Первые несколько секунд Генри просто стоял и дышал, пытаясь привести мысли в порядок. Солнце слабо и бледно пробивалось сквозь сосны, клонясь к закату.
«Пять часов вечера», – отстраненно подумал он, потому что знал угол падения света в этом лесу лучше всего на свете.
Генри натянул перчатку и посмотрел на себя. Красная куртка, выданная ему скриплерами, была худшей одеждой для охоты, какую только можно выдумать, но снять ее он не решился – другую взять негде, а без верхней одежды в такой мороз быстро потеряешь силы. К счастью, подкладка у куртки оказалась черная – он предпочел бы белую, но это было лучше, чем алеть среди снегов, как рябина. Генри вывернул куртку наизнанку, кое-как застегнул и пошел на восток. Лучше всего было бы оставить Хью там, где он засел, и тихо скрыться, но Генри не для того сюда пришел. Похоже, Хью был из тех зверей, которые любят поиграть с добычей, – вот только он еще не понял, что добычей сегодня будет вовсе не Генри.
До того как Хью исчез, Генри насчитал в его колчане семь стрел, значит, придется уклониться от выстрелов всего лишь семь раз. Потом у Хью кончатся стрелы, а в ближнем бою Генри легко с ним разберется, – если, конечно, Хью не будет жульничать и использовать приемы вроде «урони врагу на голову дерево». Бесшумно шагая по глубокому снегу, Генри начал расчеты: их с отцом участок сильно вытянут с севера на юг, но в ширину довольно узкий. Хью стартовал с восточной границы минуты три назад. Если учесть скорость полета стрелы и примерную скорость бега, первого выстрела можно ждать через семнадцать минут. Целых семнадцать минут Генри шел спокойно, дышал глубоко и набирался сил, а потом начал двигаться перебежками от дерева к дереву, готовый в любую секунду сделать рывок в сторону.
Скоро Хью оправдал его ожидания – стрела просвистела в воздухе, и Генри упал на снег. Тот щекотно набился за воротник, но Генри не двинулся, пережидая приступ удивления от того, что Хью, увы, действительно хорошо обращался с луком: стрела воткнулась в дерево ровно в том месте, где Генри только что стоял. Генри приподнялся, быстро выдернул стрелу из ствола и лег обратно, разглядывая ее: незнакомая, старинная. От времени дерево немного рассохлось, перья облезли, но наконечник по-прежнему был острым. Генри мрачно улыбнулся, отломил древко и убрал железную часть в карман. Ножа нет, лука нет, но, если придется драться, острый наконечник вполне может выручить.
Он прополз несколько шагов и поднялся. Полет еще одной стрелы он засек издалека и снова упал, но в этот раз даже зашипел от досады: стрела чуть не порвала ему куртку, а Хью все еще был в пяти сотнях метров, не меньше. Генри начал подозревать, что пожелание Хью звучало как «хочу целиться лучше всех в королевстве». Одно хорошо: стрел оставалось всего пять.
Дальше Генри продвигался куда осторожнее – до него начало доходить, что победить будет не так просто, как он рассчитывал.
«Дай порулить повозкой, – азартно шепнул огонь. – Поверь, мне стрела не помеха. Я спасал тебя, делал тебя быстрым, даже когда был совсем слабый, а теперь и подавно справлюсь».
Генри покачал головой. Он никогда не сказал бы причину отказа, если бы говорить надо было вслух, но он забыл: огню не нужны слова, чтобы прочесть все, что он чувствует.
«Ах ты… – зашипел огонь. От его дружелюбного тона и следа не осталось. – Я думал, мы с этим разобрались. Думал, ты мне доверяешь».
«Слушай, потерпи, мне сейчас не до разговоров», – взмолился Генри, перебегая к следующему дереву. За те несколько шагов, что он проделывал, пригнувшись, от одной сосны к другой, сердце каждый раз екало чуть ли не до боли. Хью затаился и не стрелял, но это было нехорошее затишье: он наверняка тратил это время, чтобы подобраться ближе, хотя Генри не видел его, сколько ни всматривался в неподвижную белизну. Скорость, которую давал огонь, сейчас очень бы пригодилась, вот только Хейверхилл был совсем близко, и Генри чувствовал, как много там жизни, это сияние тянуло его к себе, а он не хотел очнуться на пепелище, как Сивард.
Он отвлекся на эти размышления совсем ненадолго, но тут же поплатился. Стрела летела с такой сокрушительной скоростью, что пары секунд его рассеянности ей хватило с лихвой: она ударила в плечо, и Генри рванул за ближайшее дерево, а Хью уже выстрелил снова: промахнулся, но и одного попадания было достаточно.
Лук у Хью наверняка был старинный, а предки свое дело знали: мощь полета была что надо, и плечо пробило насквозь, будто Хью стрелял с двадцати шагов. Генри зашипел и обломал древко – доставать нельзя, чтобы кровь не начала капать на снег, выдавая его передвижения. Генри зачерпнул снега и прижал к ране. В голове мелькнула дурацкая мысль, что за сегодняшний бесконечный день он получил столько травм, сколько на охоте и за полгода не всегда получал. Как же он отдохнет, когда все закончится. Как же он отоспится, неделю из кровати не вылезет. Генри дернул головой, отгоняя лишние мысли, и помчался к следующему дереву. Главное, что ноги целы, а левое плечо в данный момент не так уж важно.
«Тебе жить надоело, дубина? Дай мне помочь! – прошипел огонь. – Ты со мной борешься или с ним?»
В ствол над его головой воткнулась стрела номер пять, и Генри широко усмехнулся. Осталось всего две, а когда они закончатся, уж он устроит Хью веселую игру. Около дерева валялась сухая ветка, и Генри стащил с себя куртку, повесил ее на палку и медленно выставил это сооружение из-за дерева. Есть! Хью повелся, и стрела номер шесть пробила пустой рукав. Генри натянул порванную куртку обратно. Настроение у него исправилось, даже боль в плече казалась теперь приглушенной и далекой. Пора было идти за Хью, а то вдруг он запаникует, когда стрелы кончатся, и решит нарушить свои же собственные правила игры?
Генри щурился в однообразную белизну, продвигаясь аккуратно и тихо, и наконец-то уловил впереди движение.
– Эй, Хьюго! – крикнул Генри, чтобы вывести его из равновесия. Все равно Хью не слепой и уже засек его, вот только почему не стреляет? – Ты как там, не замерз? Хотя, погоди-ка, я и забыл, что ты у нас теперь не человек! Ни поесть, ни поспать, ни замерзнуть!
Генри пробежал еще несколько метров и понял, что расчет оказался верным: Хью разозлили его слова, а он всегда плохо умел держать себя в руках и потому выстрелил. Генри был готов, он поднырнул под стрелу и упал плашмя. Снег взметнулся, обсыпал его с головой, ствол над головой завибрировал – хорошее попадание, почти задел. Генри достал из кармана обломанный наконечник стрелы, спрятал его в ладони и поднялся во весь рост.
Хью прятался за сосной выше по склону, Генри видел край его воротника и пошел к нему, мягко приминая ногами глубокий снег и стараясь по-прежнему держаться за деревьями: стрелы кончились, но вдруг у Хью еще и нож есть? Когда Хью вышел из-за дерева, продолжая сжимать в руке бесполезный теперь лук, Генри мельком глянул на его пояс – нет, другого оружия незаметно. Он крепче сжал наконечник стрелы, стараясь дышать глубоко и ровно. Надо прыжком уронить Хью на землю, приставить к горлу острие, чтобы не дергался, снять перчатку и забрать силу. Все хорошо, он все держит под контролем. Вот тут, на этом склоне, эта история и закончится.
Так Генри думал до того момента, когда Хью запустил руку за спину и вытащил из колчана еще одну стрелу.
– Какой же ты гад, – выдохнул Генри.
До Хью оставалось шагов сорок. Генри успел бы преодолеть это расстояние, если бы позвал огонь, но он слишком хорошо чувствовал рядом Хейверхилл и его жителей. Он заколебался, а вот Хью – нет: спокойно натянул тетиву и выстрелил Генри в ногу. Тот вскрикнул и согнулся, стараясь не упасть.
– Твой друг Джетт – вор и предатель, – негромко сказал Хью, снова поднимая лук. – Твой брат лгал королю, что нашел Сердце. Освальд убивал людей. Ты прощаешь бесчестие всем, кроме меня, так что не обижайся. – Хью улыбнулся своей кривой, диковатой улыбкой. В этом бесцветном лесу он и сам казался бесцветным, как призрак. – Приятно было смотреть, как ты идешь ко мне, весь такой самоуверенный. Ты серьезно думал, что я дам тебе выиграть?
Вторая стрела попала в бедро той же самой левой ноги, и Генри опустился на колено, пытаясь сохранить хоть каплю достоинства и не стонать. Хью шел к нему, и Генри краем глаза заметил, что его колчан снова полон. Мыслей в голове не было ни одной. Хью надвигался на него, как горный обвал, каждая клетка в теле выла от боли, и помощи ждать было неоткуда. Генри сжал зубы. Он был совсем один.
Голос в его голове тяжело вздохнул.
«Ты никогда не один, – шепнул он, и сознание захлестнуло теплой, успокаивающей волной. – Подвинься, хозяин».
Генри услышал, как третья стрела со свистом разрезает воздух, но ее полет внезапно замедлился, будто теперь она летела сквозь что-то вязкое, как травяное желе Тиса. Генри внезапно вспомнил: таким же неспешным казалось ему время, когда в пещере лютой твари он попал в мир чистого волшебства. Эта мысль потянула за собой другую: всю жизнь на охоте ему тоже казалось, что в минуты опасности время замедляется – видимо, так огонь спасал их общее тело. Получается, огонь – не просто злой дух, он – существо, которое может использовать мир волшебства, ускользать в него, чтобы получить время разобраться с опасностью. Когда Генри был младше, эта способность была едва заметной, но сейчас огонь стал таким сильным, и это было просто… совершенство. Интересно, другие разрушители могли так делать? Вряд ли, иначе не закончили бы свои дни столь плачевно.
«Безумный был месяц, и мы с огнем оба выросли, – растроганно подумал Генри. – Он еще ни разу не становился таким взрослым, как со мной».
Все эти мысли так неспешно плыли у Генри в голове, потому что к движениям тела уже не имели никакого отношения. Где-то снаружи его руки обломали древко стрел, торчащих из его ноги, потом тело отклонилось от траектории полета стрелы, встало и бросилось прочь, припадая на одну ногу. Огонь боли не чувствовал, его волновала только потеря сил, но ее какое-то время можно потерпеть. Он съехал вниз по склону, взметая пушистую снежную пыль, и помчался быстро, как никогда прежде. Ноги отталкивались от земли так легко, будто она вдруг стала упругой, пружинистой. Это тело было натренировано бегать, мышцы знали, что делать, и он мчался, слепо и свободно, пока не сообразил, что пора с этим заканчивать, иначе он… Размазанное время ускорилось, пошло так, как ему положено, и Генри упал в глубокий снег. Он рывком сел, вжимаясь спиной в склон. На секунду ему показалось, что он в том же русле замерзшей реки, где впервые встретил Барса, – но нет, это был просто овраг, поросший кустарником с прошлогодними красными ягодами. Вокруг стояла глубокая, зимняя тишина. Генри смутно помнил, что на пути попадались участки, покрытые льдом, а значит, Хью найдет следы не сразу, если, конечно, опять не начнет жульничать. От боли его потряхивало, но больше всего донимали не свежие раны, а разошедшийся шов на шее – его горячо, неприятно дергало, и Генри прижал к нему горсть снега.
«Как ты это сделал? – спросил он. – Я думал, тебе нужно мое разрешение, чтобы…»
«С тех пор, как ты впервые убил, нет, – перебил огонь. – После зверобоя мы оба полноправные хозяева тела. Имей в виду, хотел бы – пошел бы убивать крестьян в любой момент, но ты мне обещал кое-что побольше, а чтобы это забрать, нужны твои мозги. Дальше бежать не могу – меня и правда очень тянет в ту деревню, не смогу сдержаться, и так еле остановился».
Генри с трудом повернул голову и увидел за изгибом оврага крыши Хейверхилла.
– Спасибо, – искренне выдохнул Генри.
«Спасибо скажешь, если мы отсюда выберемся и не сдохнем, хотя я представления не имею, как это сделать. Тело не в порядке, хозяин. Без меня ты никуда уже не убежишь».
Генри закашлялся, прижимая ко рту рукав, чтобы не шуметь, и даже от этого крохотного усилия устал. От онемевшей левой ноги холод полз выше, словно кровь в венах медленно превращалась в ледяную воду. Одна рана была плохая – кровь уже пропитала всю штанину. Генри медленно, сонно обыскал карманы куртки: вдруг найдется чем перевязать? Несколько секунд он всерьез надеялся, что в куртке, выданной ему скриплерами, отыщется что-то волшебное и прекрасное, невероятная штуковина, которая сразу его спасет, но там обнаружилась только труха и пара ореховых скорлупок. Руки двигались все тяжелее, но он все равно полез в карманы штанов: вдруг из дома что-нибудь полезное прихватил? Генри вытащил единственное, что там нашлось: сложенный в несколько раз листок бумаги, основательно потрепанный встречей с Озером бурь. Он хотел уже со злости его выбросить и внезапно вспомнил, что это такое.
Записка, которую Карл передал ему за завтраком. Он тогда сунул листок в карман и забыл начисто. Генри с трудом развернул его: несколько десятков строк мелким, убористым почерком. Кое-где чернила потекли, но слова все еще можно было разобрать.
Мой дорогой Генри,
я передаю эту записку с Карлом, но знаю, что сегодня утром ты ее не прочтешь. Странная вещь дар предвидения: я вижу, как ты читаешь письмо в заснеженном лесу, и знаю, что написал его я, но понятия не имею, что в нем. Это видение пришло ко мне среди ночи, и теперь я пишу эту записку, чтобы тебе было что прочесть, когда придет время, – звучит безумно, да? Знаю, мой дар иногда с ума меня сводит.
Когда я закончу письмо, мы с Джоанной скроемся – что-то надвигается, и скоро все забегают, как безголовые куры, а я не хочу в этом участвовать. Как бы я ни помогал тебе бороться с Хью, все закончится так, как я видел: холодный лес и ты, раненный, одинокий и, похоже, перепуганный до смерти. Не хочу быть рядом и знать, что все идет к этому. Я бы убил кого-нибудь за тебя, ты представить себе не можешь, на что люди способны пойти ради своего ребенка, да и я до тебя, если честно, не представлял, – но что бы я ни делал, это ничего не изменит. Я не знаю, как ты оказался там, где ты сейчас, не знаю, что будет после, и не знаю, чем тебе помочь.
Если все закончится хорошо, найди меня. Если нет, то это – наше прощание. Будь храбрым и хитрым. Перевяжи рану над коленом. Постарайся выжить. Ты лучшее, что было в моей долгой, долгой жизни.
Генри на секунду прижал письмо к лицу и опустил на снег. В этой версии событий Освальд его даже не знал, но Странник был прав: записанные слова – живучая штука. Его вдруг отпустило, ужас и оцепенение как рукой сняло, голова заработала четко и быстро. Папа в него верит – хоть и скрылся в самый важный момент, вместо того чтобы помочь, – и он не должен его подвести. Генри снял куртку, потом – рубашку, с силой перетянул ею ногу над раной и надел куртку прямо на голое тело. Закрыл глаза и прислушался, прижавшись всем телом к склону. Снег глотал звуки, но он все равно различил вдалеке осторожные, тихие шаги. Скоро Хью появится на склоне и добьет его.
Нет, Хьюго. Не сегодня.
Желание снова увидеть отца было так велико, что Генри поднялся на ноги, – медленно, на чистом упрямстве. Он придумал, как быть.
«Доведи меня до деревни, только не вздумай никого тронуть. Я скажу, когда можно бросаться. Держись, я в тебя верю», – подумал Генри, уступил место огню и помчался по дну оврага в сторону Хейверхилла.
Хью скоро засек его и начал палить вслед. О, как хорошо Генри знал этот азарт – стрелять по движущейся мишени. Будь он один, его свалил бы первый же выстрел, – но он был не один. Огонь мчал его тело к деревне, растягивал время, когда нужно было ускользнуть от удара. Стрелы у Хью не кончались, но, к счастью, в охоту играть он не перестал и никакими другими способностями не пользовался. Хью был тщеславным, его будоражила мысль победить Генри вот так, на охоте. Ну пусть попробует.
Выбегая на первую попавшуюся улицу, Генри был уверен, что навстречу сейчас кто-нибудь выскочит, но деревня выглядела совершенно тихой, заброшенной, хотя он точно чувствовал здесь жизнь. Генри кинулся вперед по улице, сорванно дыша и спотыкаясь. Запас выносливости подходил к концу.
По улице промчалась кошка, за ней – собака, над крышей взлетела утка, потом дорогу с визгом перебежал поросенок, маленький и розовый, со смешно закрученным хвостиком. При виде живности огонь вспыхнул такой жаждой, что Генри чуть зубы себе не раскрошил, пока отталкивал его назад: не хватало еще тратить время на уничтожение домашних животных.
Огонь разочарованно притих, ушел в глубину, и усталость сразу навалилась на Генри, как валун. Он оглянулся – Хью съезжал со склона на дорогу в нескольких сотнях метров позади. Ну ничего, время есть – не так уж много ему и надо. У кого-то здесь точно найдутся лук и стрелы. После рокировки жители деревни никакого разрушителя не знают, а значит, и ненавидеть им Генри не за что. Вряд ли они в восторге от власти Хью, так что помогут тому, кто хочет его победить. Генри влетел в первый попавшийся дом, мимоходом удивившись, что дверь не заперта, и собирался позвать хозяев, но тут на него откуда-то сверху прыгнула куница.
Пару секунд Генри был так ошарашен, что позволил зверьку беспрепятственно царапать ему лицо, а потом отшвырнул его от себя. Куница тут же бросилась снова. Она вопила и царапалась так, будто собиралась защищать дом до последней капли крови. На шум никакие люди не прибежали, и Генри огляделся: вдруг ему повезет и лук просто будет висеть на стене? Не повезло – даже ножа не нашлось.
Генри захромал через комнату, толкнул ставни и выбрался в какой-то закоулок. Он хотел было залезть в следующий дом через открытое окно, чтобы не соваться на улицу – слишком уж она хорошо простреливалась, – но путь ему преградил осел, едва не хватанув зубами за руку, а за спиной кто-то тихо и угрожающе задышал. Генри обернулся. У стены стоял лось и выедал мох из щелей между бревнами.
Тут под ноги Генри бросился давешний поросенок – он крутился рядом и беспокойно заглядывал Генри в лицо. Огонь заинтересованно ворочался, но Генри не стал его слушать, вокруг и без того был полный хаос. В стену соседнего дома врезалась стрела, и поросенок заверещал, но не сбежал, а прибился к ноге Генри и попытался забраться по ней вверх, будто просился на руки. Из соседнего переулка к ним мчался щенок, за ним топал толстый, неповоротливый гусь. Лось, свирепый и опасный зверь, перепуганно таращился на стрелу и жался боком к стене дома. И до Генри внезапно дошло. Он поднял поросенка – тот обнюхал его лицо, дергая ножками, и что-то тихо захрюкал. Так и есть: слишком уж у него смышленый вид для зверя.
– Вы не настоящие животные, – медленно проговорил Генри. – Вы жители Хейверхилла. Хью вас превратил.
Поросенок закивал и пихнул его пятачком в куртку, безуспешно пытаясь обхватить коротенькими ножками за шею. Ребенок, наверное.
– Лук и стрелы, – выдохнул Генри. – Быстро.
Животные посмотрели друг на друга, потом лось неспешно кивнул на соседнюю улицу. Песик тявкнул и помчался туда, Генри – за ним, припадая на одну ногу. Поросенок перепуганно цеплялся за него, и Генри с трудом отодрал его от себя и на бегу бросил на дорогу. Тот приземлился на четыре ноги и упрямо помчался следом. И тогда Генри почувствовал злость, правильную, спокойную злость, придающую сил. Хью много всего наворотил, но превращать детей в поросят – это уж слишком.
Щенок поджал лапы и одним прыжком влетел в окно, Генри, кряхтя, забрался следом, думая о том, что, когда нервное возбуждение его отпустит, он просто ляжет и помрет без всякого участия Хью. Тот вылетел в переулок вслед за ним, но Генри уже влез в дом и пополз в соседнюю комнату вслед за щенком, который скреб когтями сундук. Откинув крышку, Генри достал оттуда лук и полный колчан.
Ползти обратно к окну уже не было сил, поэтому Генри натянул тетиву, свернувшись прямо на полу. Лук был плохой, новый, стрела кривовата, и он мысленно посчитал, что, с учетом ее странной формы, стрелять надо левее цели, тогда есть шанс попасть. Генри видел Хью в проем окна – тот выстрелил снова, но приближаться не стал: то ли ему нравился азарт от слепой пальбы в окно, то ли боялся подходить к Генри слишком близко. Не попал: как хорошо, что Хью не отличается хладнокровием, а злость меткости не прибавляет. Генри спокойно подышал, а потом одним коротким, плавным движением привстал и выстрелил.
Все произошло так, как он и рассчитывал: Хью был уверен, что Генри трусливо прячется в доме, и не был готов к новому повороту событий. А ведь на охоте такое случается сплошь и рядом: если жертву очень разозлить, она легко может напасть на охотника. Стрела пробила Хью плечо, он выронил лук и завопил, а Генри выстрелил еще раз. Попадание: грудная клетка справа.
– Ну все, с играми покончено, – прошипел Хью.
Он, видимо, собирался после этого явить всю свою мощь – обрушить крышу или что-то вроде того, но не успел.
Люди во время драки всегда тратят время на разговоры, заявления о намерениях и пустые угрозы, но Генри был воспитан не так. Еще на первом слове он мысленно выпалил: «Давай», и огонь, наконец-то получив разрешение на удар, показал, на что способен: сдернутая перчатка, рывок вперед, великолепный прыжок через подоконник, несколько метров бегом – и, прежде чем Хью договорил слово «покончено», Генри броском опрокинул его на спину, всем весом прижал к земле и положил голую руку ему на горло. Огонь заревел от счастья, но Генри тоже был в полном сознании и знал, что успеет остановить его вовремя, – идеальный, прекрасный момент. Хью лежал на земле, испуганный его скоростью, побежденный. Время будто остановилось, Генри позволил огню тянуть силу в себя, но внезапно тот остановился.
Генри нахмурился. Он чувствовал то, чего не чувствовал прежде ни разу: огонь был испуган, и это был не сиюминутный страх боли, которую причиняла вода, нет, – настоящий, мучительный ужас. Генри прижал руку крепче, но кожа Хью оставалась влажной и холодной, и его собственная рука тоже, потому что огонь сделал то, на что Генри вообще не считал его способным: остановил самого себя. Время шло все медленнее и наконец остановилось полностью.
«У меня плохая новость. Если мы это сделаем, и ты, и я перестанем существовать, – сказал огонь. Сейчас они были так тесно переплетены, что Генри казалось, будто этот голос звучит как его собственный. – Этот хмырь тоже, но на него плевать. Его сила огромна, но и я еще не бывал в такой отличной форме, и если мы сольемся… То, что получится, уже не будет иметь ни личности, ни разума, ни других желаний. Сила будет сама по себе, она будет становиться больше и больше, вытягивать жизнь из всего вокруг. – Огонь заколебался. – Странно, я так мечтал избавиться от тела, а теперь… Скажи мне, что делать, хозяин. Я больше не могу держать время».
«Убери руку. Я что-нибудь придумаю».
«Он хочет убить тебя, и у него это вполне может получиться».
«Разберемся», – упрямо подумал Генри.
Вздох прокатился по его телу, а затем он почувствовал, как его собственная рука, лежащая на шее Хью, отдергивается и упирается в мостовую. Камни тут же расползлись в золу, и Генри, оттолкнувшись, встал и надел перчатку. В голове крутился весь запас ругательств, почерпнутых от Эдварда, но сосредоточиться это, увы, не помогло. Огонь свернулся в клубок, спрятался, как ребенок от страха прячется за взрослым. Хью сел. Его лицо дергалось все сильнее, будто что-то пыталось прорвать его тело изнутри и выбраться наружу. Все вокруг побледнело окончательно – даже поросенок, бегавший вокруг, казался серым, а не розовым. А потом Хью поднял взгляд, и в нем была такая бешеная, лютая ярость, что Генри шагнул назад.
Хью дернул рукой, и от стены дома с сухим деревянным треском оторвалась оконная створка. Генри не побежал, потому что бежать было некуда. Он боролся, честное слово, но есть же всему предел, – и он даже не двинулся, когда створка со свистом рассекла воздух, треснула его по затылку, и все потемнело.