- Поостерегись, Бильбо, - сказал он. - Оставь Кольцо! А сам ступай куда хочешь, - и освободишься...
- Ты, значит, сам его захотел? Так нет же! - крикнул Бильбо. - Не получишь! Я тебе мою прелесть не отдам, понял? - Он схватился за рукоять маленького меча.
Глаза Гэндальфа сверкнули.
- Я ведь тоже могу рассердиться, - предупредил он. - Осторожнее - а то увидишь Гэндальфа Серого в гневе!... Лучше бы ты доверял мне как прежде. - Он отвернулся, тень его съежилась, и Гэндальф снова сделался старым и усталым, сутулым и озабоченным...
Бильбо замер в нерешительности, потом вздохнул.
- Ладно. - выговорил он. - Отдам."
Запомни эту сцену. Трудно отказаться от власти. Трудно отдать Кольцо, даже если ты ненавидишь его. И Толкиен еще раз повторяет:
"Кольцо Всевластия... само по себе сторож. Это оно может предательски соскользнуть с пальца, а владелец никогда его не кинет. Разве что подумает, едва ли не шутя, отдать его кому-нибудь на хранение, да и то поначалу, пока оно еще не вцепилось во владельца."
Никто до Джона Толкиена не изображал могущество власти с такой беспощадностью. И именно ему принадлежит первая формулировка фундаментального положения социологии, которое я называю теоремой о перерождении:
"Раньше или позже - позже, если он сильный и добрый, - но владельцу Кольца суждено превратится в прислужника Темных Сил, над которыми царит Черный Властелин."
Проблеме перерождения посвящены многие страницы "Хранителей". Верховный мудрец Совета Саруман Белый совершает предательство, едва он принял решение завладеть Кольцом. Боромир, истинный рыцарь, смертью заплатил за желание воспользоваться им - для самой, что ни на есть, благородной цели - борьбы с захватчиками его Родины. И Гэндальф, чаще других героев выражающий мысли автора, говорит Главному Хранителю Фродо:
"Будь у меня такое страшное могущество, я стал бы всевластным рабом Кольца... Кольцо знает путь к моему сердцу, знает, что меня мучает жалость ко всем слабым и беззащитным, а с его помощью - о, как бы я надежно их защитил, чтобы превратить потом в своих рабов."
Отказывается от Всевластия Галадриэль. И подводит итог Элронд, вождь эльфов, свидетель всех трех эпох средиземья:
"Светлые Силы... не могут использовать кольцо Всевластия. Нам это слишком хорошо известно... В нем скрыта огромная мощь... так что и владеть им может лишь тот, кто наделен поистине великим могуществом. Но могучим оно особенно опасно... Мы знаем, что если кто-нибудь из Мудрых одолеет Саурона с помощь Кольца, то неминуемо засядет на его трон и сам переродится в Черного Властелина. Это еще одна важная причина, почему Кольцо необходимо уничтожить, ибо покуда оно существует, опасность проникнуться жаждой всевластия угрожает даже Мудрейшим из Мудрых. перерождение всегда начинается незаметно. Я страшусь взять Вражье Кольцо на хранение. И никогда не воспользуюсь им в борьбе."
Итак, Кольцо Всевластия следует уничтожить. Но, оказывается, молоты гномов, и пламя, и волшебство Гэндальфа бессильны перед его мощью. Лишь недра Огненной горы - сердца Мордора способны расплавить Великое Кольцо. Но что делать сейчас, пока оно существует? Английский писатель придумывает великолепную символику Хранителей - литературное воплощение сложнейшей философской идеи.
"Помни, ты лишь Хранитель, а не Владелец тебе доверено не владеть, а хранить."
Можно назвать концепцию Толкиена "властью без власти". Только через ее использование возможен, видимо, путь человечества к коммунизму.
Мне кажется, Летописи Джона Рональда Роуэлла Толкиена заслужили бы всеобщее признание, даже если бы теоремой о перерождении и идеей "власти без власти" ограничивались бы все их философское содержание. Но рассмотренные проблемы являются только завязкой, сюжетообразующим элементом эпопеи. Произведение включает в себя еще много линий, и переплетающихся, и независимых. Подобный анализ их нас ждет впереди.
Эта часть статьи посвящена не философии Толкиена, а литературному своеобразию его книг. Владимир Муравьев, первый переводчик "Хранителей", называет сказочную эпопею "Властелин Колец" уникальной. У нее действительно нет аналогов в современной литературе. Достаточно сказать, что повесть "Хранители" положила начало целому направлению художественного творчества. Подобно тому, как классический детектив умещается в "Похищенном письме" Эдгара Алана По, толкиенская трилогия включает в себя весь мир sciense fantazy.
Работая над этой статьей, я убедился насколько трудно анализировать произведения Дж. Толкиена. Дело не в том, что к "Хранителям" как нельзя лучше подходит приевшийся от частого (и неуместного) употребления термин "ткань повествования". Очень тесно переплетаются эпизоды, сюжетные линии, философские идеи. Все это образует текст столь плотный и емкий, что почти невозможно извлечь из него отдельную мысль, отдельный образ, не огрубляя их.
В естествознании важную роль играет введенная Ф. Энгельсом философская категория системности. Системный подход к исследованию - это рассмотрение и изучение всех связей, всех отношений анализируемого объекта. Такой подход, опирающийся на фундаментальный закон всеобщей связи явлений, известный, как пятый закон диалектики, считается в науке единственно допустимым.
Мы полагаем, что модель мира, построенная писателем, должна отражать по крайней мере важнейшие, наиболее существенные, атрибутивные черты реальности. Лишь в этом случае художественное произведение способно дать ответ на волнующие человечество вопросы и, значит, стать инструментом познания.
Итак, неотъемлемым свойством явлений признана системность. Следовательно, системным должно быть и художественное конструирование реальности. Иными словами, задача писателя - создавать такие воображаемые миры, в которых, в частности, каждый элемент был бы связан со многими, если не со всеми другими. В сущности, когда мы называем литературное произведение многоплановым, панорамным, полифоничным, когда мы говорим о сложности или о широте охвата, всякий раз подразумевается именно системность - та самая плотность повествовательной ткани, которую невозможно механически расчленить на отдельные составляющие.
Обычно, даже если воображаемый мир строится как полное подобие реального, системность пропадает при переносе жизни на бумагу. А ведь сказочники и фантасты призваны не просто копировать действительность. Они должны конструировать абстрактные модели, связанные с реальностью только через исследуемую проблему. Поэтому, им приходится не сохранять правдоподобие, а создавать его. Обеспечить при этом системность почти невозможно.
Пожалуй, главными причинами литературного успеха Дж.Р.Р.Толкиена следует признать последовательный научный подход к поставленной задаче и огромное трудолюбие. Двадцать пять лет продолжалось написание эпопеи "Властелин Колец" - указывается в послесловии. Но первые страницы будущей трилогии - тогда она называлась "Сильмариллион" - появились еще во время мировой войны 1914-1918 гг., а окончательная доработка завершилась только к 1954 году.
Видимо, с самого начала профессор Толкиен понял, что ему предстоит не только изложить на бумаге свои философские воззрения, но и - прежде всего - создать совершенно реалистичный сказочный мир. Предстояла работа мелкая, кропотливая и неблагодарная. Неблагодарная потому, что в окончательный текст могло войти едва ли более десяти процентов придуманных реалий, а все философские и исторические исследования, потребовавшие, наверное, огромных затрат времени и сил, вообще были обречены остаться за рамками произведения.
Все же усилия писателя не пропали даром. "...с первых же страниц "Хранителей", - отмечает В. Муравьев, - мы вступаем в действительность, сотворенную вширь - на много стран, и в глубину много веков. Открывается она постепенно, и всякое сказанное о ней слово опирается на тысячу подразумеваемых. В этом секрет плотности повествовательной ткани "Властелина Колец"." Добавлю, что секрет кроется, конечно, и в литературном таланте Толкиена. Каким-то непостижимым способом английский писатель сумел обеспечить системность и правдоподобие книги, используя даже не существующие в тексте слова и реалии.
Добавлю еще, что с научной обстоятельностью Толкиена связана и такая особенность его творчества, которую я называю "стереоскопичностью". Часто художественное произведение выглядит фотографией. Возникает ощущение, что изображен настоящий, реальный мир, но существует он только внутри рамки, а за ней ничего нет. В повести "Хранители" за строго очерченными пределами Средиземья видны иные реки и моря, города, люди, отблески далекой грозы, действительность оказывается объемной и безграничной.
Уже упоминалось, что текст "Властелина Колец" опирается на обширные исследования, прежде всего - филологические. Толкиен считал, что "язык предрешает мифологию", а основной, наиболее значимый элемент языка - имена и названия. Они подбирались особенно точно. По существу, любой термин "Хранителей" имеет аналог в летописях, в эпосе, в сказаниях европейских народов. Так, имена гномов и магов содержат скандинавские корни (сравним например: Хумли - Гимли, Дани - Дэйн, Тор - Трор, Хеймдаль - Гэндальф.) Имена эльфов - кельтские, людей - ирландские, северогерманские и славянские. Потому они и кажутся реалистичными, что когда-то существовали на самом деле.
Не только терминология, но и сюжеты кельтских, исландских, германских, скандинавских мифов использовались профессором Толкиеном в эпопее "Властелин Колец". В частности, символика Магических колец имеет фольклорное происхождение, из западноевропейского эпоса пришли многие народы Средиземья, да и сам этот термин ассоциируется со скандинавским (эддическим) Мидгардом. Однако, искать в толкиенских книгах фольклорные источники, работа хотя и увлекательная, но достаточно бесцельная. Европейская мифология была полностью "переплавлена", художественно переосмыслена в процессе написания книги, образуя ее невидимый фундамент.
Впрочем, как оказалось, научные изыскания Толкиена имели значительное идеологическое применение. Книга создавалась в тридцатые годы, когда расцвела так называемая "новая мифология". Адольф Гитлер (по видимому, лично) приспособил для своих целей некоторые эпизоды североевропейского эпоса - "Песню о нибелунгах", часть "Старшей Эдды". Соответствующая символика широко распространилась в фашистской Германии. Она проникла в правительственные речи - Гитлер неоднократно упоминал "нибелунгову верность", "счастливую валгаллу", в науку, где стала господствовать "теория вечного льда", в культуру. Разумеется, в древних сказаниях философы третьего рейха искали то, что отвечало их собственной системе взглядов. Построенные ими мифологические ряды призваны были защищать идеи расизма, национализма, безоговорочного подчинения вассала своему господину. Необходимо указать, что значение новой мифологии было, пожалуй, большим, большим, чем это принято считать. В известной мере она обеспечивала идеологическую подготовку агрессии. (Смотри, например, дневник Уильяма Тоддта, американского посла в Берлине в 1934-1938 гг. "Эддическая терминология" упоминается в нем неоднократно, и ощущение ее агрессивной направленности передано очень хорошо.)
Книги Толкиена опирались на те же сказания и легенды. Только содержание было противоположным: "проклятие власти" вместо прославления великих конунгов, дружба вместо вассальной верности, последовательный интернационализм. Причем, даже не особенно внимательный читатель замечал насколько толкиенское использование фольклорного материала было более глубоким и вдумчивым. Фашистская мифология кичилась своей "народностью", "историчностью". Но сравнивая ее с "Хранителями", даже с "Хоббитом", нетрудно видеть, что как раз историчность и народность были выброшены идеологами национал-социализма из эксплуатировавшегося ими северо-германского эпоса. Так что, не только глубокая философия эпопеи "Властелин Колец", но и ее лингвистический фундамент использовались в антифашистской борьбе.
Иногда мне кажется, что книги Толкиена были написаны еще и в противовес распространенному в начале XX века любованию Средневековьем: его рыцарскими турнирами, бессмысленным героизмом, готическими сводами холодных, нежилых замков. В известном смысле художественный стиль "Хранителей" можно назвать "антиготикой". Чтобы доказать это, обратимся к образам хоббитов.
"Хоббиты - неприметный, но очень древний народец. Раньше их было куда больше, чем нынче: они любят тишину и покой, тучную пашню и цветущие луга, а сейчас в мире стало что-то шумно и тесно. Умелые и сноровистые, хоббиты, однако, терпеть не могли да и не могут поныне - устройств сложнее кузнечных мехов, водяной мельницы и прялки. Исстари сторонились они людей - на их языке "громадин", - а теперь попросту и на глаза нам не показываются. Слух у них завидный, глаз острый; они, правда, толстоваты и не любят спешки, но в случае чего проворства и ловкости им не занимать.
...Во дни мира и благоденствия хоббиты жили, как жилось, а жилось весело. Одевались пестро, все больше в желтое и зеленое, башмаков не носили: твердые их ступни обрастали густой курчавой шерсткой, обычно темно-русой, как волосы на голове... Лица их красотой не отличались, скорее добродушием - щекастые, ясноглазые, румяные, рот чуть не до ушей, всегда готовый смеяться, есть и пить. Смеялись от души, пили и ели всласть, шутки были незатейливые, еда по шесть раз в день (было бы что есть). Радушные хоббиты очень любили принимать гостей и получать подарки и сами в долгу не оставались."
Не правда ли, хоббиты совсем не напоминают героев средневековых легенд? Нет в них стремления к подвигам и самопожертвованию, и славы они не ищут. Может сложиться впечатление, что кроме застолий и празднований хоббитов ничего не интересует. Даже в Совете Мудрых Бильбо Торбинс умудряется прервать обсуждение важнейших проблем, заговорив об обеде.
Однако, приходят тяжелые времена, и оказывается, что "в душе самого жирного, самого робкого хоббита все же таится (порой очень глубоко таится) будто запасенная про черный день отчаянная храбрость.", что "хоббиты не бросают друзей в беде", что очутившись перед лицом Девятерых Призрачных Всадников, малыш Фродо может крикнуть им: "Уходите! Уходите к себе в Мордор, я вам не дамся!". И не великий маг Гэндальф, не могучий Боромир, даже не Арагорн, отважный скиталец пограничного глухоманья, а смешные, совсем не героические увальни-невысоклики становятся главными героями эпопеи. Так Толкиен разрушает эстетику литературной готики и создает новую эстетику, в которой роль неестественной рыцарской доблести играет свойственное хоббитам неприметное мужество.
Писатель вовсе не пытается развенчать представителей других народов Средиземья. Немало добрых слов сказано в повести "Хранители" по поводу эльфов и гномов, магов и "громадин". Но ближе всего автору хоббиты. Недаром в обращении к читателю они названы нашими прямыми сородичами.
Считается, что "невысоклики" олицетворяют народ провинциальной Англии. Однако, обратим внимание на то, что им не приписано ни одной специфически английской черты. Так, как хоббиты, могут жить люди любой страны. Мне кажется, что Толкиен совершенно сознательно лишил этих своих героев всяких национальных особенностей - под хоббитами он понимает просто народ - без различия рас и религий. Мы еще будем обсуждать интернационализм содержания повести "Хранители". А пока отметим интернационализм ее литературного стиля.
Говоря о "невысокликах", мы слегка коснулись того, как Толкиен изображает своих героев. Но на этом вопросе следует остановиться подробнее. В конечном счете, именно умение создать образ определяет уровень мастерства писателя.
Марк Твен ввел в литературоведение термин "живые люди". Точного определения этого понятия, конечно, нет, но интуитивно мы одних героев считаем живыми, а других - называем схемами, персонажами.
Мы легко находим в своих друзьях черты хоббитов, гномов и эльфов. Очень редко, но все же можно встретить в нашем мире Гэндальфа, Арагорна-следопыта. Редко... но и в средиземье Рыцарей из Заморья было совсем немного. Ошибиться невозможно; герои Толкиена узнаваемы, они вполне реальные жители планеты Земля. Я упоминал о влиянии "Хранителей" на молодежные движения шестидесятых годов. Так вот, юноши и девушки называли себя "друзьями Фродо". Сказочный толкиенский хоббит оказался для них человеком, нуждающимся в помощи.
Наверное, это можно назвать литературным памятником. Во всяком случае, не подлежит сомнению то, что Толкиену удалось создать полнокровные запоминающиеся образы.
Пожалуй, в решении этой задачи английский писатель снова исходил из первичности языка. Он понимал, что лучше всего человека характеризует речь: слова, присущие лишь ему обороты, построение фраз. Язык отражает образ мышления, то есть, самую индивидуальность личности. И автор не пожалел усилий, чтобы сконструировать речь каждого героя повести. Работа эта опиралась на уже сотворенную действительность Средиземья; на историю, этнографию, особенности стран и народов воображаемого мира эпохи.
Образы толкиенских героев раскрываются прежде всего через диалоги. Исключения составляют лишь Горлум да Саурон, о которых рассказывают другие. Но оба они скорее символы, чем личности. Интересно отметить, что единственная попытка автора сказать что-то о человеке, не приведя пример его речи, окончилась неудачей. Арвен, дочь Элронда, никак не назовешь живой.
Надо сказать, что задача, стоящая перед Толкиеном, была очень сложна. Ведь в его трилогии одновременно действуют люди и хоббиты, полусказочные, легендарные эльфы и гномы, фантастические маги. Черные Всадники, фантасмагорические Умертвия, и, наконец, ни на кого не похожий, от начала и до конца вымышленный автором, Том Бомбадил. Писатель должен был не только снабдить каждого героя индивидуальной речевой характеристикой, но и связать их диалоги и монологи с естественным разговорным языком повествования. Дж.Р.Р.Толкиену это удалось.
"Миновало ли утро, настал ли вечер, прошел ли день или много дней - этого Фродо не понимал: усталость или голод словно бы отступили перед изумлением. Огромные белые звезды глядели в окно; стояла бестревожная тишь. Изумление вдруг сменилось смутным страхом, и Фродо выговорил:
- Кто Ты, Господин?
- Я? - переспросил Том, выпрямляясь, и глаза его засияли в полумраке.