажу тебе вещи, которые поначалу могут показаться невозможными, но если ты выслушаешь меня до конца, скорее всего ты поверишь мне.
Я села на меховую шкуру, которую он расстелил около костра. Я чувствовала себя маленьким ребенком, который боится историй и слов.
— Что ты имеешь в виду?
— Некоторые из этих воспоминаний принадлежат тебе, но некоторые — только мои, — сказал он. — Тебе нужно услышать все.
— Воспоминания? — У меня появлялось до боли знакомое ощущение, когда я находилась в лесу. Сейчас вновь все стало как будто ярче и громче.
— Что со мной происходит? — спросила я, и мой собственный голос напугал меня.
— Воспоминания о нас, — произнес он, согревая дыханием мои пальцы. — Ты ведь знаешь, не так ли?
Я попыталась найти утешение в его горячих, твердых руках, не понимая до конца, о чем он говорит.
— Я не знаю ничего.
— Тогда слушай, — сказал Видар. — Ничего не говори, просто слушай. И запоминай.
— Я совершил много поступков, за которые мне стыдно. Я глубоко погряз в жестокости и боли. Я часто дышал пылью сражений и не понаслышке знаю вкус крови. Не стану тебе рассказывать об этом, дабы не внушать тебе страх. Я рассказываю тебе все это, потому что это правда, и я хочу рассказывать тебе одну только правду.
Я родился в семье Асиров. Ты ничего не слышала о них в этой жизни, но когда-то ты знала их. Мой отец, Один, верит в то, что он сам и есть Господь Бог. Мои братья, дяди, сестры и тети также верят в это. Теперь я знаю, что мы всего лишь мелочные, жестокие, глупые люди. Много веков тому назад существовало много людей, которые поклонялись моей семье. Они строили храмы, называя их нашим именем, приносили в жертву свои жизни, сражались в войнах и рожали детей в нашу честь. У каждого человека, живущего в этой части Мидгарда, имелась история, связанная с нами. Затем, распространившись из теплых частей света, надвигаясь на нас медленно, сквозь снега и дожди, пришло слово человека, которого мы называли Хвитакристр — Белый Христос. Это был прилив такой мощи, которую мы не могли воротить вспять.
Один возненавидел этот новый образ мышления. Бог, который призывает к кротости, смирению и отворачивает от противоборства! Один следил за событиями в Мидгарде с ужасом. Король Норвегии Олав Трюггвасон провозгласил свое королевство частью Христианского государства, но много простого люда продолжало придерживаться старой веры. Со смертью Олава все постепенно вернулось на круги своя. Миссионеры удвоили свои усилия, стараясь привнести христианскую веру в новые поселения. Одного из этих миссионеров звали Ислейф Гримссон. Я вижу блеск в твоих глазах, Виктория, ты узнаешь это имя. Это был брат твоей матери, и именно с ним ты впервые приехала на Остров Одина.
Этот остров не принадлежит ни Мидгарду, ни Асгарду. Он находится между двумя мирами, как булыжник между двумя берегами ручья. Отец ссылал на этот остров тех существ из Асгарда, которые прогневали его, как, например, твой друг Скрипи. Оставляя их здесь, он также надеялся распутать поселения смертных людей, и в большинстве случаев последние две тысячи лет его план срабатывал.
Ислейф Гримссон был молодым, полным энергии и очень обаятельным человеком. Он уже принес учение Христа во многие поселения в Исландии и на соседние Фарерские острова, но он был сильно болен. Изнутри его съедала язва, и он знал, что жить ему осталось недолго. Он проповедовал учение Христа по всей Норвегии и очень хотел закончить свою жизнь среди христиан. У Острова Одина уже была репутация места, где несколько новых поселений христиан были жестоко наказаны за то, что посмели сделать его своим домом. Ислейф, как я думаю, не верил во все эти народные истории. Он привез сюда семьдесят членов своей семьи, построил церковь и переименовал остров, дав ему название «Церковный остров».
Один сначала не обратил на это особого внимания. Он отправлял на остров разных существ, чтобы путать новых смертных, поселившихся там. Он рассчитывал, что христиане убегут, как и предыдущие поселенцы. Даже после того, как была построена церковь и на каждой стороне фьорда выросли по три маленьких домика, он все еще был уверен, что они уйдут. Но шли месяцы, а они оставались. Конечно, их пугали лесные ведьмы, но вместо того, чтобы сбежать, христиане начали звонить в колокола утром и вечером, и их звон так громко и значительно разносился над лесом и над водой, что иногда мы слышали его в Асгарде.
В то время я жил в доме моего отца в Валяскьяльве. Я тогда только возвратился с битвы на границах с Ванахеймом и едва успел смыть кровь с волос, как получил новый приказ от отца:
— Отправляйся на Остров Одина и предай огню и мечу всех смертных, живущих там.
Когда-то я был любимым сыном у отца. Он говорил об этом и мне, и всем остальным, включая других сыновей. Но не подумай, что он любил меня, потому что я был его прихлебателем. Нет, я был его любимцем, потому что так было предначертано судьбой. В будущем я должен был спасти его в день предсказанного конца света. Поэтому он особенно позаботился о моем образовании, лично учил меня владеть мечом, всегда держал меня близко к себе. Когда я стал мужчиной, то видел, что мои братья ненавидят меня за это, но отец никому не позволял поднимать на меня руку. Я был слишком важен для него.
Долгое время я и не подозревал, что его любовь вынужденная. Гордился, что слыву его любимцем, и год за годом укреплялся в своей вере. Готов был убивать по его приказу снова и снова. Так продолжалось много лет, и я никогда ни о чем не спрашивал.
В то время, когда имя Христа впервые было упомянуто в нашем доме, меня начали одолевать вопросы. Если отец всемогущ, то почему он так волнуется? Эти вопросы мучили не только меня, и однажды он сказал, что снесет голову с плеч любому, кто еще хоть раз спросит об этом у него. И если Один был всезнающим, почему же он не узнал, что я начал сомневаться в нем? Следуя своему желанию угодить отцу, я превратил в камень свое сердце. Но каким-то непонятным образом оно все равно продолжало биться. В мой последний поход я бы извинился перед своими врагами, если бы они оказались старше или слабее меня. Я начал задумываться о своей матери, о ее жизни в изгнании. Я будто пробуждался от тяжелого долгого сна.
Хотя мысль о том, чтобы расправиться с поселенцами, жившими на острове, не радовала, я решил быстро выполнить свое задание, чтобы сохранить мир в Валяскьяльве. Когда я прибыл на Остров Одина, я не был тем человеком, которым должен был быть; я и представить не мог, что встречу тебя.
Здесь начинаются и твои воспоминания, Виктория. Я хранил их тысячу лет. Когда они возвратятся к тебе, ты можешь почувствовать удивление и даже боязнь. Но сейчас это все в прошлом. Все прежние угрозы канули в темноту. Правда, еще будет момент страха, но это позже. Но не сейчас, когда ты здесь, рядом со мной. Закрой глаза, если хочешь, и увидишь себя такой, какой я увидел тебя в первый раз в то осеннее утро.
Я приехал на остров и устроил ночлег в лесу. С наступлением утра я направился в сторону поселения, держа в руке свой меч. Ты можешь представить это себе. Сверкающий неуязвимый меч с острым широким лезвием.
Когда я приблизился к озеру, то увидел картину, заставившую меня задержаться в тени деревьев. Солнечный свет освещал тебя, ты стояла на коленях около озера и набирала воду, но потом замерла и стала рассматривать свое отражение. Сначала обычное любопытство заставило меня застыть и наблюдать за тобой. У тебя были такие светлые волосы и кожа, а в лучах солнечного света ты была похожа на изваяние. На тебе было платье цвета опавшей листвы, ты стояла, замерев над поверхностью воды. Но потом ветер растрепал твои волосы, поправляя их, ты отклонилась назад, поднимаясь с колен навстречу качающимся веткам деревьев над твоей головой.
Я видел, как пульс стучит у тебя на шее, и были видны едва заметные тоненькие голубые вены. И тут меня словно осенило. Смертная. Ты была так уязвима, нужно совсем немного, и ты могла умереть в любое время. Все, что от меня требовалось, это легким движением выпустить кровь из тонких вен, и тогда пульс, бьющийся на шее, и вся твоя лучезарность исчезнут в одно мгновение. Незнакомая до этого боль появилась у меня в груди, и я выронил меч.
«Там есть кто-то?» — позвала ты, когда оружие ударилось о землю.
Я вышел из своего укрытия. Солнце ослепило меня, ты вся была залита светом. Я поставил руку над глазами, сделав козырек, и увидел, что ты улыбаешься мне.
«Кто ты? — задала ты вопрос. — Ты только что приехал на остров?» — «Да, — ответил я, — меня зовут Видар».
Ты нагнулась и отряхнула листья, прилипшие к юбке. «А меня зовут Халдиза. Я дочь Кетила. Все зовут меня просто Хала».
Виктория, я опять вижу по твоему лицу, что ты что-то припоминаешь. Ты узнаешь имя, которым тебя называли когда-то. Теперь, я надеюсь, эта история начинает казаться тебе настоящей и ты не будешь воспринимать ее, как бредни отчаявшегося человека. Хотя я и нахожусь в отчаянии, все же здесь нет ошибки.
Ты продолжала улыбаться мне, и я поразился, до чего же ты была доверчива.
«А что ты делаешь здесь на Церковном острове, Видар? — спросила ты. — Ты приехал, чтобы присоединиться к миссии моего дяди Ислейфа?»
Я непроизвольно отшатнулся, и ты засмеялась так раскатисто и красиво, как будто мы были знакомы много лет.
«Так вот что, Видар, — сказала ты, — тебе нужно научиться скрывать свое нежелание стать частью христианского королевства, которое хочет делать мой дядя. Мы — все мои братья и я умеем скрывать это. Тебе нужно просто делать очень унылое лицо и бесконечно говорить о проклятии. Тогда он будет спокоен». — «Я не знаю Ислейфа, — сказал я. — Я здесь чужой».
Ты подняла руку. «Мы все здесь чужаки, Видар, — вздохнула ты. — Я каждый день вспоминаю и тоскую по моему дому и друзьям, только та жизнь находится далеко за морем. Она продолжается без меня».
Я был очарован тобой. Я никогда до этого не разговаривал со смертными, и мысль о том, что ты страдала из-за чего-то, неожиданно тронула меня.
«А что ты чувствуешь, когда тоскуешь? — спросил я, подходя ближе и поворачиваясь к солнцу спиной». — «Это уже другой вопрос», — произнесла ты. — «А ты можешь ответить на него?»
Ты закрыла глаза и нахмурилась.
«Это такое чувство, как будто мое сердце бьется где-то далеко. — Потом ты открыла глаза и снова засмеялась. — Это звучит глупо». — «Нет, совсем нет, — сказал я. — То же самое чувствую и я, когда тоскую».
Ты села на землю, на опавшие листья. «А ты о чем тоскуешь, Видар? Садись и расскажи мне».
Я вздрогнул. Еще несколько минут назад я собирался убить тебя, а сейчас ты приглашала меня присесть рядом с собой и рассказать тебе о своей тоске. От смущения у меня сковало язык.
Ты собрала в пригоршню листья и бросила их в меня. «Давай. Садись. Мы будем здесь до дня Архангела Михаила». — «Моя семья не отмечает Михайлов день», — сказал я.
Ты пожала плечами. «Мне все равно, какие праздники отмечает твоя семья, я просто спросила».
Меня переполняли странные чувства. В этой ситуации было два пути: или убить, или отступить. Я повернулся и молча, не оборачиваясь, ушел.
«Видар, ты куда?» — крикнула ты. Я поднял свой меч и исчез в лесу. Ты не пошла за мной, и я был рад этому.
Весь день я провел, блуждая по берегу, рисуя линии острием меча на мокром песке. Чувствовал себя отвратительно. Так может стыдиться только человек, который знает все о своей семье. Мои братья высмеяли бы меня, а отец негодовал бы. Я бы не смог убить тебя. Я вспоминал, как светились твои глаза, когда ты смеялась, и понимал, что такую красоту невозможно уничтожить. Мое смущение возросло до предела. Все жестокие законы, которым подчинялись в доме моего отца, казались устоявшимися как древний камень, а сейчас будто песок посыпался из них, такой же скользкий, какой был у меня под ногами. Зачем убивать смертных? Зачем тратить свои дни на войну с Ванирами? Для чего биться за честь моей семьи, когда у нее так мало чести, а остальное — лишь ничтожные ссоры, тривиальные желания, жестокий юмор?
С того дня я начал избегать членов своей семьи, задумавшись об их злодеяниях, которым не было счета и меры. Начинался прилив. Я воткнул свой меч в песок и стал ждать, когда море поглотит его. Солнце скрылось, подул холодный ветер, и на небе появились розовые полоски, говорившие о приближении сумерек.
Один, конечно, узнал, бы, что я не убил тебя и твою семью. Я верил, что смогу убедить Ислейфа покинуть остров и увести за собой своих последователей. На следующее утро я оседлал Арвака и поехал к краю фьорда, где стояла церковь. Три маленькие девочки играли в траве, пожилая женщина развешивала мокрые покрывала на ветках деревьев, а сам Ислейф Гримссон стоял на пороге своего дома — одного из трех недостроенных домов на этой стороне.
— Хо, незнакомец, — позвал он. — Ты пришел, чтобы найти Бога?
Я не ответил, а подъехал ближе. Я увидел странные полосы на его лице. Должно быть, он испугался, увидев меня: я незнакомец, одежда моя запачкана кровью, а на голове железный шлем. Ислейф не показал страха, скорее он опасался за свою семью.
Пожилая женщина стала рассматривать меня издалека, на время прервав свое занятие.
«Вы должны покинуть этот остров, — сказал я, когда поравнялся с ним». — «Все нормально, Гудрид, — крикнул он ей. — Пусть дети играют. Этот человек не причинит им вреда».
Маленькая девочка подбежала и спряталась под локоть Ислейфа. «Кто ты?» — спросила она у меня. — «Мое имя Видар, — ответил я, не отводя взгляда от Ислейфа. — Я приехал, чтобы предостеречь вас. Вы должны покинуть этот остров. Он принадлежит Одину». — «Одина не существует», — тихо проговорила маленькая девочка. — «Уверяю тебя, что существует», — сказал я.
Мужчина потрепал ребенка по голове. «Один существует только потому, что Бог позволяет это, — сказал он. — Я не боюсь ни его, ни его семьи». «А вы должны бояться, — сказал я, — вы сильно прогневали нас, когда построили здесь свою церковь. Вы все в опасности».
Я осмотрелся по сторонам и заметил, что дверь одного из домиков открыта и оттуда выглядывают двое молодых мужчин. Ты была вместе с ними, и ты опять улыбалась. «Бог не допустит, чтобы с нами случилось что-либо плохое, — сказал Ислейф. — Ты хотел бы отдать себя Богу, Видар?»
От гнева у меня свело скулы. «Нет, я бы не хотел, — ответил я, — в моей семье имя Бога запрещено произносить». — «Если ты изменишь свое мнение, то можешь найти меня здесь», — произнес Ислейф и повернулся ко мне спиной. Никто никогда не поворачивался ко мне спиной, предоставляя полную свободу мечу. У меня не было времени поразмыслить, насколько он смел или глуп, потому что две маленькие девочки подбежали ко мне и спросили, не дам ли я покататься им на своей лошади. Арвак заржал встревоженно — он привык к вооруженным наездникам, а девочки уже гладили его — поэтому я резко развернулся и поскакал в лес.
«Видар?» — это ты бежала за мной в лес. Я остановился, спрыгнул с лошади и снял шлем, ожидая, когда ты подойдешь. «Что ты хочешь?» — спросил я, когда ты приблизилась. «Я тебя не боюсь», — сказала ты. «А тебе следовало бы». — «Я верю во всех древних богов, — сказала ты. — Я верю в них больше, чем в Бога, о котором говорит Ислейф, потому что он таинственный и никто никогда не видел его, но мой брат однажды видел Тора на поле битвы в Гокштаде». — «Тогда почему ты не боишься?» — «Я сказала, что не боюсь тебя, — ответила ты. — Я боюсь многих — Одина, Тора или Бога — кто знает, чего они хотят от нас?» — Ты пожала плечами.
Я сделал шаг вперед. Мне хотелось дотронуться до твоего плеча, но я боялся прикасаться к тебе, чувствуя тепло, которое исходило от твоей кожи. «Я знаю, что Один хочет, чтобы вы уехали отсюда. Ты должна убедить Ислейфа».
Ты улыбнулась озорной улыбкой. «Ты выглядишь очень уверенным, Видар». — «Это не шутка», — сказал я. «Я передам ему, — пообещала ты. — Я увижу тебя снова?» — «Ты должна уехать отсюда, — ответил я. — Ты не должна снова видеть это место и меня. — Когда я произнес эти слова, то почувствовал непонятно откуда взявшуюся печаль и поэтому отвернулся. — Иди, Хала. Скажи своему дяде, чтобы он сегодня же ночью или завтра уходил отсюда. На большее время я не могу вам гарантировать безопасность». — «Видар, не уезжай», — сказала ты.
Но я вскочил на Арвака и, пришпорив его, помчался прочь.
Мой план был — ждать до наступления ночи. Я чувствовал, во мне будто что-то надломилось. Я ощущал смятение и ступор одновременно. Мне сначала хотелось бешено носиться по лесу, а потом лечь, закутаться в шкуры и мечтать о тебе, вспоминая мягкие впадинки на твоей шее. Но о сне нельзя было и думать. О том, чтобы выполнить полученный приказ, тоже не могло быть и речи. Тогда я решил пойти на компромисс. Когда наступил вечер, я сел на краю фьорда и смотрел на церковь и три маленьких домика, зная, что в одном из них была ты. Возможно, ты сидела около огня и шила, а может быть, ела или спала. Я просидел много часов в холоде и темноте, пока черная вода тихо не подкралась к моим ногам. Мне вспомнилась старая мелодия — песня о любви, которую всегда пели слуги моего отца. Становилось все холоднее, и я плотнее укутался в тунику, не понимая, что происходит со мной.
Потом я увидел приближающуюся фигуру. Лунный свет попал на твои светлые волосы, и сначала ты не видела меня, и тогда я приподнялся, чтобы попасть тебе на глаза. Ты совсем не удивилась, но казалась более взволнованной, чем днем. «Я думала о тебе, и ты появился», — сказала ты. «Доброй ночи, Халдиза, дочь Кетила». Ты подошла и села рядом со мной. «Доброй ночи, Видар, сын Одина. Я знаю точно, кто ты. Это правда». — «Нет смысла отрицать. Меня послали из Асгарда, чтобы я убедил твою семью покинуть остров». — «А что чувствуется, когда ты Бог?» — спросила ты. — «Этого я не знаю. Я знаю, как чувствует себя Асир. Это чувство, похожее на стыд». — «Ты чувствуешь стыд, что родился в великой и влиятельной семье?» Я нетерпеливо повернулся к тебе. «Что ты делаешь здесь?» — «Я думала о тебе целый день». — «Потому что я Асир?» — «Потому что ты Видар. Потому что у тебя сильные руки и нежный взгляд. Я могла бы полюбить мужчину с такими сильными руками и с такими мягкими глазами», — призналась ты. А потом взорвалась от смеха, и я обнаружил, что тоже смеюсь.
«Ты говоришь очень просто», — сказал я. — «А зачем разговаривать как-то по-другому? Скажи, а если у Одина один глаз, то он все время врезается во все предметы?» Я рассмеялся так сильно, что не смог ответить. «А Тор? От него должно вонять, как от козла». — «Так и есть. Он и поведением тоже похож на козла. — Никто до этого не смел отпускать шутки о моих родственниках». — «А правду рассказывают, у Хеймдалла такая длинная борода, что она должна все время запутываться?» — «Пока нет, — сказал я, — но она мешает ему знакомиться с девушками, поэтому он наблюдает за ними издалека». — «Твоя улыбка говорит о том, что они не знают, что он следит за ними». Ты наклонилась вперед и подняла камень, который запустила в воду. «В этот момент у него заняты руки», — сказал я и почувствовал испуг и вину. Я проболтался. Никто в Асгарде не должен был слышать меня сейчас. Ты засмеялась и откинула волосы с лица. «А моя семейка не лучше. Ислейф затащил нас сюда, чтобы сделать настоящими христианами, но половина из нас все еще поклоняется старым богам».
Ты засунула руку в лиф своего платья и достала лунный камень, обрамленный серебром и висящий на прекрасной цепочке. «Он напоминает мне о прошлой жизни. Я его украла, когда уезжала». — «А ваш Бог разве не запрещает воровство?» — спросил я. «Он не мой Бог, — ответила ты. — Ислейф придумал этого Бога. — Ты подняла бледный палец. — Все из-за моей матери и отца. Я называю мою мать глупой трусихой, потому что если бы это было не так, мы бы вернулись домой, где живут мои друзья, но она дрожит перед дядей. И мой отец тоже не лучше».
Я улыбнулся тебе. Ты злилась, но твой гнев не был сильным. В твоем голосе слышалось тепло, даже когда ты была чем-то недовольна.
«А что еще?» — спросил я. Ты заговорила тише, так, будто нас могли подслушивать. «Ну… я не знаю… должна ли я рассказывать тебе…» — «Продолжай». — «Знаешь, мне так хотелось стать взрослой, — сказала ты, — и однажды я переспала со своим кузеном Асбьёрном, в день моего шестнадцатилетия». Новое желание охватило меня. «Ты?» — «Просто чтобы узнать, как это бывает, — легко ответила ты. — Асбьёрн давно женился. Те три маленькие девочки, которых ты видел сегодня, — его. Но он не забыл. — Ты закусила губу и тихонько усмехнулась. — Я такая порочная, правда?» — «Нет, нет, это совсем не так, — ответил я, подумав о своих грехах, которых было намного больше». «Асбьёрн один из самых набожных последователей Ислейфа, — сказала ты. — Без сомнений у него были сильные чувства ко мне, и он давил на меня, так что я сказала, что выйду за Улфа». — «Кто это Улф? — спросил я, готовый вырвать его сердце. «Один из наших. Он уже очень старый и очень набожный, но дядя не стал бы заставлять меня. — Ты сделалась серьезной. — А ты, Видар? Твоя семья пытается женить тебя?» — «Я веду жизнь воина, — сказал я осторожно. — О женитьбе и детях пока не говорилось». — «Хотя ты должен был любить кого-то?» Я подумал о тех женщинах, которых желал, и эти желания были легко удовлетворены, и так же быстро эти женщины забывались. «Нет, — сказал я быстро, сам удивившись своим словам. — Я никогда не любил». — «Так же как и я, — произнесла ты мягко, — хотя я достаточно хорошо представляю, как это бывает. — Ты наклонилась вперед и приблизилась. — Если бы ты поцеловал меня…»
Я запустил руку в твои волосы, ощутил шелковые пряди между пальцами. «Ты такая уязвимая, Хала. Я не понимаю тебя». Ты улыбнулась. «Я не просила, чтобы ты понимал меня. Я просила, чтобы ты меня поцеловал».
Дикое желание овладело мной, и я набросился на тебя с поцелуями. Ты крепко обхватила меня руками за шею и прижалась ко мне всем телом, и оно было таким трепетным, как будто я держал в руках птицу, ощущая ее быстро бьющееся сердце и ее тонкие косточки. Я был поглощен тобой и чувствовал, как удаляюсь от своей семьи, от прошлого, избавляюсь от кровных уз. Теперь я был свободен, как будто выбрался из капкана.
Ты прошептала мне в щеку: «Я думаю, что люблю тебя, хотя мы встретились только вчера».
Я подумал о нашей первой встрече, как держал в руках меч, а в сердце — приказ отца, и меня заполнил страх. «Хала, ты должна уговорить Ислейфа покинуть остров. Я не смогу спасти тебя от своего отца, а он хочет, чтобы вы все ушли». — «Я подумаю, что можно сделать», — сказала ты. «А я попробую договориться с Одином, — ответил я. — Мы встретимся здесь снова, завтра?» — «Я встретилась бы с тобой где угодно, где бы ты ни пожелал, Видар». — Ты еще раз поцеловала меня, встала и быстро, словно на крыльях, полетела к дому.
Я возвратился в Валяскьяльв, но мой отец был слишком пьян, чтобы разговаривать со мной. Я сказал одному из его слуг, что большинство поселенцев поклонялись отцу, поэтому я не захотел убивать их, а вместо этого решил их предупредить. «Они уйдут до зимы, — бросил я через плечо, горя от нетерпения быстрее вернуться в Мидгард к тебе. — Скажи ему, что он может доверять мне, и передай, что дело уже почти сделано».
Но на самом деле это было только начало.
Я был полон надежд и ощущал свободу, когда следующим вечером вернулся в Мидгард. Тебе нужно было уговорить Ислейфа уйти с острова до наступления зимы. А потом? Эти чувства были все еще новыми для меня, чтобы осознать, поэтому я не хотел задумываться. До зимы оставалось еще несколько недель, и за это время ответы должны были прийти на все вопросы. А сейчас у меня появилось время, чтобы провести его вместе с тобой и посмотреть, потеряют ли яркость мои бешеные эмоции за этот срок.
Ночью я ждал тебя около фьорда, но ты не пришла. Разочарование нахлынуло на меня. Я был зол и смущен. Долгая ночь становилась все холоднее, а ты все не шла. Когда первый рассветный луч появился на небе, я обругал тебя, называя проституткой, и резко поднялся. Я уже направился к лесу и стал свистеть Арваку, когда ты выбежала на берег фьорда.
— Видар, подожди! — крикнула ты. — Твои щеки пылали, а глаза слезились от холодного утреннего воздуха.
— Я не хочу больше ждать, Халдиза, — сказал я, — я и так прождал всю ночь.
— Ты ждал всю ночь? Правда?
— А ты не пришла, поэтому сейчас я вернусь в Асгард, пока еще не совсем рассвело.
— Нет, не уходи. — Ты задержала дыхание. — Прости меня. Я не могла уйти. Я сплю в комнате вместе с матерью и тремя своими кузинами, идиотками. Но Олруну всю ночь тошнило, и она стонала, никому не давая заснуть. Я не могла выйти. — Ты кивнула, и хитрая улыбка появилась на твоем лице. — Я знаю, она носит ребенка от моего брата, хотя они не муж и жена. Возможно, когда дядя узнает, сколько измен происходит на этом острове, он вскинет руки к небу и убежит отсюда без всяких сожалений.
Я все еще злился, но не знал, как это показать.
— Пойдем, Видар, не будь таким злым. — Ты взяла меня за руку. — Я хотела прийти, я думала о тебе целую ночь и весь вчерашний день тоже. Ты выглядишь таким хмурым. Может быть, ты больше не хочешь разговаривать со мной?
Ты очаровала меня. Я был в твоей власти.
— Хала, перед приездом в Мидгард я не мог вспомнить, когда я смеялся в последний раз.
— Я рада, что развеселила тебя, — сказала ты. — Ты позволишь поднять тебе настроение и сегодня утром?
— Конечно.
— Пойдем, давай погуляем по лесу. Ты можешь рассказать мне истории о своих братьях. — Ты протянула свою руку и прижала ее к моей.
— Сначала скажи мне, предупредила ли ты Ислейфа, что нужно уходить с острова? — спросил я.
Мы направились в лес, оставляя за своими спинами холодную воду.
— Я упомянула об этом. Он не слушает.
— Ты должна попытаться.
— Ты не знаешь Ислейфа Гримссона, — сказала ты. — Он намерен провести здесь остаток своей жизни и хочет, чтобы мы все умерли от скуки, живя здесь с ним.
— Но ты должна…
— Я попробую, Видар.
— Ты должна успеть до зимы. Отец ждет, что вы уйдете или он…
Ты помолчала немного, а потом остановилась и повернулась ко мне.
— Что он сделает, Видар?
— Он всех вас убьет.
Ты смотрела мне в глаза, и я увидел, что ты все поняла.
— О, он послал тебя убить нас, правда?
— Да, правда.
— Но ты не сделал этого.
— Я не смог.
— Вот теперь я боюсь тебя.
Твои слова глубоко задели меня.
— Я бы никогда не причинил тебе боли, Хала.
— Но в первый раз, когда мы встретились?
— Я был вооружен. Я намеревался исполнить свой долг. Но когда увидел тебя, все изменилось. — Я нежно сжал твои пальцы. — Все изменилось.
Мы смотрели друг на друга, стоя в темной чаще леса, пока небо не начало светлеть. У тебя был напряженный взгляд, а брови насупились, и я почти видел, как работают твои мозги.
— Я была дурой, — сказала ты мягко.
— Я обещаю, ты можешь мне доверять.
— Я верю в это, Видар, но как быть с остальной твоей семьей? Я была дурой, что так запросто целовалась с тобой. В тебе есть что-то, совсем непохожее на меня. Ты несешь нам опасность. А я веду себя, как глупая девчонка.
— Мне нравится, когда ты смеешься.
— Видар, я скажу дяде, что мы должны уходить. Дай мне несколько недель, чтобы подготовить его. — Ты печально покачала головой. — Я думаю, нам не надо больше общаться.
Первый луч солнца пробился сквозь кроны деревьев и осветил землю за твоей спиной. Твои волосы растрепал утренний ветер. Мысль, что я никогда больше не увижу тебя, причинила мне боль, такую, как будто родной брат вставил мне нож между ребрами. Я тяжело вздохнул.
— Хала, я бы виделся с тобой каждый день.
Как бы ты ни сдерживалась, ты не могла не улыбнуться.
— Ты мне льстишь.
— Я люблю тебя.
— Ты уверен в этом? — ты вырвала руку. — Это стоит неприятностей?
— Хала, я…
— Ты не привык рассказывать о своих чувствах. Больше не упоминай о них. Давай проведем день вместе, как будто весь мир для нас, а когда наступит ночь, мы снова сможем подумать обо всем. Я такая чувствительная девушка, Видар. Тебе нужно помнить об этом. — Ты легонько коснулась моей щеки. — Не говори мне снова о своей любви, пока не будешь очень, очень уверен. И я тоже.
Тот день был блаженным. Мы гуляли по лесу, катались верхом на Арваке, строили замки из песка, и ты снова и снова заставляла меня смеяться. Я пытался состязаться с тобой в шутках, но мой успех был невелик, и я пробовал и пробовал, пока ты не начинала загибаться от смеха. Твое лицо раскраснелось, горячие слезы потекли из глаз по щекам к уголкам твоих губ, и ты ждала, когда я прижмусь к ним поцелуем.
Казалось, твоя нежная кожа так и просит, чтобы мои губы крепко прижались к ней; твое тело излучало непреодолимую энергию, и мои руки сами тянулись к нему.
Держать тебя в своих объятиях, спать с тобой каждую ночь, просыпаться утром и чувствовать твою нежную кожу, ощущать шелковые волосы, разметавшиеся по моей подушке, только об этом я и мог теперь мечтать. Вся моя прежняя жизнь показалась мне бледной, пустой, бесполезной. Тогда я понял, что точно люблю тебя и должен все объяснить отцу. Для этого я должен был забрать тебя с собой в Асгард, сделать своей принцессой, построить маленький дом на берегу залива, подальше от своей семьи.
Когда солнце снова погрузилось в море, я обнял тебя и поклялся в том, что уверен в своей любви и буду любить тебя вечно.
— Это мудро, Видар? — спросила ты у меня. Твои глаза светились надеждой и доверием.
— Мне все равно, если в этом нет рассудка, — сказал я. — Я выполнял все, о чем когда-либо просил меня отец, а теперь он как-то учтет это. Он против твоего дяди, против его Бога, но не против тебя.
— Давай не будем торопиться, — сказала ты. — У нас есть время. Если мы будем проводить вместе каждый час каждого дня, возможно, нас начнет тошнить друг от друга и всему придет конец. — Ты засмеялась, когда сказала это, и от твоего смеха темный лес сделался светлее, а шум моря вселил в меня надежду на лучшее.
Мне часто хотелось знать, догадывался ли Ислейф и остальные, что ты делала последующие недели, ведь тебя целыми днями не бывало дома. Ты встречалась со мной по утрам, а иногда не возвращалась до захода солнца. Когда я спрашивал, ты отмахивалась от вопросов и говорила, что дяде все равно, сколько времени ты проводишь за молитвой по утрам. С деревьев опадали листья, становилось все холоднее, и я построил в лесу маленький шалаш для нас и навес для Арвака. Я не хотел возвращаться в Асгард, и чем дольше меня там не было, тем слабее становилась моя связь с Асирами. Я поведал тебе обо всех их грехах и о своих тоже. Я стыдился своего прошлого и был уверен, что ты отвергнешь меня или, еще хуже, станешь бояться, когда услышишь обо всем.
— Ты был воином, Видар, — сказала ты, отодвигая мои волосы с бровей, когда мы лежали у огня в темном, маленьком шалаше, — а теперь ты полюбил. Какая разница, кем ты был раньше; важно, кем ты стал.
Твои слова разбудили что-то во мне. Ты была права: я мог измениться. Я не ощущал зова крови. Я был волен выбирать. Если бы Один не разрешил мне взять тебя в Асгард, я бы просто остался в Мидгарде с тобой. Это решение было настолько ясным, что у меня перехватило дыхание.
А еще ты сказала:
— Подожди, Видар. Давай будем радоваться этим последним неделям и не говорить о будущем. Будь со мной здесь и сейчас.
Эти слова вызвали у меня подозрения.
— Ты не видишь нашего общего будущего, Хала? — спросил я. — Может, твоя любовь только временная?
Ты дотронулась до моего лица своими мягкими пальцами, и выражение глубокой печали заполнило твои глаза.
— О, нет, моя любовь, — сказала ты, — эта любовь в прошлом, в настоящем и в будущем. Эта любовь огромная и вечная, но я не смею надеяться на такое счастье в дальнейшем. Мы слишком разные с тобой, и я боюсь, эта разница отделит нас друг от друга.
Однажды утром, за три коротких недели до назначенной даты, ты появилась в очень унылом настроении и ничего не объясняла. Я не стал тебя расспрашивать и тоже молчал. Молчать рядом с тобой было приятно и легко.
— Нам надо посмотреть, как садится солнце, — сказала ты, — это может быть последний ясный день.
Мы вышли к берегу, и ты прижалась ко мне, приложив ухо к сердцу.
— Что с тобой сегодня, Хала? — спросил я, стараясь перекричать грохочущее море.
Ты долго не отвечала. Я обнял тебя, а солнце утонуло в воде, утянув за собой золотой поток света. Когда исчез последний луч, с востока поползла ночная мгла, и ты посмотрела наверх и сказала:
— Я хочу всегда быть с тобой.
— И я хочу всегда быть с тобой.
Ты отступила шаг назад и взяла меня за руки.
— Быть вдали от тебя — значит разлететься на мелкие осколки. Тогда во мне не останется стержня. Ты мое сердце, Видар. — Ты перевела взгляд на море. — Ты мое сердце, — прошептала ты.
Я не думал, что нужно что-то отвечать на эти слова и просто молча стоял.
— Сегодня вечером я не вернусь к своей матери. Сегодняшнюю ночь я проведу рядом с тобой и отдам тебе свое тело, как уже отдала душу.
От твоих слов у меня закипела кровь, и я засмеялся.
— Ты разыгрываешь меня?
— Нет, моя любовь.
Ты засмеялась и прижалась ко мне, а я сильнее обнял тебя.
— Завтра, когда я проснусь в твоих объятиях, мы будем строить планы на будущее, — сказала ты, и твой голос утонул в моей груди. — Планы на оставшееся время.
Уже совсем стемнело, мы вернулись в наш деревянный шалаш, и я не мог оторвать губ и рук от твоего теплого тела. А потом ты опустилась на колени передо мной и, расстегнув крючки на своей одежде, сбросила ее так же легко, как буревестник падает вниз с верхушек деревьев.
— Я люблю тебя, Видар, — сказала ты, утопая в моих руках.
— Я люблю тебя, Хала, — ответил я, прижавшись к твоей теплой коже и забывая обо всем.
Ветер стонал снаружи, и дрова трещали в костре. Это был последний момент счастья, который я знал. Потом послышались шаги. Ты устремила взгляд на дверь.
— Кто это?
— Хала, оденься, кто-то идет, — сказал я.
Ты быстро схватила свою одежду, пока я пошел к двери. Крупный мужчина с всклокоченной бородой стоял между деревьями в двадцати шагах от шалаша.
— Кто ты? Где моя кузина Халдиза?
— Халдиза в безопасности, — ответил я. — Она здесь, со мной.
Потом ты появилась около двери, взволнованная и перепуганная.
— Асбьёрн! — воскликнула ты. — Что ты здесь делаешь?
— Посмотри на себя, шлюха. Как ты посмела опозорить так свою семью?
Он вышел вперед, и я увидел, что он держит меч. Я схватил тебя и оттащил в сторону, но ты вырвалась.
— Асбьёрн, брось оружие, ты дурак, — сказала ты. — Видар, не обращай на него внимания. Я пойду с ним и объясню всем, что я собираюсь стать твоей женой, и им придется просто принять это. Не волнуйся. Завтра я вернусь.
Асбьёрн выглядел рассвирепевшим и стоял, воткнув свой меч в землю.
— Ты принесла позор на Церковный остров, Хала, — сказал он.
— Да, да, пойдем. Не теряй больше времени. Холодно. — Ты взяла его за руку и отвернула, улыбнувшись мне через плечо и проговорив одними губами: — Я люблю тебя.
Но я был так переполнен чувствами, что ничего не ответил тебе. Ничего. Это «ничего» мучило меня тысячу лет. Каждый день я жалел, что не сказал: «Я люблю тебя, Халдиза. Я твой навсегда. Что бы ни случилось, мы всегда будем вместе. Не бойся ни смерти, ни тишины, ни моего отца. Я найду тебя и верну себе. Это я обещаю всем своим сердцем».
Но я не сказал ничего.
Ты не вернулась на следующий день, но я решил, что тебе нужно время, чтобы обо всем переговорить со своей семьей. Я провел долгие часы в одиночестве, вырезая фигурки из дерева, чтобы чем-то занять свои руки, потому что ни мой мозг, ни мое сердце мне не принадлежали. Когда ты не появилась и на следующий день, я тихо собрался, взял топор и копье и отправился за тобой.
Когда я подошел к лагерю, две маленькие девочки играли около деревянного домика, Ислейф разговаривал с женщиной, которая, как я догадался, была твоей матерью, а Асбьёрн прибивал перекладину над входом в церковь. Одна из девочек, которая первой заметила меня, побежала в мою сторону с криком:
— Где твоя лошадь?
Я вытянул руку, останавливая ее своим жестом, чтобы она не приближалась ко мне, потому что я должен был выглядеть серьезным и достаточно устрашающим. Она остановилась и неуверенно перевела взгляд с Асбьёрна на меня и обратно.
— Иди сюда, — сказал Асбьёрн, и девочка пошла к нему. К этому времени твои дядя и мама уже пристально смотрели на меня. Ислейф сказал что-то чуть слышно, и твоя мать взяла девочку за руку и вошла внутрь дома. Асбьёрн стоял справа от меня, с угрожающим видом.
— Ты опять навестил нас, Видар, — сказал Ислейф, улыбаясь. Хотя за этой улыбкой что-то скрывалось. Страх? Да. Но также готовность к самопожертвованию.
— Я хочу видеть Халу, — сказал я.
— Она не может быть твоей, — ответил Асбьёрн. — Она принадлежит нашей семье. Возвращайся, откуда приехал, и оставь нас в покое.
Я проигнорировал Асбьёрна, потому что в вашей общине не он был главным.
— Ислейф, мы с Халой любим друг друга и хотим быть мужем и женой, — сказал я. — Отдай ее мне. Ты держишь ее против воли.
— Ты надломил ее волю, — ответил Ислейф. — Халдиза христианка, и как только ее разум вернется к ней, она возьмет в мужья моего дорогого друга Улфа. Ты должен уйти с острова, и тогда Хала откроет свои настоящие чувства.
Внутри меня взыграла злоба, и мои глаза засверкали от гнева. Мне было очень хорошо знакомо это чувство, когда кровь ударяет в голову перед битвой, когда образы и звуки становятся ярче и резче.
— Хала моя, — сказал я. — А я принадлежу ей. Пусть она выйдет и все объяснит.
— Нет, она со своей семьей. Она больше не увидится с тобой. Возвращайся к… к себе домой. Тебе больше нечего делать на Церковном острове.
— Это Остров Одина, — я сделал шаг вперед, а Ислейф отошел назад. Мои руки сжимали рукоятку топора. Я точно знал это чувство, которое испытал бы, когда поднял бы топор, и снес бы голову Ислейфа. Я точно знал, какова должна быть сила размаха, какой был бы звук и какова дрожь в моих плечах от напряжения… Потом я подумал о тебе, о тех, кто находился внутри и удерживал тебя там силой. Но ты не хотела бы, чтобы я убил твоего дядю. Ты хотела бы, чтобы я нашел способ решить эту проблему разумом.
Я сделал глубокий вдох и заставил свои руки расслабиться. Затем я увидел, что Ислейф тоже вздохнул облегченно.
— Я вернусь, — сказал я, — и Хала будет моей. Но я не стану проливать твою кровь, Ислейф. Передай Хале, что ей не нужно бояться меня.
— Отдай себя Христу, Видар, — произнес он, — это единственный путь.
Я прикусил язык и пошел прочь. Краска стыда заливала мое лицо и шею. Если бы только мои братья видели меня, возвращающегося обратно ни с чем, позволяя христианину указывать мне, что делать! Но потом я осознал, что мои братья больше не служили мне примером, и я почувствовал себя свободным. Под давлением серьезных обстоятельств я изменил свой взгляд на жизнь, теперь я не мог убивать. А это значило, что я достоин твоей любви и доверия.
Никогда до этого я не уходил с поля битвы, но сейчас у меня получилось, и я был ободрен этим.
Вместе с закатом солнца я вернулся в Асгард. Длинный холл в Валяскьяльве жил своей жизнью и был наполнен огнями, музыкой и болтовней. Отовсюду слышались разговоры, песни, смех, поцелуи, брань; доносились запахи еды и питья. Это были наши золотые дни, когда в доме моего отца царили тепло и веселье, и дом этот не был таким несчастливым местом, как теперь. Войдя внутрь, я остановился и поискал глазами отца. Когда я увидел его, во мне начало расти раздражение. Я хотел поговорить с ним, пока был еще в состоянии владеть собой.
На другом конце холла мои глаза отыскали Вали. Я махнул ему рукой.
— Брат! — воскликнул он, приблизившись ко мне и крепко пожав мою руку. Его язык заплетался от выпитого пива. — Ты вернулся. Столько времени прошло с тех пор, как я не видел тебя. Пойдем, сядем, выпьем.
— Вали, мне нужно поговорить с Одином.
Он посмотрел на меня изумленно.
— Прямо сейчас? Звучит очень серьезно.
— Это и есть серьезно. Где он?
— Нездоров.
— Пьян?
— Мы все пьяны. — Он жестом обвел комнату. — Возможно, если бы ты выпил с нами, то не был бы так серьезен?
Он косо смотрел на меня и улыбался. Я улыбнулся в ответ.
— Это слишком серьезное дело, чтобы ждать, когда он протрезвеет. Ну ладно, поговорю с ним утром, — сказал я.
Вали подтянул меня к себе. Небольшая группа людей окружила двух воинов из Мидгарда, которые показывали битву. Я наблюдал за их борьбой, за тем, как их копья сверкали в свете факелов. Один побежал за другим и проткнул его копьем, а потом раздались веселые возгласы, когда жертва упала на пол с грохотом и стоном. Победитель потянулся к чаше с пивом, пока его мертвого противника вытаскивали, размазывая по полу пятно крови.
Вали повернулся ко мне:
— Итак, брат, что это за серьезное дело у тебя? Что-то не так с христианами с острова?
— И да, и нет. Они не все христиане. Особенно одна женщина… — Я понятия не имел, как объяснить своему брату то, что я чувствовал. Я понимал, что каждая моя попытка будет восприниматься им так, будто я говорю на иностранном языке.
Вали ухмыльнулся, догадываясь.
— Красивая она?
— Я бы хотел взять ее в жены.
— Женщину из Мидгарда?
— Я люблю ее. — Я не мог смотреть в его глаза, боясь увидеть в них насмешку.
— Он не позволит тебе, — произнес Вали равнодушно, опустошая чашу.
— Ему придется разрешить, — сказал я.
— Почему бы тебе не найти кого-то еще? — предложил Вали, обводя помещение рукой. Он выбрал темноволосую женщину, стоявшую около вертела. — Как насчет нее?
— Никак. Никак, потому что Хала незаменима; она всегда будет для меня единственной.
— Удачи, — холодно, с усмешкой сказал Вали.
— Если он не позволит мне привезти ее сюда, тогда я уйду и останусь с ней там, — объявил я, ударив кулаком по столу. — Я не заключенный.
— Конечно, нет, — сказал Вали, глядя на меня косыми глазами.
Я поднялся.
— Брат, остальные разговоры я оставлю для Одина. У меня нет настроения ничего праздновать, поэтому сейчас я пойду спать.
Вали кивнул, отвернувшись. Там уже затевалась другая битва.
— Ложись спать со своей проблемой, Видар, и, может быть, утром тебе удастся ее решить.
Моя комната выходила окнами на северо-запад. Я зажег камин и лег около него; я смотрел на пламя долгие часы, снова и снова возвращаясь мыслями к своей проблеме. Я так сильно скучал по тебе. Я и не подозревал, что чье-то отсутствие может вызывать во мне такую боль. Я во что бы то ни стало должен был быть с тобой, я должен был получить благословение отца, чтобы привезти тебя с собой в Асгард. Ислейф не смог бы контролировать тебя здесь, в доме у моего отца. Я закрыл глаза и представил, что ты находишься рядом со мной. Только так я смог заснуть.
Я проснулся от разбудивших меня звуков. Что это? Было еще темно, но пение птиц говорило о наступлении нового дня. Затем звуки повторились.
Собаки.
Дикие псы, спущенные с цепи. Собаки отца, его верные стражники; размером мне по плечо, они слушались только отца. Их лай возвещал о том, что кто-то чужой приближается. Я побежал к двери, но она оказалась запертой с той стороны. Повернувшись к ставням и открыв их, я всматривался в туман.
Потом я увидел отца, скакавшего на лошади. Его поднятые плечи были укутаны в мех, и поблескивало лезвие топора, прикрепленного к седлу. Вали, мой вероломный братец, мчался за ним.
— Один! — закричал я, тщетно надеясь, что он не возьмет с собой собак. Они неслись к мосту. В Мидгард. К Хале. С первым лучом солнца Бифрост будет закрыт, а дверь не поддавалась, как бы я ни пытался ее открыть.
— Это не любовь, Видар, — крикнул Один, и ветер унес его слова. — Это всего лишь судьба.
Как могу я описать тебе ту агонию и ужас, которые принес мне тот день? К тому времени, когда мне удалось выбраться из комнаты — дубовый стол, на котором лежал валун, припирал дверь с другой стороны — был уже полдень. Мост был закрыт.
Я оседлал Арвака и стал ждать, когда сверкающие башни накроет первая тень сумерек. Мысли разрывали мою голову. Где-то в глубине души у меня еще теплилась надежда, хотя я знал, что ты уже мертва. Солнце садилось за моей спиной. Появился Хеймдалл, посмеиваясь надо мной и зная обо всем. По моему виду и так было все понятно. Мост был открыт, и я помчался в Мидгард.
Весь мир развалился на части.
Повсюду ощущался запах дыма и крови. Ледяная тишина висела в воздухе. Только дикий ветер завывал между деревьями. Сердце у меня в груди превратилось в замороженный камень.
— Один? — позвал я, — Вали? — Я направил Арвака в лес, в сторону лагеря. За моей спиной послышалось ржание лошадей и душераздирающий лай псов. Кто-то засмеялся, и моя семья скрылась за мостом.
Я был охвачен паникой. Арвак выскочил из леса, я увидел лагерь.
Вряд ли здесь осталась хоть одна живая душа. Дома были разорены. Церковь медленно догорала. Я подошел ближе. На дереве висел Ислейф, проткнутый копьями. Заглянув внутрь, я быстро отвернулся, попытавшись забыть навсегда, что я там увидел. Женщины и дети были повешены и обуглены и были похожи на страшных кукол. Среди них я не увидел светловолосой головы. Тебя там не было. Я почувствовал, как мои легкие наполнились воздухом. Возможно, тебе удалось сбежать.
Я направился в сторону фьорда и снова зашел в лес. Около воды я нашел останки людей. Пытались ли они сопротивляться или просто стояли, как загнанные олени, когда собаки рвали их на куски? Вздох непроизвольно вырвался из моей груди. Асбьёрн был приколот к дереву. Я подошел ближе. Его бледные глаза смотрели на меня, но в них не было осмысленного выражения. Он был еще жив, но я понял, что он уже не придет в сознание. Я достал копье и точным ударом в сердце прикончил его страдания. Он резко дернулся, на секунду придя в себя, но тут же упал назад замертво.
Я все еще не мог найти тебя.
Я набрал в грудь воздуха и позвал:
— Хала! Хала!
Может быть, мой отец и брат забрали тебя с собой в Асгард. Хотя я знал, как в Валяскьяльве обращались с пленниками, я все же обрадовался этой мысли. Если бы ты была жива, я мог бы помогать тебе, мог бы разговаривать с тобой, обнимать тебя. Если бы и ты стала мертвой, ты была бы навсегда отделена от меня.
Я собрал все свое мужество и направился в лес искать тебя. До последнего момента я надеялся, что ты выжила; убеждал себя, что это не ты, когда в лунном свете у подножия горы увидел твои светлые волосы.
Но это была ты. Я подбежал и упал на колени. Один сотворил это. Я знал, что это была его работа. Должно быть, ты убегала от него, а он зарубил тебя топором, нанеся удар в спину. Кровь запачкала твои волосы, но собаки не нашли тебя. Я перевернул тебя, прижал к себе и плакал как ребенок. Ночью были заморозки, иней, покрыл верхушки деревьев. Ты была холодной, твоя голова болталась, а кожа была не молочного цвета, а синего. Моя одежда была в грязи и в крови, и я дрожал от холода и от шока. Мне не было утешения. Я положил тебя на землю и сидел рядом. У меня словно помутился рассудок.
Что-то мелькнуло впереди. Я поднялся, подошел ближе и увидел меч, выброшенный морем на берег, в пяти шагах от того места, где ты лежала. Я схватил его и почувствовал знакомое ощущение в руке. Теперь только одна мысль вертелась у меня в голове: воткнуть лезвие в сердце моего отца.
В Валяскьяльве я оставил Арвака рядом со стойлом. Соленый ветер высушил мое горло и последние слезы на моих щеках. Когда я ворвался в дом, сердце стучало у меня в ушах. Темные тучи нависли над морем, закрыв звезды. Моим намерением было убить отца, отравить и разрушить наш мир. Он знал, что я иду, поэтому, когда я приближался к дому, начал грохотать гром и молнии разрезали небеса.
Факелы все еще горели, чаши с медом стояли на столах, но в доме было тихо, как на кладбище.
Двадцать слуг отца стояли перед его дверью.
— Отойдите в сторону! — крикнул я, достав меч и заметив пятно твоей крови на моем запястье.
Они молча смотрели на меня.
— Отойдите в сторону, наконец, или я снесу вам головы!
Один из них, уже седой мужчина, вышел вперед.
— Ты не войдешь в покои своего отца, — сказал он.
— Отойди, старик.
Он покачал головой. Внутри у меня бушевал ураган боли, гнева и несправедливости, и я проткнул его мечом. Когда я откинул его тело в сторону, другой встал на его место.
— Ты не войдешь в покои своего отца.
Один за другим они выходили вперед, и я убивал их, даже не задумываясь, пока их не осталось всего пятеро. Тогда дверь тихо отворилась. Мое сердце подскочило, но он не появился. Дорогу мне преградили еще десять слуг.
Наконец, до меня стал доходить смысл всего происходящего. Эти добровольцы падали в бассейн из крови, и я понял: Один хотел, чтобы я убил их. Он хотел, чтобы я снова стал убийцей, его сыном, неспособным любить. Я посмотрел вокруг себя. Кровь была у меня на языке, на коже. Моя обувь была пропитана ею.
Я пытался стать кем-то другим, но с легкой подачи отца снова вернулся к себе прежнему.
Я больше не мог дышать этим воздухом.
Тихо повернувшись, я выбежал и покинул дом своего отца.
Виктория, на этом месте твои воспоминания прекращаются. Из-за моего отца ты попала в тот мрачный мир, где нет ни мыслей, ни воспоминаний, ни боли, ни любви. А я был обречен жить и дышать.
Над Валяскьяльвом продолжал грохотать гром и хлестать дождь. Я оставил Арвака в теплой конюшне, и направился в сторону леса. Ты должна понять, что я был вне себя от горя, у меня помутился рассудок. Лишь звук моих шагов помогал мне сосредоточиться. Инстинктивно я направлялся на запад, туда, где вершилась судьба, к мировому древу. Уже глубокой ночью дождь прекратился, и тучи рассеялись, обнажив холодные звезды. Мое дыхание сделалось прерывистым, все тело болело. В километрах от дома уродливые руки дерева манили к себе. Я пошел вокруг него, обходя корни.
Мои мысли тоже бродили по кругу. Я думал обо всех женщинах, которых сделал за эти годы вдовами, и не понимал, как я мог жить такой жизнью. Я решил, что стану таким человеком, какого ты увидела во мне. Я буду любить. Я поклялся, что никогда снова не возьму в руки меч.
Час за часом я все ходил и ходил вокруг дерева, пока голова не пошла кругом. Мне слышался лай собак, и казалось, что какие-то гротескные лица смеялись надо мной. Ветер, раскачивавший ветви дерева, казалось, тоже насмехался надо мной.
— Что ты сказал? — крикнул я, задрав голову кверху.
Снова послышался шепот, еще отчетливее. «Ты игрушка судьбы».
Я остановился. «Так это и было? Я отрекся от своей судьбы и от своей крови. Сейчас я безоружный иду в будущее». Подняв меч над головой, я вонзил его, что было силы, в корни дерева. Но мировому древу и его обитательницам норнам не было дела до моего решения.
Пойдешь ли ты той дорогой или другой, но твои дорожки всегда приведут тебя туда, куда укажет судьба. Я остановился, ощущая ломоту в суставах и душевное опустошение. Мой взгляд устремился вдаль залива, туда, где находился Ётунхейм. Где-то там жила моя мать, и ее кровь также текла во мне. Мне было известно о ней совсем немного. Она была выслана на отдаленную землю, когда я был еще ребенком, и я почти ничего не помнил о ней. Я искал некую родственную душу, хоть какое-то утешение; мне необходимо было убежать от боли и мне требовалось движение. Я боялся, что если остановлюсь, то умру от этой боли, поэтому я устремился дальше — через поля и леса, через залив — в ночь.
Наконец, небо прояснилось. Мне оставалось совсем немного, и вскоре я увижу Грид и ее дом, теплый и уютный, как гнездо курицы-наседки. Я был так измучен и так устал, что лег на землю на несколько минут.
— Ты должен идти, — сказал я, упираясь лицом в мокрую траву, а потом встал на ноги и направился дальше… к ее двери.
От удивления она вскинула брови.
— Заходи, мальчик мой, — сказала она, — сейчас согреешься и обсохнешь.
Я поспешил зайти в дом. Она помогла мне снять мокрую одежду, укрыла теплым одеялом и налила чашку горячего супа. Когда я устроился возле огня, она сказала.
— Ты ведь мой сын, Видар, не так ли?
— Да, хотя я удивлен, что ты узнала меня.
— Мать всегда узнаёт своих детей, — сказала она. — Я так рада, что ты пришел сюда, но я достаточно пожила на этом свете и знаю, что есть причина, по которой ты здесь. Тебе что-то нужно от меня?
— Я хочу…
Мой голос застыл. Язык превратился в лед от пережитого горя.
Она опустилась на колени и своей теплой рукой обняла меня.
— Видар, твои глаза полны горя.
— Да, — ответили. От нее шло тепло, и голос был таким мягким. Я наклонил голову и попытался проглотить ком, стоявший в горле.
— Ах, не плачь, мой мальчик, — произнесла она, перебирая мои волосы.
Но я не мог не плакать. Мое тело словно дало трещину, и только Грид могла соединить его. Она позволила мне выплакаться, а потом я рассказал ей свою историю. Она строго осудила отца и произнесла:
— Мой мальчик, — и я понял, что не зря пришел к ней. Она — мой верный помощник.
Через три дня шок и горе немного ослабли. Вечером, когда я сидел около огня и ел мясо ягненка, приготовленное матерью, я сказал ей:
— Возможно, я был дураком, когда полюбил смертную женщину.
Грид села рядом со мной и посмотрела мне в глаза.
— Видар, — произнесла она. — Ты не потерял ее из-за ее смерти. Это только в глазах Одина она мертва. Мы все смертные. Конечно, смертные, живущие в Мидгарде, более уязвимы, но сколько Ваниров ты убил? Мы все умрем, когда придет конец света. Возможно, мы будем желать этого. А сейчас не позволяй своему отцу управлять твоей жизнью. Ты непобедим.
Ее слова запали мне в душу, и я почувствовал небольшое облегчение.
— А что ты думаешь о конце света, Грид? Ты думаешь, он действительно когда-нибудь случится?
— Я считаю, что нашему времени когда-то придет конец. Когда жители Мидгарда перестанут рассказывать истории о нас, мы превратимся в печальные тени и исчезнем.
— А существует что-то за этой жизнью, Грид?
— Не знаю. Никто оттуда не возвращался, чтобы рассказать.
— Для смертных? Я говорю о смертных из Мидгарда? Где сейчас Хала?
— Она сейчас глуха и слепа в любом мире, она находится в долгом и глубоком сне. Ее тень хранится у хозяйки царства мертвых. — Она похлопала меня по колену. — Но она не страдает, Видар.
Грид встала и принялась мыть посуду. Ее слова резко и отчетливо звучали у меня в голове. «Ее тень хранится у хозяйки царства мертвых».
— Видар? — сказала Грид, — ты очень побледнел. Я не хотела пугать тебя.
Я покачал головой.
— Мне не страшно, Грид. Просто я взволнован.
— Почему?
— Завтра или послезавтра сразу от тебя я отправлюсь в Нифльхейм. Я собираюсь просить Хель, чтобы она вернула Халу назад.
Грид не стала вести себя, как обычные матери, причитать и отговаривать меня. Вместо этого она спросила, уверен ли я, что мне надо идти, а потом предложила практическую помощь. Она сшила мне шерстяную тунику с покрытием из промасленной кожи; положила полную сумку соленого мяса и подсушенного черного хлеба; приготовила для меня меховую шапку и утеплила мои ботинки. Потом она рассказала о препятствиях, которые могут поджидать меня в пути.
— Несколько недель тебе предстоит идти по бескрайним равнинам, — сказала она. — Поэтому экономно расходуй запас еды и всегда останавливайся, когда увидишь чистую воду, чтобы напиться и взять про запас, потому что горячие источники около пещеры Хель вредны. Старайся сохранять тепло тела. Как я слышала, это путешествие не из легких, поэтому оно может показаться тебе вечным. Не пропусти вход в пещеру; он совсем крошечный. Многие искали массивные и величественные ворота, но, не обнаружив их, удалялись все дальше и дальше вниз по дороге, а спустя недели умирали от голода. Будь внимателен, когда увидишь Гарма, это свирепый пес, он охраняет вход в пещеру. Не пытайся переплыть через реку Слид. В ней полно утопленников, которые пытались это сделать до тебя. Иди по мосту, но остерегайся. Те, что утонули в реке, ревностно относятся к тем, у кого продолжает биться сердце. Говорят, что Хель живет за высокой стеной, но кто знает, правда ли это?
И все это время она подбадривала меня:
— Ты храбрый и сильный, Видар. Я знаю, ты вернешься ко мне.
Она знала, так же как и я, что это путешествие было опасным и что многие пытались преодолеть этот путь, но умирали. Я признавал то, что могу погибнуть, Виктория, но мне необходим был результат: либо мы вместе умираем, либо оба остаемся жить. Вдали друг от друга нам обоим было плохо. Я хотел быть только там, где была ты.
Утром, когда я собирался уходить, я заметил, что Грид накинула свою тунику и обулась в теплые ботинки.
— Куда ты идешь? — спросил я.
— Я провожу тебя до воды, — сказала она.
— Не нужно.
— Нужно. Мне надо помочь тебе перебраться через фьорд, чтобы попасть в Нифльхейм.
— Я переплыву через него.
Она покачала головой.
— Видар, на твоем пути пролегает ледяное море, а не тот теплый залив, который соединяет Асгард и Ётунхейм.
— Тогда я останусь еще ненадолго и построю лодку.
— Она разобьется о волны. Тебе нужен небольшой корабль.
— Но я не могу построить корабль в одиночку.
— Я знаю. Вот почему я нужна тебе. — Она улыбнулась. — Доверься мне, сын мой. Ну что, ты готов? Собрал все свои вещи? Где твой меч?
— Он остался в Асгарде, — сказал я, и у меня внутри все перевернулось, когда я вспомнил, как я орудовал им в последний раз.
— Тогда тебе нужно копье. Или нож.
— У меня нет оружия, Грид. Я пойду в Нифльхейм безоружным.
Выражение боязни и грусти появилось на ее лице, но потом она сказала:
— Ну, если ты уверен…
— Уверен.
— Тогда нам пора.
Фьорд показался через шесть часов после того, как мы вышли из дома Грид. Всю дорогу пока шли, мы легко и беззаботно болтали. Сейчас у нас было время, чтобы узнать друг друга получше. Я часто ловил на себе взгляды Грид, как будто она хотела запомнить мое лицо и голос. Наверное, у нее были мысли, что я могу не вернуться, да и сам я, возможно, думал об этом.
Солнце было уже высоко в небе, когда я услышал шум моря.
— Мне нужно кое-что объяснить тебе, Видар, — сказала Грид. — Несколько лет назад, когда я еще жила с твоим отцом, я была очень разгневана на него. Я ездила в Мидгард, собираясь поднять армию против него. Первых воинов, которых я нашла, было около двух дюжин, и я поклялась, что стану покровительствовать им. Когда моя попытка оказалась неудачной, я подумала, что лучше всего будет забыть обо всем, пока первый из них не появился около моей двери здесь, в Ётунхейме. Он был убит в битве и вернулся из Вальхаллы, потому что сам поклялся стать врагом Одина. Он был моим. Следом за ним появился еще один и еще. Я отправляла их обратно, но они не уходили, спрашивая, какие у меня будут приказы. Когда все собрались у меня — некоторые из которых были убиты в боях, а некоторые умерли с возрастом или от болезни, я отправила их сюда, вниз к морю, чтобы они построили корабль.
Когда мы подошли ближе, перед нами открылся морской пейзаж, над которым толстым слоем висел туман. Волны ударялись о берег и откатывались назад. Грид поднесла к губам пальцы и громко свистнула. В ответ послышались звуки горна.
— Они болтаются по морю без цели взад и вперед. Их глаза и души пусты, и они не смогут успокоиться, пока не наступит конец света. Это моя вина, моя неосторожность. До предстоящего дня конца света я несу за них ответственность, хотя они ничего не требуют от меня, кроме приказов.
Военный корабль выплыл из густого тумана, прорезав его своим носом, на котором была нарисована голова дракона с выпущенным жалом. По обеим сторонам корабля сидели темные тени людей и гребли веслами.
— Они доставят тебя в Нифльхейм, а потом будут ждать твоего возвращения или…
Я повернулся к ней и взял за руку.
— Грид, давай сейчас не будем загадывать вперед. Если я не вернусь, ты можешь позвать их и оплакивать меня.
Она сжала мои пальцы. Внезапный порыв ветра растрепал ее черные волосы.
— Ты вернешься, Видар.
Корабль причалил к берегу, и Грид проводила меня до воды.
Бледные лица с пустыми глазами и застывшими губами все до одного были повернуты ко мне. Некоторые были совсем молодые мужчины, павшие в сражении. Некоторые были совсем старые и кряхтели каждый раз от напряжения, поворачивая весло. Коренастый бородатый рулевой сидел на корме, на шее у него висел горн. Грид направилась переговорить с ним; пока я ждал на берегу, пытаясь увернуться от зияющих пустотой глаз воинов. Потом она жестом показала, что мне следует садиться на корабль.
Грид подошла с той стороны, где я сел, и встала между гребцами.
— Они отвезут тебя в Нифльхейм. Если погода не подведет, то путешествие займет семь дней. Если станет скучно и захочется поговорить с ними, не трать зря силы, они все равно не ответят тебе. Не давай им дальнейших указаний, я уже сказала все, что им нужно знать.
Она прикоснулась губами к своей ладони и дотронулась до меня.
— До свидания, дитя мое, я буду ждать тебя.
— До свидания, Грид, — ответил я, дотрагиваясь до ее руки. Я случайно задел человека, сидевшего рядом, и он оказался холодный, как камень. — Надеюсь, что снова увижу тебя.
Весла заработали, и корабль тронулся, разрезав под собой воду.
— Я тоже на это надеюсь.
Я смотрел на ее фигуру, стоявшую на берегу, пока она не растворилась в тумане.
Меня окружали мертвецы, сидевшие рядами в полной тишине, и им не нужны были ни разговоры, ни указания. Поднялся ветер, и мы выплыли из тумана. Здесь, вдали от прибрежных вод, море гудело и стонало под нами. Солнце пропало, и темные облака стали сгущаться. Укутавшись в тунику, я старался сохранить тепло, но казалось, холодные брызги изо всех сил пытаются вырвать его у меня. Море ревело, выл ветер, и воздух вокруг был насыщен солью. Я почувствовал, как по дну корабля что-то стукнуло, как будто огромное морское существо ударило по нему своим хвостом. Никто из команды не разговаривал, не смотрел по сторонам. Они сидели не шевелясь и монотонно работали веслами. Я чувствовал себя в полнейшем одиночестве. Земля полностью исчезла из вида, и было ощущение, что мое сердце единственное во вселенной, которое бьется.
Солнце всходило и садилось, день шел за днем на этом корабле с привидениями. Ритмичное покачивание судна и ничем не нарушенная тишина экипажа действовали на мое сознание, и я, находясь в полудреме, уже не мог понять, что происходит во сне, а что наяву. Но зато я отлично помню ночные кошмары: моменты, когда кажется, что я снова и снова нахожу твое тело; или будто твои светлые волосы плавают в воде рядом с кораблем; или звук твоего голоса на ветру, и когда я поворачиваюсь, надеясь увидеть тебя, а вижу только бессмысленные глаза гребцов. Уверен, что на седьмой день пути мой взгляд был такой же пустой, но в этот день я также увидел землю, и мои мысли начали просыпаться у меня в голове. Мое путешествие по морю подходило к концу, и я надеялся, что скоро смогу снова увидеть тебя; обнять или умереть. В любом случае, я верил, что мои страдания заканчиваются.
Земля все приближалась и приближалась, а я становился все оживленнее. Тучи висели низко, и воздух был холодным, а ветер больно хлестал по гребцам, как будто подгоняя их, и вскоре двадцать четыре мертвеца причалили к берегу.
Корабль врезался в серый песок и остановился. Я оглянулся по сторонам. Все так и смотрели перед собой, и даже бородатый рулевой не посмотрел в мою сторону. Я спустился с корабля и ступил на песок.
— Вы подождете меня здесь? — спросил я, несмотря на то, что Грид сказала, что им не нужны дальнейшие указания.
Человек с бородой не ответил. Поднявшийся ветер оторвал угол паруса. Я повернулся и окинул взглядом местность вокруг. Впереди стояли черные скалы и возвышался холм. Глубоко вздохнув, я сделал первый шаг, оказавшись без оружия и совсем один на берегах Нифльхейма.
Нифльхейм находится севернее всех остальных земель, окружающих Асгард. Сразу за ним начинается ледяной пустырь, поэтому в Нифльхейме очень холодно. Поверхность земли там ровная, и на ней почти нет растительности, не считая редких сосен, отважно растущих то тут, то там, но дальше начинаются склоны, переходящие в овраги и ущелья, которые заполняет ледяная вода и льдины. Тропинки, ведущей к Хель, не существует, но если пойти в сторону, куда дует ледяной ветер, то окажешься на узкой черной дороге, которая ведет в царство мертвых.
Конечно, наиболее легкий путь, чтобы попасть туда, это умереть, как сделала ты. Виктория, ты не запомнила бы этого путешествия. Для душ умерших расстояние, направление и место не имеют значения.
Я ушел с берега, поднялся на черные скалы, а потом вышел на дорогу. Мои ноги увязали в земле, моросил слабый дождь, но я чувствовал себя полным сил и надежды. Я был воином, и я привык к трудностям, длительным походам и ограничениям в еде. Когда дождь усиливался, я только плотнее закутывался в тунику. Иногда туман становился таким густым, что я не мог различить дорогу под ногами, но это меня не останавливало, и я продолжал двигаться дальше. Мыслями я возвращался к сражениям, в которых участвовал, к лишениям, которые вынужден был терпеть. Я ел только для того, чтобы были силы идти вперед, а чистой воды было достаточно, чтобы утолить жажду. Те несколько первых недель оказались довольно легкими для бывшего воина вроде меня.
Дорога продолжалась, условия становились тяжелее, и я напоминал себе, что люблю, и эта мысль подталкивала меня вперед. Иногда камни забивались в ботинки, и я натирал ноги.
К концу каждого дня я не чувствовал ног от усталости, а просыпаясь утром, не мог встать, потому что все ноги были изранены. Иногда, когда туман рассеивался, я видел перед собой узкую тропинку, которой не было конца и которая вела к горизонту, мое сердце становилось таким же тяжелым, как и мой путь. Я стал более тщательно распределять еду, опасаясь, что мое путешествие окажется более долгим, чем я предполагал. Спустя две недели моя одежда уже болталась на мне, но я был влюблен, а великая любовь стоит любых страданий.
Потом пошел снег.
Я превратился в животное, худое, мокрое, грязное животное, концентрирующее всю свою энергию на примитивных попытках выжить. Мои колени горели, спина болела, и я не чувствовал ног. Тропинка начала вилять, то уводя вглубь, то пролегая узкой полоской вдоль черных отвесных скал. Только изворотливое животное, сцепив челюсти, могло пробраться по ней, не сорвавшись вниз.
В конце концов, ко всем моим несчастьям, я выронил остатки еды в озеро, когда нагнулся, чтобы попить воды. Свирепый ветер сорвал с моей головы меховую шапку и унес ее на много километров вдаль. Но я уже ничего не чувствовал к этому времени и не видел дороги перед собой. Если даже мои ноги передвигались, я не помню этого.
Но я любил, Виктория, и по сравнению с этим чувством все остальное не имело значения. Я настойчиво продвигался вперед, пока не нашел ту маленькую пещеру в скале, до того маленькую, что я чуть было не пропустил ее.
Я добрался.
Вокруг меня все было устлано снегом, а я стоял и смотрел на вход, ведущий в царство мертвых.
Я зашел внутрь. На пыльной земле лежали кости и три треснувших черепа. Остановившись, я прислушался. Ничего, кроме падающих и ударяющихся капель растаявшего снега снаружи. Пещера сужалась, и в ее глубине становилось все темнее. Но я несколько месяцев шел сквозь дождь и снег, и первым делом мне необходимо было согреться и обсохнуть. Здесь не было дров, чтобы развести костер, поэтому я снял одежду и развесил ее на скалистых стенах. Рядом с одним из черепов я нашел оборванный кусок старой туники и, постелив ее на землю, свернулся калачиком и заснул.
Я не знаю, сколько проспал. Когда проснулся, то сел и прислушался. Из глубины пещеры доносились звуки какой-то возни. Я посмотрел на кости, разбросанные вокруг меня, другими глазами. Люди пытались пройти мимо верного стражника Хель Гарма, злого пса, охранявшего вход в пещеру. Я был безоружен, слаб и голоден. Какой у меня был шанс?
Придав голосу храбрости, я крикнул:
— Кто там?
Грубый рык грохотом прокатился по пещере. Я встал на ноги, с ужасом осознавая свою уязвимость; только материя туники отделяла меня от зубов этого животного.
Я подумал, что было бы неплохо надеть еще одежду, имеющуюся у меня, но я боялся повернуться спиной к темному тоннелю даже на миг. Оттуда продолжал доноситься шум. Огромная фигура промелькнула в темноте, блеснув бешеными глазами, и я не успел опомниться, как уже сам приготовился к борьбе с Гармом. На меня неслись сверкающие глаза, щелкающие зубы. Встретившись со мной взглядом, он рьяно пустился вперед. К слову сказать, он вовсе не был свирепым псом. Как я мог разглядеть, это была старая, старая собака с больным взглядом и седой мордой. Я сделал шаг назад, когда он приблизился. Огромная псина легла, положив голову на лапы, и посмотрела на меня печальными глазами.
— Гарм? — сказал я.
Он тяжело стукнул хвостом по грязной земле. Я присел и потрепал его за уши. От удовольствия он прикрыл глаза.
— Разве ты не свирепый пес? — спросил я.
Откуда-то изнутри пса послышалось рычание, и я резко отдернул руку, но он все еще продолжал лежать, не делая попыток схватить меня зубами.
— Можно я пройду, чтобы встретиться с Хель? — спросил я. — Ты разрешишь мне войти внутрь?
Хвост снова стукнулся о землю. Я положил руку ему на шею, а он стал рыться носом около моего кармана.
— Извини, старина, у меня нет для тебя никакой еды. Ты голодный? Тебе здесь должно хватать еды.
Он поднял голову и стал обнюхивать мою одежду. Странно, Гарм съедал всех, приходивших сюда до меня, так почему же он до сих пор не притронулся ко мне?
— Я не понимаю, — произнес я, — но я должен пройти.
Он поджал ноги и лег, закрыв глаза, потом задремал и начал сопеть, а я вышел наружу, наполнил бутылку для воды талым снегом и вернулся обратно в пещеру, направившись в тоннель.
Отойдя на полкилометра, я оказался в полной темноте, так как свет, сочившийся снаружи, сюда не доходил. Впервые за долгие месяцы я был рад тому, что во мне течет кровь Асиров, потому что мы имеем способность видеть даже в полнейшей темноте. Тоннель стал постепенно сужаться, так что мне пришлось сначала наклонить голову, затем идти с согнутой спиной, потом встать на четвереньки и продолжать двигаться таким образом, а потом и вовсе передвигаться ползком на животе. Скалистые стены царапали мне спину и плечи, а в некоторых местах мне приходилось поворачивать голову набок, чтобы пробираться через совсем узкие отверстия. Так я полз долго, а затем услышал шум бушующей реки. Это Слид. По тоннелю потянуло сквозняком. Значит, я находился совсем недалеко от открытого пространства.
Пробравшись ползком еще немного вперед, я уже снова мог идти на ногах, так как тоннель начал расширяться.
Дальше передо мной открывался резкий обрыв, и я с осторожностью посмотрел вниз.
Перед моим взором предстала огромная пещера, уходившая вниз на сотни шагов. Через нее бежала бурная река шириной не менее чем в полкилометра, и вода в ней была светло-зеленого оттенка. Река терялась в дымке в обоих направлениях, но на востоке мне удалось разглядеть очертания моста. Как раз подо мной находился узкий выступ, не больше пятнадцати сантиметров в ширину. Он упирался в дно пещеры. Я стал спускаться вниз.
Берега реки, неистово бушующей ледяной водой, были покрыты бледно-зеленой травой и усыпаны костями, копьями, шлемами, черепами, горшками и серебряными украшениями. Я стоял несколько минут, изумленно озираясь по сторонам, и в какой-то момент мне показалось, что в воде мелькнули чьи-то спутавшиеся волосы и останки человеческого тела. Очередной поток воды, ударившись о камень, с брызгами разлетелся в разные стороны, и я увидел самого человека, которого несло течением к берегу. Я отпрыгнул в сторону, а его выбросило волной на то место, где я стоял, но тут же следующий поток подхватил и потащил его дальше. Я едва успел разглядеть его распухшее лицо и синюшные губы. Он утонул в реке, как и все остальные, пытавшиеся преодолеть водную стихию вплавь.
Держась на безопасном расстоянии от берега, я устремился к мосту. Время от времени на меня налетал резкий ветер, и я ложился на землю, дожидаясь, когда утихнет очередной порыв. Два раза за время этого пути вдоль реки невидимая рука пыталась затащить меня в воду, но я продолжал идти, не забывая ни на мгновение о своей цели.
Я шел три часа вдоль реки, потом по высокому тоннелю и наконец понял, что приближаюсь к жилищу Хель. Зажженные факелы висели на скобах, и здесь было значительно теплее. Тоннель резко поворачивал на восток, и я, зайдя за угол, предстал перед воротами. Они были около тридцати метров высотой и построены из костей и черепов, которые уже пожелтели от давности. На потрескавшейся тарелке, закрепленной между костей и черепов, виднелась надпись: «Вход к умершим». Это был конец тоннеля; больше не видно ни других проходов, ни извилистых тропинок, которые можно было исследовать. Я приблизился к воротам и попытался их открыть. Они не поддались. Я стал стучать и кричать. Никто не вышел. Долго пробовал я открыть ворота. Я дошел до своей цели, но казалось, все мои усилия ничего не стоили. Неужели мое путешествие было бессмысленным? Неужели я не получу вознаграждения за свои мучения?
Я ударил ногой по воротам и дал волю слезам, скопившимся у меня в горле. Каким же неосторожным я был, что посмел потерять тебя. Какой же пустой казалась вечность. Лучше бы я утонул в реке или отдался на растерзание Гарму. Я был так изнурен, что рухнул на месте и провалился в глубокий сон.
Свет от факела разбудил меня. Я открыл глаза и увидел пожилую полную женщину, которая улыбалась, глядя на меня сверху вниз.
— Входи, Видар, — сказала она.
Я сел и оглянулся. Ворота были открыты, и женщина держала в руках теплое одеяло.
— Меня зовут Хель, — сказала она. — Твое путешествие закончилось.
По ту сторону ворот были бескрайние поля с умершими, на полях я увидел пасущихся овец и коров, бродивших в темноте. Она повела меня в свой дом. Он был совсем маленький и стоял на вершине скалы. Я почувствовал невероятное облегчение, потому что Хель встретила меня радушно. Я молча сидел, пока она разводила костер и приказывала своей служанке приготовить для меня еду. Потом Хель укутала мое промерзшее и больное тело теплыми шкурами и одеялами. Все это время она восхищалась мной, говоря, какой я храбрый и красивый парень, и один раз даже прижала меня к своей огромной груди, чтобы уверить меня, что я нахожусь в тепле и безопасности и мне не нужно ни о чем волноваться.
Девушка принесла мне тарелку с куском жареного кролика. Хель села около меня, скрестив ноги. Когда она усаживалась, ее юбка задралась так высоко, что я увидел ее лодыжки, они были сморщенные и все покрыты трупными пятнами. Я вспомнил рассказы о ней. Говорили, что она была наполовину живая, наполовину мертвая. Меня охватила дрожь.
— Еще не согрелся, Видар? — спросила она. — Хочешь, я прикажу Ганглёт укрыть тебя еще одним одеялом?
— Нет, сейчас мне хорошо, — ответил я, набрасываясь на еду, — у меня нет слов, чтобы отблагодарить тебя за все. Ты совсем не такая, как я ожидал.
— О, все эти истории! Обо мне рассказывают, что я разрываю людей на куски!
Я попытался засмеяться. Эта мягкая женщина была совсем не похожа на ту, какой ее представляли.
— Да, что-то вроде того.
— Я покажу тебе кое-что, Видар, — произнесла Хель. Она сделала глубокий вдох, и когда воздух заполнил ее, с ее телом произошла страшная перемена. Мертвенно-бледные тени появились вокруг ее глаз, губы втянулись внутрь, придав лицу выражение животного, а волосы стали извиваться, как змеи. Даже тело вытянулось, и я понял, что она запросто может переломить мужчину. Я отстранился от нее, но она выдохнула воздух и снова сделалась нормальной.
— Видишь? — спросила она. — Я могу быть устрашающим монстром, как обо мне говорят, но не со всеми.
— Как Гарм.
— Как Гарм. Я объясню. Не останавливайся, ешь, бедный мальчик, должно быть, ты изголодался. — Она похлопала меня по колену. — Гарм — это я или, по крайней мере, часть меня. Находясь там, на входе, он — это мои глаза и уши. Для нас нет ничего лучшего, как порвать человека на куски и вырвать из него жизнь. — Она засмеялась. — Сюда многие приходят. Их с каждым годом все больше. Они вооружены, как настоящие воины, и поэтому вынуждают меня давать Гарму такие приказы. Я получаю наслаждение, когда вижу их мертвыми. Но ты, ты пришел без оружия, бедный мальчик. Ты такой храбрый воин, ты отправил ко мне столько новых душ, а сам пришел без оружия. Ты не встанешь и не приставишь к моему горлу нож, ведь так?
Я покачал головой, заканчивая есть кролика. Ганглёт вошла и положила мне еще порцию.
— Я больше не воин, — сказал я. — То время осталось позади.
— А что твой отец думает об этом?
— Я не придерживаюсь мнения своего отца.
Хель улыбнулась. У нее были маленькие зубы серого цвета.
— Скажи мне, почему ты пришел сюда, Видар? Я слушаю.
Каждый раз, когда я должен был рассказывать, что у меня на сердце, я должен был снова испытывать перенесенную боль. Мне потребовалось немного времени, чтобы собраться.
— Я полюбил, — сказал я Хель. — Я полюбил женщину из Мидгарда так сильно, что мое сердце из камня превратилось в живое. Я полюбил ее так сильно, что готов был отдать все, лишь бы быть с ней. Я полюбил так сильно, что у меня дрожали руки, когда я ждал ее, боясь, что она не придет. Я полюбил ее… — У меня сорвался голос, и я замолчал, но потом собрался и продолжил: — Один узнал о моей любви к смертной и убил ее.
— О! — сказала Хель, и у нее задрожали ресницы. Огонь вспыхнул ярче, отбросив тени на стены.
— Без нее моя жизнь ничего не значит. Я не могу вернуться к своей прежней жизни. Хель, я хочу вернуть ее назад. Я шел к тебе много месяцев и вытерпел все трудности. Все это потому, что я не могу продолжать жить без нее.
Хель смотрела на меня, не отрываясь, и в ее глазах стояли слезы.
— Ты проделал весь этот путь ради нее?
— Да, ради нее.
Она встала и сделала несколько шагов. Я видел, как у нее сжались кулаки, и насторожился.
— Хель? Что я могу предложить тебе?
Она повернулась, и на ее лице было выражение монстра, которое я уже видел раньше.
— Почему она? — пронзительно крикнула она. — Что в ней такого особенного?
Потом ее черты расслабились, и она успокоилась.
— О, о, это не твоя вина.
Я не знал, что делать дальше, поэтому молчал.
Хель подняла голову и печальным взглядом посмотрела мне в глаза.
— Я любила однажды, — сказала она, — и что осталось от той любви, чтобы сейчас я потакала твоему желанию? Мой возлюбленный обещал прийти ко мне сюда в Нифльхейм после моего изгнания. — Она опустила глаза и прошептала: — Но он так и не сдержал своего обещания.
Я ждал.
— Во мне сейчас говорит преданная и брошенная женщина, которая желает тебе быть таким же несчастным, как она сама.
Эти слова развязали мой язык.
— Пожалуйста, Хель. Мне очень жаль, что он бросил тебя…
— Почему она, Видар? Что в ней такого особенного, и почему со мной так… поступили? — Ее глаза начали поблескивать, и я испугался, что она опять примет образ монстра.
— Ты здесь ни при чем, Хель, — быстро сказал я. — Просто он был не способен оценить тебя по достоинству.
— Чушь. Ты сам в это не веришь. Я старая толстая корова с ногами трупа.
— Нет, нет, ты…
— Довольно! — крикнула она, махнув правой рукой. — Не надо успокаивать меня, говоря фальшивые слова. Как звали твою женщину?
— Халдиза, — ответил я, и дыхание застыло у меня в горле. — Халдиза, дочь Кетила.
Хель сделала три шага по комнате в сторону огня, и ее тень увеличилась на стенах.
— Видар, я хочу вознаградить тебя за твое честное сердце, но также я должна наказать тебя за его лживое сердце. Я знаю, что это нечестно, но я так чувствую. Мне самой от этого больно. — Она замолчала, сжав губы и сглотнув слезы. — Халдиза вернется, — продолжила она, — но не сейчас. Однажды она появится в Мидгарде. Это случится в далеком будущем. Я хотела бы посмотреть, останешься ли ты верным ей, или время вырвет у тебя воспоминания.
— Я всегда буду верен ей, — сказал я, чувствуя тяжесть на сердце. — Пожалуйста, позволь мне забрать ее сейчас. Пусть она вернется вместе со мной.
Она покачала головой.
— Нет. Я дам тебе теплую одежду, новые ботинки и еды в дорогу, но пока ты не получишь свою возлюбленную.
— Как я узнаю, когда она возродится?
— Если твоя любовь была настоящей, тогда ваши души встретятся и соприкоснутся. Они всегда будут вместе, невзирая на расстояние и века. Когда придет время, ты узнаешь. — Она подняла палец в знак предостережения. — Она не вспомнит тебя. Ты должен завоевать ее снова, перед тем как обо всем напомнишь ей. Это также будет проверка ее любви. Если она не ответит тебе взаимностью, тогда, возможно, ты переоценил глубину ее чувств.
— Я не смогу вынести все эти годы без нее! — зарыдал я от отчаяния. — Пожалуйста, Хель.
— Радуйся, что я пошла тебе навстречу. Это намного больше, чем получают многие, приходя в это место, — сказала она. Затем ее голос сделался мягче и добрее. — Останься здесь на ночь или на две, восстанови силы, соберись с мыслями. Она вернется снова; а до этого момента твое сердце должно страдать.
Вот почти и все, что я хотел тебе рассказать, Виктория. Вернувшись из Нифльхейма, я получил совет от матери уехать из семьи и жить отдельно. И я был верен тебе тысячу лет. Наша история, моя история, заканчивается здесь. Ты просила меня рассказать о себе много раз: что ты будешь делать теперь, Виктория? Как ты сейчас поступишь со мной, зная правду? Все зависит от твоего ответа.
Тишина, сменившая голос Видара, обрушилась на меня и встала тяжелой стеной между нами. Я открыла глаза. Лес потемнел и наполнился мрачными тенями. Видар ждал. Он ждал уже тысячу лет.
Казалось, у меня пропала способность разговаривать. Бесформенные, сбивчивые мысли носились у меня в голове. Во время рассказа Видара я осознавала каждое слово, которое подтверждалось моей памятью, но в то же время эти воспоминания не принадлежали мне. Глядя на него сейчас, в его темные печальные глаза, я понимала, что он был сверхъестественным существом, абсолютно чуждым мне, но я никогда в жизни не чувствовала ни к кому такой близости. Выслушав его историю, я ощутила прилив адреналина в крови. Казалось, что все в мире, прочно занимавшее до этого свое место, перевернулось с ног на голову. Здесь я была королевой скептиков, свергнутой с престола своей собственной историей. Ирония судьбы?
Видар все еще ждал.
Я выпрямилась, и он сделал такое же движение, чтобы сидеть рядом со мной, наши руки соприкоснулись.
— Я не знаю, кто я, — произнесла я. — Или, по крайней мере, я не знаю, кто та, которую ты любишь.
— Я люблю тебя.
— Халу? Или Викторию?
— Ты — та же самая.
— Нет. Я — Виктория. — Когда я произнесла эти слова, мне показалось, что мой голос пронесся эхом где-то надо мной, и у меня перехватило дыхание.
— Это всего лишь имя. У тебя та же душа…
— Но я даже не верю в существование душ. Или я не верила…
— Ты веришь мне, правда?
— Всем сердцем.
— Мне нужно серьезно поговорить с тобой, — сказал он, сдвинув брови. — Если мой отец узнает обо всем, он убьет тебя. Ты должна уехать с острова так далеко, как только это возможно, настолько, чтобы он не стал преследовать тебя.
— И ты поедешь со мной?
Он покачал головой:
— Я не могу.
Казалось, что земля задрожала.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Потому что за мной он точно устроит погоню. Он отыщет меня на краю света. Виктория, я приехал сюда, чтобы спасти тебя, но не для того, чтобы быть с тобой. Мы не можем быть вместе.
— Нет, — сказала я, когда мой мозг справился с водопадом нахлынувших чувств. — Мы должны быть вместе. Мы ждали целую вечность. — Сейчас я чувствовала те годы, которые проходили, сменяя век за веком, как будто слои толстой замерзшей почвы тяжелым грузом сдавливали мою грудь. Я силой заставляла себя дышать.
— Мой отец…
— Видар, — остановила я его, прижав пальцы к его губам. — Скажешь об этом завтра. Будь со мной сегодня ночью.
Он опустил ресницы, и я чувствовала его дрожащее дыхание.
— Видар?
Он открыл глаза и посмотрел на меня так, что теплая дрожь охватила все мое тело. Он повернулся и прижал меня к себе, и я услышала стук его сердца и ощутила жар желания, исходивший от его кожи. Крепко обняв меня, он откинул волосы с моего лица и на какой-то момент мы застыли, глядя друг другу в глаза. Казалось, солнце успело взойти и снова сесть. Я чувствовала что-то вечное и только сейчас понимала, что все происходившее до этого было только тенью настоящей любви. Океан, в который я окунулась сейчас, был настолько глубоким и затягивающим, а дно было так далеко, что я ужаснулась. Потерять его сейчас? Вернуться к своей обыденной жизни, в свой пустой мир? Я скорее бы умерла.
Я дотронулась до его лица. Он издал глубокий звук — наполовину вдох, наполовину стон. Потом потянул меня к себе и впился в меня поцелуем. Щетина на его лице кололась, а губы были жаркие и целовали меня с откровенной страстью. Он сжал мое тело так, будто хотел разломить его на кусочки, растворившись во мне. Когда я громко вздохнула от боли, он немного ослабил свои объятия. Быстрыми поцелуями он покрывал мои щеки и уши, спускаясь вниз по шее. Я стала быстро стаскивать с нас одежду, и он присоединился ко мне, и закончили мы уже лежа на земле, когда опустились на шкуру животного, на которой он спал. Горячая кровь, страстные поцелуи и жар его кожи под моими пальцами. Он накрыл меня своим телом. Я посмотрела на темные ветки над нами и на бегущие облака. Видар согрел меня своим теплом, и я начала дрожать где-то в глубине тела.
Наши тела слились, и напряжение было так велико, что казалось, мы оба взорвемся.
Мы одновременно вскрикнули, и темный лес не ответил нам. Издалека тучи и звезды смотрели на нас, и горячая кожа Видара блестела в слабом свете. Казалось, этот момент никогда не должен кончаться. Я всхлипнула и вцепилась в него, а он, обнимая меня, потянулся за одеялом, чтобы укрыть нас. Он нежно целовал меня в плечо.
— Я люблю тебя, — сказала я, но слов было недостаточно, чтобы выразить свои чувства. Слишком избитой, банальной казалась сейчас эта фраза. То, что я испытывала, было во много раз сильнее, чем набор букв.
— И я люблю тебя, — сказал Видар. — Это навсегда.
— Останься со мной.
— Я не могу.
— Я не боюсь умереть, — сказала я, и в тот момент я действительно так чувствовала.
— Я боюсь, что ты умрешь.
— Для нас намного страшнее быть вдали друг от друга.
Он нагнул голову и прижался губами к моей шее.
— Это невозможно, — вздохнул он, и его дыхание обожгло мою кожу. — Все это невозможно, Виктория. — Он поднял голову. — Если я потеряю тебя, то для чего мне жить здесь, надеясь на счастье…
— Без тебя нет надежды на счастье, — сказала я, садясь и поворачиваясь к нему. — Теперь я знаю, что не могу вернуться и стать прежней, какой была до этого дня. — Я осознала, что кричу, и мой голос прозвучал надрывно и отчаянно. Покачав головой, я засмеялась. — Посмотри, что ты сделал со мной. Ты превратил меня в сумасшедшую.
— Виктория…
— Нет, нет, — сказала я, — не сейчас. Я не вынесу, если еще раз услышу об этом. Просто останься до завтрашнего вечера. Всего на один день, Видар. Пожалуйста. — В глубине души я надеялась, что если уговорю его остаться до завтра, то мы сможем придумать способ, чтобы быть вместе. Из девочки, не верящей ни во что, я превратилась в девочку, поверившую в чудеса.
Видар сжал губы и размышлял. Его глаза смотрели на меня с такой тоской и страстью.
— Видар, пожалуйста, — прошептала я. — Только на один день.
— Виктория, этого не может быть, — быстро ответил он. — Я должен уехать сегодня же ночью, а ты должна покинуть остров завтра.
Здравый смысл поборол эмоции.
— Но я не смогу уехать до среды, пока не придет паром, — сказала я.
— А какой сегодня день недели?
— Четверг… почти пятница.
Он сел рядом со мной и посмотрел испуганно.
— Тогда я останусь с тобой до среды, и ты будешь в безопасности со мной.
— Но ты же не знаешь точно, что он появится здесь?
Видар покачал головой:
— Нет, я надеюсь, он никогда не узнает. Тем не менее сейчас мы должны быть вместе, потому что он мог узнать о твоем присутствии, посмотрев в волшебную воду…
Только теперь холодная дрожь охватила мое сердце, и я ощутила обыкновенный человеческий страх. Я вспомнила те видения, в которых собаки преследовали меня, а потом чудовищный человек занес надо мной топор. Сейчас эти обрывочные воспоминания имели под собой основание, учитывая мое прошлое, когда я еще была Халой.
— До того момента, как ты сможешь уехать отсюда, ты будешь в безопасности, — произнес он твердым голосом и сжал кулак правой руки.
— Я верю тебе, — сказала я, дотрагиваясь до его руки.
Он посмотрел на меня, медленно разжимая пальцы.
— Я не допущу, чтобы это произошло снова, — сказал он.
Я обняла его и потащила на себя, так что мы оказались лежащими среди меховых шкур и одеял.
— Видар, представь, если бы мы могли остаться вместе.
— Я не смею.
— Пожалуйста. Представь, как бы это было чудесно. Возможно, выяснилось бы, что мы абсолютно не подходим друг другу, и ты бы спокойно вернулся домой без меня.
— Не шути с этим, Виктория.
— Ладно. А что бы ты сделал, если бы мы остались вместе? — спросила я, уткнувшись ему в грудь.
Его кожа была очень теплой, и голос вибрировал в груди.
— Я построил бы для тебя маленький дом, здесь в лесу. — Он говорил с такой грустью, что я пожалела, что спросила об этом. — Я бы не сводил с тебя глаз и покрывал тебя поцелуями, и каждую ночь мы сидели бы у костра и рассказывали разные истории, а днем гуляли по берегу или по лесу, и никто никогда не потревожил бы нас.
— Звучит так замечательно. Но мы не смогли бы жить все время на острове. Я бы скучала по маме. Представь, мы могли бы приобрести небольшую квартиру вместе. Ты бы приносил мне чай в постель по утрам. У нас была бы настоящая маленькая семья.
Его тело напряглось.
— Нет, Виктория, твоя и моя кровь не могут смешаться. Значит, от нашего союза не могло бы быть детей.
Я удивилась, как это было бы грустно.
— Ну, тогда мы завели бы собачек, избалованных щенят.
— Мы бы так сильно любили друг друга, — сказал он, запуская пальцы в мои волосы. — Силы нашей любви хватило бы, чтобы перевернуть вселенную, и наступил бы конец света… но такие вещи опасно говорить.
— Это только слова, — пробормотала я, чувствуя, что засыпаю. Но это оказалось больше, чем просто слова.
Первый луч рассвета коснулся моих ресниц, и я проснулась с ужасно неприятным ощущением в животе. Беспокойный сон, отсутствие еды, шок, кто знает? Я села, чувствуя, что меня выворачивает наружу, и побежала к деревьям, завернувшись в покрывало.
Спустя секунду Видар уже догнал меня.
— Виктория, тебе нехорошо?
— Сейчас все пройдет, — ответила я, отмахиваясь от него. — У меня слабый желудок.
— Слабый?..
— Чуть что, меня сразу тошнит. Мне нужно что-нибудь съесть, наверное. Пожалуйста, оставь меня ненадолго. Я не хочу, чтобы ты запомнил меня в таком виде.
Он тихо вернулся обратно, и меня вырвало несколько раз желчью. Но от этого мне стало легче, и я пошла к нему. Он предложил мне воды и кусок черствого черного хлеба. Я отказалась, потому что мне хотелось горячего чая и тост с мармеладом. Я легла и застонала, положив руки на болевший живот.
— Я не понимаю, Виктория. От чего ты заболела?
— Скорее всего, несколько причин, — ответила я. — Усталость, и, может быть, я слишком перенервничала. Шок может творить разные вещи с организмом. — Я улыбнулась. — По крайней мере, с моим организмом. Я уверена, ты выносливее меня. Посмотри, что ты сделал вчера ночью. — Стянув одеяло с плеча, я показала багровый синяк, который он оставил.
— Это я сделал? — изумился Видар.
— Ничего страшного, — сказала я. — Если бы я хотела, чтобы ты остановился, я бы сказала.
Он застонал:
— Я совсем забыл, что ты смертная. Ты сильна духом, но телом…
— Со мной все хорошо, правда, — сказала я, похлопав его по руке.
Я закрыла глаза, а когда открыла их через несколько минут, он продолжал смотреть на меня встревоженным взглядом.
— Видар? — я села.
— Ты такая уязвимая, — прошептал он, — я не должен был приходить к тебе, я должен был позволить тебе жить своей спокойной жизнью.
— Я бы провела свою жизнь в тоске, если бы ты не пришел, — проговорила я, обнимая его. — Жить спокойно тоже хорошо, но с тобой намного лучше. Давай решим, что делать. Я собиралась работать сегодня, но не пойду. Скажу, что заболела. Ты можешь пойти со мной в мою комнату. Я принесу что-нибудь из еды и попробую стащить из прачечной какую-нибудь одежду Гуннара.
— Ты все такая же чувствительная девочка, — сказал он, — строишь планы.
— Я всего-навсего хочу быть с тобой, — сказала я, и мои губы нашли нежную мочку его уха. — Если судьба решила, что мы должны быть вместе только до среды, значит, мы не должны терять ни секунды. Это все, о чем я прошу.
Я помолчала секунду, и тут меня осенила новая мысль.
— Видар, а возможно, чтобы ты изменил свою судьбу? Тогда твой отец не будет в силах что-либо сделать.
Видар выглядел ошеломленным.
— Каждый может заключить сделку с норнами, — сказал он, — но я не знаю, где они живут.
Он сделал паузу, и я уже открыла рот, чтобы сказать что-то, когда он продолжил.
— В настоящее время, — сказал он, — я не знаю, где они живут теперь.
— Но ты мог бы отыскать их?
— Многие бродили годами в корнях мирового древа, но я боюсь, что у нас нет столько времени.
Я встала и размяла ноги. В животе у меня снова начиналась буря. В лесу было так хорошо, но в комнате было центральное отопление и душ.
— Пойдем со мной, — сказала я, — будь осторожен, не разговаривай, если услышишь приближающиеся шаги. Тебе действительно нужно вести себя очень тихо.
— Уж не я ли учил тебя бесшумно передвигаться? — засмеялся он. — Давай посмотрим, кто из нас тише пройдет.
— Давай на спор.
Конечно, он выиграл, потому что уже через сорок секунд я наступила на ветку, которая с хрустом треснула. Когда мы шли рядом, держась за руки, и теплое солнце освещало молодые листочки, появившиеся на деревьях, я испытывала такое счастье, что мне хотелось плакать. Хотя я понимала, что могу потерять его, я бы не перенесла, если бы это случилось в тот момент. Но при утреннем свете солнца этот страх казался очень далеким.
Мои мозги напряженно работали. Должен быть выход, мы должны найти способ быть вместе. Видар был сверхъестественным существом, значит, в этом деле должна присутствовать сверхъестественная логика, и почему, собственно, она должна работать не за нас, а против нас?
На выходе из леса я вспомнила, что в этом месте натыкалась на Магнуса, и замедлила шаг.
— Сейчас мы должны быть очень осторожны, — сказала я.
— Я пойду за тобой.
Я взяла его за руку. Выйдя на просвет, я посмотрела по сторонам. Никого не было видно. Сжав его руку, я повела его к черному входу своей комнаты, достала ключ, и, толкнув дверь, мы проскочили внутрь.
— Мы в безопасности, — сказала я.
Он замешкался в проходе.
— Чувствуй себя как дома, — сказала я, — а мне нужно уладить некоторые вещи.
— Только не долго, — сказал он, неохотно выпуская мою руку, — каждый момент без тебя — целая вечность.
Я помчалась в административное здание, заскочив сначала в прачечную. Гуннар всегда оставлял одежду в сушилке на несколько дней после стирки. Я нашла рубашку и брюки от пижамы, которые, как я подумала, могли подойти Видару, и положила их в сумку. Взяв ее подмышку, я отправилась в столовую. Там было пусто, но я услышала голоса Фриды и Гарстена в комнате отдыха. Быстро открыв ящик, я схватила четыре запечатанных стакана с супом, половину батона хлеба, упаковку шоколадного печения и пачку чая. Заглянув в холодильник, потянулась за пакетом молока, когда услышала, что кто-то идет в кухню.
— Привет, — сказала я, закрывая холодильник. Это был Гордон.
— Доброе утро, Вики, — весело произнес он. — Как дела?
— Ужасно. Сильно тошнит, и с животом что-то не то.
— Похоже, ты подцепила какую-то инфекцию.
Я кивнула, пытаясь выглядеть бледной и дрожащей.
— Диарея?
Я снова кивнула, надеясь, что он не станет углубляться и расспрашивать дальше. Мне не хотелось обсуждать с Гордоном проблему своего организма.
— У меня такое было, но сейчас все нормально. Через день-два тебе полегчает.
— Спасибо. Я приду на завтрак, но работать у меня нет сил. Ты мог бы объяснить все Магнусу?
— То, что ты больна? Конечно. — Он мне подмигнул по-дружески. — Будем надеяться, что наши микробы не распространятся на других.
— Это точно, — сказала я, — а теперь мне надо вернуться к себе и лечь в кровать. — С этими словами я вышла из столовой, прижимая к себе сумку и чувствуя, как начинает колотиться сердце.
Я нашла Видара на кухне. Он только что принял душ, и сейчас полотенце было обмотано вокруг талии, а волосы спадали на плечи.
Я затаила дыхание. Он обернулся.
— Я принесла молоко, — сказала я, доставая картонный пакет как доказательство.
Он схватил меня за запястье, поставил пакет в сторону и потащил меня на кровать. Я была абсолютно беспомощна в его руках, но я и не собиралась сопротивляться, чувствуя его горячую кожу и мощь его тела. Несмотря на жадные объятия, его пальцы были нежными, и я отвечала ему взаимностью.
Потом, переодевшись в штаны Гуннара и футболку с длинными рукавами, Видар впервые в жизни пил чай из пакетиков, который ему понравился. Я приняла душ, и мы снова перебрались в кровать, где болтали часы напролет, целовались и занимались любовью.
Я проснулась днем. За шторами светило солнце, Видар еще спал. Мне приснилась моя прежняя жизнь, в которой не происходило ничего примечательного. Это был простой сон, не грустный и не страшный. Когда я посмотрела на лицо Видара, мягкое и мальчишеское, меня охватило желание поцеловать его, но первая же мысль, которая начала преследовать меня, была пугающей. О, я попала в большие, большие неприятности. Сейчас мы достаточно времени провели друг с другом, и теперь нужно было принимать какое-то решение.
Стук в дверь прервал мои мысли. Видар открыл глаза. Я выскользнула из кровати и надела сорочку. Приложив палец к губам, я побежала к двери.
— Гуннар, привет, — сказала я, закрывая собой дверь.
— Привет, Вики, я принес тебе обед. — Он протянул тарелку, прикрытую фольгой.
— Тебе не нужно было, — сказала я, забирая тарелку.
— Можно я войду?
— Тебе лучше не входить. Ты же не хочешь подхватить эту заразу?
— Ты выглядишь отлично. Возможно, нет ничего страшного.
Я выставила руку, не давая ему пройти.
— В самом деле, Гуннар. Лучше мне сейчас побыть одной.
— Прости, — сказал он.
Я почувствовала себя виноватой.
— Мы потом хорошенько поболтаем, — сказала я, — когда мне станет лучше.
— Хорошо, — он поднял руку, но потом опустил ее. — Спи хорошо.
Я закрыла дверь и вернулась в спальню. Видар вопросительно посмотрел на меня.
— Кто это был?
— Гуннар. Мой друг, — я поставила тарелку, — но он хотел бы быть больше, чем просто моим другом.
Видар нахмурился.
— Чего он хочет?
Я сняла фольгу: картошка и рыба.
— Он хороший парень, не волнуйся, — сказала я. — На тебе его одежда.
Он потянулся к тарелке и попробовал суп.
— Мне нравится, как готовят в Мидгарде.
— Это Марианна готовит. Уверяю, у меня получается не так хорошо. — Я села на кровати, скрестив ноги. — Послушай, теперь мы должны решить, как нам быть дальше.
Он печально покачал головой:
— Слишком поздно. Теперь на тебе моя отметка, и он может найти тебя.
— Тебе нужно подумать обо всем, Видар. Поразмысли логически, ты ждал тысячу лет. Ты знал, что должно произойти? Неужели ты не придумал никакого решения за это время?
— У меня было простое решение. Я думал, что найду тебя, сохраню секрет от своего отца и буду с тобой.
— Так в чем проблема? Просто сохрани секрет обо мне.
Видар отвел глаза, и его голос сделался мягким.
— Это не та тайна, которую я мог бы хранить вечно.
Конечно, ведь он будет жить после того, как я постарею и умру.
— Что ты хочешь сказать?
— В прошлый раз, когда я рассказал обо всем Вали, случилась трагедия. На этот раз я не собираюсь рассказывать никому. Могут пройти годы, и моя семья ничего не будет знать обо мне. Но если я переберусь в Мидгард, мой отец узнает, а этого он боится больше всего…
Я помолчала несколько секунд, и осознание своей неминуемой смерти молнией пронеслось у меня в голове. Казалось, у меня осталось так мало времени. Может быть, пятьдесят или шестьдесят лет? Часть из них я буду старушкой, морщинистой и больной.
— Видар, ты ждал тысячу лет, чтобы быть со мной только краткий миг?
— Любовь вечна, — ответил он, и его слова потом еще долго висели в воздухе. Постепенно я начала осознавать, что задала ему еще не все вопросы, которые хотела.
— Ты думал, мы будем вместе здесь или в Асгарде?
— Здесь. В Асгарде мой отец сразу нашел бы тебя.
— Тогда каким будет твое решение?
— Я был с тобой. Между нами произошла вспышка, которую он может почувствовать. Если он заподозрит что-то, он посмотрит в волшебную воду и узнает обо всем.
— Ты не думал об этой вспышке раньше? — мягко спросила я.
— Я не знал о ней. Первый раз, когда я приехал, я помнил лишь о том, насколько ты уязвима. Тогда я отправился к своей матери за советом, и она сказала мне остерегаться.
— А как ты узнал, что я здесь, на острове?
— Я почувствовал твое присутствие. Однажды утром.
— Ты почувствовал меня. А как это было?
— Это похоже на укол сознания. Как будто кто-то есть в комнате рядом с тобой, кого ты не можешь видеть.
— И ты боишься, что Один почувствует то же самое?
— Да.
— Сколько времени ты уже знаешь, что я вернулась сюда, в Мидгард?
— С того утра.
— Когда это было?
— Несколько недель до того, как я приехал к тебе.
Как будто яркий свет пронесся у меня в мозгу.
— А не раньше?
— Нет.
— Точно нет?
У него был озадаченный вид.
— Нет.
Я медленно закивала.
— Тогда расскажи мне об этой волшебной воде. Твой отец в Асгарде может смотреть в нее и видеть, что происходит в Мидгарде?
— Мы все можем этим пользоваться. Я много раз наблюдал за тобой таким образом. А потом я увидел, что ты возвратилась в Мидгард.
— Что я вернулась на Остров Одина, — поправила я его.
Дрожь от сознания, что такое возможно, появилась во мне.
— Ты не видишь разницы?
— Разницы?
Наклонившись вперед, я посмотрела ему в глаза.
— Видар, мне двадцать семь лет. Я провела здесь, на Острове Одина, больше месяца, и только сейчас ты почувствовал меня. Твое шестое чувство и волшебная вода… они не работают за пределами этого острова. Значит, если мы вместе покинем остров, твой отец не найдет нас.
Я видела, что он задумался.
— В Мидгарде шесть миллиардов человек, Видар. Полно мест, о которых ты даже представления не имеешь. Мы можем затеряться.
— А что, если ты ошибаешься? — сказал он. — Во мне течет его кровь. Возможно, эта связь достаточно сильна, чтобы проявиться и за пределами Острова Одина во всем Мидгарде.
— Но ведь он сможет отыскать тебя, только посмотрев в волшебную воду, правда? Если он не сделает этого…
— Тогда ему придется приехать сюда и, не найдя нас здесь, отправиться на наши поиски через континенты… — Глаза Видара засветились. — Я мог бы наполнить ядом Сьяфьорд. Чтобы вода полностью очистилась, может понадобиться несколько столетий. Достаточно времени для нас, чтобы…
— Паром приходит в среду.
— Сегодня же вечером я возвращаюсь в Асгард.
С наступлением темноты дождь усилился, похолодало. Мы пробрались обратно в лес, и я ждала под зонтом, пока Видар собирал вещи и седлал Арвака. У меня в груди все болело от страха и тревоги. Слишком много препятствий существовало для того, чтобы мы могли быть вместе.
— Пожалуйста, пожалуйста, будь осторожен, — сказала я, когда он прыгнул в седло.
— Я буду. И ты тоже.
Я кивнула.
— Я боюсь позволить тебе удалиться от меня.
— Я с радостью уезжаю сейчас, если потом мы целую жизнь можем быть вместе.
Я вздохнула.
— Видар, а ты все так же будешь любить меня, когда я стану уже морщинистой старушкой?
Он дотронулся до моего лица тыльной стороной ладони.
— Виктория, я не разлюблю тебя никогда, ни при каких обстоятельствах.
— Но ты же сам останешься молодым и сильным.
Казалось, Видар удивился:
— Тем более у меня будут силы заботиться о тебе, когда ты станешь старой и беспомощной.
— Все это так романтично звучит, — сказала я, пытаясь засмеяться и проглатывая ком, вставший в горле.
Он наклонился под зонт и поцеловал меня, а затем произнес:
— Всему свой черед, Виктория. Не думай о зиме, если сейчас весна.
Я улыбнулась:
— Я все понимаю. Возвращайся во вторник к вечеру. Я придумаю способ, как провести тебя на паром, даже если мне придется спрятать тебя в свой чемодан.
Он случайно задел меня, так что мой зонт выпал и улетел в грязь.
— Виктория, если я не вернусь, ты должна уехать без меня, — сказал он, и его дыхание обожгло мне ухо.
— Я знаю, — ответила я неохотно.
— Если я не приеду в назначенное время, значит, что-то пошло не так, и тебе угрожает опасность.
— Я знаю, — повторила я более твердо. Отойдя назад, я посмотрела на него. Капли дождя стекали по его волосам. — Но ты вернешься.
— Я люблю тебя, — сказал он.
Земля задрожала подо мной, когда я испытала страх, что могу потерять Видара.
— И я люблю тебя. Давай, чем быстрее ты уедешь, тем быстрее вернешься.
Он посмотрел на меня еще несколько секунд, а потом повернулся и сказал Арваку:
— Вперед, Арвак. Быстрее!
Арвак фыркнул и устремился вперед. Я смотрела на них, удаляющихся между деревьями, а когда они исчезли, осталась совсем одна, под дождем, с грязным зонтиком в руках и неизвестностью, ожидавшей нас впереди.
Я вернулась в свою комнату, переоделась в сухую одежду, прокручивая в голове все возможные варианты побега. Странно было представлять Видара на пароме среди незнакомых ему людей. Что потом? Когда мы прибыли бы в Норвегию, как бы я переправила его в Англию без паспорта? Я считала, что могла бы выучить норвежский и попытаться приспособиться на чужой земле, но такое положение ограничивало бы мои возможности заработать деньги нам на жизнь. Мог ли Видар найти работу? Без рекомендаций, без свидетельства о рождении, без документов об образовании и профессии? Это казалось невозможным, но я не хотела задумываться обо всем этом. Я знала, что не могла бы спланировать все это в одиночку, и я ходила по коридору взад и вперед, пока не решила попросить Гуннара о помощи. Он знал Норвегию, знал язык, порядки. Он знал, как происходят на пароме погрузо-разгрузочные работы, а также разбирался в компьютерах и мог получить необходимую информацию из Интернета. А я была почти уверена, что могу положиться на него, и он не станет задавать слишком много вопросов.
— Я думал, ты совсем разболелась, — сказал Гуннар, выглядывая в открытую дверь.
— Стряпня Марианны поставила меня на ноги, — улыбнулась я. — Здесь сыро.
— Входи, — сказал он. — Я включил отопление. Сегодня ночью будет холодно.
— По ночам всегда холодно. Мы же в самой середине этого чертового Норвежского моря, — сказала я, вешая плащ на спинку кухонного стула. — Может, выпьем по чашке чая?
— Конечно, моя леди. Располагайся, чувствуй себя удобно.
Я села на кушетку. На кофейном столике лежали книги и рисунки. Я взяла один из них и стала рассматривать его. Воин-викинг.
— Как еще у этого парня нет рогов на шлеме? — поинтересовалась я.
— А у викингов на шлемах не было рогов. — Звякнули чашки и ложки. — Ты можешь подвинуть эти книги, если они тебе мешают. Переложи их вместе с рисунками на стол.
Я взяла книги и перенесла их на книжную полку, а потом среди бумаг, которые держала в руке, я увидела фотокопию, откуда как-то раз Гуннар зачитывал мне историю о том, как однажды Один приезжал на остров. Я впилась взглядом в текст, но он был на норвежском языке.
Гуннар поставил чашку с чаем передо мной.
— Нашла что-нибудь интересное? — спросил он.
— Пожалуйста, прочитай мне еще раз то, что написано здесь, — сказала я, протягивая лист ему в руку.
— Зачем?
— Просто интересно.
Я села и подвинула к себе чашку. Сейчас я надеялась вернуть что-то из воспоминаний Халдизы. Мне ужасно хотелось знать, есть ли в записях Ислейфа хоть что-нибудь, схожее со мной нынешней.
— Там было что-то о погоде…
Гуннар сел напротив меня, и, когда он читал, все события то яркими, то темными вспышками проносились в моей памяти.
«Ближе к полудню стало очень жарко. Дети раздевались и резвились в воде. Я не помню, чтобы когда-нибудь стояла такая жара, даже в середине лета. Наверное, языки адского пламени не жгут так сильно, как солнце в тот день».
Маленькие девочки зовут друг друга, играют в какую-то игру. Меня заперли внутри, когда Асбьёрн привел меня из леса. Мне не позволяют свободно видеться с Видаром. Расстройство за расстройством. Крушение всех планов. Ужасная жара мучает меня, перед глазами пелена.
«С наступлением сумерек жара неожиданно и резко отступает, и через весь остров крадется сильнейший мороз. Деревья покрываются снегом, озеро замерзает, и земля превращается в ледышку».
Страшная жара переходит в мороз. Моя кожа холодная, хотя внутри тела до сих пор сохраняется жар. Неестественные причитания моей матери. Я смотрю по сторонам. Повсюду лед. Первый проблеск страха. Асбьёрн хлопает дверью перед моим носом. «Сиди там, шлюха». В дырку между стенами задувает ветер с моря.
«Сейчас темно, и пугающие звуки доносятся из леса. Пронизывающий ветер вынуждает всех нас сидеть у огня в доме и в страхе ожидать, что может случиться дальше».
В церкви стоит Ислейф, бледный от страха. Хакон пронзительно кричит, что надо пустить кровь какой-нибудь из коров, чтобы успокоить Одина. Асбьёрн хватает трех своих маленьких дочерей и молится, пока его глаза не делаются стеклянными. Что-то ударяется о дверь. Воют собаки, и ветер вот-вот снесет крышу. «Отправьте шлюху наружу, это то, чего они хотят!» — кричит Асбьёрн. Ислейф хватает меня за руки и выбрасывает за дверь. Наконец ветер стихает. Я тяжело дышу. Темная фигура движется на расстоянии. Я вижу блеск железа…
— Вики? Что-то не так?
Гуннар перегнулся через кофейный столик, пытаясь привлечь мое внимание.
— Все нормально, — заверила я его.
— У тебя отсутствующий вид.
— Все это очень впечатляет, правда? — сказала я, делая встревоженный вид, хотя чувствовала другое в этот момент. — Описание.
Гуннар откинулся назад в своем кресле и сделал глоток чая.
— В прошлый раз, когда я читал тебе об этом, ты не думала ничего такого.
— У меня изменилось мнение. — Неожиданно мне стало до боли понятно, что каждый находящийся здесь, на станции, — в опасности. Мы с Видаром должны были покинуть остров до того, как его отец почувствует нас. — Гуннар, мне нужна твоя помощь.
Он посмотрел на меня поверх своей чашки, и его брови поползли вверх.
— Твои слова звучат очень серьезно.
— Да. Я должна уехать с острова.
— Ах. — Печальное выражение промелькнуло в его глазах, но быстро прошло. — Не слишком ли, так поступать из-за Магнуса?
— Я согласна. Но существуют еще другие причины. Очень сложно объяснить.
— Но постарайся. Я не стал просить тебя, чтобы ты ехала со мной в Новую Зеландию, но, может, ты из-за меня расстроилась?
Я улыбнулась и покачала головой.
— Нет, ты здесь ни при чем, хотя было бы лучше, если бы ты остался.
— Ты уже разговаривала с Магнусом?
— Еще нет. Ты первый, к кому я пришла за помощью, но сразу извини, я смогу рассказать тебе только о том, о чем могу.
Он сделал маленький глоток и посмотрел в потолок:
— Позволь угадать, как много ты можешь мне рассказать?
— Столько, сколько можно рассказать о мужчине.
— И насколько это серьезно?
— Серьезней не бывает.
Гуннар посмотрел мне в глаза:
— Понятно.
— Пожалуйста, не задавай лишних вопросов.
— План такой. Если ты уезжаешь, тебе нужен человек, кто бы помог тебе запаковать вещи. Ты бы положила свое сокровище в чемодан, и мы бы вместе пронесли его на паром. Пусть твоя ноша достаточно хрупкая, я уверен, что десятичасовое путешествие он вынесет без труда. — Гуннар продолжил: — После твоего отъезда я запакую все твои вещи и буду переправлять их почтой в течение нескольких недель, так чтобы не вызвать подозрений. Скажи мне, нам нужны отверстия в чемодане, чтобы твое сокровище могло дышать?
— Нужны.
— Тогда мы просверлим их, перед тем как поместим его туда.
— Мы сможем это сделать на этой неделе? Я хочу уехать отсюда в среду.
Гуннар покачал головой.
— Прости, Вики, но не важно, насколько хорошо собрана ты будешь, ты все равно не сможешь уехать отсюда в среду.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Магнус очень беспокоится, что Марианна уедет с острова из-за лесных привидений. Поэтому он отменил наш паром на этой неделе.
По мне пробежал электрический разряд.
— Что он сделал?
— Он отменил наш паром с продовольствием, потому что он хочет быть уверен, что Марианна не сбежит от него.
— Но что же мы будем есть?
— Он хитрый. Он заказал двойной запас продуктов, как только Марианна заговорила о привидениях.
Я молча выслушала все это, пытаясь держать себя в руках. Вовсе необязательно, что Один отыщет нас уже на этой неделе. Возможно, нам удастся благополучно спастись на следующей.
Но если он уже почувствовал наше присутствие, о чем говорил Видар…
Тогда мы были здесь в ловушке, в милях от большой земли. В его власти на острове в холодном море.
В выходной, во время матча на настольному теннису, я сидела в углу комнаты отдыха, держала в руке пластиковый стакан с ромом и сверкающими глазами смотрела на Магнуса. Пару раз он кинул на меня взгляд, но продолжал болтать с Фридой и Гарстеном, обнимая Марианну за талию. Он притворялся, будто не видит меня. Этот идиот собирался все разрушить, думая не своими крошечными мозгами, а своим крошечным пенисом.
Я вылетела в первом сете, потесненная Фридой, которую в свою очередь обыграл Ёзеф. Сейчас за столом бились Ёзеф и Алекс, любовники в жизни, но отчаянные соперники за теннисным столом. С момента моей дисквалификации я успела прилично напиться. Дождь барабанил по крыше, заглушая диск U2, который поставил Гуннар. Чем больше я пила, тем больше росло мое беспокойство и раздражение.
— Матч-пойнт! — крикнул Гордон, который выступал судьей. — Давай, Алекс, ты можешь победить его.
— Мне нужно еще выпить, — сказала я в пустоту и направилась в кладовку, куда Гарстен спрятал алкоголь, тщетно стараясь, чтобы я не нашла. Я плеснула рома в стакан, когда услышала, как кто-то вошел в комнату.
— Виктория, — сказал Магнус.
Повернувшись, я почувствовала, как мои руки сжались в кулаки сами собой.
— Что? — спросила я.
— Ты глаз с меня не сводишь целый вечер. Ты настаиваешь, что не ревнуешь меня к Марианне и еще…
— Я не ревную, — закричала я и почувствовала, как комната немного поплыла влево. Приложив усилие, я выпрямилась и посоветовала сама себе, не вести себя, как пьяная дура.
— Тогда в чем дело?
— Я злюсь, когда вы потакаете своим капризам.
Магнус посмотрел на меня удивленно.
— Я пропущу это мимо ушей, Виктория, но я не могу видеть, когда ты так много пьешь…
— Почему вы отменили паром?
— Я совершил административную ошибку, слишком расширив наш бюджет, и поэтому решил ее исправить. Я начальник станции и потому сам принимаю решения.
— Вы в самом деле думаете о бюджете, Магнус? Или о том, чтобы продолжать трахаться со своей любовницей?
— Я предупреждаю тебя…
— Предупреждаете меня? Вы думаете, я боюсь вас? У меня полно других вещей, которых стоит бояться.
— Это твое последнее предупреждение. Я могу уволить тебя за неподчинение.
— Тогда вперед, увольняйте меня.
Наступила пауза, во время которой Магнус боролся с краской, заливавшей его лицо, а я подумала, почему я не вняла своему совету не вести себя, как пьяная дура.
— Виктория, мы обсудим это в понедельник утром, на рабочем месте. — Он повернулся, чтобы идти. Я почувствовала, что сейчас взорвусь.
— Пожалуйста, Магнус, — сказала я. — Пришлите паром в среду. Я должна уехать с этого острова.
Он остановился и посмотрел на меня:
— Виктория? Ты же не собираешься сбегать от сверхъестественных явлений, как это хочет сделать Марианна?
— Я хочу уехать домой, — ответила я, и мой голос задрожал.
— Ты пьяна, — произнес он нетерпеливо. — Поговорим в понедельник.
— Пожалуйста, Магнус.
Магнус вышел, не сказав больше ни слова, и я опустилась на скамейку, держа стакан с ромом. Мне хотелось знать, что сейчас делает Видар.
Громкий крик триумфа, донесшийся из комнаты отдыха, говорил о том, что за теннисным столом объявили чемпиона. В дверном проеме появилась голова Гуннара.
— Ты в порядке? — спросил он.
— Я поругалась с Магнусом, — ответила я безразличным голосом.
Подойдя ко мне, он обнял меня за плечи.
— Ты слишком увлеклась ромом.
— Да, я немного перебрала.
— Вики Скотт, не важно, какие трудности происходят сейчас в твоей жизни, и что толкает тебя вести так, ты можешь не волноваться, — о твоей тайне никто не будет знать, кроме меня.
Он провел рукой по моим волосам.
Я наклонилась к нему и произнесла заплетающимся языком:
— Это правда, ведь во мне нет ничего особенного.
Тогда почему Видар любит меня? Зачем он ждал тысячу лет, чтобы провести со мной всего лишь полвека?
— Ты совсем запуталась, не так ли, Вики?
— Я ничего не понимаю.
— Ты такая красивая, — сказал он. — Ты веселая и неординарная, и ты очень красивая.
Я отодвинулась от него.
— Не говори так, Гуннар. От этих слов мне становится совсем грустно.
Вошли Ёзеф и Алекс. Я сидела на кухонном полу, не расставаясь с ромом. Вокруг меня звучали их голоса. У меня появилось ощущение, как будто я лежу на холодной черепице и начинаю проваливаться в приятную неизвестность.
Ёзеф предстал передо мной:
— Вики, ты в порядке?
— Она просто пьяная, — сказал Гуннар откуда-то издалека.
— Мне грустно, — сказала я.
— Я должен сказать тебе кое-что. Только не думай, что я сошел с ума. — Перед моими пьяными глазами появилась картинка, на которой обычно бледное лицо Ёзефа сделалось розовым.
— Ну, говори.
— Сегодня ночью во время дежурства мне снилась ведьма.
У меня появилось неприятное ощущение.
— И?
— И перед тем, как я проснулся, она сказала мне что-то… — Он замолчал, как будто смутившись.
Я наклонилась вперед, чувствуя, как моя кожа нагревается от страха.
— Продолжай, — проговорила я.
— Она сказала мне, что… она сказала: «Передай Виктории, что я все расскажу его отцу».
Мое сердце подпрыгнуло и застучало быстрее. Я попыталась подняться, но ноги не слушались меня.
— Я понимаю, что это всего лишь сон, — сказал Ёзеф, — но у меня возникло чувство, что это — важно, и мне обязательно нужно передать это тебе. — Он пожал плечами. — Алекс считает, что это бред.
— Я рада, что ты рассказал мне, — ответила я, делая усилие над собой, поднимаясь и садясь на скамейку. — Я должна идти.
— Вики, тебе лучше лечь. — Это говорил Гуннар. В комнате было полно людей, склонивших надо мной раскрасневшиеся лица.
— Со мной все нормально, — уверила я их. — Пойду прогуляюсь, проветрю голову.
Я вырвалась из помещения в дождливый вечер и почувствовала, как холодные капли льют на меня.
— О, Видар, — прошептала я, — пожалуйста, пожалуйста, поспеши.
Вероятности того, что я засну, не было никакой, поэтому я даже не пыталась. Я могла продолжать понемногу потягивать ром все воскресенье, до самого вечера, и знала, что не упаду. Я была слишком напряжена все это время. Мог ли зарядивший дождь начать стучать усиленнее? Или это я слышала звуки животных, доносившиеся из леса? Или это вернулся Видар? Или, что самое ужасное, это был кто-то жестокий, сильный и безжалостный, со сверкающим топором в руках и пустыми глазами на бездушном лице?
В три часа утра в понедельник я лежала на своей кровати, протрезвевшая, и смотрела в безупречно ровный потолок. Время от времени я переводила взгляд на окно и смотрела в лес, не в состоянии оторваться.
Дождь прекратился, и над деревьями были видны звезды. Снаружи не было ни звука, как будто такое затишье было предвестником чего-то. Темные тени молчаливо замерли в серой мгле. Мне вспомнилось лесное существо с костлявыми пальцами и соломенными волосами, и очевидное решение пришло мне в голову. Скрипи. Ведьма была его сестрой. Накинув куртку, я выскочила из дома.
Земля была размыта, и опавшие листья, лежавшие под ногами, заставляли меня скользить, но я направилась в лес, решив уйти как можно дальше от окон комнаты Магнуса и Марианны, на такое расстояние, чтобы они точно ничего не услышали.
— Скрипи? — позвала я, и мой голос одиноким эхом прокатился в тишине.
Несколько долгих секунд ничего не происходило. Я крикнула еще раз. Но когда я услышала хруст веток вдалеке, мне сделалось жутко.
— Скрипи, это ты? — спросила я, готовая умереть от страха.
— Это я, — отозвался он, выходя из темноты и останавливаясь в десяти шагах от меня. — Привет, Виктория.
— Мне нужна твоя помощь.
Его лицо просияло улыбкой, черные глазки заблестели, и показались острые маленькие зубы.
— Я бы с радостью помог тебе.
Я вздрогнула. Не от того, что он был пугающе уродлив; просто в моей жизни происходили невозможные вещи. Такого не бывает в реальности, но со мной это происходило.
— Это касается твоей сестры. Ведьмы.
Улыбка сошла с его лица.
— Зачем ты расстраиваешь меня, упоминая о ней?
— Она сказала одному из моих товарищей, что собирается доложить Одину о том, что Видар был здесь. Один приедет сюда и убьет меня, а может, и всех остальных.
— Нет, нет! — вскрикнул Скрипи, сцепив руки.
— Она может это сделать? Она может рассказать Одину? Я думала, вы все здесь в ссылке?
— Она может воспользоваться этим, чтобы задобрить его.
— Что же это значит? — спросила я, раздражаясь из-за этой сверхъестественной логики, которая совсем не была логичной. — Как она может сообщить ему?
— Мы все его дети. Он может…
— Он может чувствовать… да, я знаю. Как укол.
— Если она достаточно сильно сконцентрируется, она может привлечь его внимание.
— Она могла это уже сделать?
— Нет, потому что я бы тоже это почувствовал.
— Тогда как мне остановить ее?
Скрипи смотрел на меня молча не меньше минуты. Его глаза округлились, а брови вздернулись кверху.
— Скрипи?
Он сел и скрестил ноги:
— Я думаю.
Я замолчала, дав ему время подумать. Холодный ветер гулял среди деревьев, и мне захотелось вернуться внутрь, в тепло. Я присела вслед за ним, и сразу же почувствовала, как ветер стал обдувать ноги под пижамой. Тогда я спустила с плеч куртку и натянула вниз.
— Знаешь, — сказал Скрипи, — я знаю ответ, но я не хочу этого говорить.
— Почему ты не хочешь сказать?
— Это тебя испугает.
— Я уже ко всему привыкла, и к страхам в том числе.
Он кивнул:
— Тогда я скажу, что есть только один способ остановить ведьму — это убить ее.
Я почувствовала волну сильной усталости, нахлынувшей на меня.
— Я должна убить ведьму?
— Это единственный способ.
Обхватив колени руками, я наклонила к ним голову:
— Как я убью ее?
— Так же, как она пытается убить тебя. Выкрасть у нее дыхание.
Я посмотрела на свои руки.
— Тебе нужно объяснить мне.
— Когда она прижимается своими губами к твоим, дыши очень медленно.
— Если бы это было так просто…
— Никто никогда не думал об этом, — сказал он. — Они паникуют и задерживают дыхание, давая ей возможность действовать беспрепятственно.
Я глубоко вздохнула и снова наклонила голову. Послышался хруст, и я ощутила его холодную руку, лежащую у меня на волосах. Я дернулась.
— Не бойся, Виктория.
— Я только хочу, чтобы Видар вернулся, — произнесла я. — Мы должны уехать отсюда.
Он сел в грязь рядом со мной и сказал грустно:
— О да, с каким бы удовольствием я тоже уехал, но я не могу покинуть остров, пока Один не скажет. Или пока не умрут мои сородичи, потому что только они виноваты в том, что я оказался здесь.
Я посочувствовала ему. Растянув куртку, я прикрыла его, и он с радостью придвинулся ко мне. Подавив в себе страх, я рассмотрела его вблизи. Возможно, он был не таким уж сверхъестественным. Просто я никогда не знала о существовании таких существ, и мне казалось, что их нет.
— Как ты научился разговаривать на моем языке? — поинтересовалась я.
— У меня был здесь друг. С тех пор прошло много лет. Он был ученый, как и ты, и научил меня языку. На котором ты тоже разговариваешь. Я пытался предостеречь его от ведьмы, пытался найти ему защиту…
— Это он, тот мужчина, который умер? — задрожала я.
— С тех пор в той комнате она выбрала себе место для охоты. Если бы ты испугалась, было бы намного сложнее. — Он встал и предложил мне руку.
Я позволила ему помочь мне подняться и стряхнула куртку.
— Мне страшно, — сказала я, — и я ничего не могу с этим поделать.
— Ведьма не так страшна, как Один, — сказал он с серьезным видом. — Напоминай себе об этом и дыши медленно. У тебя есть защита, которая поможет тебе остаться в безопасности.
Я кивнула.
— Да, — сказала я, — я буду дышать медленно.
Но сначала мне необходимо было уладить все с Магнусом.
Скромно одевшись и стараясь выглядеть раскаявшейся, я появилась перед дверью в его кабинет в восемь часов. Во что бы то ни стало мне надо было получить дежурство в эту ночь. Магнус поднял на меня взгляд, сидя за столом, и попросил Гарстена оставить нас наедине.
— Я прошу прощения, Магнус, — быстро произнесла я. — Я очень сильно сожалею, о том, что сказала и…
— Тогда зачем ты сказала это? — спросил он холодно, вставая передо мной и глядя на меня сверху вниз.
— Потому что я была пьяна, — сказала я.
— Это не оправдывает тебя. Алкоголь развязывает людям языки, но он не может заставить их сказать то, во что они не верят.
Я подняла на него глаза и сказала единственное, что пришло мне на ум:
— Магнус, вы были правы. Я ревновала вас к Марианне.
Тень улыбки появилась на его губах.
— Я понимаю.
— Попытайтесь все правильно понять. Это нелегко — видеть вас вместе. А когда я узнала, что вы отменили паром, чтобы задержать ее здесь…
Я опустила глаза.
— Мне нечем гордиться. — Мое лицо пылало от унижения и гнева, но я надеялась, что он расценит это как девичью застенчивость.
В ответ он заговорил мягким голосом:
— Виктория, разве ты не догадалась, что я бы все понял, если бы ты только рассказала мне правду?
— Но ведь до этого я говорила вам обратное.
— Сердце изменчиво. Кто знает, сколько времени мы с Марианной еще пробудем вместе? А потом, возможно, настанет время для нас с тобой.
Я подавила в себе дрожь.
— Сейчас я могу идти? — спросила я.
— Я рад, что мы все выяснили, Виктория, — ответил он, поворачиваясь к своему столу с притворно-деловым видом. — Не допускай, чтобы это случилось снова.
— Я не допущу. О, Магнус, вы не станете возражать, если мы с Ёзефом поменяемся ночными сменами?
— Когда?
— Сегодня.
— Если Ёзеф согласен.
— Он согласен. Спасибо.
Закрыв за собой дверь, я побежала по ступенькам в комнату для контрольных исследований. Гуннар был наверху вместе с Ёзефом.
— Магнус все еще бесится? — спросил Гуннар.
— Нет. Мы все выяснили, — ответила я.
Ёзеф повернулся на стуле.
— Я рад, что ты смогла с ним договориться, — произнес он.
— Ёзеф, можно я буду дежурить сегодня ночью вместо тебя? Я бы хотела поспать днем, потому что ночью мне совсем не спится.
— Я не знаю…
— Ну пожалуйста, это так важно для меня.
Ёзеф посмотрел мне в глаза, и я подумала, что он догадывается о том, что моя просьба как-то связана с тем, что я узнала о ведьме. Он пожал плечами.
— Ну, если хочешь. — Он отвернулся к экрану радара. — Она вся такая таинственная, правда, Гуннар?
— Я до сих пор пытаюсь разгадать ее, — ответил Гуннар.
— Спасибо. Я пойду спать, — сказала я.
Естественно, спать я не легла. Я делала все возможное, чтобы у меня был сонный вид, но на самом деле мне необходимо было заснуть в комнате для контрольных исследований в ту ночь, чтобы вызвать к себе ведьму. К счастью для себя, я могла написать целую книгу о лечении бессонницы. Я выпила травяной чай; отправилась на длительную прогулку по берегу; гнала от себя любую мысль, способную растревожить меня; я медленно дышала весь день. Когда пришло время приступать к работе, я приготовила себе горячее молоко с медом и выключила все приборы в комнате для контрольных исследований, которые могли издать звук, способный разбудить меня.
В полнейшей тишине и темноте я легла на кушетку и закрыла глаза.
Сон не шел. Я думала о своих врагах. Кто из них первый — ведьма или Один?
Я должна была сделать это и потому неподвижно лежала и считала в обратную сторону, начиная с десяти тысяч.
Десять тысяч, девять тысяч девятьсот девяносто девять, девять тысяч девятьсот девяносто восемь…
Что сейчас делал Видар? Сидел ли он верхом на Арваке, готовый возвратиться ко мне? Я вспоминала его серьезное лицо, его мягкий голос, вспоминала о том, как страстно он любил меня.
…девять тысяч девятьсот шестьдесят четыре, девять тысяч девятьсот шестьдесят три…
Как могла моя жизнь принять такой причудливый изгиб? Как я могла дожить до того, что сейчас по совету лесного духа готовилась вступить в физическую схватку с ведьмой из кошмарного сна? Как я могла хранить от всех коллег тайну о своей переселившейся душе? При других обстоятельствах я бы рассмеялась. Возможно, в один прекрасный день я буду хохотать. Отбросив все эти мысли, я вновь подумала о Видаре. О нашем последнем дне, проведенном вместе, о его теплой коже, о мускулистых руках.
Восемь тысяч пятьсот двенадцать, восемь тысяч пятьсот одиннадцать…
Казалось, солнечный свет озарил мой мозг, я потеряла последовательность счета, и вместо этого в голове возникли воспоминания о теплом лесе — мои или Халы, — я не знала. Образ начал растворяться, и холодная темнота ждала за ним.
Вдох.
Я спала.
Дыши медленно, дыши медленно.
Мое тело закаменело, я не могла пошевельнуться, не могла проснуться. Было слышно, как скользящим движением открылась балконная дверь. Я заставила себя дышать спокойно и усилием воли попыталась быть храброй.
— Ты? — сказала она, вползая в комнату. Хотя мои глаза были закрыты, я могла видеть ее. Жесткая ухмылка скривила ее губы.
— Я думала, я говорила тебе оставить Видара в покое. Сейчас слишком поздно. Один будет доволен, когда я расскажу ему, что застукала вас.
Она взобралась мне на грудь, ее седые волосы задевали мое лицо. Мои нервы были на пределе. На этот раз я знала, что все это по-настоящему, на этот раз я понимала, что она может убить меня.
Дыши медленнее.
Ее лицо приблизилось, губы раскрылись, и я увидела ее рот, а дальше — горло, как будто это был тоннель в могилу. Она прижалась ртом к моим губам, силой заставила их открыться и начала всасывать мой язык. Я позволила себе не дышать две секунды, а затем начала медленно вдыхать.
Мы были сцеплены между собой ртами, наши губы слиплись. Она хрюкнула, я оставалась твердой. Мое дыхание вернулось ко мне, а потом и ее стало уходить в меня. Она схватилась за свое горло, а я продолжала дышать ровно и спокойно. От ее дыхания у меня во рту была помойка, такой привкус, как будто грязь смешалась со сгнившей листвой, но я продолжала втягивать его в себя, вдох за вдохом, пока мои легкие не начали болеть. Она боролась, царапая мне лицо. Я прижимала ее к себе, вцепившись ногтями в ее грубую одежду. Ее дыхание становилось все слабее, а крики все беспомощней.
Она резко прекратила сопротивляться. Ее глаза закатились, и она упала с меня, громко стукнувшись об пол.
Я глубоко вздохнула, села, окончательно проснувшись, и начала кашлять до слез. Я снова была в комнате. Мои легкие были словно каменные. Я посмотрела на пол, куда упала ведьма, но ничего не увидела.
Нет. Я увидела маленькую кучку пыли и обрывки ткани.
Я соскользнула на пол, чтобы получше рассмотреть эту кучку. От нее воняло так же, как изо рта ведьмы: грязью и сгнившими листьями. Несколько мгновений я изумленно смотрела на нее.
— О Боже, похоже, я убила ее, — прошептала я в темноте.
Я собрала руками весь мусор и подошла к балконной двери, открыв ее ногой. Раскрыв ладони, я смотрела, как ветер уносит его на север. Затем я осознала, что покрылась испариной. От страха? Или от чего-то еще? Я посмотрела на термометр, прикрепленный к стеклу. На шкале — двадцать девять градусов.
— Что? — вырвалось у меня. От легкого постукивания по термометру ничего не изменилось. Конечно же, он испортился.
Я забежала внутрь и включила все приборы и компьютеры. Барометрическое давление резко падало. Термометры выходили из-под контроля. Направление ветра неуловимо менялось. Я опять вышла на балкон и бросила бумажный листок.
Его потянуло на юг, совсем в другом направлении от того, куда полетел мусор от ведьмы, который я пустила две минуты назад.
Потом грохот заставил меня содрогнуться. Гром вдалеке. Сейчас термометр показывал тридцать два градуса, а днем было на двадцать градусов холоднее. Я оглянулась по сторонам. В облаках сверкнула молния. Ветер начал раскачивать макушки деревьев, сгибая их то в одну, то в другую сторону.
Погода сошла с ума.