(Sad Song — We The Kings)
Остекленевшие, налитые кровью глаза, выглядывающие из-под полуприкрытых век, смотрят на меня из зеркала, а грубая темная щетина, неровно пробивающаяся по горлу, покрывает нижнюю часть лица. Только что принятый обжигающе горячий душ не смог смыть следы бессонной ночи, проведенной за телефоном и компьютером в неистовых попытках найти хоть какие-нибудь подсказки, где может находиться Блейк. Я всегда гордился своим умением сохранять спокойствие, хладнокровие и сосредоточенность в любой ситуации, поэтому этот потерянный, с явными следами похмелья вид — для меня нонсенс. Но дело в том, что я выгляжу ровно так, как себя чувствую — растерянным, обезумевшим, отчаявшимся.
Я балансирую на грани безумия, держась за единственную ниточку надежды… надежды, что она жива. К несчастью, единственный человек, которому, как я наверняка уверен, известно местонахождение моей девушки, внезапно решил отправиться на каникулы с друзьями на катамаране на весь уикенд. И я ни на секунду не поверю, что это простое совпадение. Эмерсон знала, что если она будет за сотни миль от берега, мы не сможем разыскать ее по сотовому телефону. Но когда-нибудь ей придется вернуться. Судя по тому, что она сказала своим родителям, это случится завтра днем. И я буду первым, кто встретит ее на пристани. И потребует ответы.
Но до тех пор я не собираюсь сидеть на месте. Нет, я должен что-то сделать, собрать всю информацию, какую только смогу. Из того немногого, чем Блейк поделилась со мной и Джей, вырисовывается какая-то мрачная, зловещая история, и я боюсь, что ее прошлое настигло ее. Я только не могу понять, как с этим связана Эмерсон.
Я резко встряхиваю головой вперед-назад, вырывая себя из беспрестанных мыслей, кишащих в голове, и заставляю себя действовать. Сидя здесь и таращась целый день на свое отражение, я не получу больше никаких ответов, кроме тех, что есть у меня сейчас, поэтому я отталкиваюсь от мраморной раковины, бреду к карго-шортам и футболке, которые принес с собой в ванную, и быстро натягиваю их, прежде чем спуститься вниз.
Истон и Джей, все еще во вчерашней помятой одежде, сидят за столом, перед ними — яичница с беконом, а в руках они держат по горячей, дымящейся кружке кофе. Судя по тому, как тихо они сидят и гоняют еду по тарелке, кажется, никто из них не проявляет особого интереса к пище. Хлопоча по кухне в каком-то безумном ритме, Сара поднимает глаза, когда я захожу в комнату, и тотчас же по ее мрачному выражению лица я понимаю, что они ей уже все рассказали.
— О, сеньор Мэдден. Почему вы не позвонили мне вчера вечером? — спрашивает давно работающая у меня домоправительницей женщина с размазанными под встревоженными глазами пятнами туши и свежими слезами, застывшими на покрасневших веках.
— Я могла бы прийти помочь. Вы же знаете, как я люблю это бедное дитя.
Кивнув, я широкими шагами направляюсь к ней, чтобы утешить и обнять. Вскоре после того, как мы с Блейк начали встречаться, Сара оказалась свидетельницей одного из ее приступов и с тех самых пор стала по-особенному относиться к моей девушке, как заботливая мать.
— Сара, ты ничего не смогла бы сделать, — шепчу я, держа седовласую латиноамериканскую леди в своих руках. — Пока не вернулась Эмерсон, мы с Джей и Истоном съездим на квартиру Блейк и поищем — может быть, там найдутся какие-то подсказки.
Высвободившись из объятий, она делает шаг назад и вытирает слезы со щек:
— Разве вы уже не сообщили в полицию? Разве не должны они уже ее искать? Должен же кто-то что-то делать?
— Да, сообщили, — заверяю я ее. — Но так как Блейк — взрослый человек, и нет никаких следов насилия, они не могут ничего сделать, пока не пройдет двадцать четыре часа с момента ее исчезновения. Вчера поздно вечером мне удалось переговорить с одним из следователей, и он посмотрит, что сможет узнать. Но мы не стали рассказывать ему об Эмерсон, текстовых сообщениях и их возможной связи, решив сначала поговорить с ней самой.
— Ay Dios Mio[1]! — пронзительно кричит она, с недоверием глядя на меня. — Почему не стали? Я не понимаю. Очевидно, что она не могла сама исчезнуть. Зачем вы покрываете эту… — она морщит нос, как будто попробовала что-то отвратительное на вкус, прежде чем выплюнуть последние слова — pinche bruja[2].
— Сара, пока мы не узнаем, с кем имеем дело, нам следует с осторожностью рассказывать о том, что нам известно, — объясняю я, подходя к кофемашине и беря из шкафчика над ней дорожную кружку, хотя сомневаюсь, что кофеин хоть сколько-нибудь уменьшит степень моего переутомления. — Тебе известно, что она столкнулась в жизни с чем-то плохим. И мы не знаем, Сара, на что способны эти люди.
Уходя, она по-испански бормочет что-то еще себе под нос, явно не соглашаясь с моим видением ситуации. Мне понятен ее гнев и огорчение. Боже, действительно понятен. Но у меня есть плохое предчувствие по поводу того, чтобы сообщить обо всём властям, не переговорив с Эмерсон. Проблема в том, что те люди, с которыми она была связана до того, как переехала сюда и начала новую жизнь, скорее всего не самые законопослушные граждане, а мне отвратительна сама мысль о том, чтобы, подключив полицию, подставить под удар ее безопасность, особенно если мы сами в состоянии решить это дело.
Если они хотят денег, я заплачу им столько, сколько они попросят. Все, что у меня есть. Я хочу лишь вернуть свою сладкую девочку. Целой и невредимой. Я хочу держать ее в своих объятиях, смотреть ей в глаза и говорить, что люблю ее, то есть наконец произнести вслух то, чего я так долго избегал. Но, к сожалению, мне кажется, что если бы это было из-за денег, то мы бы уже получили звонок или записку с требованием выкупа.
Налив кофе, я гляжу на своего брата и Джей и, слегка вздернув подбородок, как бы молча говорю им: «Пошли». Они тут же встают, благодарят Сару за завтрак, к которому даже не притронулись и идут, чтобы взять свои вещи с барной стойки. Мы стерли себе языки, обсуждая эту ситуацию, и теперь просто надеемся, что сегодня нам удастся обнаружить что-нибудь еще.
— Не знаю, во сколько я вернусь. Я где-нибудь перекушу, — говорю я Саре, беря ключи и телефон. — Так что, как только закончишь работу, можешь идти. Если я что-нибудь узнаю, я тебе позвоню.
— Я буду молиться, — торжественно и серьезно отвечает она, когда мы втроем выходим через заднюю дверь.
Ну вот, нас уже двое.
Попасть в квартиру Блейк было нетрудно, потому что у меня хранился запасной ключ и коды от сигнализации с тех пор, когда я пару месяцев назад приезжал за ее одеждой, пока она лежала в больнице. Это случилось в тот самый день, когда я нашел в ящике конверт с фотографиями. В тот день, когда я украл ее старую фотографию тех времен, когда она была подростком, чтобы спрятать в своем столе. Тогда я не мог понять, почему она их скрывала, но сегодня лишь смею надеяться, что у нее в квартире еще что-нибудь припрятано, что-нибудь, что могло бы подсказать направление нашим поискам.
— Ладно, я посмотрю в спальне и гардеробной, — заявляю я, как только мы втроем оказываемся внутри и отключаем сигнализацию. — Джей, за тобой кухня и ванная комната, а ты Истон начинай в гостиной. Смотрите за картинами, в ящиках, за диванными подушками… везде. Берите все, что может показаться полезным. Все, что помогло бы связать ее с кем-то или чем-то определенным. Письма, записки, что угодно.
Они оба согласно кивают и приступают к работе, а я шагаю по короткому коридору в спальню. Остановившись в дверях на мгновение, я делаю глубокий вдох и внимательно оглядываю комнату, ища какую-нибудь зацепку. Комната практически стерильна. Кровать аккуратно заправлена: ни на покрывале, ни на подушках нет ни единой морщинки или складочки. На тумбочке, маленьком столике и ламинате пола не разбросано никаких личных вещей. Их гладкие и ровные поверхности выглядят так, как будто их только что вымыли.
Вспоминая, как будучи здесь в первый раз я сравнил ее квартиру с выставочным образцом, я задумался над тем, всегда ли она так жила — в обезличенном месте без тепла и уюта, без души, и шестое чувство подсказывает мне, что не в этом дело. Откуда бы она сюда не переехала, все выглядит похожим на то, что Блейк решила не привязываться к этому месту… Но почему? Единственный разумный ответ, что у нее, возможно, возникнет необходимость внезапно покинуть этот дом, но это создает еще большую гребаную кучу вопросов, на которые у меня нет ответов.
Я с раздражением выдыхаю и провожу пальцами по волосам, решив начать с гардеробной. Именно там я храню свои личные и наиболее ценные деловые документы и надеюсь, что она поступает так же.
Сняв всю одежду с металлической рейки, я сваливаю ее на кровать, чтобы иметь возможность получше осмотреть маленькое прямоугольное пространство, но, к сожалению, это ничего не дает. В комнатке передо мной предстает лишь пустой закуток с несколькими парами туфель, аккуратно расставленными вдоль плинтуса. Никаких шкафчиков. Никакого потайного сейфа. Вообще ничего.
Моя следующая цель — пространство под кроватью, но там тоже все чисто и нет никаких завалявшихся вещей. Ругнувшись себе под нос, я начинаю тщательный осмотр ее находящейся в идеальном порядке тумбочки, когда слышу встревоженный крик Джей:
— Мэдден! Подойди сюда, быстро! Взгляни на это.
Я бросаю тюбик гигиенической губной помады и упаковку бумажных носовых платков, хлопнув, задвигаю ящик и несусь в гостиную, где они с Истоном уже склонились над стопкой бумаг, разложенных на кухонном столе.
— Что? — требую я, протискиваясь между ними, чтобы рассмотреть получше находку. — Что ты нашла?
— Это ее договор аренды на эту квартиру, но посмотри сюда, — настаивает маленькая азиатка, указывая на середину страницы печатного текста. — Здесь не указано ни ее место работы, ни арендная история. Странно, что ей сдали квартиру, не спросив ничего из этого.
Истон, внимательно щуря глаза, берет другой листок:
— Кто-нибудь из вас знает некоего Оуэна Доэрти?
— Нет, — отвечаем мы с Джей в унисон, переводя внимание на бумагу, которую он держит.
— Он указан в договоре как лицо, с которым надо связаться экстренном случае. Думаете, нам стоит позвонить по этому номеру?
Уставившись на черные буквы, я стараюсь припомнить, слышал ли когда-нибудь это имя, крутящееся теперь у меня в голове, но без толку. Ни одного проблеска памяти. Она никогда раньше его не упоминала. Я в этом уверен.
— Я не знаю, — признаюсь я.
Мне неловко звонить какому-то незнакомцу и сообщать ему об исчезновении Блейк, я все еще хочу сначала переговорить с Эмерсон.
— Это может быть кто угодно. Мы понятия не имеем, кем он ей приходится. Может, нам сначала стоит погуглить это имя.
— Поддерживаю, — объявляет Джей, беря еще один лист, чтобы поискать там другие зацепки. — Но думаю, что мы в любом случае должны позвонить. Если Блейк решила, что этому человеку нужно звонить в случае необходимости, а я знаю, что это ее почерк, значит, мы должны с ними связаться. Возможно, он сможет помочь нам, пока мы тут дожидаемся, когда вернется эта, как там ее… девица.
Взглянув на Истона, я вижу, что он кивает в знак согласия, пока я печатаю на телефоне в поисковике имя. Ужас сжимает мой желудок, когда экран, обновившись через несколько секунд, выдает мне тысячи ссылок на Оуэна Доэрти, помощника директора, главу подразделения по защите свидетелей Службы маршалов США.
Мы все изумленно пялимся на экран, каждый соображая про себя, что бы это значило. Поначалу меня захлестывают эмоции, и я говорю себе, что это не тот человек. Блейк не может иметь никакого отношения к программе защиты свидетелей, в конце концов, она живет открыто, не прячась. Но, пролистывая результаты поиска, я вспоминаю, что она всегда была настороже, когда мы куда-нибудь ходили, ее сканирующий взгляд никогда не дремал. Затем я мысленно возвращаюсь к ее радикальной смене цвета волос и прически по сравнению с фотографией, которую я нашел. Вся ее семья мертва. Ничего не известно о ее жизни до того, как она появилась этой весной в Калифорнии. Ну и конечно, ее ночные кошмары и приступы, во время которых она наносила себе увечья.
И вот тогда картинка складывается. Я не знаю, кто похитил мою Блейк. Я не знаю, почему. Но я знаю, что моя Блейк и не Блейк вовсе.
О, боже мой! (исп.)
Проклятая ведьма (исп.).