Ощущение полета по прозрачной трубе сквозь Вселенную по огромной спирали. Прямо аттракцион «Американские горки» космических масштабов. Мимо проносятся туманности и галактики. Иногда путь пролегает сквозь них, тогда удается успеть зацепить взглядом отдельные звездные системы, которые через долю секунды остаются за спиной. Полная потеря ощущения времени. Лишь чувство какого-то восторга.
Замечаю, что диаметр спирали начинает сокращаться, а вдалеке появилась такая знакомая форма галактики Млечный путь, которая начала стремительно приближаться. Движение становится практически прямолинейным и упирается своим вектором направления куда-то к окраине галактики. Скорость не уменьшается. Мимо бешенным стробоскопом мелькают звезды разных цветовых спектров и размеров. В последние мгновения полета успеваю заметить Солнце, Землю, упитанного ученика в забытой школьной форме синего цвета с красным пионерским галстуком, стоящего у доски. На нем мой путь и заканчивается. Сразу же, как только я в него врезаюсь, наступает темнота.
Очнулся. Хотя нет. Такое ощущение, что тебя «включают» как дроида. Вот подали напряжение и заработал мозг — центральный процессор. Опрос периферийных систем: ноги-руки на месте, сгибаются в нужных местах и под нужным углом, глаза моргают, уши слушаюь, нос дышит, челюсть щелкает. Пришел отклик от мочевого пузыря — резервуар заполнен, срочно необходимо избавится от содержимого. Загрузка операционной системы. Запуск программы распознавания тактильных ощущений. Лежу на чем-то мягком и влажном. Температура ниже комфортной. Запуск программы распознавания звуков. Нет информации от внешних датчиков. Тишина. Запуск программы распознавания образов. Осматриваюсь. Прямоугольная комната. Шесть кроватей стандартно-армейского вида выкрашенные в белый цвет приткнулись спинками к одной из длинных стен. Между ними такие же стандартно-серые тумбочки с какой-то аппаратурой. В углу противоположной стены глухая, белая, деревянная дверь. Судя по слабому свету, справа от меня, на стене, которая в прямоугольнике обозначает широту, за затрапезной занавеской прячется окно. Оттуда заметно тянет холодом. На кроватях угадываются тела, но освещения недостаточно, чтобы разобрать подробности. Стены выкрашены в стандартно-салатовый цвет. На морг, вроде, не похоже. Уже неплохо. Запуск программы распознавания запахов. Оххх! Лучше бы она не запускалась! В ноздри ударил тяжелый аммиачный запах общественного туалета, залитого по самый потолок хлоркой, приправленный запахом давно немытых тел. Желудок квакнул и выдал запрос на экстренную экстракцию содержимого через ближайшее отверстие. Подавил рвотный позыв, стараясь дышать ртом. Зато теперь сомнений точно нет. Я в больничной палате. Только какая-то она… Неправильная. Больше на приют для бомжей похожа. Загрузка блока оперативной информации. Тут я вспомнил и рейдер дальней разведки, и обучение по базам знаний, Виталю, Номада, Аса, Дима, Нату. Всех. Артефакт Древних в руках. Потоки пси-энергии. Полет по трубе сквозь Вселенную. Толстого школьника. Получилось? Я поднял руку и внимательно, насколько позволял полумрак, ее осмотрел. Если эта сарделька и принадлежала мне, то только в детстве. Я еще тем толстяком был, вплоть до армии. Получилось!!!
Если я — это я, то с местоположением голову можно не ломать. Больница, судя по палате, большая, а больших больниц у нас на весь район была только одна — центральная районная. Теперь бы с датой определится и код доступа на Номада записать. Таки вспомнил перед «отбытием». В голове шумело довольно сильно, но при этом болезненных ощущений не было. Сев на кровати обнаружил неприятную подробность. Не понял? С каких это пор пациенты в больницах лежат голые? И без домашних тапочек у кровати? Мочевой пузырь время на размышления особо не дал, так что сдернув с кровати одеяло, которое фиалками тоже не пахло, и закутавшись в него, как в плащ, поспешил к двери, шлепая босыми ногами. Краем глаза мазнул по соседям, заметил какую-то неправильность, но думать об этом будем позже.
Дверь, полуосвещенный коридор, взгляд влево-вправо. Ага, справа островком света настольная лампа освещает стол, за которым сладко спит дежурная сестра. Перед столом две двери, выкрашенные в красно-коричневый цвет, который я ни с чем не спутаю. Туалет — там. Двери в палаты имеют белый цвет. Торопливо прошлепал к вожделенной цели, по мере приближения всё явственно слыша журчание воды из плохо отрегулированного сливного бачка, и скользнул внутрь, даже не разбирая половую принадлежность туалета, не потревожив сестру.
Не видя белого света заскочил в ближайшую кабинку, кое как выпутался из одеяла и наконец-то позволил себе расслабится. По мере облегчения взгляд прояснялся, и я позволил себе осмотреться. О, да! Я в Союзе — это точно. Достаточно было одного взгляда на унитаз. Это тебе не современная сантехника. Фаянс непонятной геометрической формы, зато со стандартным стульчаком из фанеры, с острыми гранями, потравленный морилкой и покрытый лаком. С обязательной прорезью спереди, которая для меня всегда являлась загадкой. Зачем? Ну а увидев нависающий на высоте полутора метров сливной бачок, в ржавых потеках, с привязанным шнурком, вместо оборванной цепочки, чуть не прослезился от ностальгии.
С удовольствием дернул за шнурок и вышел в холл, так сказать. Умывальник щедро одарил меня еле тепой водой и халявным куском хозяйственного мыла. Мутное зеркало позволило рассмотреть верхнюю половину во всей красе. Блин, ну и пельмень! Во я разожрался. И да. Отражение в зеркале несомненно принадлежало мне в детстве. Еще и хаер какой-то длинный. Конечно, относительно того, который я носил, будучи взрослым. Тогда я стригся, вернее брился машинками, исключительно коротко.
Вытерев руки об одеяло, он же плащ, осторожно выглянул за дверь. Звуки льющейся воды не потревожили сон медсестрички. Ну и славно. Пускай спит. Умаялась, наверное. Стараясь не шуметь, прокрался к столу. Что тут у нас? Канцелярского вида гроссбух, журнал какой-нибудь, наверное, ручки, скрепки, прочая канцелярщина. Под щекой девушки, довольно миленькой, надо признать, по крайней мере, пока спит, томик какой-то беллетристики. Ай-ай-ай! Почему не учебник по медицине? А вот и то, что мне нужно. Из-под каких-то бумажек выглядывает угол ежедневного печатного издания под общим названием «газета».
Осторожно, стараясь не потревожить девочку, потянул добычу к себе. Но всё-таки разбудил. Спокойное дыхание медсестры сменил ритм, она пару раз глубоко вздохнула и открыла глаза. Вот ведь! Тут низвергающиеся в трех метрах ниагарские водопады ее не смогли разбудить, а легкий шорох бумаги — пожалуйста. Ну а так как я находился от нее сбоку и, согнувшись, пытался утянуть газету, то первое, что она увидела — моё лицо. К счастью, нервы у девочки оказались крепкие. Не завизжала. Уставилась на меня мутными со сна глазами. Моргнула пару раз. И, не отрывая головы от импровизированной подушки, шепотом спросила:
— Ты кто?
— Стас. — тоже шепотом, не стал я играть в пленного партизана.
— А чего здесь? — продолжила тихий допрос девушка, всё больше «включаясь» в реальность.
— Ты спи, спи. Считай, что я тебе снюсь. — ответил я — Газетку вот только возьму и исчезну.
— Какой «спи»? — возмутилась сестричка, принимая вертикальное положение и протирая глаза, громкости, впрочем, не добавляя — Я на дежурстве.
В ответ я лишь хмыкнул и, уже не таясь, подтянул газету.
— Что, приперло? — ехидно спросила девушка — Со своей бумагой ходить надо.
— Чего? — я недоуменно посмотрел на нее, потом дошло: — Нет, мне не для того, что ты подумала.
Подхватив со стола ручку, я записал код доступа к искину на свободном месте, оторвал кусок с кодом и облегченно вздохнул. После чего обратил внимание на саму газету. «Труд». Год, какой сейчас год? Восемьдесят восьмой. Который одна тысяча девятьсот. Три года до развала Союза. А это значит… А это значит, что мне всего одиннадцать лет. Блин! Долбанный артефакт. Вообще-то я рассчитывал лет на пятнадцать-шестнадцать. В каком это я классе получается? Голова не болит, но тяжелая. Соображается с трудом. Такое впечатление, будто под черепом кто-то булыжники ворочает. Информация усваивается? Класс у меня четвертый, судя по всему. Осенью пойду в пятый. А дата? О! Сюрприз. Пятнадцатое апреля. Мой день рождения.
Начал вспоминать свою биографию. Летом этого года мы должны будем перебраться из населенного пункта под названием «Колхоз «Светлый Путь»» Солнечногорского района непосредственно в Солнечногорск. Из квартиры в третью часть частного дома. Были такие дома. Поделенные на части, с отдельными входами. Причем, квартира в колхозе осталась, потом туда брат переберется, сейчас он на учебе в Твери. Значит — не обмен. Покупка. На какие средства — бог его знает. Мамина зарплата бухгалтера не позволяла скопить такие средства. Может бабушка помогла? Вопрос «откуда берутся деньги» в те года волновал меня в последнюю очередь. От мамы. Насколько я помнил, мы никогда не шиковали. Да и на какие? Мать-одиночка, при живом муже, тянет на шее двух обалдуев. В данный момент одного. Брат уже сам там как-то крутится. Впрочем, особой нищеты тоже не припомню. Средненько жили. Скромненько. Как девяносто процентов населения Союза жила. Родители матери, бабушка-дедушка, в это время проживают в Харьковской области, куда они перебрались из области Гомельской, спасаясь от радиации, когда название неизвестного широкой общественности населенного пункта «Чернобыль» внезапно стало известно всему миру. Вернее, как позже рассказывала бабушка, помогли перебраться, разрешив взять с собой только документы и деньги с драгоценностями. Даже одежду, в которой они приехали в Харьков, к своим дочерям, отобрали на эвакуационном пункте. Вот к бабушке меня и сплавляют каждое лето. Сестра матери и биологический отец — непосредственно в Харькове, откуда и мы перебрались год назад. Брат, вроде, рассказывал, что развод родителей был как бы фиктивный. Задумывался для расширения жилплощади. Но что-то пошло не так и он стал реальным до… не помню какого года, когда мать с отцом снова сошлись. Фух! Санта-Барбара. Пока я морщил лоб, медсестра внимательно меня разглядывала. И с каждой секундой ее взгляд становился всё подозрительнее.
— Газета свежая? — спросил я.
— Что? Да. Сегодн… Вчерашняя.
— Можешь поздравить меня с днем рождения. — сообщил я ей.
— Поздравляю. — без радости отозвалась девушка и начала закидывать меня вопросами, как красноармеец гранатами фашистский ДОТ: — Ты откуда тут взялся? Ночью во взрослом отделении? Почему в таком виде? Где одежда и обувь? С какой палаты?
— Спокойно! — я выставил вперед руку, пытаясь отгородится от непрекращающегося потока вопросов — Отвечаю по порядку. Стоял у доски, отвечал на уроке. Затем проснулся здесь. Голый. Босой. На обоссанной постели. Захотелось в туалет. И вот я здесь. — ну не рассказывать же ей правду?
— Фамилия? — девушка придвинула к себе гроссбух.
— Ветров.
— Ветров… Ветров… — забормотала медсестра, водя пальчикам по графам. Перелистнула несколько страниц — А номер палаты?
— Без понятия. — буркнул я — Мне как-то не до разглядывания номеров было. До туалета бы добежать.
— Успел? — улыбнулась девушка.
— Еле-еле. — признался я.
— Тогда пошли искать палату.
— Зачем? Я туда все равно не вернусь. — насупился я — Лучше в коридоре подожду.
— Надо же выяснить, откуда ты взялся. — пояснила девушка — А то прямо фантастика какая-то.
— «Знала бы ты правду» — подумал, а вслух сказал: — Как и все, от мамы с папой. Но в палату я не пойду.
— Почему?
— Потому что это не палата для больных, а газовая камера в фашистском концлагере.
Несколько секунд девушка что-то соображала, затем внимательно на меня посмотрела и спросила:
— Ты из коматозной палаты, что-ли?
— Какой? — переспросил я.
— Пошли, проверим. — она решительно поднялась.
— Ну пошли. — согласился я.
— Кстати, а почему ты ко мне на «ты» обращаешься. — внезапно спросила она, вышагивая по коридору.
— Ты первая предложила такой метод общения. — пояснил я — Спросила бы «кто вы» — общались бы на «вы».
— Вообще-то я тебя старше. — заметила медсестра.
— Задранным носом светильники с потолка не посбивай. — усмехнулся я — У меня брат примерно твоего возраста. — девчуля была совсем молоденькой — Кстати, как тебя зовут? А то все «ты», да «ты».
— Света. — после недолгого раздумья ответила девушка и, подойдя к очередной двери приоткрыла ее, слегка поморщившись.
Даже не заглядывая внутрь, по одному только запаху я опознал место, где «включился». Но все-таки заглянул одним глазом и сразу же отшатнулся в коридор.
— Ффууу! Она. Кровать без одеяла у окна. — подтвердил.
— Блин! Тебе вставать нельзя! — сразу всполошилась Светлана и попыталась цапнуть меня за руку — Тебе лежать надо!
— Применишь силу — начну орать. — предупредил я, уворачиваясь — Поднимем весь этаж. Тебе это надо?
Остановив попытки меня поймать, девушка некоторое время смотрела прямо в глаза, потом покачала головой:
— Знаешь, ты очень необычный мальчик.
— Знаю. — подтвердил я.
— И что мне с тобой делать?
— Ну… Можно неплохо провести время, коротая время за разговорами, рассказывая интересные и смешные истории. — предложил я — Но, боюсь, тебе за это влетит. Так что предлагаю переложить ответственность на дежурного врача, который, наверняка, сейчас спит в ординаторской.
— Точно! — хлопнула себя по лбу Света — Я же сразу должна была ему сообщить.
— Практикантка? — уточнил я, когда мы возвращались назад по коридору.
— Что? Нет. Первый год работаю. И к вступительным в институт готовлюсь. Вот и не сообразила сразу.
— Ну да. Я заметил у тебя на столе учебник. — я весело улыбнулся.
— Мозгам тоже отдых давать надо. — покраснела Света и толкнула дверь с надписью: «Ординаторская».
Обычная канцелярская комната со всеми атрибутами: столы, заваленные бумагой и прочей канцелярщиной, стулья, шкафы до потолка с разнообразными папками и книгами, какие-то фикусы в горшках на подоконнике. Около входа — вешалка с белыми халатами. Включенная настольная лампа исполняла роль ночника. Единственное, что выбивалось из общей картины — диван, на котором, приняв позу эмбриона, чтобы поместиться, спал мужчина. Укрыт больничным одеялом, но видно, что спит в одежде.
— Геннадий Андреевич. — тихо позвала Света.
Мужчина задышал чаще и зачмокал губами.
— Геннадий Андреевич! — чуть громче повторила девушка.
— А? Что? Что случилось? — мужчина так резко подорвался на диване, что я сделал шаг назад. Захлопал рукой по дивану, выудил из-под подушки стетоскоп, водрузил его на шею, сунул ноги в туфли и резко поднялся: — Всё! Готов! Пошли!
— Геннадий Андреевич, никуда ходить не надо. Он сам пришел. Вот. — Светлана обвинительно ткнула в меня указательным пальцем.
Мужчина опустил глаза и, видимо, только-что меня заметив, начал изумленно разглядывать. В ответ я разглядывал его. Средний рост, худощавый, удлиненное интеллигентное лицо с тонкими чертами, высокий лоб. По такому лицу возраст никогда не угадаешь. Только после сорока пяти уже становятся заметны возрастные морщины. Одежда — черные туфли, серые брюки, голубая рубашка.
— Это кто? — врач перевел взгляд на Свету.
— Говорит, что коматозник. Очнулся. Пришел. — лаконично пояснила девушка.
— Да-да-да. — Геннадий Андреевич потер лоб — Виктор Павлович говорил, что к нам из детского пациента перекинут. Стоп! Он что, пришел в себя? — врач явно еще не проснулся.
— Ну да. — подтвердила Света.
— А почему он не в палате? Почему на ногах?
— Отказывается возвращаться. — наябедничала Светлана.
— Категорически. — решил я привлечь к себе внимания.
— Почему? — спросил доктор.
— Потому что находится в той палате здоровому человеку решительно невозможно. — ответил я.
— Там запах. — пояснила Света.
— Там не запах. Там вонь. — уточнил я.
— Ну, кто тут здоров, а кто нет — решать мне… — ухмыльнулся врач — Ну а запах… Надо потерпеть. Тебе сейчас лежать надо.
— Дожидаясь утренней смены? — спросил я — Я прекрасно могу провести время в коридоре. Вон, на посту медсестры книжки почитаю. Стульчик одолжите?
— Послушайте, пациент… — начал врач.
— Послушайте доктор. — я его бесцеремонно перебил — Позвольте повторить то, что я уже говорил вашей коллеге. В ту палату я не вернусь. Точка. Начнете применять силу — проснется весь этаж. Либо койко-место в палате, где можно хотя бы дышать, либо стул и место рядом с постом дежурной медсестры. Третьего не дано. Тут осталось… — Я глянул на большие часы, висящие над входом в ординаторскую — Три часа до обхода. Но уверен, что со мной решат быстрее.
— Какой наглый мальчик! — восхищенно покрутил головой врач. Заметив, что Света с интересом смотрит как он будет выпутываться из ситуации, Геннадий Андреевич произнес: — Светочка, возвращайтесь на пост. Я разберусь. И обувь ему какую-нибудь найдите, а то что ж он босиком по холодному полу. Так и заболеть недолго. — хохотнул — Одежду вряд ли найдем подходящую, в халате замерзнет. Одеяло свежее дайте ему. А то это…
— Воняет. — подсказал я.
— Ну да. — согласился доктор.
Мы проводили разочаровано выходящую Светлану взглядами.
— Как себя чувствуешь? — спросил доктор.
— Хоть сейчас в космос. — заверил его я — Голова немного тяжеловатая, а так — нормально.
— Давай, хоть послушаю тебя. — предложил он, приближаясь и снимая с шеи стетоскоп — А одежда где?
— А это я у вас хотел спросить. — ответил я, освобождая верхнюю половину туловища от одеяла и поворачиваясь спиной, повинуясь жесту врача — В смысле, не конкретно у вас, а у медперсонала, который меня сюда доставил.
Док меня послушал, побил пальцами по спине, измерил давление, потыкал в живот, с вопросами «болит — не болит». В общем, произвел осмотр. Хмыкнув, начал рыться в столах и шкафах. Затем с возгласом «Вот она» извлек несколько листов, скрепленных канцелярской скрепкой, усевшись за стол и подвинув лампу поближе, углубился в изучение. Я расположился напротив стола на диване. Перевернув пару листов, Геннадий Андреевич уставился на меня взглядом старого чекиста на недобитую контру. Еще пару секунд — и он мне лампой в глаза светить начнет.
— И что там написано? — поинтересовался я.
— Там написано… — после недолгого молчания ответил врач — Что ты сейчас должен лежать в кровати.
— А поконкретнее можно? — попросил я — Я умные книжки читал, я пойму. Только без латыни, простыми словами.
— Если простыми словами, то здесь написано, что ты пережил геморрагический инсульт. — видя непонимание в моих глазах он пояснил: — инсульт с кровоизлиянием в мозг. Так понятнее?
— Понятнее. — ошарашено произнес я, лихорадочно обдумывая ситуацию — Но вы же понимаете, что это невозможно. После такого, люди с постели месяцами не встают, если встают вообще. Просто у бабушки одноклассницы был инсульт, и я видел, как она себя чувствовала после этого. — быстренько отвел от себя лишние подозрения, хотя и так уже накосячил выше крыши. Одиннадцатилетние дети подобным образом себя не ведут.
— Да, наверное. — врач потер виски — Скорее всего, ошибка в постановке диагноза. Да и откуда у ребенка инсульт без предрасположенности? У тебя ведь все нормально до этого было? Частые головные боли, головокружения?
— Не было никаких головокружений. — заверил я.
— Ладно. Побудешь пока под моим наблюдением, а дальше пускай Виктор Павлович сам разбирается. Если только заметишь изменение в самочувствии, даже самое маленькое — немедленно сообщай! Понял?
— Понял. — согласился — А можно газету почитать? Вы можете пока досыпать лечь. — предложил я и пообещал: — Я тихо буду сидеть.
— Вообще то не стоит мозги напрягать. — задумчиво пробормотал Геннадий Андреевич.
— Да ладно! — отмахнулся я — Когда это при чтении газет мозги напрягались? Это же не учебник по сопромату. — и заработал очередной взгляд чекиста от врача. Блин! Быстро добавил: — Мой старший брат так говорит. Он студент.
— А… — неопределенно ответил доктор — Возможно, в чем-то он и прав. Ладно, можешь почитать газету. А спать… Через час-полтора уже смена начнет подходить. Так что нет. Пойду, приведу себя в порядок.
Из ординаторский мы вышли вместе. Я успел заметить, как Света быстро спрятала роман, что она читала, под стол. Врач ушел в туалет, я же направился на пост.
— Ну что? — спросила меня Светлана.
— Всё! — сокрушенно ответил я — Мы с Геннадием Андреевичем поговорили, и он решил меня усыновить.
— Как?! — широко распахнутые глаза и быстрый взгляд в сторону туалетов, где сейчас находился доктор.
— Так и сказал: мол, всегда хотел иметь такого красивого и умного сына как ты, да природа не дала. Так что будешь моим приемным сыном. — с абсолютно серьезным выражением лица продолжил издеваться над доверчивой девчонкой.
— Врешь! — в глазах появилось сомнение.
— Ну он сейчас выйдет — сама спроси. — предложил я и, не выдержав этого умилительного зрелища, донельзя удивленное милое личико, начал тихонько хихикать.
— Дурак! — Света скомкала попавшуюся под руку бумажку и запустила в меня. Затем, глядя, как я хохочу, не выдержала и рассмеялась сама: — Ну нельзя же так! Такими вещами не шутят.
— Видела бы ты свое лицо. — произнес я, утирая слезы.
— Вот как тресну сейчас!
— Меня бить нельзя. У меня, оказывается, инсульт был. — я погрозил ей пальцем.
— Опять врешь?
— Во всяком случае, так написано в бумагах. Но там явно что-то напутали.
— Конечно. — согласилась Светлана — Ты бы сейчас встать не мог.
— Вот и Геннадий Андреевич так думает. Сказал, чтобы Виктор Павлович сам разбирался. Кстати, а это кто?
— Заведующий отделением.
— Каким? А то я даже не знаю, куда попал.
— Терапия. — ответила Светлана, думая о чем-то своем, затем произнесла: — С другой стороны, что-то же случилось, раз тебя к коматозникам положили? Что?
— Не знаю. — развел я руками — Я же говорил. Стоял у доски. Отвечал урок. Может подумал резко? Вот, с непривычки, к вам и угодил.
— Да ну тебя! Чего хотел? — спросила Света.
— Да газету взять почитать. — ответил я и уточнил: — Она же тебе не нужна?
— Бери. — разрешила Светлана — Тебе именно «Труд» нужен был? Просто в ординаторской полно газет.
— Мне свежий номер нужен. — пояснил я и спросил — А ты что читаешь? А… Агата Кристи.
— Что, не любишь детективы? — глядя на мое скривившееся лицо спросила девушка.
— Вообще-то больше фантастику, но если детектив неплохой — то почему бы и нет? — ответил я — Но только не Кристи.
— А чем она тебя не устраивает.
— Своим стилем изложения. И тут даже не переводчик виноват, а именно автор. И непроходимой тупостью персонажей. — пояснил я — Даже мне, обычному школьнику, уже к первой трети книги становится ясно, что убийца — садовник. Нет, этот Пуаро с миссис Марпл еще две трети книги тупят и топчутся на месте.
— Много ты понимаешь! — фыркнула Света — Это стиль такой: британский детектив.
— Артур Конан Дойль тоже не на помойке родился, знаешь ли, однако его Холмс гораздо интеллектуальней. А вообще у меня мама детективы любит. Чейза хвалила.
— Чейз хорошо пишет. — согласилась Светлана — Где бы его еще достать?
— Ну. «Дом книги» на Арбате, к примеру. — предложил я.
— Дорого. — ответила Света — Да и ехать в Москву — это день потерять. Эх! — она махнула рукой.
— Я спрошу у мамы, что она прочитала. Может и удастся что-то изъять.
— Что-ты! Не надо! — замахала руками девушка.
— Да всё равно стоят — пылятся. А так хоть человеку в радость будет. Короче, узнаю. Ты местная, или в общаге в Рекинцо живешь?
— В общаге. — ответила девушка и вдруг взглянула на меня точно так же, как смотрел Геннадий Андреевич — Странный ты какой-то. Про общагу знаешь. Говоришь, как взрослый. Даже меня провести смог… Не знаю, дети себя так не ведут.
— Просто я умный и начитанный. — заявил я и напомнил себе, кого окружающие видят перед собой.
Спас меня доктор. Выйдя из туалета он с подозрением глянул на нас и спросил:
— А чего это вы такие веселые?
— Да вот, спорили. Карл Маркс и Фридрих Энгельс — это муж и жена, или четыре разных человека? — ответил я оборачиваясь. За спиной фыркнула Света.
Геннадий Андреевич неопределенно покрутил головой и, поманив меня пальцем, направился в ординаторскую. Отсалютовав медсестре, я направился за ним, шлепая безразмерными тапками, которые мне нашла Света. В ординаторской доктор включил верхний свет, убрал, наконец, постельные принадлежности с дивана и предложил располагаться. Сам уселся за одним из столов и принялся заполнять какие-то бумаги, время от времени роясь в различных бумажных завалах.
Раскрыв газету, я задумался. И что это со мной было? То, что не инсульт, да еще с кровоизлиянием — точно. Лежал бы сейчас овощем и пускал пузыри, глядя в потолок. Ну, или не так радикально, но резвым козликом не скакал бы — точно. Я действительно видел последствия такого инсульта у пятидесятилетнего мужика. Бедняге парализовало правую часть тела. Проведя полгода на постельном режиме он так и не поднялся: второй инсульт его добил.
Последствия «записи» большого объёма информации в мозг ребенка? Возможно. Интересно, вся информация передалась или нет? Самое поганое, что я понимал, что если что-то потерялось по дороге, то я и вспомнить этого не смогу. Надо побыстрее добираться до Номада. Пускай снимает ментограмму и проверяет целостность данных. Осталось только убедить маму поехать на Байкал. На котором мы никогда не были, побывать не планировали и знали о нем только из образовательных программ. Легче всего это было сделать с помощью пси-воздействия. Методика активации у меня была в памяти. Немного напрягали булыжники в голове. От греха подальше решил ничего не предпринимать пока они не успокоятся. И вообще, пока вести себя ниже травы, тише воды. Выйти на площадь и заорать что я — посланец из будущего, и вы все умрете всегда успеется. Да и не предполагал я раскрытие. Только матери, если что.
— Геннадий Андреевич, а когда я к вам попал? — задал я вопрос.
Тот отвлекся от своих дел, поискал мои бумаги и ответил:
— Два дня назад, сегодня третьи сутки пошли. Тут написано, что тебя еще вчера в Москву должны были забрать, но что-то не срослось. Как это, обычно, у нас и бывает.
— Повезло. Возвращаться домой ближе будет.
— Угу. — филином ответил врач и снова сосредоточился на своих бумагах.
Ну а я обратил внимание на газету в руках. Итак, что интересного происходит в СССР? Перестройка продолжает свою катастрофическую поступь по стране. Генсек так же предлагает улучшить и углубить. Словечки типа «хозрасчет», «кооперация» и так далее еще бередят души, хотя уже не так как раньше. Продолжают развенчивать культ личности Сталина. Колхозники всех регионов клятвенно заверяют, что всё, что надо, в землю закопают вовремя и в срок.
Я начал припоминать то, что могло быть лично мне и моей семье полезно в восемьдесят восьмом. Да, в принципе, ничего. Разве что «Рабыню Изауру» посмотреть. Рановато пока. А так страну начнет колбасить не по-детски. Резко возрастут национальные и сепаратные течения в республиках. Армяне вцепятся в горло азербайджанцам, что в итоге приведет к Карабахскому конфликту. ОМОН начнет дубинками гонять народ на митингах. Тотального дефицита пока еще нет, но его предшественник, дефицит локальный, уже ощущается вовсю. Короче, опять придется пожить в китайском проклятии «Не дай вам бог жить в эпоху перемен». Хотя, на самом деле это проклятие — фейк, китайцы о нем ничего не знают, а ноги растут из поговорки с Британских островов. Так что не страшно.
От ворошения памяти чуть заныла голова. Моё кислое выражение лица не укрылось от орлиного взора Геннадия Андреевича. Пришлось признаваться, что голова заболела. Чуть-чуть. Сейчас пройдет. Не смотря на мои заверения, мне снова померяли давление, заставили глазами последить за пальцем перед носом, проверили координацию движений, сунули в рот таблетку анальгина и, потушив верхний свет, уложили на диван, при этом отобрав газету.
Не успел я как следует заскучать, как начали подтягиваться врачи очередной смены, бросая любопытные взгляды. Я и без напоминаний понимал, что тут лишний и уже прикидывал, как бы половчее исчезнуть. В этом помог Геннадий Андреевич. Справившись о моем самочувствии, вручил стул и попросил подождать в коридоре. С облегчением переместился поближе к посту медсестер. Там Света уже трепалась с подружками о ночном визитере. Пришлось включатся в беседу. Народу в коридоре прибавилось: просыпающиеся больные совершали утренний моцион. Потянуло табачным дымом. Сдавшая смену Светлана засобиралась домой, в смысле, в общагу. Еле успел узнать у нее фамилию, кому книгу Чейза передавать.
Примерно без пятнадцати восемь меня дернули назад в ординаторскую. Находившееся там двое мужчин в белых халатах снова провели осмотр, начиркали какие-то бумаги и один из них увел меня в детское отделение, по дороге объясняя, что сейчас надо сдать анализы. Заявил, что в одеяле на голое тело ходить дальше не намерен. Пусть вещи ищут. Будут вещи — будут анализы. Нет — заявление на имя главврача о краже. И не волнует на каком этапе моя одежда исчезла. Док попытался надавить возрастом и авторитетом, но тут я уперся рогом. Потом вообще хрен что найдешь. Да и шастать, закутавшись в одеяло — удовольствие ниже среднего. Пообещал выгнать из больницы в чем есть — с радостью согласился, сказав, что таких клиентов как я, на Почтовой 39 ждут с распростертыми объятиями. Видать, адрес городской прокуратуры был доктору знаком, так как он резко поскучнел и подселил меня к двум обалдуям примерно моего биологического возраста, а сам исчез. Познакомились с пацанами, в двух словах объяснил обстоятельства моего появления, после чего один продолжил рассказывать другому сюжет фильма, который он недавно смотрел в видеосалоне в Москве. Прислушавшись понял, что парень посмотрел какой-то третьесортный гонконгский боевик. Где все прыгают, визжат и машут руками с ногами. Там вообще сюжеты бывают? Одежду искали до обеда, так что завтрак я пропустил. Но нашли. И школьную форму, и обувь, и даже куртку с шапкой. А после обеда приехала мама…
Она скончалась, когда мне было семнадцать. Рак. Химиотерапия эффекта не дала, оперировать не стали — поздно. В больнице держать тоже побрезговали. Выписали умирать по месту прописки. Погасла быстро, как свеча. Хотя и намучалась до этого. Девяносто третий — девяносто четвертый год. Пиздец в стране достиг своего апогея. В тех условиях купить дозу наркоты, причем любой, было ни в пример легче, чем достать рецепт с красной полосой. Поход в поликлинику за таким рецептом ни разу не проходил спокойно. Это всегда были вымотанные нервы, сорванное горло, и лютое желание спалить тут все к херам собачьим вместе с персоналом. После получения рецепта начинался не менее увлекательный квест под названием «а теперь найди аптеку, где этот рецепт смогут отоварить». Жуть.
Я смотрел на полноватую женщину, вошедшую в палату, с таким родным лицом и не мог поверить глазам. Хотя и знал, что здесь она жива и относительно здорова. Какое-то сильное, нежное чувство поднялось из глубины груди, заставив выпрыгнуть из кровати и бросится навстречу, распахнув руки.
— Мама!!!
Добежать, обнять и прижаться щекой к такому тёплому и родному…
— Мама!
И больше никогда не отпускать…
— Мама…
Мягкие руки сомкнулись на плечах, огородив от всех проблем, погладили по волосам. Непередаваемое чувство блаженства и эйфории! Навсегда бы остался в этом маленьком, защищенном мирке.
— Стас, что тут с тобой делали?
— Ничего. — пискнул я.
— Может быть, тогда отпустишь? — поинтересовалась мама.
— Нет. — ответил я, прижимаясь еще сильнее.
— Стас, ну это в конце концов неприлично. Мальчики смотрят.
— Плевать. — лаконично ответил я.
— Так, Станислав, хватит.
Если мама называла меня полным именем — это означало преддверие бури, которая может грянуть в любой момент. Если поименование включало в себя фамилию и отчество — значит пора рыть окоп полного профиля, запрыгивать внутрь, надевать каску и начинать молится всем богам, чтобы пронесло.
Вообще-то явное выражение чувств в нашей семье не поощрялось. А попытки распустить нюни всегда нарывались на вопрос «ты мужик или тряпка». От попытки наябедничать открещивались «мужчина сам должен решать свои проблемы». И в то же время поддерживались общечеловеческие ценности «драться нехорошо, конфликт надо уметь решать словами», «девочек обижать нельзя» и прочее. Как раз на этом этапе моей жизни одна директива вошла в конфликт с другой, что привело к проблемам.
— Так что с тобой произошло? — мамины руки крутили меня в разные стороны, а глаза разглядывали внимательно и требовательно.
— Ничего. — ответил я и, чувствуя, как защипало во носу, вывернулся из ее объятий и бегом направился в коридор — Я сейчас!
Добежал до туалета, включил воду и начал усиленно умываться холодной водой. Блин, чуть не разревелся. Сорокалетний мужик! Или это реакция одиннадцатилетнего тела? Надо будет держать себя в руках. Успокоившись, вышел наружу. Там меня уже ждали.
— И что это было? — спросила мама.
— Не обращай внимания. — отмахнулся я.
— Точно? Мне сказали, что у тебя кровоизлияние в мозг. Я чуть с ума не сошла! Еще и в палату не пускали!!!
— Мам, успокойся. Ошиблись. Нет никакого кровоизлияния. — начал я ее успокаивать.
— Да?
— Ага. Если бы было что-то серьезное — я бы сейчас в кровати лежал.
— Вообще-то да. — вынужденно признала мама — А врачи что говорят?
— Ничего не говорят. Сами понятия не имеют. — ответил я, довольно щурясь.
— Надо с доктором поговорить…
— Надо. — согласился, улыбаясь.
— Чего это ты лыбишься, как майская роза? — подозрительно спросила мама.
— Просто рад, что ты есть.
— Здесь? — переспросила мама.
— Есть. Есть на этом свете.
Еще раз окинув меня подозрительным взглядом, мама бросила: «Жди здесь» и направилась к кабинету зав. отделением. А я стоял, опершись спиной о стену и не мог унять это чувство эйфории. Ты не умрешь мама. Не в этой вселенной. Жить будешь долго. Насчет счастливо — это уже от тебя зависит, но долголетие и обеспеченность я тебе гарантирую!
В кабинете она пробыла довольно долго и вышла с тем доком, с которым я собачился насчет пропавших вещей. О! Так я с заведующим отделением ругался, оказывается! Зато результат есть.
— Вот! Полюбуйтесь! — зав обвинительно указал на меня рукой, явно продолжая ябедничать — Надеюсь, вы с ним поговорите?
— Конечно доктор, обязательно! — заверила мама и, развернувшись направилась ко мне, грозно хмуря брови.
Доктор секунду смотрел ей вслед, затем скрылся за дверью своего кабинета. Весь воспитательный эффект приближения грозной мамы делила на ноль улыбка, то и дело возникающая на ее лице. Подойдя вплотную и воровато оглянувшись, дабы убедится, что дока нет, она не выдержала и расхохоталась:
— Ну ты даешь! Нет одежды — нет анализов? — и снова залилась смехом.
— Не, ну а чо они? — поддержал я хохот — Нашли клоуна, в одеяле на голое тело по всей больнице бегать.
— Откуда ты адрес прокуратуры знаешь? — продолжала веселится мама.
В ответ я лишь пожал плечами.
— Ладно… — сказал она, успокаиваясь — Но так делать все равно нехорошо.
— Почему? — спросил я.
— Надо было его послушаться.
— Почему? — начал я напрягаться. Начался этап воспитания. Это дело надо пресекать.
— Мало того, что он врач, он тебя старше. — ответила мама.
— Насчет старшинства, я бы поспорил. Но сейчас речь о другом. Старших надо слушать? — дождавшись подтверждающего кивка, продолжил: — То есть, если в темном парке, дяденька, одетый в длинный плащ и шляпу, скрывающую лицо, скажет мне: «Мальчик, пойдем в те кустики, а я тебе конфетку дам» — я должен его послушать? Ведь он же старше. Вообще не понимаю, как я до таких лет дожил.
Вздрогнув, мама забегала по моему лицу взглядом. Веселье как рукой сняло.
— Нет, но… — не найдя сходу аргументов, закончила как истинная женщина: — Нечего ночами по паркам шляться! — после чего зловеще добавила: — И вообще, мы с тобой об этом дома поговорим…
— Поговорим. — согласился я — Только очень сомневаюсь, что тебе этот разговор понравится. Что последователь Авиценны сказал?
Опять долгое и пытливое вглядывание в лицо. Затем, немного заторможено:
— Сказал, что оставят на пару дней, понаблюдают и анализы, все-таки, надо сдать. Ты, как-никак, был в коме. — после недолгого молчания добавила: — И очень сильно изменился.
— Последнее врачам не говори, а то вообще не выпустят. Насчет комы — тоже спорно. Если эти ветеринары умудрились диагностировать у меня геморрагический инсульт… — увидев поднимающиеся брови, поспешно добавил: — Это мне во взрослой терапии сказали, где я проснулся. Так вот, если умудрились поставить такой диагноз — то и с комой могли ошибиться.
— Ты очень сильно изменился, Стас. — мама выделила интонацией «очень».
— Давай об этом дома поговорим? — предложил я и переключил ее внимание — А в сумке что?
— В сумке? — переспросила мама и посмотрела на холщовую сумку в руках — А! Одежда. Домашняя. Спортивная. И обувь. Да, кстати, с Днем Рождения! — с этими словами показала бумажный пакет, в котором лежали десяток эклеров, знает, какие мои любимые — Торт дома стоит.
— Спасибо! И правильно. — одобрил я ее выбор — Эклеры мы с пацанами в палате сожрем, а тортом придется со всем персоналом делится. В итоге каждому достанется только «на понюхать».
— Я тоже так подумала. — призналась мама.
Проболтав с ней еще около часа, провел к выходу, договорившись, что приедет послезавтра, завтра меня будут исследовать, и выклянчив томик Чейза для Светы. Обещала что-то подобрать для сестрички, которая, с моих слов, чуть ли не жизнь ее сыну спасла. Помахав на прощанье рукой, отправился в отделение. Проходя мимо кабинета заведующего на секунду притормозил и, решительно постучавшись, вошел, не дожидаясь приглашения. Доктор был один. Сообщил, что вчера у меня была днюха, одарил парой пирожных, предложил жить дружно и поинтересовался, можно ли подобное лакомство моим сокаме…эээ сопалатникам. А то так и не поинтересовался, с чем они сюда попали. Доктор поломался, для вида, но угощение принял и сообщил, что ежели не злоупотреблять — то можно. Зайдя в палату, выудил пару эклеров себе, остальные отдал пацанам — по три на брата. Предложил хотя бы по одному оставить на ужин. Куда там! Умяли еще до того, как я закончил озвучивать предложение. В таком случае и я не стал затягивать. А то потом начнется: «Дай куснуть». О! Этот божественный вкус советских эклеров! Этот крем из натурального масла! Никакой новодел, со взбитыми сливками из баллончика внутри, ни в силах его заменить! После чего переоделся, синие брюки-трико, майка, что-то типа олимпийки, свежие трусы оставил на завтра, вернул одеяло с тапками взрослым терапевтам и завалился вздремнуть до ужина.
На следующий день у меня взяли все анализы, прогнали по кабинетам невролога, окулиста, и остальных ухо-горло-носов, нацепили на голову сеточку и сняли энцефалограмму и что-то еще, так как долго из вотчины препараторов мозга не отпускали. Я всерьез опасался встречи с психиатром, мог и не пройти собеседование. Все-таки реакции на вопросы будут взрослого человека. Но обошлось.
А еще через день, все-таки выпустили на амбулаторное лечение. И то, не без препирательств. Уж очень им хотелось понять, что со мной было. Снабдили выпиской, в графе «диагноз» которой, по обыкновению врачей, была написана шифровка Юстаса Алексу. Только отдел шифрования КГБ сможет прочесть. Или другой врач. Как обычно, навешали кучу ограничений, дали кучу труднореализуемых рекомендаций, на семь дней освобождение от школы и месяц физкультурник поскучает без меня, после чего распрощались, с напутствием больше не попадаться в их цепкие лапки. По дороге заскочили в терапевтическое отделение и оставили три тома детективов Чейза для Светланы, мама все-таки оторвала от сердца.
Выйдя на крыльцо больницы, я прищурился на теплое весеннее солнце и еле слышно прошептал:
— Ну здравствуй, одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой…