Беда пришла неожиданно.
Я еще не знала, что произошло, но уже чувствовала — что-то не так. В воздухе висела горечь, разливалось почти осязаемое напряжение. Оно сквозило буквально во всем: в переглядываниях прислуги, в еле слышных шепотках, что тотчас смолкали, стоило мне повернуть голову. В том, как непривычно тихо было за окном в весенний погожий денек — не пели птицы, не журчала вода, даже неугомонные цикады, кажется, и те смолкли.
В дворцовых коридорах же, напротив, царило какое-то безумие. Размеренная и неторопливая жизнь здешних обитателей вдруг резко сошла с привычной колеи. Все вокруг суетились. Бежали куда-то. И при этом, завидев меня, старательно делали вид, что все в порядке.
Внутри поселилось нехорошее предчувствие, и чем дальше, тем сильнее оно становилось.
Последние пару дней я не видела раан-хара. После того визита в его покои муж не навещал меня. Но и из дворца, насколько мне известно, тоже не уезжал. Впрочем, он мог отчалить и ночью, пока я спала, — о таких вещах меня не ставили в известность. А потому я первым делом подумала, что что-то стряслось с Лааром.
Эта мысль не давала покоя. Меня уже начинало колотить изнутри, а Ашта, как назло молчала, не спеша развеять мои сомнения. То ли и правда ничего не знала, то ли ей было приказано молчать, что казалось мне куда более вероятным. Я уже даже подумала о том, чтобы под каким-нибудь предлогом явиться в хозяйские покои и проверить свои домыслы.
Но сперва решила попробовать разобраться во всем самой — не хотелось лишний раз попадаться на глаза мужу. Особенно вспоминая то, как мы расстались в прошлый раз.
В библиотеку я почти что вбежала. Сразу скинула сандалии, забралась с ногами на узкую банкетку и прильнула к окну.
В саду шли какие-то приготовления. Я видела, как прислуга снимает с деревьев разноцветные слюдяные фонарики и заменяет их на обычные, прозрачные. А узорчатые дорожки, выложенные яркой мозаикой, укрывают тростниковыми листьями. Странно, но цветущие с самого начала весны деревья и те выглядели серыми и поникшими. Словно разом потеряли жизненные силы.
Полночная звезда, объяснит мне кто-нибудь, что здесь происходит?
А потом я заметила на одной из дорожек уже знакомую статную фигуру в сером, таком же выцветшем, как и все вокруг, шервани.
Лаар о чем-то беседовал с тар Сиришем. Тот тоже был одет неброско, и количество звенящих браслетов на его руках, кажется, убавилось. И даже отсюда, сверху, было заметно, как напряжены и хмуры лица обоих мужчин. Лаар — тот вообще выглядел каким-то уставшим, измотанным, как после встречи с Цветком Смерти. Время от времени к нему подходили служащие, и муж отдавал короткие распоряжения.
Они с Ведающим немного так постояли, еще что-то обсуждая, а потом оба направились ко дворцу. А мимо того места, где они только что беседовали, пронесся прислужник с целой охапкой черных шелковых лент в руках…
Я вздрогнула, поймав глазами это черное пятно, и поспешно слезла с банкетки.
— Я хочу прогуляться по саду, — бросила через плечо и, не обращая внимания на протест помощницы, спешно направилась прочь из библиотеки.
— Но рани, вам не стоит… Лучше вернемся в покои… — затараторила Ашта, семеня за мной по пятам.
— Раан-хар запретил выходить в сад? — прямо спросила я, резко остановившись, отчего рабыня чуть не налетела на меня.
— Запрещать не запрещал, но… — замялась она.
— Если не запрещал, значит, можно! — Развернулась на пятках и уверенно продолжила свой путь.
Помощница больше не смела меня останавливать, видимо, поняла, что настроена я решительно.
Последние дни я не давала ей спуску. Отчитывала за любую мелочь. Это было неприятно, и я сама себе была в какой-то степени противна, но, увы, другого выхода у меня не было. Ашта должна была понять, кто здесь хозяйка, начать хоть немного уважать меня и бояться, иначе я не смогу ее контролировать…
На пути в сад меня никто не остановил. Стражи, стоящие на входных дверях, лишь растерянно переглянулись, видимо, не зная, как поступить, но, встретив решимость в моих глазах, все же пропустили, услужливо распахнув тяжелые створки.
В саду было неуютно. Настолько, что кожа покрылась мелкими противными мурашками. Я зябко обхватила себя за плечи и, поборов секундную трусость, пошла по дорожке, направляясь к своему любимому месту возле прудика. Свежий еще тростник хрустел под ногами, и подол сареи то и дело цеплялся за шершавые стебли, грозя смести собой все старания прислуги. Пришлось приподнять его, чтобы не волочился по настилу, а еще наступать приходилось крайне аккуратно, свежие стебли могли запросто порезать кожу в открытых сандалиях.
Пока я шла к прудику, заметила сразу нескольких Природников. Они заговаривали цветы и деревья, и те, стоявшие нарядными и яркими с самого начала весны, закрывали свои бутоны. Увядали, склонив к земле тяжелые головки. Выглядело это ужасающе. И я не сдержалась, резко свернула с дорожки и подошла к одному из Природников, одетому в коричневато-рыжую хламиду.
— Простите, но что вы делаете? — воскликнула я, не в силах удержать рвущегося наружу негодования.
— Рад приветствовать вас, рани. — Одаренный сложил руки лодочкой и склонился в глубоком поклоне, блеснув на солнце абсолютно гладкой макушкой. — Я всего лишь усыпляю цветы.
— Усыпляете? Но зачем?
— Это приказ раан-хара, — коротко поведал собеседник, рождая еще больше вопросов, чем прежде.
— И что с ними теперь будет? — Я с беспокойством посмотрела на выцветший, безжизненный цветок магнолии, чьи лепестки сиротливо жались друг к другу, словно желая согреться. Так и хотелось взять его в руки и погреть своим дыханием.
— Не беспокойтесь, рани. Они всего лишь уснули. Как только будет можно, мы пробудим соцветия, и они вновь расцветут для вас, — пояснил Природник, и я немного успокоилась.
Раз так, то волноваться не о чем. Знать бы еще, зачем они это делают? И когда наступит это «можно»? Ох, и как бы мне найти того, кто бы объяснил, что происходит вокруг.
К слову, увядшие растения были не единственным потрясением на сегодня. Когда я подошла к прудику, то увидела, как несколько слуг огромными сачками черпают воду и достают оттуда разноцветных карпов. Перекладывают тех в здоровенные просмоленные бочки и увозят куда-то. А другие цепляют длинными палками кувшинки и гонят их к берегу, расчищая водную гладь.
Я смотрела на все это круглыми от изумления глазами и уже даже выцепила взглядом старшего из слуг, чтобы расспросить обо всем. Но вдруг неподалеку мелькнуло знакомое женское лицо.
Хальди.
Девушка быстрым шагом шла по одной из многочисленных дорожек. В руках у нее была большая плетеная корзина с какой-то утварью. И, судя по сосредоточенному лицу, ничего, кроме этой корзины, ее сейчас не волновало. И меня, стоящую по другую сторону прудика, Хальди не заметила.
Я же, решив, что лучшего рассказчика не найти, быстро развернулась и пошла в обратную сторону, как раз наперерез спешащей ко дворцу служанке.
— Ох, рани! — воскликнула девушка, когда мы наконец поравнялись. — Что вы здесь делаете?
— Надо поговорить! — без лишних предисловий ответила я и потянула Хальди прочь с дорожки, подальше от чужих глаз и поближе к пышным зарослям акации.
Ашта последовала за нами.
— Хальди, что происходит? К чему все эти приготовления? — изрядно понизив голос, вопросила я.
— Ох, рани… а вы не знаете?
— Откуда? Мне никто ничего не говорит!
— Так ведь… Рани Кьяра… — Хальди замялась и опустила глаза. А я сразу подумала о худшем. Ведь не просто же так из сада убирают все яркое и застилают тростником разноцветные дорожки. — Она… отправилась на тот Берег этой ночью. Сегодня на закате будут проводы…
— Что, прямо здесь? — хрипло поинтересовалась я, с трудом сглотнув вставший в горле ком.
Все это было так странно… А ведь еще каких-то несколько дней назад я видела ее, разговаривала с ней. Могла ли я подумать тогда, что Кьяры так скоро не станет. И что если бы я в тот день вообще не пробралась в женскую часть, так бы и не узнала, какой была первая жена раан-хара. И не имела бы ни малейшего представления, чье тело сегодня на закате предадут огню.
Как же все-таки непредсказуема порой бывает жизнь. Или, может, правильнее было бы сказать — прозорлива? Ведь я все-таки успела познакомиться с Кьярой. И даже в какой-то степени воспользовалась ее советом. Не знаю, к добру ли, к худу ли, но отчего-то казалось, что все это было неспроста. Будто сама судьба тогда привела меня к ней.
И хоть мы были почти не знакомы, сейчас внутри разлилась горечь утраты. Тяжелая и муторная, она словно придавливала к земле, всерьез заставляя задуматься над тем, как быстротечна и хрупка человеческая жизнь. Чья-то обрывается в один лишь миг, а кто-то уходит долго, мучительно и болезненно. Неужели же и меня ждет подобная участь?
Мне вдруг стало зябко, и я непроизвольно обхватила себя за плечи.
— Да, проводы будут здесь, в резиденции, — ответила Хальди и добавила: — Рани, лучше бы вам вернуться в свои покои. И… сделать вид, что вы ни о чем не знаете.
Хальди опасливо покосилась в сторону дорожек, и я поспешила ее успокоить:
— Не беспокойся, я никому не скажу.
Служанка кивнула и, сославшись на занятость, поспешила по своим делам.
Я же еще какое-то время постояла у куста завядшей акации, пытаясь хоть немного прийти в себя. И даже не знаю, что беспокоило меня сильнее — то, что похороны, вопреки обычаям, пройдут в резиденции, или то, что я сама в скором времени могу оказаться на месте Кьяры?
А еще никак не давал покоя вопрос — что же думает и чувствует сейчас Лаар?..
Оставаться в стороне от происходящего я не могла. И как только горящий солнечный диск коснулся горизонта, а в сад стали стекаться многочисленные обитатели замка, я всерьез взялась за Ашту.
План, как пробраться на церемонию, уже давно созрел в голове. Но вопрос с рабыней, что не отходила от меня ни на шаг, оставался открытым. И тут у меня было два пути: либо избавиться от нее и действовать в одиночку, либо привлечь к своему рискованному плану. Что, собственно, я и собиралась сейчас сделать.
— Я хочу присутствовать на проводах! И ты мне в этом поможешь! — поставила в известность помощницу, уже заранее готовясь к ее бурной реакции.
— Рани, да вы с ума сошли! Вам нельзя на церемонию! — Ашта, как и предполагалось, всплеснула руками и даже картинно приложила руку к сердцу.
— Я нахожусь во вполне здравом уме! И хочешь ты того или нет, в сад я попаду! — произнесла жестко, наблюдая, как на глазах меняется лицо служанки.
Как на нем появляется неуверенность и даже страх. Смуглая кожа чуть бледнеет, а девушка начинает нервно покусывать и без того слишком яркие губы.
Все-таки рабыня она и есть рабыня. Смирение у нее в крови. Я же не единожды убеждалась, какое влияние на девушку оказывает простая смена тона голоса или строгое выражение лица. Подобное проявление власти неминуемо толкает рабов к подчинению воле хозяина. А роль хозяйки за последние недели я освоила довольно неплохо. Пришлось, хоть и было противно. Зато сейчас настало самое время собирать плоды своих трудов.
Ашта в неуверенности мяла подол хитона, колеблясь с ответом. А же уже привычно взялась ее подтолкнуть.
— Так что решай сама. Либо ты поможешь мне. Либо я запру тебя, как в прошлый раз, чтобы не мешала!
— Вы не посмеете! — чуть ли не выкрикнула служанка, но тут же осеклась, запоздало вспомнив, с кем разговаривает.
— Еще как посмею! А вздумаешь говорить со мной в таком тоне, простым запиранием в купальне я не ограничусь! Поняла?
— Да, прошу прощения, рани, — повинно склонила голову рабыня.
— Так что? Помогаешь или…
— Что нужно делать? — осторожно поинтересовалась помощница, подняв на меня карие до черноты глаза.
— Ничего особенного. Ты просто одолжишь мне свою одежду!
Спустя полчаса я стояла в неприглядном коричнево-сером хитоне, какие носит только прислуга, и тщательно наматывала на голову такой же неприглядный палантин. Мне во что бы то ни стало нужно было закрыть брачную метку на лбу, иначе от всей этой маскировки не будет никакого толка.
Как ни странно, на выручку пришла Ашта. С широким платком она управлялась куда ловчее меня, и вскоре мы обе вышли из покоев и низко склонили головы, стараясь не показывать лица прохожим. Впрочем, оных почти не встретилось. Да и вышли мы, как и положено прислуге, со стороны кухни, непривычно пустынной и тихой.
Во время проводов и последующих за ними двенадцати дней скорби не принято вкушать богатую еду, так что у дворцовых кухарок ближайшие дни вряд ли будет много работы.
Меж тем в саду начинало ощутимо холодать и смеркаться. На деревьях зажигались первые бледные фонарики. А в сторону прудика и вовсе спешили слуги с факелами.
Мы последовали за ними и вскоре оказались в самом центре готовящегося ритуала. Здесь, вокруг овального, чуть вытянутого пруда, собрались уже все дворцовые обитатели. Мы с Аштой тихонько пристроились в ряды прислуги и стали осторожно наблюдать за приготовлениями, стараясь не пересекаться ни с кем взглядом.
Из-за спин стоящих впереди слуг самого пруда было почти не видно, зато я хорошо видела расположившихся на той стороне жен раан-хара. Да это были именно они, вряд ли их можно спутать с кем-то еще. Почти все женщины были облачены в серые траурные паранджи, лишь только трое носили скромное сареи, подобающее случаю. Среди них в неясном вечернем свете я узнала и Мелиру. Лицо ее, как и лица остальных девушек, застыло в оцепенении, печальный взгляд был устремлен куда-то вниз, а руки крепко стискивали ткань сареи.
Время от времени с того берега долетали надрывные всхлипы и протяжный плач, походящий на скулеж. На фоне общей тишины и безветрия плач этот казался особенно жалобным, пробирал до самой глубины души, рождая внутри глухую тоску и уныние.
А потом я все-таки умудрилась выглянуть из-за плеча крупного парня, что стоял впереди, и увидела ту, ради которой мы собрались в этот час на ритуальной церемонии.
Кьяра.
Она лежала в узкой ладье, усыпанная белыми цветами, с ног до головы замотанная в паранджу. Белое одеяние ее светилось на фоне черной воды и утопающего в вечерних сумерках сада. Темная ладья чуть покачивалась на исходящей паром воде, навевая мысли о чем-то зловещем и потустороннем.
Я почувствовала, как по позвоночнику побежали мурашки, а внутрь ледяными щупальцами скользнул холод.
Резко вздрогнула и сцепила кисти рук в интуитивном желании согреться.
Я уже знала, что это за чувство. Дыхание смерти. То самое, которое я ощущала рядом с Кьярой в нашу первую и последнюю встречу. Сейчас оно витало повсюду. Щекотало висок, пробиралось под тонкую ткань хитона, касалось обнаженной кожи, заставляя дрожать ни то от холода, не то от страха. От какой-то странной безысходности. Ведь всех нас в конце концов, ждет та же ритуальная ладья. Кого-то раньше, кого-то позже.
Кажется, я впервые задумалась о том, как хрупка человеческая жизнь. Может оборваться в один лишь миг, а может утекать медленно и мучительно, как покидает влага цветок, обреченный на смерть от страшной засухи.
Кто-то сунул мне в руки горящую свечу, и я выплыла из оцепенения. Сжала в ладонях теплый воск и, кажется, начала немного согреваться. Огонь отгонял страхи и не подпускал к кольцу света духов тьмы. Дышать стало легче.
Я вновь перевела взгляд на других жен. Те тоже держали в руках поминальные свечи. Лица их в свете огня заострились, казались красно-черными масками, застывшими в скорби и отчаянии.
А потом вдруг что-то изменилось. Взгляды собравшихся оторвались от ладьи и устремились куда-то вдаль. Я обернулась и узрела идущего по мощеной дорожке Лаара.
Он двигался быстрым уверенным шагом: руки заложены за спину, каменное лицо, кажется, не выражает вообще ни единой эмоции. Но и равнодушным его вряд ли можно было назвать.
Кажется, муж снова закрылся. Снова заперся где-то глубоко внутри себя, представ перед всеми в образе хладнокровного, сдержанного раан-хара.
А возможно, он и был таковым на самом деле. И лишь только мое желание увидеть нечто большее заставляло строить все эти иллюзии. День ото дня заниматься самообманом, разрываясь между чувством долга и уважения к человеку, спасшему меня и мой родной край, и глубокой неприязни к тому, кто смел обходиться со мной так жестоко.
Приблизившись, Лаар натянул на лицо платок, плотно закрывающий рот и нос. Видимо, даже с такого расстояния он ощущал неприятный запах, исходящий от тела. Вслед за раан-харом шел Ведающий. В руках у него был тяжелый талмуд Обряда — выходит, церемонию прощания тоже будет проводить тар Сириш.
Мужчины подошли к воде, и теперь я почти не видела их — толпа прислуги сильно заслоняла обзор. Зато мне были хорошо видны лица жен, не спускающих глаз с Лаара.
Большинство смотрело на него с явной ненавистью и укором. Особенно те девушки, что носили сареи. На лице Мелиры читалась такая неприязнь, что казалось, если бы не пространство пруда, разделяющее жен и раан-хара, она бы бросилась на него с кулаками.
Некоторые же глядели совершенно иначе. С глухой тоской и сожалением. И как бы странно это ни звучало, но в их глазах читалось понимание… Понимание с легким налетом упрека.
Что-то подобное я уже видела. Так глядела Кьяра, когда говорила о Лааре. И, наверное, эти девушки, как и старшая жена, когда-то любили его. И меня не покидало ощущение, что отголоски этого чувства не угасли и по сей день.
Немыслимо…
Разве можно относиться тепло к человеку, который сотворил подобное? После того, как он бросил. Предал. Унизил. Кажется, мне никогда не понять этого.
Меж тем Ведающий принялся нараспев читать длинную прощальную речь. Голос его был спокойным и уверенным, обволакивал, словно вода. И я невольно заслушалась, погрузившись в мелодичный ритм его речи. Пропуская через себя каждое слово.
Тар Сириш сравнивал человеческую жизнь с ходом солнца. Начало ее, словно рассвет на востоке, сначала совсем робкий, но постепенно наливающийся красками и окрашивающий все вокруг ярким румянцем. Расцвет, словно зенит в ясном небе, жаркий, искрящийся. И завершение пути — как закат. Неизбежный и в то же время приносящий покой. Забвение. Сон. И лишь вечерние сумерки служат коротким напоминанием о минувшем солнечном дне.
В руках дрожал огонек свечи. Воск крупными каплями стекал вниз, в крохотную плоскую чашу, что была призвана защитить пальцы от ожогов. Свеча таяла в руках, становясь все короче, неизменно приближаясь к моменту угасания.
Еще один символ, напоминающий о быстротечности жизни.
И так странно, Ведающий закончил речь как раз к моменту, когда от яркой свечи в моих руках осталась лишь восковая лужица, еще теплая, но уже погасшая окончательно и бесповоротно.
Я бросила взгляд в толпу. Одна за одной свечи в руках собравшихся затухали. И когда погас последний огонек, старец подошел ближе к воде. Один из лакеев подал ему горящий факел, другой уже подтянул к берегу ладью.
— Да примет великий Хонту душу дочери своей верной. Воздаст ей миром и покоем на том Берегу.
Одно мимолетное движение — и факел коснулся ладьи. Устилавший дно хворост вспыхнул ослепительно ярким светом, окрасил воду огненными бликами. От неожиданности я выронила огарок свечи, забрызгав воском подол хитона. Пришлось нагнуться за ней, шаря рукой в невысокой траве и одновременно придерживая головной платок, чтобы не съехал от неловкого движения. А когда я вновь выпрямилась, ладья уже вновь покачивалась в центре пруда. Огонь жадно пожирал древесину, тонкие белые цветы и тело усопшей. Ветер доносил сладковато-горький запах горения.
Я чуть отступила назад — никогда прежде мне не доводилось наблюдать за ритуалом упокоения со столь близкого расстояния. Обычно тела усопших у нас сплавляют вниз по реке, в таких же вот ладьях, да только бурные потоки уносят их далеко-далеко за горизонт. И огонек костра виден лишь издали — сначала ярким пятном, а затем и вовсе крохотной точкой, пока не исчезнет совсем.
А здесь вместо реки лишь маленький пруд, из которого загодя убрали всю рыбу. А ведь рядом течет великий Хонту, широкий и полноводный. Почему было не совершить проводы так, как того требует традиция?
Хотя понятное дело почему. Вряд ли раан-хару нужны лишние вопросы. Все, что происходит в резиденции, не должно выходить за пределы ее стен. И даже достойно уйти в мир иной нет ни единого шанса.
Горько. И печально до подступивших к глазам слез. Или это режет глаза пропахший гарью воздух?
Я обернулась, пытаясь разглядеть за толпой слуг Лаара, и вовремя — как раз поймала взглядом напряженную спину спешно удаляющегося мужа. Даже до конца церемонии не остался…
Вслед за Лааром прудик стали покидать и остальные. Сначала приближенные и жены, в рядах которых вновь раздавались надрывные всхлипы. Потом и прислуга. Ашта потянула меня за руку, призывая не отставать от толпы.
Я же в последний раз глянула на пылающую на фоне темного сада ладью и, уже отводя взгляд, встретилась глазами с тар Сиришем. Совсем мимолетно, но, кажется, Ведающий меня узнал. Тем не менее останавливать не стал. Так и остался стоять у кромки воды, погруженный в свои думы.
Я же вдруг поняла, что не смогу уснуть этой ночью. На душе было тяжко. И отступивший на время холод вновь пробрался внутрь, заставляя раз за разом переживать увиденное. В голове крутились совсем не радужные мысли и предположения, одно невероятнее другого.
Что же это за болезнь такая, что унесла жизнь, по сути, совсем еще молодой женщины? И если она связана с раан-ха-ром, то как скоро настигнет меня? А может, уже настигла, только я сама пока о том не знаю?
Полночная звезда, неужели же и меня в ближайшем времени ждет участь Кьяры?
Я почувствовала, как дрожат пальцы рук. Ноги в один миг стали ватными, и я чуть пошатнулась на одной из дорожек. Ухватилась за ближайший тонкий ствол.
— Рани, вам плохо? — тут же обеспокоенно подскочила Ашта.
— Нет, все хорошо. Просто споткнулась, — соврала я, полной грудью вдыхая стылый ночной воздух, всеми силами призывая себя не паниковать.
Остальной путь до покоев прошел словно в тумане. Я уже даже не особо волновалась по поводу собственной маскировки. Узнают — так тому и быть.
Надоело таиться, надоели это глухое неведение и постоянное чувство опасности.
В покоях я быстро переоделась. Нацепила удобные шаровары и глухую тунику с длинным рукавом — так я хоть немного чувствовала себя защищенной. И сразу же, не тратя времени на пустые сомнения, шагнула к дверям.
— Куда вы? — Ашта, разумеется, кинулась следом. И даже попыталась преградить мне выход.
— К раан-хару! — без запинки ответила я и оттолкнула служанку, освобождая путь.
— Но, рани, он ведь не звал! Хозяин не любит, когда…
— Меня не волнует, что он любит, а что нет! — огрызнулась я, уверенно переступая порог. — И можешь не провожать. Сама найду дорогу.
Ашта, конечно, не послушалась. Бежала следом до самых покоев Лаара, словно собачонка на привязи.
И хоть у меня самой сердце грохотало у горла, настроена я была весьма решительно. Правда, решимость эта чуть пошатнулась, когда вход преградили двое стражей.
— Хозяин велел никого не пускать! — строгим тоном сообщил один из них, выставив вперед короткое древко бхуджа. Странно, но я раньше и не замечала, чтобы во дворце открыто носили оружие. То ли была невнимательна, то ли сегодня особый случай.
Буквально секунду я колебалась, с опаской косясь на остро заточенное лезвие, но все же взяла себя в руки — поздно отступать, да и вряд ли в следующий раз я наберусь решимости, чтобы самолично сюда прийти.
— У меня срочное дело к раан-хару! — произнесла как можно жестче и прямо посмотрела в темные глаза стража.
— Что за дело? — не постеснялся уточнить тот.
— Вопрос слишком деликатный, чтобы я могла озвучивать его в присутствии чужих мужчин! — не растерялась я. — Мне нужно увидеть мужа! — сделала особое ударение на последнем слове.
Стражи растерянно переглянулись. Было видно, что нарушать приказа они не хотят, но и что делать со мной — не знают. Мало ли какие деликатные трудности могут быть у молодой женщины в такое время суток…
Спустя несколько секунд страж все же убрал бхудж с моего пути, и я ступила в распахнутые двери.
— Не ходи за мной! — кинула порывающейся пойти следом рабыне, и та покорно осталась ждать с той стороны.
Я же быстро пересекла гостевую и коротко постучала в хозяйскую спальню. Не дожидаясь разрешения, толкнула тяжелую створку и ступила в комнату, жарко натопленную и ощутимо пропахшую хмелем.
Лаар стоял у окна. В одних шароварах и короткой распахнутой жилетке на голое тело. В правой руке его был зажат глиняный кувшин с вином, и, судя по отсутствию чаши, пил раан-хар прямо оттуда. Еще один такой кувшин притулился у ножки кровати. Явно пустой — откупоренная емкость преспокойно лежала на боку.
— Я же просил никого… — гневно начал Лаар и осекся, увидев на пороге меня.
Развернулся, смерил недобрым взглядом. Кажется, моего появления он совсем не ждал. И уж точно не обрадовался оному.
— Не помню, чтобы я тебя звал, — едко бросил мужчина и, отвернувшись, сделал большой глоток из горлышка.
— Разве я не могу прийти сама? Или это тоже запрещено? — не удержалась от ответной колкости.
— Что тебе надо? — спросил Лаар, проигнорировав мой выпад. Яда в его голосе как не бывало, вместо этого я почувствовала в нем небывалую усталость.
— Нам надо поговорить!
— Увы, но я не настроен на разговоры. Приходи в другой раз.
— Нет, Лаар. Мы поговорим прямо сейчас! Точнее, ты ответишь на один мой вопрос.
Муж медленно повернулся. Глаза его опасно сузились, а губы изогнулись в нехорошей усмешке.
— Ты смеешь мне указывать? — вопросил угрожающе, и от тона его голоса у меня встали дыбом волоски на всем теле.
Впрочем, я почти мгновенно отогнала страх. Набрала в грудь побольше воздуха и на одном дыхании выпалила:
— Я хочу знать, отчего умерла Кьяра!
Кувшин треснул в сжавшейся руке Лаара. Красное вино, словно кровь, брызнуло на светлые шаровары, багряными каплями окропило ковер.
— Откуда ты знаешь? — сквозь стиснутые зубы просвистел он и, отшвырнув в сторону остатки кувшина, медленно двинулся на меня.
— А ты думал, я слепая и глухая и не увижу приготовлений в саду?!
— Откуда ты знаешь, кто она? — гаркнул Лаар, заставив меня попятиться.
Серые глаза метали молнии. Взгляд впивался в меня тысячей острых кинжалов, грозя пригвоздить прямо к двери за спиной. Я буквально кожей ощущала исходящую от него угрозу, но на сей раз не собиралась трусливой мышью забиваться в угол.
В конце концов, я имею право знать, что со мной будет.
— Я была в женской части. Три дня назад. Там и видела ее, разговаривала с ней.
— Что она тебе сказала? — вновь крикнул Лаар и уперся руками по обе стороны от моей головы, загнав в самую настоящую ловушку. — Отвечай! — крикнул прямо в лицо, и я зажмурилась, не в силах справиться с подступившим к горлу страхом.
Пульс вновь грохотал в висках, ладони вспотели, тело бросало то в жар, то в холод, и я с трудом нашла в себе силы ответить:
— Ничего…
— Врешь! О чем-то вы ведь разговаривали!
Попыталась вспомнить, о чем шел разговор, но мысли с трудом ворочались в голове. Лаар нависал надо мной, словно каменная глыба, и это мешало сосредоточиться. В голове всплывали лишь размытые образы, обрывки фраз. И я ухватилась за одну из них.
— Она… Она просила позаботиться о тебе. Сказала, что тебе тяжело.
Лаар внезапно растерял весь свой пыл. Отступил на шаг и нахмурился, подозрительно глядя на меня. Будто не верил.
— Неправда… Ты все выдумала, — подтвердил мои догадки муж.
— Зачем мне врать? — Я пожала плечами, радуясь тому, что он стал хотя бы на шаг дальше. Теперь дышать стало легче, и ко мне постепенно возвращалось самообладание.
— Допустим… Что еще она успела рассказать? — Тон голоса раан-хара был чрезвычайно строг и серьезен, и я невольно почувствовала себя на допросе.
Ох, и чего я только ждала, открыв мужу правду? Конечно, теперь он захочет узнать все подробности! Да только даже если захочу, я не смогу вспомнить деталей того разговора. Да и к чему они? Ведь главного Кьяра мне так и не поведала…
— Говорю же, ничего! Я потому и пришла. Я должна знать, отчего она умерла, Лаар!
Не знаю, на что я рассчитывала. На откровенность, на понимание, на простую вежливость с его стороны? Но в ответ получила лишь молчание. Тяжелое и давящее. Заставляющее судорожно, до ломоты в суставах, стискивать пальцы. Мучиться тяжким ожиданием.
Неужели же он так мне ничего и не скажет?
Меж тем Лаар прошел к одной из ниш, скрылся на мгновение за тяжелой парчовой занавесью, а после появился уже с новым кувшином вина в руках. Откупорил его кинжалом. Хлебнул из горлышка. А после плюхнулся в мягкое, утопающее в подушках кресло.
И я уже подумала, что он так и оставит мой вопрос без внимания, как Лаар неожиданно заговорил:
— Тебе лучше не знать. И вообще, выкинь эти мысли из головы! Так всем будет проще жить.
— Кому «всем»? Тебе, Лаар? Конечно, тебя бы больше устроило, если бы жена была нема как рыба и безропотно выполняла все твои указания? — Кажется, я не на шутку разошлась. Сама повысила голос, чуть ли не крича на мужа.
А он не реагировал. Или делал вид, что не реагирует. И это злило сильнее всего. То, что муж принимает меня за пустое место и не утруждает себя даже пустыми отговорками, не говоря уже про правдивые ответы.
И я продолжила, чувствуя, как внутри кипит вулкан негодования, обиды и злости, грозя в любой миг выплеснуться бурным лавовым потоком и затопить все вокруг.
— Это ведь все из-за тебя, да, Лаар? Другие твои жены тоже больны, и меня ждет та же участь. Так ведь? Отвечай! Я имею право знать, что со мной будет! — крикнула во все горло, и самообладание раан-хара наконец пошатнулось.
— Да, из-за меня! Довольна?! — с яростью выкрикнул он, вскочив с кресла. Заметался по комнате, словно дикий зверь. — Все женщины, с которыми я был близок, обречены на смерть. Ты это хотела узнать?
— Почему? — прошептала одними губами, чувствуя, как что-то непомерно тяжелое разом придавило к земле.
— Почему-почему? Думаешь, легко быть раан-харом? Думаешь, я особенный? Одаренный? Да будь моя воля, я бы выжег в себе этот Дар к демоновой матери!
— При чем тут Дар? Я не понимаю, объясни…
— Какая же ты настырная! — выдохнул раан-хар и присел на краешек низкого прикроватного столика. Отхлебнул еще вина, собираясь с мыслями.
Я неловко переступила с ноги на ногу, не зная, куда себя деть.
Это было непривычно: смотреть на него такого, растрепанного, взмокшего, хмельного. С покрасневшими глазами и вздувшимися венами на лбу. Говорить с ним начистоту. Хотя бы так, на повышенных тонах. Но все лучше, чем мучиться догадками.
А еще было страшно. Я так стремилась узнать правду, но, по сути, оказалась совершенно не готова к ней.
Меж тем раан-хар наконец примирился с собой и заговорил. Глухо и обреченно.
— Вся правда в том, что мой Дар губителен для всего живого. Моя кровь — словно яд. Яд для Цветка Смерти, яд для моих женщин, яд для любого, кто соприкоснется с проклятой кровью. — В его голосе было столько безнадежности, что сердце рвалось на части.
Я с трудом сглотнула вставший в горле ком и через силу выдавила:
— И что, ничего нельзя сделать? Должно же быть какое-то средство! Лекарство… Нельзя же так просто сдаваться, надо…
— А ты думаешь, я сижу сложа руки и ничего не предпринимаю?! — резко перебил Лаар, и, судя по горящем огнем глазам, он вновь вышел из себя. — Да ты даже не представляешь, сколько всего мы перепробовали! Я приглашал лучших лекарей, алхимиков, Ведающих, Заклинателей. Все без толку. Все, что мы можем, — лишь продлить им жизнь и немного облегчить мучения. Да я бы все отдал, лишь бы… — Он махнул рукой и резко поднялся, прошел к окну, вновь повернувшись ко мне спиной. Словно хотел отгородиться. Закрыться от моего пытливого взора или вовсе меня не видеть.
И я бы, может, даже сделала вид, что меня здесь нет, да только в голове засел вопрос, на который мне просто необходимо было получить ответ.
— И что, я тоже заболею? Или, может, уже?..
— Пока нет. Не беспокойся, когда это произойдет, я сразу почувствую и сообщу тебе.
Не беспокойся?!
Да как тут можно не беспокоиться? Как не думать об этом? Как дальше жить, зная, что ты обречена на скорую смерть?
Наверное, мне и правда было лучше не знать… Легче бы жилось.
Как там говорят, меньше знаешь — крепче спишь? А что теперь? Да я же места себе не смогу найти. День ото дня буду осматривать тело в поисках красных пятен, следить за реакцией мужа, готовая в любой момент услышать, что больна.
И шансов побороть эту напасть, похоже, совсем нет. Лаар ведь ясно сказал: когда заболеешь… Не «если». А значит, это точно случится. Остается лишь гадать когда.
Или, может… Как он там сказал? Женщины, с которыми он был близок, обречены на смерть? Получается, если я не стану пускать мужа в свою постель, то, возможно, у меня появится шанс…
— Ну что же ты молчишь? Теперь ты все знаешь, скажи что-нибудь. — Лаар повернулся и вперился в меня холодным стальным взглядом.
— Ты больше ко мне не притронешься, — прошептала чуть слышно.
Нет, не для него. Для самой себя, делая свой окончательный выбор, решив во что бы то ни стало бороться, сопротивляться так долго, насколько хватит сил.
— Громче, я не слышу, — усмехнулся Лаар.
— Ты. Больше. Ко мне. Не притронешься, — повторила громко и четко. Так, чтобы он наверняка все расслышал, и прямо посмотрела в наливающиеся яростью серые глаза. Стремительно темнеющие, как темнеет предгрозовое небо, сулящее беду.
— Ошибаешься…
Лаар отставил вино и двинулся на меня. Стремительно развернулась и рванула к дверям. Уже потянула за ручку, но выскочить не успела. Муж перехватил меня поперек тела, дернул к себе. Развернул в два счета и припечатал к стене. Я ударилась локтем и болезненно зашипела. И сразу же замолкла, когда мужчина вцепился в мой подбородок, заставляя смотреть себе в глаза.
— Я буду делать с тобой все, что захочу! И так часто, как захочу, поняла? — сквозь стиснутые зубы прошипел он. И мне бы согласиться, покорно склонить голову и, как прежде, надеяться, что все обойдется. Что муж проявит милосердие и не станет наказывать строго.
Но надежды во мне больше не осталось. Она умерла еще в тот миг, когда я увидела бездыханное тело Кьяры в погребальной ладье. Больше надеяться мне было не на что, оставалось лишь бороться.
— Сомневаюсь! — ответила в том же тоне и резко согнула ногу в колене, целясь мужу в пах.
Лаар умудрился увернуться в последний момент — я попала ногой лишь ему по бедру, чем вызвала еще большую ярость супруга.
— Ах ты дрянь! — выругался он и схватил меня за запястья, скрутил, прижав грудью к стене, а я испытала явное чувство дежавю.
Все повторялось. Я вновь стояла, прижатая к стене, а Лаар стискивал меня с такой силой, что не было ни единого шанса вывернуться. И все равно я пыталась, извивалась ужом, шипела от боли в запястьях, безуспешно пыталась наступить ему на ногу, проклиная про себя все на свете. И в первую очередь собственную слабость. Даже сейчас, на пике эмоционального напряжения, сопротивляясь изо всех сил, я не могла ничего ему противопоставить.
Лаар держал меня играючи. Стискивал запястья всего одной рукой, второй же давил на лопатки, прижимая тело к стене. Потом скользнул ниже, к пояснице, потянул вверх подол туники, забираясь под плотную ткань.
— Кажется, придется заняться твоим воспитанием прямо сейчас, — прорычал мне на ухо и дернул вниз мои шаровары.
Я вздрогнула и в последний раз попыталась вырваться. Но куда там… все мои потуги походили на жалкие трепыхания пришпиленной бабочки. Я совсем выбилась из сил. Бороться с Лааром было все равно что биться лбом о каменную кладку. Бесполезно и опасно для собственного здоровья.
Я почувствовала, как раан-хар прижался пахом к моим бедрам, потянул за волосы, заставляя откинуть голову, вновь делая мне больно. И тут меня окончательно понесло. Все воспитание и манеры умерли в страшных муках, выпуская из глубины души нечто темное и колючее. Бьющее сильнее любых ударов, жалящее похлеще смоченного в кислоте хлыста.
— Что, Лаар, нравится так? Принуждать, заставлять, делать больно? Это приносит тебе удовольствие, да? Или, может, ты не можешь по-другому? — выдавила из себя смешок и окончательно перестала дергаться, вознамерившись добить мужа если не действиями, так словами. Обидными и жгучими.
— Заткнись! — рявкнул он.
— Так принеси кляп. Его как раз не хватает для полного комплекта. Глядишь, тебе понравится, как я стану мычать с тряпкой во рту!
— Договоришься, Катара, и вправду ведь принесу! — угрожающе протянул раан-хар.
— Давай поспеши. Пока есть возможность вдоволь наиграться. А то, глядишь, через пару дней я покроюсь ужасными пятнами и пахнуть стану так, что ты и на десяток шагов не сможешь ко мне подойти. Укутаюсь с ног до головы в паранджу и закрою лицо, боясь показаться людям на глаза. — Лаар замер. Напряженный, словно натянутая тетива. И лишь только хрип тяжелого дыхания касался виска. — Давай, что же ты медлишь? Приблизь этот момент, Лаар. Удовлетворишь свою похоть, а заодно и избавишься от неугодной женушки. Глядишь, следующая попадется покладистая и послушная. И станет с особым рвением исполнять все твои приказы. Ты же этого так жаждешь?
— Уходи… — раздался глухой голос из-за спины, и я почувствовала, как Лаар освободил мои руки. — Вон! — гаркнул он, и в тот же миг я сорвалась с места. Опрометью выскочила за дверь. И, уже оказавшись в гостевой, услышала страшный грохот, донесшийся из спальни.
Кажется, и этот кувшин вина Лаар разбил.
И не только его.
Лаар
Так плохо Лаару не было еще никогда.
Спальня его походила на разворошенный улей. По углам валялись сломанные вещи, острые осколки и щепки устилали ковер, сорванные занавеси сиротливо болтались на окнах. И Лаар продолжал крушить и ломать все, что попадется под руку, пытаясь заглушить гнев и боль, что железными тисками сковали сердце.
Он пытался забыться, кувшинами хлестал вино, но и это не помогало. Хмель слишком быстро выводился из крови — еще одна особенность проклятого Дара раан-хара.
И уснуть не получалось. В голове роилось множество мыслей и образов. Воспоминаний, от которых некуда было спрятаться.
Кьяра…
Первая женщина, первая жена, первая любовь. И первая же боль. Разочарование. Вдребезги разбившиеся мечты. Горький вкус отчаяния и предательства.
Как же давно это было! Как молод он был. Они были. Молоды, влюблены и счастливы. Жаль, счастье продлилось недолго…
Кьяра продержалась почти год. Целый год совместных прогулок, бессонных ночей, томных пробуждений. Это было так долго — дольше, чем вынес кто-то из его последующих жен, — но в то же время ничтожно мало для них двоих!
И он позволил себе привязаться. Слишком сильно. Непозволительно. Забыл о проклятии рода раан-харов. Думал, что у него все получится с первого раза.
Глупый, беспечный мальчишка!
Когда Кьяра заболела, Лаар не поверил. Просто не мог поверить. И дотянул до того, что запах болезни стал невыносимым, и он больше не мог даже стоять рядом с ней. И все равно не знал, как признаться. Не знал, как сказать, что они больше никогда не увидятся.
Лаар до сих пор помнил ее взгляд. Как она смотрела на него, когда поняла, что все кончено. Так смотрят на предателя. И Лаар чувствовал себя таковым, пусть и понимал, что изменить что-либо не в его власти.
Так было всегда. Испокон веков через постель раан-харов проходило множество женщин, пока наконец не появлялась та, что была достаточно сильна, чтобы справиться с ядом. Чтобы родить наследника и прекратить череду бессмысленных смертей.
Мать Лаара была пятой попыткой отца. У него Катара — уже двенадцатая, и сколько их еще будет, раан-хар даже не представлял.
Помнится, после того, как первая жена заболела, Лаар зарекся впредь жениться. Несколько месяцев ему удавалось игнорировать уговоры Ведающего и советы поверенного отца. Даже император не мог вразумить молодого и горячего раан-хара.
А потом на приеме у того же императора он почувствовал запах. Манящий и дурманящий. Такой сильный, что не было никаких сил устоять. Кажется, та девушка прибыла на прием в свите своего жениха. И в тот же день она его лишилась, зато получила мужа в лице несдержанного и опьяневшего от аромата невинности раан-хара, который, не дождавшись конца брачной церемонии, затащил ее в первые попавшиеся покои и сделал женщиной.
Дальше потянулась целая вереница жен. Все невероятно красивые, здоровые, самые лучшие. Он погубил их всех. И понимал, что сегодняшняя поминальная ладья — лишь начало. За ней неминуемо последуют и остальные…
И ведь чего только Лаар не пробовал! Он был нежным и грубым, заботливым и равнодушным. Сутками не выходил из покоев жены или, напротив, приходил лишь пару раз в месяц, в самые благоприятные для зачатия дни, стараясь как можно меньше травить рани своим ядом. Все без толку. Нужного рецепта Лаар не нашел — ни одна из его жен так и не понесла.
И он устал. Устал ждать, устал надеяться.
Единственное, что понял Лаар за все это время, — чем сильнее привязываешься, тем больнее потом. Первые его жены, узнав о болезни, закатывали истерики, плакали, умоляли не оставлять их. Были готовы на все, лишь бы не разлучаться с мужем. Последние — были счастливы оказаться как можно дальше от него. Раан-хар стал для них чудовищем, а болезнь виделась избавлением.
И такой исход устраивал Лаара куда больше, чем слезливые истерики.
И все бы так и продолжалось, если бы не эта взбалмошная девица. Как она только умудрилась столько всего вызнать? И почему Лаар не заметил этого раньше? Зачем все ей рассказал?
Болван!
Раньше такого никогда не случалось. Его жены были послушны и совершенно не представляли, что их ждет. А теперь Лаар совершенно не знал, как быть…
Задобрить ее, или взять силой, или… подождать, пока сама успокоится?
Хотя это вряд ли.
Не успокоится. Скорее вновь попытается сбежать и лишь добавит ему хлопот. И, кажется, проще завести новую рани, чем мучиться с этой…