В конце 1962 года вновь «разгорелся» шпионский скандал. 22 октября в Москве был арестован О. В. Пеньковский, связанный с английской и американской разведками, а несколькими днями позднее органы государственной безопасности Венгерской Народной Республики задержали шпиона-связника английского подданного Г. М. Винна. Следствие по этому громкому делу также контролировал лично Генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко. Поддержание государственного обвинение по нему он, правда, доверил Главному военному прокурору А. Г. Горному. В мае 1963 года уголовное дело рассматривалось Военной коллегией Верховного суда СССР. За измену Родине суд приговорил Пеньковского к расстрелу, а Винна — к восьми годам лишения свободы. I7 мая 1963 года в газете «Правда» было опубликовано сообщение о том, что Президиум Верховного Совета СССР отклонил ходатайство Пеньковского о помиловании и приговор приведен в исполнение.
В конце 50-х — начале 60-х годов Роман Андреевич Руденко достиг той вершины, на которую до него не поднимался ни один союзный прокурор, даже Вышинский. Он имел классный чин действительного государственного советника юстиции (что по сталинской «табели о рангах» соответствовало воинскому званию генерала армии), неоднократно избирался депутатом Верховного Совета СССР, с 1956 года был кандидатом, а с 1961 года — членом ЦК КПСС. Следует заметить, что Сталин ни одного из своих прокуроров не подпускал к партийной верхушке. Вышинский стал членом ЦК ВКП(б) только в 1939 году, когда готовился покинуть прокурорский пост, а старый большевик, первый прокурор Союза Акулов, занимая эту должность, был лишь членом ЦКК ВКП(б) и КПК ВКП(б).
Р. А. Руденко внес «живую струю» не только в содержание прокурорского надзора, но, что было не менее важно, в саму атмосферу прокурорских коридоров. Бывший Генеральный прокурор Сафонов, как мы уже отмечали, мог, например, «не заметить» не только рядового работника, но и начальника отдала. С Романом Андреевичем никогда такого не случалось. По словам людей, хорошо знавших его, он при всей своей требовательности и взыскательности был неизменно корректен, доброжелателен, вежлив и доступен для всех. Прокурор отдела мог прийти к нему на прием и доложить свою точку зрения на тот или иной вопрос. Единственно, чего твердо придерживался Руденко, — это прокурорской иерархии: он требовал, чтобы ему докладывали дела, по которым состоялись решения его заместителей. Руденко не только уважал и ценил «процессуальную независимость» любого работника, но и насаждал ее, добивался, чтобы каждый был ответствен за свое решение. Но то, что законом было возложено лично на Генерального прокурора — он исполнял сам, не перекладывая на плечи других, лично подписывал протесты и представления в Пленум Верховного суда, участвовал в его заседаниях и т. п.
Бывший старший помощник Генерального прокурора, а затем министр юстиции В. И. Теребилов в своих воспоминаниях «Профессия — юрист», опубликованных в 5—9 номерах журнала «Социалистическая законность» за 1991 год писал: «Вспоминая прокуратуру 50-х—60-х гг., не могу пройти мимо фигуры Генерального прокурора СССР Романа Андреевича Руденко. Он, пожалуй, был самым известным юристом тех лет. Полагаю, что я был один из немногих, с которым Руденко иногда был раскован и откровенен, думается, что это дает мне право сказать о нем хотя бы несколько слов». По словам Теребилова, Руденко «ненавидел бериевщину и сдержанно, но критически отзывался о роли Сталина». В то время в аппарате Генеральной прокуратуры, сослуживцы в своем кругу шутливо назвали Руденко «патриархом».
11 мая 1960 года Р. А. Руденко издал специальный приказ, который так и назывался «О повышении процессуальной самостоятельности следователя и его ответственности за производство предварительного следствия». В нем он писал: «Процессуальная самостоятельность следователя выражается прежде всего в том, что решения о направлении следствия и о производстве следственных действий следователь принимает самостоятельно, за исключением случаев, когда законом предусмотрено получение санкции от прокурора». И далее: «Следователь несет полную ответственность за законность и обоснованность своих решений... Осуществляя свою процессуальную самостоятельность, следователь не должен опасаться за принятые им решения по делу, исходя из тех соображений, что прокурор может с этими решениями не согласиться... Прокурор должен всячески поощрять творческую инициативу и находчивость следователя, ценить и уважать принципиальность следователя, помогать ему решительно и настойчиво разоблачать преступников, он должен повышать самостоятельность следователя и вместе с тем его ответственность за своевременное и законное производство предварительного следствия, за раскрытие каждого преступления». Приведем еще один аргумент Руденко из этого приказа. «То обстоятельство, что прокурор и следователь работают в одном учреждении, не должно, разумеется, отражаться на их процессуальных взаимоотношениях, определяемых законом и не зависящих от ведомственной принадлежности участников процесса».
Этот же приказ давал и некоторые гарантии процессуальной независимости следователя: городские и районные следователи могли назначаться на должность, перемещаться с одного места работы на другое, а также увольняться только по приказу прокурора союзной (без областного деления), автономной республики, края или области. Поощрять их за успехи в работе или налагать на них дисциплинарные взыскание за упущения могли только прокуроры, которые назначили следователя или вышестоящие прокуроры. Аттестация их была возложена на следственные отделы прокуратур республик, краев и областей, с обязательным утверждением отзывов прокурором республики, края или области. Предлагалось классные чины присваивать следователям городских и районных прокуратур не только по занимаемой должности, но и с учетом стажа, опыта и качества работы.
В мае 1962 года было торжественно отмечено сорокалетие органов советской прокуратуры. В приветствии Центрального Комитета партии и Совета Министров СССР, подчеркивалось, что «восстановление ленинских норм государственной жизни, ликвидация последствий культа личности, а также восстановление в своих правах прокурорского надзора имело огромное значение для укрепления социалистической законности в стране».
Вскоре после торжеств, проведенных в Москве, Генеральный прокурор направил на места обстоятельно подготовленный приказ «О мерах по дальнейшему совершенствованию деятельности органов прокуратуры в борьбе с преступностью и нарушениями законности». Отмечая позитивные сдвиги, происшедшие за последнее десятилетие в надзоре за законностью, некоторые положительные результаты в борьбе с преступностью, более активное привлечение общественности к деятельности органов прокуратуры Руденко подробно остановился и на главных недостатках, мешающих работе прокуроров и следователей.
Одним из них Руденко признал «неустойчивость» судебно-прокурорской практики, когда допускались ничем не оправданные крайности: от применения лишения свободы за все преступления, в том числе и за малоопасные, до либерального отношения к лицам, совершившим тяжкие преступления. Прокуроры все еще недооценивали предупредительное и воспитательное значение публичных судебных процессов, проводимых на предприятиях и в организациях, с участием общественных обвинителей.
Основное же острие своих критических стрел в этом приказе Руденко направил на работу следственного аппарата, органов дознания и розыска, назвав ее «особенно неблагополучной». Волокита, низкое качество расследования, неполная раскрываемость преступлений, необоснованные аресты и осуждения граждан, разобщенность в действиях органов прокуратуры и МВД как в центре, так и на местах, попустительство местничеству — далеко не полный перечень промахов и упущений, присущих, по мнению Генерального прокурора, следственной работе.
Досталось не только прокурорам на местах, но и работникам аппарата Прокуратуры СССР, где живая организаторская работа нередко подменялась составлением различного рода общих директив, многочисленных заданий, проведением так называемых комплексных ревизий, которые сводились с собиранию разного рода справок и сведений. Руденко признал, что отделы и управления Прокуратуры СССР и прокуратур союзных республик «запоздало реагируют на недостатки и ошибки в судебно-прокурорской практике, несвоевременно дают разъяснения по актуальным вопросам прокурорской деятельности, не проявляют должной инициативы в постановке важных общегосударственных вопросов дальнейшего укрепления законности и усиления борьбы с преступными проявлениями».
Поскольку этот приказ был издан 30 июня 1962 года, то есть почти сразу же после проведенного в мае совещания руководящих работников республиканских органов прокуратуры и суда, где всесторонне были обсуждены меры по устранению недостатков, имеющихся в работе органов прокуратуры и суда, Руденко обстоятельно изложил в нем все основные требования. В числе прочих он потребовал от прокуроров союзных и автономных республик, краев, областей, городов и районов устранить разобщенность в деятельности органов прокуратуры, суда и МВД по борьбе с преступностью. Систематически совместно обсуждать состояние преступности и определять конкретные меры по координации следственных и розыскных действий. Тщательно разбираться в причинах каждого случая волокиты в расследовании и содержании обвиняемых под стражей свыше установленного законом срока, строго взыскивая с виновников этих нарушений.
Не забыл Генеральный прокурор и другие участки прокурорского надзора: рассмотрение в судах гражданских дел и т. п. При их осуществлении он потребовал устранить из практики прокуратуры случаи вмешательства в хозяйственную деятельность предприятий, организаций, колхозов, не подменять контрольно-ревизионных органы.
В июле 1963 года исполнилось десять лет пребывания Романа Андреевича Руденко на посту Генерального прокурора СССР. У него был уже высокий авторитет среди партийных и общественных деятелей страны, не говоря уже о правоохранительной сфере, органах прокуратуры и суда. В соответствии с Конституцией 1936 года и Положением о прокурорском надзоре Генеральный прокурор назначался Верховным Советом СССР сроком на семь лет, поэтому шел уже второй конституционный срок его службы. Казалось бы, положение его было незыблемым. Однако неожиданно над головой Руденко начали сгущаться тучи, не предвещавшие ему ничего хорошего.
Конечно, утверждение кандидатуры Генерального прокурора на сессии Верховного Совета было, в некотором роде, делом формальным. Всем было хорошо известно, что министр и другие руководители ведомств всегда выдвигались на свои посты Центральным Комитетом компартии, а уж такие ключевые фигуры, как Генеральный прокурор СССР, — непременно первыми лицами государства. Поэтому ждать неприятностей Руденко мог только со стороны партийной власти. Хотя Роман Андреевич был вхож к Хрущеву, и они хорошо знали друг друга еще по совместной работе на Украине до войны и во время войны, все же нельзя не признать, что во многом мнение первого секретаря ЦК партии о прокурорской системе формировалось его окружением. Во времена Хрущева в прокурорской среде ходил слух о том, каким образом были отменены пресловутые согласования арестов членов партии, совершивших преступления, с секретарями партийных комитетов. Одна из дочерей Хрущева окончила юридический факультет и работала простым следователем. Однажды она пожаловалась отцу на то, что ей пришлось долго торчать в райкоме партии, согласовывая арест какого-то преступника, носившего партбилет. Эмоциональный Хрущев сразу же сказал, что это безобразие, и что такой порядок согласования негодный. Вскоре он был отменен.
В период расследования дела Пауэрса Руденко неоднократно докладывал лично Хрущеву все перипетии следствия. В какой-то мере это оказало благотворное влияние на положение органов прокуратуры, так как в то время затевалась какая-то неясная их реорганизация в недрах ЦК, к которой был причастен и заместитель Генерального прокурора. Обойдя Руденко, он вошел туда предложениями, суть которых сводилась к децентрализации прокуратуры, ликвидации ее следственного аппарата и т. п. Руденко удалось убедить Хрущева в необходимости сохранения прокуратуры в том виде, как она есть. Кудрявцев же лишился своего поста и был направлен на работу прокурором Казахской ССР.
Немаловажную роль в формировании того или иного облика руководителей Союзной прокуратуры у Хрущева играл отдел административных органов ЦК партии, который в то время возглавлял Николай Романович Миронов. Начинал он свою работу на низовых должностях в комсомоле и партии, служил в органах МГБ — КГБ, хорошо знал работу правоохранительных органов, в том числе и прокуратуры. Во второй половине 50-х — начале 60-х гг. он много внимания уделял вопросам реабилитации невинно пострадавших людей. Часто выступал в печати относительно укрепления законности и правопорядка. Ему прочили пост секретаря ЦК КПСС.
На одном из партийных собраний аппарата Прокуратуры СССР, присутствовал Миронов и после доклада Генерального прокурора, он подверг критике Романа Андреевича.
Предоставим слово участнику этого собрании С. В. Тюрину: «Мы привыкли к тому, что представители ЦК, присутствовавшие тогда на партийных собраниях, обычно отмалчивались, если же и выступали, то критиковали Прокуратуру СССР вообще. Мы никогда не слышали, чтобы критика касалась непосредственно кого-либо из руководства Прокуратуры СССР. Очевидно, тогда это было не принято. И вдруг слышим, как заведующий отделом административных органов начинает критиковать не только аппарат Прокуратуры СССР, но и самого Генерального прокурора СССР. Для нас это было непривычно, чувствовалось, что такой оборот оказался неожиданным и для самого Руденко. Обычно уверенный в себе, он в своем заключительном слове вдруг потерял уверенность, был явно растерян. Ведь критика эта с «той» стороны всегда воспринималась очень серьезно, потому что после такой критики, как правило следовали оргвыводы... Критику Мироновым Генерального прокурора СССР мы... восприняли очень серьезно и, прямо скажем, с тревогой. Мы поняли, что между ними возникли серьезные расхождения».
Сейчас трудно сказать, в чем конкретно заключались эти расхождения, но по всей видимости, так считает Тюрин, речь шла о различных взглядах на координацию деятельности правоохранительных органов. Миронов появился в ЦК в 1962 году, когда была уже принята Программа КПСС, которая выдвинула известный лозунг, долгое время потом красовавшийся на главном павильоне Выставки достижений народного хозяйства: «Партия торжественно провозглашает, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Этот волюнтаристский лозунг уже тогда вызывал тайные усмешки у многих членов партии, но, конечно, никто его открыто не опровергал. Потом он «тихо» исчез из Программы партии, как будто его и вовсе не было. Не менее волюнтаристской была и другая поставленная партией задача — ликвидировать преступность. За решение этой «эпохальной» задачи и взялся рьяно Миронов, а подыгрывал ему тогдашний Министр внутренних дел СССР Н. А. Щелоков. Победить преступность можно было только одним способом — не регистрировать преступления вовсе. Но на пути стояли работники прокуратуры и Генеральный прокурор, требовавший от своих подчиненных решительно пресекать практику сокрытия преступлений от учета. Чтобы «повязать» прокуроров, им всячески навязывалась роль главного координатора по борьбе с преступностью. Руденко не выступал против координации органов прокуратуры с судами и МВД, о чем он писал в своих приказах, один из которых мы уже приводили, но и не относился к ней упрощенчески, как это делал Миронов.
По всей видимости Миронов, открыто критиковавший Руденко, уже успел подготовить соответствующую почву у первого секретаря ЦК КПСС. Как известно, Никита Сергеевич отличался безапелляционностью во взглядах: «сказал, как отрезал». По словам Теребилова, длительное время работавшего в органах прокуратуры, в том числе и в центральном аппарате, Роман Андреевич Руденко «немного побаивался Хрущева в связи с его неудержимыми и непредсказуемыми всплесками государственной деятельности».
Как вспоминает Тюрин, Хрущев «со свойственной ему эмоциональностью и простотой» на одном из съездов колхозников, когда некоторые делегаты посетовали, что, дескать, прокуроры «вмешиваются» в колхозные дела, категорически заявил, что прокурору в колхозе делать нечего.
Конечно, такое заявление первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров (им он стал в марте 1958 года) создало определенные трудности в прокурорском надзоре за соблюдением законов в колхозах, но Руденко смог дипломатично разрешить эту проблему.
Вскоре после критики Генерального прокурора на партийном собрании в аппарате начали происходить некоторые кадровые перестановки. Второй человек в Прокуратуре СССР А. Н. Мишутин вынужден был уступить свой пост — 55-летнему военному прокурору Московского военного округа генерал-майору юстиции М. П. Малярову. Приказом Министра обороны СССР Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского Маляров был откомандирован в распоряжение Генерального прокурора, оставаясь в кадрах Советской армии (уволен с военной службы в запас 16 марта 1968 года приказом министра обороны СССР Маршала Советского Союза А. А. Гречко).
«Ни для кого не было секретом, что это была креатура самого Миронова, который знал Малярова по совместной работе в Ленинграде. Было очевидно, что это было сделано с далеко идущим прицелом», — вспоминал Тюрин. Заметим, что Маляров в 1950—1955 гг. был военным прокурором Ленинградского военного округа, а затем в течение последующих двух лет — начальником следственного управления КГБ при Совете Министров СССР.
Маляров был своеобразным человеком, и отношение к нему в прокуратуре было двойственное. Характерна и такая деталь. Незадолго до назначения его первым заместителем Генерального прокурора (в январе-феврале 1964 года) деятельность прокуратуры Московского военного округа подверглась глубокой проверке бригадой Союзной Прокуратуры, которую возглавлял заместитель Генерального прокурора Н. В. Жогин. Проверяли, конечно, не только прокуратуру этого округа, но и деятельность всей Главной военной прокуратуры. Претензий к Малярову было много. Когда же Маляров поднялся несколько выше Жогина, то попытался «подмять» его под себя, но это у него не получилось. Жогин оказался «крепким орешком», сам не раз переходил в наступление, открыто возражал ему на заседаниях коллегии. «Мы были постоянными свидетелями «пикировки» Жогина и Малярова», — рассказывал Тюрин.
Михаил Петрович Маляров родился в 1909 году на Украине, в городе Гадяч Полтавской губернии в семье безграмотного рабочего-портного. В 1917 году он начал посещать церковно-приходскую школу, но через несколько лет учебу оставил из-за отсутствии средств. В 1923 году пошел работать по найму, был портным вначале в Гадяче, а затем на швейной фабрике в Харькове. В 1930 году поступил во Всеукраинский коммунистический институт советского строительства и права. После окончания его стал политинспектором Харьковского областного отдела исправительно-трудовых работ, а в 1935 году был призван в Красную армию, однако прослужил в армии менее года и в 1935 году получил должность военного следователя в Житомире. В последующие годы был военным следователем военной прокуратуры погранвойск в Туркменской ССР, военным прокурором 4-го отдела Главной военной прокуратуры. Во время Отечественной войны занимал должности военного прокурора мотострелковой дивизии, заместителя военного прокурора и военного прокурора армии. После войны он возглавил 3-й отдел 1-го управления Главной военной прокуратуры, был военным прокурором советской военной администрации в Германии, Ленинградского военного округа, некоторое время служил в КГБ, а затем вернулся в Главную военную прокуратуру, вначале старшим помощником прокурора, а затем военным прокурором Южной группы войск и Московского военного округа.
В характеристиках и аттестациях Малярова неизменно отмечался его высокий профессионализм, служебная хватка, твердость в отстаивании своего мнения. Но в то же время подчеркивалось, что он был «самолюбив и обидчив, слегка вспыльчив». Были сигналы о том, что работая начальником 3-го отдела Главной военной прокуратуры и выступая по делам на заседаниях Военной коллегии Верховного суда он ведет себя иногда нетактично, грубит членам коллегии, «отстаивает свои явно неправильные предложения по кассационным делам». Автор «анонимки» (письмо не было подписано, но тогда они все-таки проверялись) считал, что Маляров «не соответствует занимаемой должности и подлежит снятию с работы». Между тем проверка показала, что эти выводы неправильны. О Малярове хорошо отзывался председатель Военной коллегии Ульрих (его похвала сейчас звучит зловеще), а также члены коллегии Матулевич, Дмитриев и другие. Чем же был недоволен автор, не подписавший письмо? Оказывается, Маляров предложил Военной коллегии прекратить дело в отношении Еремина, обвиненного по статьям 58-1 «б» (измена Родине, совершенная военнослужащим) и 58-14 (контрреволюционный саботаж), караемые высшей мерой наказания, в связи с недоказанностью обвинения. Коллегия на это не пошла, но срок наказания снизила до 5 лет. В другой раз Маляров настаивал на прекращении уголовного дела по указанным выше статьям в отношении Буряка, и Военная коллегия с ним согласилась. Учитывая, что эти события относились к 1945—1946 гг. следует признать, что Маляров достаточно мужественно отстаивал свое мнение.
Приведем свидетельство Тюрина из его книги «40 лет в Прокуратуре СССР»: «К Малярову в аппарате было разное отношение. Его «свободную» речь не раз останавливал Руденко. Так, когда он однажды на заседании коллегии, выражая неудовольствие устаревшей, по его мнению, прокурорской формой, назвал ее «устаревшими штанами», Руденко его оборвал и заметил, что это государственная форма и о ней надо говорить с уважением.
Многие в аппарате были недовольны его твердостью и категоричностью в принятии решений, частым несогласием с мнениями и заключениями по конкретным делам, отказам подписать проект протеста и т. д. Но я к этому относился с пониманием. Он — руководитель, имеющий право по закону принимать решение, и если он его принял, то это его дело и его право. Он берет на себя ответственность за принятое решение. Важнее было другое — он никогда не отказывался от принятого решения и, что очень важно, свое решение фиксировал письменно».
Как сложилась бы дальнейшая судьба Руденко, да и Малярова, которого явно прочили на его место, сказать трудно. Только в 1964 году события резко изменились. 19 октября трагически погиб Миронов, а за несколько дней до этого, 14 октября на известном заседании Пленума ЦК партии был освобожден от должности первого секретаря ЦК Н. С. Хрущев. Центральный Комитет компартии возглавил Леонид Ильич Брежнев, с которым у Руденко были неплохие отношения. По словам Теребилова, Руденко «симпатизировал Л. И. Брежневу за его внешне демократическую манеру общения».
Маляров прослужил в должности первого заместителя Генерального прокурора СССР десять лет и, пройдя школу Руденко, многому научился у него. В 1965 году он стал кандидатом юридических наук.
Владимир Иванович Теребилов, по доброму относившийся к Роману Андреевичу, вспоминал: «Безусловно умный, осторожный, дипломат до мозга костей, Руденко настойчиво стремился выглядеть демократом и, наверное, хотел быть таким. Однако жизнь, обстановка нередко требовали твердости и даже жестокости. Вот таким «жестоким демократом» он и был».
Да, действительно, в то время руководитель любого государственного органа был поставлен в такие условия особенно в вопросах, которые не очень-то вязались с установками партии и правительства, иногда шли с ними вразрез. Инакомыслие тогда, если сказать мягко, не поощрялось.
Сошлемся снова на воспоминания Теребилова. Он отмечал, что 1961—1964 гг., то есть последние четыре года «правления» Хрущева, были для юристов «не из легких». Своеобразный характер Никиты Сергеевича сказывался и на судебной работе. Вначале была жесткая установка на прекращение уголовных дел с передачей виновных на поруки общественным организациям и трудовым коллективам даже за серьезные преступления, а потом, когда произошел всплеск преступности, была дана команда изменить судебную практику и, «как образно выразился Хрущев, «свернуть хулиганов в бараний рог». За некоторые преступления в начале 60-х годов была восстановлена и смертная казнь. Причем, применялась она не только с грубыми нарушениями Конституции, но и с нарушениями других законов. Самыми характерными были беззакония, допущенные по двум нашумевшим делам: Рокотова и Нейланда. Как Генеральный прокурор Руденко при рассмотрении таких дел явно спасовал перед неудержимым напором первого секретаря ЦК Хрущева.
Суть этих дел была довольно проста. Рокотов и компания длительное время занимались валютными махинациями. В те годы любые противозаконные операции с валютными ценностями признавались преступными и карались длительными сроками лишения свободы. Изобличенные в совершенных преступлениях, Рокотов и его соучастники предстали перед судом, который и приговорил их к длительным срокам лишения свободы. Казалось бы, на этом можно поставить точку. Чекисты сработали четко, валютчики, как тогда называли лиц, манипулировавших долларами, марками и фунтами стерлингов, получили по заслугам. Зло наказано.
Однако такой итог судебного заседания не устроил Хрущева. Наверное, по чьему-то наущению он приказал подготовить указ Президиума Верховного Совета, который бы предусматривал за незаконные валютные операции в качестве меры наказания смертную казнь. Ну что ж, право дать такое поручение он имел. Но потом началось непредвиденное. Указу решили придать обратную силу, то есть распространить на деяния, совершенные до его принятия. Именно по этим основаниям приговор суда в отношении Рокотова и других был отменен, и дело слушалось повторно. На этот раз судьи знали, что делали и приговорили Рокотова к высшей мере наказания. Приговор был приведен в исполнение.
Второй случай, дело Нейланда, оказался еще более вопиющим, если вообще можно сравнивать приговоры, закончившиеся смертной казнью виновных.
В Ленинграде было совершено чудовищное по тем временам преступление (наверное в наши дни оно бы уже никого не удивило, настолько преступность стала агрессивней и безжалостней). Парнишка, которому не исполнилось еще и пятнадцати лет, убил своих родителей. За умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах могла быть применена смертная казнь, но только в отношении совершеннолетнего подсудимого. Чтобы обойти закон, по распоряжению Хрущева Президиум Верховного Совета принял указ, разрешавший, в порядке исключения, применение смертной казни к несовершеннолетнему. Кстати, Президиум, по просьбе следственных органов, в том числе и прокуратуры, в те годы допускал и другие отступления от закона. Разрешал, в частности, содержание обвиняемых под стражей сверх срока, установленного уголовно-процессуальным кодексом.
Об этих беззакониях Руденко был, естественно, хорошо осведомлен. Более того, именно он или лицо, исполняющее обязанности Генерального прокурора, мог войти с предложением в Президиум Верховного Совета.
Теребилов об этих двух делах пишет: «Нередко думаю, а что можно было сделать? В знак протеста против нарушения Закона уйти в отставку? Но вряд ли это произвело бы впечатление и изменило положение дел. Это были годы, когда единоличное правление государством все еще шло в гору».
В то же время следует отметить, что применение смертной казни в Советском Союзе было далеко не безупречным. Об этом свидетельствуют закрытые приказы Генерального прокурора за те годы.
В июне 1960 года Президиум Верховного Совета заслушал на своем заседании сообщения Председателя Верховного суда Горкина и Генерального прокурора Руденко о практике применения судами смертной казни. В принятом по этим сообщениям постановлении отмечалось, что «имеют место факты, когда органы следствия и прокуратуры недостаточно полно исследуют обстоятельства и мотивы совершения преступления, нарушают установленные законом сроки проведения предварительного расследования; судебные органы допускают случаи неправильной квалификации действий осужденных, что приводит к необоснованному применению смертной казни».
Направляя это постановление на места, Руденко предложил прокурорам расследование дел об умышленных убийствах, совершенных при отягчающих обстоятельствах, поручать наиболее квалифицированным следователям, старшим следователям и следователям по особо важным делам, а надзор за раскрытием и расследованием наиболее сложных дел осуществлять лично прокурорам областей и республик.
Однако положение дел на местах улучшалось медленно. Об этом свидетельствует закрытое постановление Пленума Верховного суда СССР от 16 ноября 1965 года, то есть принятое спустя пять лет после появления названного выше постановления. Оно явилось результатом изучения Прокуратуры СССР совместно с Верховным судом практики применения исключительной меры наказания.
Что же показало это изучение? Отмечалось, что при расследовании преступлений, за которые может быть назначена смертная казнь, при поддержании по ним государственного обвинения и осуществлении надзора за законностью и обоснованностью приговоров, выносимых судами, допускаются «серьезные недостатки и ошибки». Что же это за ошибки? Оказывается, неправильно оцениваются доказательства и квалифицируются деяния виновных, а следовательно выносимые приговоры «не основываются в некоторых случаях на бесспорных доказательствах», расширительно толкуются обстоятельства, отягчающие ответственность (особенно, такие как хулиганские и корыстные побуждения, проявления особой жестокости), по делам об изнасиловании смертная казнь назначается даже при отсутствии особо тяжких последствий.
В связи с постановлением Пленума Верховного суда прокурорам было направлено указание об усилении надзора за законностью и обоснованностью применения судами исключительной меры уголовного наказания.
Р. А. Руденко непримирим был, когда дело касалось очищения органов прокуратуры от лиц, злоупотребляющих своим высоким положением. Примером этому может служить дело, возбужденное в начале 60-х годов в отношении большой группы работников прокуратуры и министерства внутренних дел Киргизской ССР. На скамье подсудимых оказались прокуроры республиканской прокуратуры и прокуратуры Фрунзе, которые совместно с оперативными работниками органов внутренним дел республиканского министерства за взятки освобождали преступников от заслуженного наказания, а иногда обирали невиновных граждан, необоснованно привлеченных к уголовной ответственности. Были установлены факты пьянок некоторых прокуроров, следователей и работников милиции с «преступным элементом», семейственности и панибратства во взаимоотношениях между республиканским аппаратом прокуратуры и милиции с нижестоящими органами. По делу привлекались к уголовной ответственности 30 человек, из них 17 работников прокуратуры и органов внутренних дел. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда приговорила семерых к высшей мере наказания, а остальных — к длительным срокам лишения свободы и иным мерам.
Конечно, Роман Андреевич Руденко был человеком своей эпохи, непримиримым и к «врагам народа» 60-х — 70-х годов, так называемым «диссидентам», лицам, занимавшимся «антисоветской пропагандой и агитацией» и ко всем другим «инакомыслящим». И здесь он установки партии четко проводил в жизнь. Об этом свидетельствуют его приказы, изданные секретно, а также конкретные дела, ныне широко известные.