(The Knowing — The Weekend)
Я безучастно смотрю на лысеющего мужчину средних лет, сидящего напротив меня за столом, и подбираю с пола челюсть. Время остановилось в модном устричном баре на набережной, где мы сидим за столиком у окна. Потрясенный Истон — рядом со мной, а Джей в таком же безмолвном оцепенении — напротив Истона.
Я в шоке. Да мы все в шоке. В настоящем долбанном шоке. Не в силах переварить слова, только что произнесенные маршалом Доэрти. Слова, что выжжены теперь у меня на сердце каленым железом.
Ложь. Этого не может быть. Это было моей первой мыслью, хотя я понимаю, что все, что он говорит, правда. У него нет причин лгать. Он показал мне статьи на своем смартфоне. Там на фотографиях была она. Такая же, как на тех фотографиях, спрятанных в ящике в ее гардеробной. Как на той, что взял я и что храню теперь у себя в столе.
— Кто? — наконец удается выдавить мне. — Как вы считаете, кто ее похитил? Только честно.
Мужчина в костюме вздыхает и, скрестив руки на груди, с сомнением смотрит на меня. Если он достаточно сообразителен, то, несомненно, чувствует отчаяние, сочащееся из моих пор, и осознает, насколько далеко я готов зайти, чтобы найти Блейк. Никто меня не остановит, особенно после того, как он раскрыл невероятную правду о ее прошлом.
— Первым делом мы начнем поиски в Чикаго, — признается он тихим голосом, едва слышным в окружающем нас людском гомоне. — За последние годы Винсент Риччи стал одним из самых влиятельных мафиози, и он не скрывает, что ищет женщину, которая убила его сына. За ее голову назначено значительное вознаграждение. У того, кто ее похитил, уйдет пара дней на то, чтобы доставить ее в Чикаго, но к тому времени мои ребята уже вплотную займутся этим вопросом и будут внимательно следить за всем, что там происходит. Итальянцы отличаются тем, что после пыток и убийств тех, кого они долго искали, устраивают большие шумные празднества. Это их способ показать своим, что произойдет с теми, кого они вдруг посчитают врагами. Если Брайли у Винсента, мы скоро об этом узнаем. Они сами постараются, чтобы об этом узнало, как можно больше народа.
Мой желудок скручивается, угрожая выплеснуть свое содержимое, когда я представляю, где она может быть. Что они могут с ней делать. Если она у этого больного ублюдка… Я содрогаюсь от этой мысли. Несмотря на то, что я чувствую обиду из-за ее обмана, я понимаю, почему она ничего мне не сказала, и моя главная задача теперь — уберечь от опасности, что нависла над Блейк… или Брайли… нет, к черту это.
Она все равно Блейк. Моя Блейк. Моя сладкая девочка.
— Скоро — это не то, что я бы хотел услышать, — рычу я, не заботясь о том, что обращаю на себя внимание окружающих.
Последние сорок восемь часов я провел, чувствуя себя героем одного из фильмов Тарантино. Все началось с того, что у меня похитили девушку, затем продолжилось просмотром момента ее похищения на записи с камер видеонаблюдения, установленных в ее офисном здании, а закончилось новостью, что однажды она уже была замужем и в довершении всего, имела отношение к смерти одного из членов итальянской мафии. Одно долбанное безумное открытие следовало за другим, и вот теперь я сижу напротив маршала США и жду девушку, с которой знаком с детства — которую, к тому же, считал другом семьи — жду, когда она сойдет на берег, чтобы мы могли задать ей вопросы о ее возможной связи с похищением Блейк.
Это какой-то гребанный сюр. Даже если захочешь специально такое сочинить, то не сможешь.
Обращаясь к брату, я сжимаю руки, лежащие на полированной деревянной поверхности стола, в кулаки.
— Истон, богом клянусь, если я узнаю, что ты об этом что-нибудь знал — о том, кто она — я тебя убью.
Я говорю тихим и резким голосом. Я всего лишь второй раз в жизни угрожаю смертью собственному брату, но боюсь, что на этот раз я и правда могу воплотить свою угрозу в жизнь. Он украл у меня мою первую любовь, и нисколько не считался с моими чувствами или братскими узами, когда больше десяти лет назад засовывал свой член в киску моей невесты, и будь я проклят, если он сейчас заберет у меня Блейк.
— Мэд, старик, я не имел ни малейшего представления об этом. А если бы имел, то сразу же рассказал бы тебе. Богом клянусь, — возражает он, широко раскрыв глаза.
Или он также потрясен правдой, как и я, или очень хороший актер. Я молюсь о первом.
Я с нетерпением смотрю на часы на своей руке, а потом перевожу взгляд на маршала Доэрти.
— Она скоро будет. Что мы будем делать, когда увидим ее?
— Я позволю вам — и только вам — пойти со мной, когда подойду к ней и попрошу проехать в отделение, чтобы ответить на несколько вопросов. Мне нужно, чтобы вы успокоили ее, и она бы не заняла оборонительную позицию, но вместе с тем необходимо, чтобы вы не давали ей никакой информации. Если она откажется, я буду вынужден надеть на нее наручники и задержать, — объясняет он, естественно предпочитая первый вариант. — Я бы предпочел не устраивать сцен. А после я разрешу вам поехать за нами и понаблюдать за допросом из соседней комнаты. В зависимости от ее ответов, ее или заключат под стражу и предъявят обвинение или отпустят. У нас есть только косвенные доказательства, поэтому, если она не станет сотрудничать, мы, в общем-то, ничего не сможем ей предъявить.
— Понятно, — киваю я и отпиваю глоток воды со льдом. Переведя взгляд, я еще десять минут всматриваюсь в конец причала. В то же мгновение в поле зрения появляется Эмерсон, и я, вскочив на ноги, объявляю:
— Пора получить ответы на наши вопросы.
— Я уже говорила вам. Я ничего не пропустила, — настаивает Эмерсон, скривив накрашенные красной помадой губы, и со стуком бросает идеально наманикюренные руки на металлический стол, стоящий перед ней. Даже проведя два дня в море, ей каким-то образом удается выглядеть безупречно — дизайнерская одежда, тщательно подобранные аксессуары, высокие каблуки. Она олицетворение образа дорогой женщины.
— Расскажите еще раз, — твердо приказывает маршал Доэрти, обратив на нее свой проницательный, внимательный взгляд. — Как вы одна оказались в кабинете Мэддена Декера днем в пятницу?
— Я заходила в кабинет Мэддена в пятницу днем, чтобы оставить ему отчет, над которым работала, перед тем как уехать на выходные. Я не знаю, где он был, и почему его помощницы не было на месте. А что такое? Что происходит? — ее нервничающий взгляд бегает с места на место по холодной комнате для допросов в поисках чего-то. — Куда подевался Мэдден? Он нас сейчас слышит? Я хочу, чтобы он пришел сюда.
Часы на стене громко отсчитывают секунды, пока я наблюдаю за ними, не видимый из-за зеркального стекла. Мне отчаянно хочется ворваться туда и потребовать у нее прекратить весь этот балаган и рассказать, что случилось с Блейк. Но я этого не делаю. Я не могу. Я понимаю, что Доэрти, позвав меня сюда, делает мне одолжение. Хотя, по правде говоря, он, вероятно, знает, что потом я устрою ей свой собственный допрос.
— Эмерсон, это серьезно, — рявкает он, наклоняясь поближе к ней, чтобы подчеркнуть всю важность того, что она скажет. — Если вы лжете, вам грозит значительный срок. Не говоря уже о том, что ваши ответы, возможно, помогли бы оградить мистера Декера от серьезных неприятностей. Вы не заметили ничего необычного, когда были у него в кабинете в пятницу днем? Вы трогали что-нибудь у него на столе?
Она тяжело сглатывает и опускает голову, и поначалу у меня мелькает надежда, что она готова признать свою вину. Что-то рассказать нам… рассказать хоть что-нибудь. Но затем в ее глазах показались слезы, и она уверенно качает разбросанными по плечам рыжими локонами, и я начинаю сомневаться в своих изначальных предположениях. Может, она не знает. Может, я ошибаюсь. Может, я просто отчаялся настолько, что пытаюсь свалить вину на первого попавшегося человека.
— Клянусь вам, я ничего не видела, — настаивает она на своем. — Я не знаю, что происходит, и что вы хотите от меня услышать, но я не сделала ничего плохого. Я всегда работала, заботясь исключительно об интересах «Декер Энтерпрайзис». Я их самый преданный работник.
Объявляя, что Эмерсон может идти, Доэрти не старается скрыть разочарование, раздраженно проводя рукой по жидким волосам, покрывающим его голову. Так как она заявила, что ничего не знает, а прямых доказательств ее участия в похищении у нас нет, мы практически ничего не можем сделать.
Маршал Доэрти предупреждал меня об этом заранее, но я самоуверенно считал, что Эмерсон расколется и расскажет нам, что случилось. Считал, что она с этим как-то связана. А теперь мы зря потратили целый день, ожидая ее возвращения, а в итоге так и остались с пустыми руками. Были потеряны критически важные часы.
Единственное, что нам известно наверняка, это то, что Блейк получила с моего телефона текстовое сообщение, в котором говорилось, что я заберу ее в пятницу вечером. Когда мы поставили в известность о случившемся мистера Томпсона, начальника Блейк и Джей, Доэрти с его помощью удалось достать записи с камер видеонаблюдения, установленных в здании, где она работала. На них было видно, как около шести часов вечера она садится в черный седан без номеров. Водитель, помогавший ей сесть в машину, позаботился о том, чтобы фуражка была посильнее надвинута на лоб, таким образом, скрывая свое лицо от камеры. Она добровольно, без борьбы садилась на заднее сидение автомобиля.
Вот и все. Все, что мы имеем.
Дверь в комнату с грохотом открывается, и внутрь медленно заходит Доэрти. Мое разочарование отражается в глубоких морщинах, которые залегли у него на лбу.
— Я дам вам знать, если мы узнаем что-нибудь новое, и жду того же от вас, — скупо сообщает он. — Не пытайтесь прыгнуть выше головы, Декер. Вы понятия не имеете, с кем связываетесь. Оставьте это профессионалам. Мы сделаем все, что в нашей власти, чтобы вернуть ее, где бы она ни находилась.
С таким же грохотом он уходит, и пусть его предупреждение катится вслед за ним. Ни за что на свете я не стану просто сидеть и ждать у моря погоды. Мне плевать, с кем мне предстоит бороться. Ведь у него есть то, что принадлежит мне.
Когда я вихрем вылетаю из федерального здания в тихую летнюю ночь, мыслями я полностью погружен в планирование моего следующего хода и совсем не обращаю внимания на женщину, ожидающую меня у машины. До тех пор, пока, отыскав в кармане джинсов ключи, не поднимаю глаза, чтобы открыть дверь, и не вижу ее всего в нескольких футах от себя.
— Эмерсон? — поднимаю я бровь, молча спрашивая, чего она хочет.
Оттолкнувшись от капота, она почти мгновенно сокращает расстояние между нами и настороженно глядит на меня. Так, как будто пытается понять, в каком я сейчас настроении и как себя со мной вести. Это совсем не та реакция, которую можно было бы ожидать от человека, которого только что по неизвестной причине продержали на допросе федералы.
— Мэдден, что происходит? Что-то случилось?
Озабоченность. Она на хер играет в озабоченность.
Мои губы сжимаются в тонкую линию.
— Как ты думаешь, мы бы проводили здесь вечер воскресенья, если бы все было в порядке? — отрывисто говорю я, обходя ее, чтобы сесть за руль. — И нет, я не собираюсь обсуждать это с тобой. Поезжай домой и оставайся там, пока я тебе не скажу.
Сначала она молчит, но как только я наклоняюсь, чтобы сесть на водительское место, резко поворачивается, бросается ко мне и тянет дверь, стараясь открыть ее шире.
— Стой! — выкрикивает она. — Я здесь без машины. Ты не можешь бросить меня в этой части города в такой час. Твои и мои родители никогда бы тебе этого не простили.
Стиснув зубы от злости, я понимаю, что она права. Я до сих пор не знаю, чему про нее верить, но так эмоционально измотан, что не готов спорить. Если она и правда не имеет к случившемуся никакого отношения, я никогда себе не прощу, если и с ней что-нибудь произойдет.
— Залезай, — рычу я, уже решив завезти ее, а потом ехать к себе. — Быстро.
Эмерсон обходит машину спереди и с победным блеском в глазах садится на пассажирское сидение. К счастью, пока мы едем к ее дому, у нее хватает ума помалкивать.
Перед тем как выйти, она перегибается через центральную консоль и слегка касается губами моей щеки:
— Я буду ждать от тебя новостей. Если тебе понадобится помощь, дай знать. Не отталкивай меня, Мэдден. Я тебе не враг.
В ту же секунду, когда захлопывается дверь, я срываюсь с места, отчаянно желая убраться от нее подальше, пока не сорвался с катушек. По дороге домой, оставшись один на один со своими мыслями, осознавая всю тяжесть ситуации, я чувствую, как мой мир сходит со своей оси.
Я понимаю, что больше меня не заботит ни компания, ни семья, ни собственная жизнь. Теперь, когда я знаю правду о Блейк, о том, что ей пришлось вынести до того, как я ее нашел, я еще больше ее люблю. Я не могу ее подвести. Я должен спасти ее.
Следующее, что я осознаю — я пакую сумку со сменой одежды и направляюсь в аэропорт. У меня билет до Чикаго в один конец, и я не вернусь домой без девушки, которую люблю.