3. ``О глиняная жизнь! О умиранье века!'' -- опять метонимия, но к тому же и двойственное значение эпитета ``глиняный'' -- земной или ``глиняный'' -- хрупкий, как обожженное гончарное изделие. Субъективному представлению читателя дается право выбора.
Эпитет сам по себе бывает носителем образа, но чаще он является составной частью целого комплекса, создающего образ. Подойти к образности поэзии Мандельштама с обычными мерками тропов еще труднее, чем объяснить его ритмику, не выходя за границы силлабо-тонической системы стихосложения. Разумеется, можно сразу сказать, что Мандельштам не любит гиперболы, это для него слишком ``громкий'' образ. Она изредка появляется в последних его стихах, например в последней строфе стихотворения ``А небо будущим беременно'' в виде литоты, имеющей впрочем и оттенок иронии: {58}
Хотя бы честь млекопитающих,
Хотя бы совесть ластоногих.125
Ирония редко посещала страницы ``Камня'', совершенно миновала "Tristia" и в более горькой форме выступает в некоторых последних из известных нам стихотворений, например ``А небо будущим беременно'', ``1 января 1924'', ``Полночь в Москве''.
Можно назвать Мандельштама большим мастером сравнения:
Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза,
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь.126
Развернутое в целое четверостишие сравнение (только ли сравнение?) из ``Камня'' поражает свежестью и новизной. Но не менее оригинально и ново сравнение ив стихотворения ``К немецкой речи'':
Сбегали в гроб ступеньками -- без страха,
Как в погребок за кружкой мозельвейна.127
Эти два сравнения только одно из первых и одно из последних звеньев цепи почти одинаково неожиданных, удивляющих, восторгающих сравнений. Но вряд ли возможно видеть сравнение в стихах:
Я также беден, как природа,
И так же прост, как небеса128
или
И словно пневматическую почту
Иль студенец медузы черноморской,
Передают с квартиры на квартиру
Конвейером воздушным сквозняки,
Как майские студенты-шелапуты...129
{59}
``Седые пучины мировые''130 -- привычный символ и ``бледно-голубая эмаль'' в применении к небу бесспорно представляет собой то, что сам поэт позднее называл ``запечатанным образом''. Однако уже и в ранний период Мандельштам предпочитает костенеющей символике однократную метафору вроде,
Я хочу поужинать, и звезды
Золотые в темном кошельке!131
Если, после упорных поисков, на страницах ``Камня'' или "Tristia" и можно найти примеры всех известных нам тропов, то все же не они, а нечто другое составляет подлинное украшение поэзии Мандельштама.
Синтез тропов -- явление, характерное для поэзии XX века. На страницах Пастернака мы встречаемся и с гиперболизированными сравнениями, и с метафорами-метонимиями, и с другими тропами-гибридами. Но если образ в поэзии Пастернака почти всегда возможно объяснить синтезом двух тропов, то у Мандельштама наряду с подобными образами встречаются образы не поддающиеся истолкованию или могущие быть истолкованными как почти любой троп. Не следует видеть в этом какие-то аморфные образования, получившиеся в результате стихийного вдохновения. В поэзии Мандельштама нет случайностей, в ней все плод как вдохновения, бывшего постоянным состоянием души этого прирожденного поэта, так и упорного труда. И для каждого литературного приема можно найти теоретическое объяснение в его статьях о литературных проблемах. ``Не требуйте от поэзии сугубой вещности, конкретности, материальности, -- писал Мандельштам в статье ``Слово и культура''. -- То, что сказано о вещности, звучит несколько иначе в применении к образности... Пиши безобразные стихи, если сможешь, если сумеешь... Стихотворение живо внутренним образом ...который {60} предваряет написанное стихотворение''. И в той же статье Мандельштам употребляет термин ``синтетический поэт современности''.132 В статье ``О природе слова'' он заявляет: ``По существу нет никакой разницы между словом и образом... Словесное представление -сложный комплекс явлений, связь, ``система''... Данность продуктов нашего сознания сближает их с предметами внешнего мира и позволяет рассматривать представление как нечто объективное. Чрезвычайно быстрое очеловечение науки, включая сюда и теорию познания, наталкивает нас на другой путь. Представлении можно рассматривать ... как органы человека... В применении к слову такое понимание словесных представлений открывает широкие новые перспективы и позволяет мечтать о создании органической поэтики ..., уничтожающей каноны во имя внутреннего сближения организма...''133
Мандельштам никогда не теоретизировал без предварительных или последующих попыток применения своих теорий на практике поэтического творчества. В области создания ``органической поэтики'', ``синтетического образа'' он достиг больших успехов. Под этими новыми в поэтике, собственно говоря Мандельштамом впервые введенными терминами понимается особенно тесная взаимосвязь и особенно сильное взаимодействие между словами в тексте стихотворения:
За нас сиенские предстательствуют горы,
У сумасшедших скал колючие соборы
Повисли в воздухе, где шерсть и тишина.134
В трех строках, представляющих собой один развернутый образ, реальные существительные в сочетании с необычными для них глаголами и эпитетами становятся органической частью иносказания. {61}
Прозрачны гривы табуна ночного,
В сухой реке пустой челнок плывет.135
Здесь носителями образности являются в первую очередь существительные, которые притягивают к себе необычные эпитеты и уводят глагол, более упорствующий в своем прозаическом значении, из обыденного языка в мир поэзии.
Здесь пишет страх, здесь пишет сдвиг
Свинцовой палочкой молочной,
Здесь созревает черновик
Учеников воды проточной.136
Это четверостишие -- один из самых ярких примеров ``органической поэтики'': каждое слово, будь оно выражением понятия, обозначением действия или эпитетом, не теряя связи со своим основным значением, раскрывается для дополнительного содержания, созданного необычным словосочетанием. Однако не следует отождествлять понятие ``органическая поэтика'' с понятием ``заумь''. Синтетический образ отнюдь не всегда является носителем зауми. Наоборот, он может, как видно по последнему из приведенных выше примеров, внести разъяснение, хотя бы путем аналогии, в заумное стихотворение.
Органическая поэтика уясняется читателем медленнее, чем обычные тропы, по причинам не только качественного, но и количественного характера. В то время как обычные тропы состоят из отдельных слов или коротких словосочетаний, синтетический образ объединяет в себе целую группу слов, синтаксическую единицу более высокого порядка, иногда даже целое предложение. Мандельштам далеко не пренебрегал образами, выраженными отдельными словами, но и эти образы чаще всего не являются обычными тропами. Их особенности подробно рассмотрены во вступительной статье {62} проф. Г. П. Струве к Собранию сочинений Мандельштама.137 Речь идет о ``магическом воздействии'' на читателя при помощи ``упорного, настойчивого повторения отдельных слов'', приобретающих в поэзии Мандельштама новое, необычное значение. Повторяющиеся существительные, носители особого, обычно им не свойственного смысла, по своему значению граничат с символами, но отличаются от них большей субъективностью, что с одной стороны затрудняет их понимание, но зато с другой стороны наделяет их большей гибкостью, так что они не утомляют читателя и не ``стираются'', не превращаются в ``окаменелости речи''. Понятие ``магия языка'', или слова, в применении к поэзии Мандельштама является не измышлением идеалистов, а верным определением свойственного ей очаровывающего действия. Илья Эренбург, вспоминая стихи Мандельштама, говорит, что он их ``твердит как заклинания''.138
Синтаксис Мандельштама чрезвычайно богат и разнообразен. В раннем периоде его творчества часто наблюдается полное совпадение синтаксических и ритмических единиц: короткие предложения образуют один стих, более длинные укладываются в два стиха или четверостишие. В более поздних стихотворениях зависимость синтаксических единиц от ритмических слабеет, появляется сочетание коротких, занимающих только часть стиха предложений с предложениями, для лирики уже периодическими. Как в поэзии, близкой к классической, так и в ``заумных'' конструкциях синтаксис Мандельштама, как бы он ни был сложен, отличается такой идеальной правильностью, что его стихи можно приводить в учебниках грамматики как примеры построения сложных предложений. Именно стройное синтаксическое построение позволяет уловить или не утерять смысл в самых сложных из последних известных нам стихотворений Мандельштама. {63}
Иначе дело обстоит с ``бредовой заумью'', в ней течение ``надрассудочной'' мысли иногда размывает синтаксические очертания. При этом образуются построения, допускающие двоякое синтаксическое истолкование:
Что поют часы-кузнечик,
Лихорадка шелестит,
И шуршит сухая печка -
Это красный шелк горит.
Что зубами мыши точат