(Without You — Jeremy Camp)
Спустя три недели
— Внимание! Закари Конви, улетающий рейсом «Королевских авиалиний Брунея» подойдите, пожалуйста, к стойке обслуживания пассажиров, расположенной у выхода на посадку номер девять терминала один. Повторяю, подойдите к стойке обслуживания пассажиров, расположенной у выхода на посадку номер девять терминала один. Спасибо.
Объявление повторили на филиппинском по всему Международному аэропорту Манилы, я выбрасываю то, что осталось от обеда — или, возможно, ужина, потому что мои внутренние часы, преодолев столько часовых поясов, основательно сбились — и со всех ног тороплюсь, пробираясь сквозь толпу, к тому выходу, куда меня вызывали. Тревога так и бурлит у меня в горле, угрожая отринуть еду, которую я только что поглотил. И когда я подхожу к маленькому столику, где пожилая женщина в униформе аэропорта нахмурившись смущенно смотрит в экран монитора, я боюсь, что если открою рот, то меня мгновенно вырвет.
Я сглатываю комок страха с привкусом желчи и произношу про себя молитву, чтобы все не закончилось, даже не успев начаться. Когда много часов назад я появился в Международном аэропорту Лос-Анжелеса, я понимал, что иду на риск. Самый большой в своей жизни.
Но еще я понимал, что оно того стоит. Она этого стоит.
До этого момента все шло как по маслу. Никто не обращал на меня никакого внимания, если не считать девушки-бармена на вид лет двадцати, бросавшей на меня украдкой взгляды в аэропорту Гонконга. Но судя по тому, как она старалась перегнуться через барную стойку именно напротив меня и ставила руки так, чтобы подчеркнуть ложбинку между грудями, полагаю, ее абсолютно не интересовал тот факт, что я оставил позади тридцать пять прожитых лет и приобрел новую личность. Для нее, да и для всех, кого я сегодня встретил, я был просто Закари Конви, еще один американец с крашенными черными волосами и такой же бородой, одетый в самую неприметную одежду, которая только пришла мне в голову — джинсы, серая футболка-поло и парусиновые туфли.
— Привет, — я вежливо улыбаюсь сотруднице аэропорта, про себя проклиная волосы на лице, скрывающие ямочки, которые обычно добавляли мне очарования. Редкая женщина устоит перед ямочками. — Меня зовут Закари Конви. Услышал объявление, и вот я здесь. Какие-то проблемы с рейсом?
Не отрывая глаз от экрана монитора, женщина поднимает вверх указательный палец, показывая мне, чтобы я подождал, пока она закончит то, чем занимается в данный момент. Пользуясь отсрочкой я оглядываю зал, меня успокаивает, что вокруг не слишком много служащих аэропорта и охранников. Но очевидно, что что-то случилось, иначе меня бы не вызвали сюда по громкой связи. А сегодня, больше чем когда бы то ни было, мне необходимо, чтобы все было хорошо.
Через пару минут она наконец отрывается от монитора и непонимающе глядит на меня, явно не услышав мои слова, когда я подошел.
— Извините. Чем я могу Вам помочь, сэр? — интересуется она.
— Меня зовут Закари Конви. Меня сюда вызвали по громкой связи, — повторяю я изо все сил, стараясь скрыть раздражение.
— Ах, да, мистер Конви, — кивает она и выдавливает из себя вежливую улыбку. — Возникла проблема с вашим рейсом в Бруней.
На какую-то долю секунды мое сердце перестает биться, а после из легких резким толчком выходит весь воздух. По бровям стекает пот, а в глазах мутнеет.
— Произошла ошибка, и на ваше место в салоне был зарегистрирован еще один пассажир, — продолжает она, мельком еще раз взглянув в свои бумаги. — Если вы не против, мы пересадим вас с места 2А около окна на 4В около прохода?
От ее слов, будто от электрического разряда, по всему телу разливается облегчение. Грудная клетка увеличивается от того, что я пытаюсь вдохнуть как можно больше воздуха, в пальцах рук и ног от потока свежей крови, текущей по венам, начинается покалывание.
— Да, конечно. Все в порядке.
Мне каким-то образом удается сдержаться и не перепрыгнуть через стойку, чтобы расцеловать в эту женщину в знак переполняющей меня благодарности за то, что она не сообщила мне, что я разоблачен. Вместо этого я сдержанно киваю и крепко сжимаю губы, перед тем как она дает мне новый посадочный талон.
Ее улыбка становится искренней, как только она понимает, что я не собираюсь скандалить.
— Большое спасибо, мистер Конви. Благодарю за понимание. Посадка начнется примерно через пятнадцать минут. Надеюсь, вам понравится полет и ваше пребывание в Брунее. Деловая поездка или отпуск?
Одна лишь мысль о том, почему я еду в эту крошечную восточную страну на другом конце света, наполняет меня теплом, я чувствую, как напрягаются щеки от того, что губы растягиваются в необычно широкой улыбке.
— Любовь.
Не прошло и десяти минут от моего двухчасового рейса, как я уже чувствую к той женщине еще большую благодарность за то, что меня пересадили, потому что в конце концов место рядом со мной оказалось пустым. Этот самолет меньше, чем два предыдущих, на которых я проделал первую часть пути: по четыре кресла в каждом ряду, по два кресла через проход, четырнадцать или около того рядов. За исключением свободного места рядом со мной, все остальные места, похоже, заняты. И снова, по-видимому, никто не обращает на меня никакого внимания. Мэдден, мы почти на месте.
Когда мы набираем высоту и можно расстегнуть ремни безопасности, я наклоняюсь к своей дорожной сумке и достаю из нее сложенный листок бумаги, который читал уже столько раз, что удивляюсь, как он еще не развалился на части от такого частого просмотра. Ненавижу это признавать, но за последние две недели я даже несколько раз спал ночью с этой бумагой, хватаясь за нее как за спасательный трос.
Я знаю, что должен был сжечь её. В этой чертовой бумажке даже специально для меня говорится, что я должен обратить ее в пепел, но я не могу. Еще не время. Пока я не увижу ее и не удостоверюсь, что это не какая-то невероятно жестокая шутка. Господи, пусть это окажется правдой.
Я осторожно разворачиваю письмо и сосредотачиваюсь на написанных от руки словах в надежде, что читаю их в последний раз. Если все пойдет по плану, все обещания, написанные на этом клочке бумаги, через несколько часов станут реальностью. Если нет, я сожгу сам себя, а не эту чертову записку.
Декер,
Я очень надеюсь, что ты прочтешь это письмо, прежде чем совершишь какую-нибудь глупость, например, прикончишь кого-нибудь и окончишь свою жизнь в тюрьме, так и не узнав, что на самом деле произошло в хижине. Большая часть того, что сообщила полиция, было действительно так, но кое в чем они ошиблись. Кое-что, о чем я позаботился. Это не твою девушку обнаружили среди обгоревших развалин. Мне это известно, потому что я лично накачал ее наркотиками и отвез в мотель еще до появления Винсента, и именно я оставил ей такой же конверт и письмо.
Полагаю, что она воспользовалась моими инструкциями, и все вышло так, как я и планировал, и теперь она сидит на другом конце света и ждет, что через несколько недель ты к ней приедешь. У вас обоих есть новые документы, и в этом конверте ты найдешь все необходимое, чтобы начать новую жизнь под именем Закари Кови. О билетах и визах я также позаботился, но, повторюсь, я отложил срок твоего отъезда на несколько недель, потому что тебе придется решить множество вопросов, прежде чем оставить свою прошлую жизнь. Если ты не передумаешь.
Не прогадай. Если ты захочешь провести остаток жизни с женщиной, которую ты любишь, с женщиной, ради которой ты уже не раз рисковал своей жизнью, тебе придется обрубить все концы, прервать все связи с людьми, которые тебе дороги, включая семью и друзей. Ни единая душа не должна знать твое новое имя или куда ты направляешься, иначе вы оба окажетесь в большой опасности. Ты должен все начать с чистого листа.
Что бы и как бы ты не решил это организовать, это должно быть убедительным, и тебе придется принять тот факт, что ты никогда больше не станешь снова Мэдденом Декером. Это огромная жертва, и это решение можешь принять только ты, но скажу тебе, что я прожил без женщины, которую люблю, последние два года, и это был ад. Взорвав эту хижину, я после долгого ожидания опять буду с ней, и моим страданиям придет конец.
Если ты решишься ехать за ней, она расскажет недостающие детали истории, а пока я просто напишу, что тебе делать дальше. Во-первых, каким бы ни было твое решение, сожги это письмо. Никогда не оставляй никаких улик. Во-вторых, прими решение и держись его. Не трать остаток жизни на всякие «если бы…» И, последнее, не будь долбаным идиотом. Иди к своей девушке.
Сморгнув с глаз навернувшиеся слезы, я снова вчетверо складываю листок и засовываю его обратно в сумку. А если вспомнить, что я мог никогда не открыть этот конверт…
Я прогоняю эту кошмарную мысли из головы. Не важно, что только через семь дней после похорон Блейк у меня дошли руки до лежащей на столе стопки писем; важно, что все-таки дошли. И вот я здесь.
Еще столько вопросов ждут ответов, но мне плевать. Если я еду к ней — к своей сладкой девочке — вовсе не важно, какие у нас теперь имена, где мы живем и что теперь мы можем положиться только друг на друга. Я лишь хочу быть с ней. Она заполнила пустоту в моей душе, пустоту, о существовании которой до появления Блейк я даже не подозревал. И если есть хоть один шанс быть с ней, я брошу все… я бросил все. Потому что все остальное в моей жизни не стоит и сотой части моей девочки.
Самое трудное было оставить родителей. Я понимаю, что предсмертная записка их убьет, но это был единственный вариант. Перед тем как якобы броситься в Тихий океан и, как Эмерсон, покончить жизнь самоубийством от пожиравшей меня депрессии из-за смерти ее и Блейк, я постарался провести с ними как можно больше времени и показать им, как много они для меня значат. Попрощавшись с родителями, той ночью я в кровати в одиночку выпил бутылку виски, но в конце концов у меня не было выбора. Меня ждала бы жалкая жизнь, если бы я не реализовал этот план.
Наш последний вечер с Истоном прошел несколько проще. Во-первых, события последних двух месяцев послужили для него определенным толчком, он наконец занялся своей жизнью. Попадание в должники к русской мафии, потеря Эмерсон и Блейк, или так он считал, — все это заставило его в какой-то момент понять, что на самом деле важно, и он стал принимать более активное участие в жизни компании и семьи. Во-вторых, он упомянул, что уже несколько раз приглашал Джей на ужин и в кино, и похоже, она ему по-настоящему нравится. Не знаю, к чему это все у них приведет, но надеюсь, что мое «самоубийство» сблизит их еще больше. Часть меня почувствовала, что когда мы с Истоном попрощались в последний раз, он догадался, что что-то происходит, и я был бы не удивлен, если он не поверит моей записке. Но если он считает, что я что-то задумал, он знает, почему я так поступил, и я верю, что он сохранит мою тайну.
Откинувшись назад, на спинку кресла, я закрываю глаза, и предо мной снова возникает Блейк: как мы познакомились, постепенно узнавали друг друга и быстро влюбились. Из воспоминаний меня внезапно вырывает голос капитана, гулко прозвучавший эхом по всему салону и объявивший о скорой посадке. Спустя немного времени я выхожу из самолета и подхожу к мужчине, держащему табличку, на которой написано «Мр. З. Кови».
Он не называет мне своего имени, но хорошо говорит по-английски и, похоже, знает все входы и выходы в этом аэропорту. С головокружительной скоростью этот мужчина отводит меня к багажной ленте, одним махом снимает с нее мой единственный большой чемодан и ведет меня к припаркованной вдоль тротуара машине. Едва мы с дорожной сумкой оказываемся на заднем сидении, мужчина садится за руль — расположенный с правой стороны — и мы трогаемся.
— Полагаю, я должен поинтересоваться, куда вы меня везете, мистер… — с нервным смешком я выглядываю, не указано ли где-нибудь впереди имя этого парня.
— У меня есть инструкция, мистер Кови, и согласно этой инструкции я вас и везу, — многозначительно отвечает он, ни единым мускулом лица не давая мне каких-либо намеков.
Вздохнув, я киваю и отворачиваюсь к окну:
— Могу я хотя бы узнать, как долго нам ехать? Я уже двадцать шесть часов в дороге и очень устал. Мне хотелось бы понять, есть ли у меня время, чтобы вздремнуть.
Тень улыбки мелькает на его лице, прежде чем он отвечает:
— Дорога займет час, сэр, но я сомневаюсь, что вам удастся выспаться, когда вы приедете.
Исполнившись надежды, сердце начинает биться чаще, но я ничего не отвечаю. У меня до сих пор нет уверенности, что этот парень не везет меня куда-нибудь, чтобы прикончить. Хотя если это последнее, что собирался сделать перед смертью Рейз, он, конечно, мог бы выбрать способ и попроще.
Как и было обещано, спустя час автомобиль останавливается перед домом в современном стиле, расположенном в каком-то уединенном элитном поселке. Водитель глушит мотор и выпрыгивает из машины, торопясь обойти ее, чтобы распахнуть передо мной дверь. Я вытаскиваю наружу трясущиеся ноги, отталкиваюсь от сиденья и, схватив сумку, выхожу.
Я молча следую за ним до парадной двери, при этом усердно стараясь запомнить обстановку вокруг, но чувствую, что все мои сенсорные системы перегружены, и мозг просто не способен воспринимать информацию. Я не представляю, где нахожусь и что делаю, но могу лишь надеяться, что все будет хорошо. На самом деле я хочу лучше, чем хорошо. Я хочу ее.
Протянув руку, мужчина берется за ручку двери, поворачивает ее, но прежде чем ее открыть, он смотрит на меня через плечо.
— Мистер Кови, мисс Анастасия уже давно ждет этого дня, и я надеюсь, что здесь вы оба найдете счастье, которое так долго искали. Вместе.
Часть про «мисс Анастасию» сбивает меня с толку, но когда мой спутник широко распахивает дверь и я вижу свою Блейк — с такими же крашеными черными волосами как у меня — стоящую в прихожей, мне уже больше ничего не важно.
Это было лучше, чем в любом самом романтическом фильме — наши взгляды встречаются, и мы бежим в объятья друг другу, и целый мир сходит со своей оси. Ангелы дуют в трубы. Из небытия на небе рождаются звезды. Звенят колокола. И мое сердце оживает.
Она жива. Она настоящая. Я прикасаюсь к ней. Я ее целую. Наши слезы сливаются в едином потоке. И никогда ничего подобного не было и больше не будет на этой земле. Ничто не может с этим сравниться.
— Ты пришел.
Это были первые слова, которые ей удалось произнести в промежутках между нашими упоительно-долгими жаркими поцелуями.
— Навсегда, сладкая девочка, — отвечаю я, вдыхая ее дурманящий аромат. — Я пойду за тобой куда угодно. Я люблю тебя больше, чем саму жизнь.
— И я люблю тебя, — она поднимается на цыпочки и прижимается губами к кончику моего носа, — сэр.