Черная выжженная равнина, на которой они оказались, была одним из самых пугающих мест, какие Генри доводилось видеть, – а видел он их в последнее время немало. До самого горизонта все было пустым и мертвым, только кое-где попадались остовы деревьев, высохшие до такого состояния, будто вот-вот рассыплются в пепел. Все потрясенно застыли, даже Генри не сразу пришел в себя: он надеялся, что таким жутким и бесцветным стал только лес вокруг его дома, но, кажется, Хью теперь убивал любое место, где оказывался.
– А где… – одними губами начал Генри и прокашлялся, чтобы хоть немного вернуть себе голос. – Где Край изобилия? Это он?
Странник стоял рядом и хмурился, ощупывая воздух перед собой.
– Нет, он дальше, но я не могу туда попасть, – пробормотал он. – Тут как будто купол. Волшебство такой силы, что даже меня отталкивает. Не думаю, что у Хьюго получилось бы создать его нарочно, просто сила вот так защищает обладателя. Прости, не могу подобраться ближе: в королевстве все связано между собой золотыми нитями, по ним мы и путешествуем, но тут все оборвано. У тебя в лесу я хоть за что-то мог зацепиться, потому что там был ты. А тут все подчистую уничтожено.
Генри беспомощно огляделся. Рассвет все же кое-как наступил, и небо теперь было хотя бы серым, а не черным. Солнце светило тускло, как сквозь плотный туман. Черная пустошь тянулась во все стороны, к западу переходя не то в холмы, не то в скалы – трудно сказать, когда вокруг нет других красок, кроме серой и черной.
– Край изобилия там, – сказал Странник, указывая в сторону холмов.
– Сколько километров? – уточнил Генри, но Странник только головой покачал.
– Прости. Никогда не высчитывал расстояния в километрах.
Ну конечно, волшебникам это и не надо, знай себе перемещайся куда хочешь. Генри вздохнул. Все косились на него с подозрением, и он сообразил, что, по их мнению, болтает сам с собой.
– Идем пешком, – твердо сказал Генри.
И мысленно прибавил, вспомнив, что к Страннику не обязательно обращаться вслух:
«Не иди за нами, это ничем не поможет, только ослабеешь. Увидимся, если все получится».
Тот серьезно кивнул, открыл рот, будто хотел что-то сказать, но передумал и растворился в воздухе, так и не произнеся ни слова.
– Кошмарное место, – содрогнулся Эдвард и, глянув на Агату, быстро прибавил: – Но меня это не пугает.
Генри пропустил его вперед: с пути тут не собьешься, шагай себе в сторону холмов, а ему приятно будет поруководить. Эдвард глянул на него с сомнением, но все же пошел первым. Плечи у него сразу расправились, да и настроение, кажется, стало чуть лучше. Генри спокойно пошел следом. Он не верил, что опасность настигнет их так быстро, да и Странника Эдвард не заметил, а значит, ничего ему сейчас не грозит. Впрочем, Эдвард этого не знал и отнесся к своей задаче со всей серьезностью: всматривался в горизонт, как коршун, и постоянно оглядывался на остальных, будто мысленно пересчитывал их снова и снова, проверяя, не потерялся ли кто.
– Ты, значит, Агата? А я Джетт, – внезапно сказал Джетт, прибившись к Агате.
В этой пустоши его голос резанул по ушам так, что Эдвард подскочил и сердито развернулся, но Генри только рукой махнул:
– По-моему, можно и поболтать. Если Хью заметит гостей, то не глазами и не ушами.
– Ну, это утешает, – фыркнул Джетт, и Генри в который раз подивился его способности обретать и терять бодрость духа в кратчайшие сроки. – Нет, серьезно, по-моему, у нас есть повод познакомиться!
«Я не могу говорить, – торопливо нацарапала Агата, вытащив из кармана платья свои неизменные таблички и угольную палочку. – Джоанна наложила на меня заклятие молчания».
Генри взял табличку первым и передал остальным.
– Джоанна – в смысле волшебница из сказок? – сурово спросил Эдвард, вернувшись к изучению однообразного горизонта. – Агата, не ври. От тебя год вестей не было, ты просто взяла и исчезла. Все делали ста… В смысле, волновались за тебя! Половина придворных думала, что смерть отца подкосила твое душевное здоровье, вот ты и сбежала. И погибла – девушке одной в большом мире не выжить!
Агата закатила глаза, пользуясь тем, что он не смотрит. Она уже отошла от потрясения и теперь всем своим видом показывала, что девушек недооценивать не стоит, но глаза у нее были красные, лицо осунулось, – наверное, страшно было сидеть одной в своей лавке волшебных предметов, когда мир вокруг начал терять цвета. Да и в приключение она ринулась мгновенно, как человек, ошалевший от одиночества. Но все эти соображения Генри решил держать при себе и спросил только одно:
– Отчего умер твой отец?
«Сердце больное», – написала она.
Ну конечно – раз не было ребенка, которого Освальд мог украсть, Джоанна во дворце не селилась и хранителя казны не убивала. Похоже, оживить мертвых рокировка не помогла, только причины смерти изменились.
– А вторая половина? – вдруг спросил Джетт, ткнув Эдварда пальцем в спину. – Ты сказал: «Половина думала, что она погибла».
Эдвард покосился на Агату.
– Вторая – включая меня, твою мать и всех девушек, которых я подслушал, – думала, что тебя похитил какой-нибудь парень из-за стены, и вы теперь живете долго и счастливо в хижине среди огородов, пасете овечек или чем там еще крестьяне занимаются.
Агата вытаращила глаза и залилась краской.
«НЕТ, – вывела она огромными буквами и сунула табличку под нос всем по очереди, а потом, убедившись, что мысль до них дошла, перевернула табличку и прибавила: – Я одна. Была одна и всегда буду».
– А вот это очень жаль, – вставил Джетт и задергал глазом, будто не мог решить, подмигнуть им или многозначительно поднять бровь.
Генри на секунду прижал руку к лицу и тяжело вздохнул. Он никогда не разберется, как у людей устроены брачные игры.
«Ну, времени с этим разобраться у тебя немного осталось, – флегматично заметил огонь ему на ухо и тут же прибавил: – Ладно, извини, извини. Никак не отвыкну от привычки доводить тебя до белого каления».
– А в дворцовом фольклоре такая красивая история была, – задумчиво протянул Эдвард. – Он – ну, воображаемый красавец-крестьянин – жил себе в скромной хибарке на городской окраине и вот однажды задумал обокрасть королевский дворец. Забрался на стену, а ты гуляла в саду. Пораженный твоей красотой, он едва не упал обратно и решил вместо сокровищ похитить твое сердце.
– О, неплохая история! – оживился Джетт. Агата, кажется, была с ним согласна. – Только вы уж определитесь, горожанин он, крестьянин или грабитель. Это, знаете ли, не одно и то же – хотя откуда вам знать, ваше высочество.
Эдвард наградил его мрачным взглядом через плечо, но Генри поймал себя на том, что в этой версии трудно испугаться Эдварда всерьез, несмотря на его рост, ширину в плечах и размер кулаков. Генри удивило, насколько хмурым, серьезным и издерганным выглядел его Эдвард, его брат, по сравнению с этим прекрасным принцем. Вывод был неутешительный: похоже, источником всех проблем и грусти в жизни Эдварда был он сам. Генри сжал губы, впервые подумав о том, как хорошо, что никто его не помнит. Если бы не рокировка, им так тяжело было бы расставаться, а теперь Эдварду будет все равно, – и это единственный подарок, который Генри мог ему сделать.
Генри вздрогнул, когда Агата подергала его за куртку и сунула ему в руки мелко исписанную табличку. Краем уха он слышал, что ее расспрашивали про Джоанну и заклятие, – и теперь Агата всем по очереди показывала ответ.
«Первая половина была наполовину права: мне было грустно, что отец умер. С мамой не ладим, я сбежала – посмотреть мир, найти себя. На дороге у дворца встретила старушку, она просила поделиться едой, я была дурой, нагрубила. Она превратилась в Джоанну – стала точно как на картинках – и наложила заклятие за мою гордость: буду молчать, пока не выполню условие. Какое – не скажу. Это унизительно, худшее наказание».
– Поцеловать бедняка? – ужаснулся Эдвард, но Агата только фыркнула и покачала головой.
Джетт уже открыл рот, чтобы внести свою лепту в беседу, но тут Генри вскинул руку, и он послушно замер. На чужую силу у Джетта чутье было отличное, и он сразу понял, что Генри – не тот человек, с которым стоит препираться.
– Стойте, – выдохнул Генри. – Видите?
Несколько секунд все бессмысленно всматривались туда, куда он показывал, а потом лоб у Эдварда разгладился.
– Похоже, мы идем, куда надо, – выдохнул он. – Я бы на месте Хью устроил везде бардак, а вокруг себя оставил бы все, как положено.
Среди холмов – а это все же были холмы, не скалы: то, что Генри издали принял за камни, оказалось иссохшими остатками травы, – висел утренний туман, едва заметный на фоне серого неба. Видимо, где-то там была река, и в слабой дымке, клубящейся над ней после ночного холода, мерцал слабый проблеск синего цвета. Он то исчезал, то появлялся, когда бледному солнечному лучу удавалось снова упасть под тем же углом.
– Ух ты, – выдохнул Сван, который не произнес ни слова с тех пор, как они сюда перенеслись.
И все кивнули. Ничто и никогда еще не казалось Генри таким ярким, как этот неверный синий блик. Что-то внутри его поверило, что красок больше не будет, – а теперь пело от радости.
До холмов они добрались со скоростью, которой Генри даже не ожидал, – но, видимо, не только ему хотелось быстрее попасть туда, где остались цвета. Они шли среди черных склонов уже минут десять, когда путь им преградил здоровенный камень с выбитой на нем старинной надписью:
«Дальше не ходить».
– Вы же помните сказку? – пробормотал Джетт. – В Краю изобилия изобилие – просто видимость, там все ядовитое.
– А я в детстве мечтал туда попасть, – дрогнувшим голосом сказал Сван. – Только Хью говорил, что такого обжору, как я, нельзя в такие места пускать: схвачу первую же грушу и отравлюсь.
В этот момент Генри впервые понял, как Свану, наверное, было приятно, что после исчезновения Хью никто его больше не обзывает по десять раз в день.
Сотню шагов спустя им попалась еще одна надпись на камне, которая строго советовала держаться подальше.
– Видимо, предки защитили это место, чтобы никто не лез, – пробормотал Эдвард. – Ох, я даже не знал, как приятно делать что-нибудь запрещенное.
– Будете почаще за стену выходить – узнаете, – фыркнул Джетт и сразу как-то изменился в лице. – Ну, для начала нужно дожить до вечера.
Тишина тут стояла такая, что мягкий плеск воды Генри различил еще издалека. Река оказалась широкой, но сонной: вода ползла бесшумной серой змеей, изредка перекатывая камешки на дне. Иногда в воде мелькали синие и желтые блики, на другой стороне тянулись холмы, и в них кое-где даже хилые зеленые травинки сохранились. Каменное объявление номер три лежало прямо у реки:
«Последнее предупреждение! Войдете в реку – сами виноваты».
– За триста лет она обмелела, ничего не случится, – отмахнулся Эдвард и зашагал вперед.
Но Генри сдвинул его с дороги и пошел первым: он уже много раз убеждался, что предупреждения предков правдивы, какими бы старыми ни были.
Эдвард сделал вялую попытку вернуть себе руководство, но едва не поскользнулся и притих, – видимо, рассудил, что, если в реке окажется что-то опасное, пусть уж лучше Генри наступит на это первым. Но дно было вполне ровным, а вода в самом глубоком месте едва доходила до пояса и даже была не слишком холодной, хотя Агата все равно недовольно зашипела, когда мокрая юбка облепила ноги.
Они успели пересечь реку на треть, когда наконец-то стало ясно, о чем предупреждали каменные надписи. Из-за разницы высот ниже по течению река быстро терялась в тумане, а вот выше по течению можно было любоваться ее ленивым током от самых высоких холмов. Вот оттуда и послышались звуки, которые Генри совсем не понравились: рев воды и грохот камней по дну. Этот шум нарастал слишком быстро: Генри его заметил, а несколько секунд спустя он уже стал устойчивым и мощным. Потом сверху что-то появилось и начало стремительно к ним приближаться, и Генри ошарашенно понял: это вал воды, способный смести на пути что угодно. Вода выгибалась огромной пенной волной и неслась на них, как орел на мышь. Так вот, значит, как предки защитили это место от нежелательных гостей.
– Все назад, – ровным голосом сказал Генри и пошел обратно: если поторопиться, они успеют выбраться, а там придумают что-нибудь.
До другого берега не добежать, а если остаться на месте – их, может, и не убьет, но точно протащит вниз по реке на несколько километров, и тогда вовремя не успеть. Мастера не были жестокими, препятствие было устроено так, чтобы тот, кто все же решит пропустить их воззвания мимо ушей, успел добежать назад после того, как заметит угрозу.
Но Генри не учел одного: с ним четыре спутника разной степени беспомощности, которые совершенно не умеют действовать вместе. Эдвард бросился к дальнему берегу реки с криком: «Успеем!», Джетт побледнел и застыл на месте, бормоча: «Нам конец», Агата попыталась последовать совету Генри, но запуталась в мокрой юбке и упала, а Сван пошел вверх по течению, завороженно бормоча: «О, водный вал, что мог блистать! Прекрасен ты, весне под стать, но цвет свой где-то потерял…» Генри метался, не зная, кого из них ловить первым, и во весь голос орал: «Назад, все назад!», но грохот приближающейся воды заглушал его вопли.
И драгоценные мгновения, которые можно было потратить на спасение, были потрачены впустую.
Еще несколько секунд перед столкновением Генри надеялся, что предки заколдовали воду таким образом, что она в последний момент остановится. Но, похоже, мастера решили на всю катушку использовать воспитательную силу удара водой, – чтобы второй раз никто точно не явился. Волна закрыла и без того скупой свет, и за мгновение до того, как она смела бы их с дороги, Генри вдруг вспомнил, какую прорву воды уничтожил на Озере бурь. Он зубами сдернул обе перчатки, вытянул перед собой руки – и вода замерла в воздухе, нависая прямо над их головами. Волшебство, которое было в воде, похоже, придавало ей немного разума, и она почувствовала, что с ней сейчас произойдет.
– Лучше уйди, – невнятно выдавил Генри, по-прежнем у держа в зубах перчатки: убирать в карман было некогда, а уронить боялся, чтобы их течением не унесло.
Инстинкт самосохранения есть у любого существа, обладающего хоть каплей жизни. Наверное, вода почувствовала жар, исходящий от его рук, почувствовала, что одно его прикосновение – и ей конец. Несколько секунд волна нависала над ними, а потом осела, растеряв всю силу удара. Их обдало таким фонтаном брызг, что даже Генри едва устоял на ногах, но река уже стала спокойной и ленивой, как раньше. А Генри вдруг подумал: «Что, если эту преграду когда-то сделал тот самый мастер воды, который перед смертью создаст Озеро бурь?» Ладно, этого уже никогда не узнать. Генри натянул перчатки и обернулся.
Все смотрели на него: жалкие, мокрые, перепуганные и, кажется, впечатленные до глубины души. Генри едва подавил самодовольную улыбку: он провел полтора месяца, пытаясь нравиться всем вокруг, и хоть сейчас это уже не имело значения, а все равно было приятно.
– Ого, – сказал Сван, и этим, кажется, выразил общее мнение.
– Ладно, идем дальше, – сказал Генри таким тоном, будто ничего особенного не произошло.
Ближе к дальнему берегу вода уже казалась блекло-синей, и после перехода через реку идти сразу стало веселее: все было бледным, призрачным, но все же хоть немного живым. Холмы плавно перетекали друг в друга, земля скоро пошла под уклон, и, перевалив за очередной склон, Генри увидел такое, что у него дыхание перехватило.
В низине лежал золотой сад, такой огромный, что границ не видно, и действительно золотой: листья на деревьях блестели, как металлические, а среди них, прямо как на карте Странника, висели яркие фрукты. У холмов сад был еще бледным, но чем дальше, тем ярче становились цвета, – а в глубине, полускрытое деревьями, что-то сияло: ослепительная пульсирующая точка.
– А вот и Хью, – пробормотал Генри.
Он поднял голову: даже небо изменилось. Над ними оно по-прежнему было серым, но вдалеке наливалось ослепительной синевой. Солнце теперь висело в другом месте, и Генри поморщился от досады: время никак не определишь.
– Идем быстрее, – сказал он. – Не знаю, который час, но времени у нас – до десяти четырнадцати. Если не успеем, в десять четырнадцать все для всех закончится.
– Кажется, лучше не спрашивать, откуда ты это знаешь, – сказал Джетт. – Ладно, у нас больше ста минут: сейчас полдевятого.
Генри развернулся к нему. Джетт держал в руке круглую металлическую коробочку, на вид очень знакомую.
– Минутку, – угрожающе начал Эдвард. – Я же видел эти часы у посланника!
– Что? – рассердился Джетт, но уши у него слегка покраснели. – Я не виноват, что он плохо смотрит за своими карманами! И вообще нам нужнее, мы мир спасаем! И кстати, забыл спросить: а как мы собираемся это сделать?
– Для начала покажите мне ваше оружие, – сказал Генри. – Все, что можно использовать для устрашения или повреждения врага.
Эдвард с гордостью снял с пояса кинжал в украшенных драгоценными камнями ножнах. Агата вынула из волос несколько длинных и очень острых на вид шпилек, и волосы от этого тут же рассыпались по плечам. Сван развел руками и вывернул мокрые карманы: там не оказалось ничего, кроме остатков желтых цветов и пыльцы зверобоя.
– С какой стати нам сдавать оружие тому, кто отпустил Хью? – огрызнулся Джетт.
– С той, что он спас нас в реке. И с той, что ему, похоже, не нужны ножи и шпильки, чтобы с нами разделаться, но что-то мы еще живы, – пожал плечами Эдвард. – Слушайся его и не задерживай нас. Что-то я не заметил очереди из более подходящих желающих нам помочь.
Генри удивленно посмотрел на него. Он никак не мог привыкнуть к тому, каким мирным парнем оказался Эд, у которого не отнимают ни подвиги, ни славу, ни любовь отца. Похоже, во время истории с Сердцем волшебства он так мучительно ненавидел Генри просто потому, что считал, будто Генри занимает его место, – как животное, которое кусается от страха. А теперь делить было нечего, и Эдвард тут же встал на его сторону.
Джетт продолжал мяться, и Генри строго сказал:
– Показывай все, что есть.
Тот нехотя вывернул карманы. Чего там только не было: мелкие монеты, пустой кожаный кошелек, маленький складной нож с перламутровой ручкой, зеркальце и заколка для волос с острыми зубцами.
– Ты это все в городе украл? – ужаснулся Сван.
– Нет, еще вот это, – хмуро пробормотал Джетт и вытащил из-за пояса незаметный под рубашкой нож в кожаном футляре. – Мы вообще-то в опасное местечко собирались!
– Это же походный нож посланников, – процедил Эдвард, начиная закипать.
– Ну, я еще не совсем обнаглел: его я вытащил только перед тем, как мы сюда перенеслись. Нам нужнее.
– Из сапога тоже доставай, – сказал Генри. У него глаз был наметанный.
Джетт насупился, но вытащил из-за голенища вязальную спицу и бросил на землю.
– Просто на всякий случай, – пояснил он. – Да вы мне еще спасибо скажете! Глядите, сколько у нас оружия!
– Угу, – сказал Генри, аккуратно собрал все, что ему отдали, размахнулся и отшвырнул подальше.
Все заорали в один голос, но остановить его никто не успел – в том, что касалось скорости, с Генри им было не тягаться.
– Беру свои слова обратно. Зря мы с ним связались, – простонал Эдвард.
А теперь слушайте меня. – Генри подобрал камень и нарисовал на земле два слегка соприкасающихся кружка. – Это дар огня, а это я. Не одно и то же, понимаете? – внятно сказал он, по очереди указывая на круги. – У Хью то же самое. Есть он, есть сила, которая его наполняет. Разница между мной и Хью очень простая: я хоть примерно понимаю, что творится в обеих моих частях, а он и за свою-то отвечать не может. Сила питается его сознанием, которого он и сам не знает. Я не представляю, что нас ждет, но будьте уверены: сила Хью попытается помешать нам до него дойти, а он сам – помочь. Я обещал, что буду с ним в десять четырнадцать, и где-то в глубине души он ждет меня.
– А мы тебе зачем? – спросил Эдвард.
– Сила Хью защищает место, куда мы идем. Плохая новость в том, что держать ее в узде он не может, иначе не уничтожал бы королевство и себя вместе с ним. Но есть и хорошая новость: сила все еще питается его сознанием, улавливает его желания. В десять четырнадцать она освободится, вот тут-то всему и конец. За оставшееся время нам надо заставить его поверить, что мы – не угроза, мы друзья. В прошлый раз… – Генри прикусил язык. Никакого прошлого раза не было, никто, кроме него, не помнил, что произошло на осенней поляне перед рокировкой. – Когда к нему кое-кто пришел, он не убил их сразу, хотя мог. Он сказал: «Мне даже приятно было поверить, что они пришли со мной поиграть». Я это запомнил. И сейчас нам надо сделать то же самое, только искренне, потому что фальшь Хью почувствует. Нельзя злиться, угрожать, будьте спокойными и дружелюбными, и тогда мир его фантазий нас не тронет. С вами мне легче будет его отвлечь.
– Одну секундочку. Мы что, должны ему понравиться? – пробормотал Джетт. – Ты хочешь, чтобы мы явились к самому опасному и самому чокнутому типу на свете, искренне считая, что мы его друзья?
– Именно. Мне всегда нравилось, когда люди видят меня самого, а не только мой дар, и у Хью то же самое, уж поверьте. Попытайтесь найти в Хью что-то хорошее.
– В нем-то? – хохотнул Джетт и осекся, увидев, что Генри вполне серьезно кивнул.
– Ну да. – Генри развернулся к Свану. – Он всегда за тобой приглядывал, разве нет? Злобно – да, неумело – да, но он это делал. А ты набросил на него сеть и оставил гореть в запертом доме. Так кто из вас плохой парень?
Сван покраснел, как свекла. Похоже, он ни разу не смотрел на это с такой стороны. Эдвард с Агатой переглянулись. Хью они никогда не встречали, но слухи о нем ходили те еще.
– Мы попробуем, – твердо сказал Эдвард.
Генри даже растрогался. Раньше Эдвард огрызался и считал, что все его ненавидят, хоть луну ему с неба достань, а теперь – всего одно спасение от волшебной реки, и он уже смотрит на Генри как на всесильного мудрого наставника.
– Извини, не уверен, что смогу полюбить Хью даже ради дела, – пробормотал Джетт. – Он надо мной весь поход издевался.
– Потому что завидовал. – Генри улыбнулся краем губ, увидев, как Джетт вытаращил глаза. Он теперь куда лучше понимал, как все устроено у Хью в голове. – Ты веселый, никогда не унываешь, умеешь со всеми договориться. Уж поверь: он хотел быть твоим другом, просто считал, что такой парень, как ты, никогда с ним дружить не будет. Вот такой парадокс.
– Жизнь полна сюрпризов, – протянул потрясенный Джетт. Кажется, его злость растворилась без следа.
– В общем, будете его ненавидеть – сила это почувствует и устранит угрозу, то есть нас, – сказал Генри. – А теперь идем. Главное – не теряйте спокойствие и благодушие.
– Да уж, отличный момент для спокойствия, – выдохнул Джетт, затравленно оглядываясь на мертвые холмы.
– Лучший, – подтвердил Генри. – Поверьте, такого покоя вы в жизни больше не испытаете.
– Сердце бури, – пробормотал Эдвард, будто вспомнил что-то давно забытое.
– Именно, – кивнул Генри. Он уже давно понял: никогда нельзя жалеть пару минут на то, чтобы поднять боевой дух соратников. – Наслаждайтесь путешествием – внукам о нем будете рассказывать. Может, это лучшее приключение в вашей жизни.
– Угу, – пробормотал Джетт. – А может, заодно и последнее.
– Нет, – твердо сказал Генри. – Я смогу вас защитить. Любой ценой. Сделаю все, чтобы вы не пострадали.
Кажется, было в его голосе что-то такое, что они ему поверили, – даже Джетт глубоко вздохнул, успокаиваясь.
– Ладно, – бодро сказал он. – Если уж ты, приятель, после всего, что я видел, можешь быть спокойным, я тоже могу, и не хуже.
– А чего уже волноваться? – рассудительно спросил Генри. – Либо выиграем, либо проиграем.
Чтобы добраться до золотого сада, для начала надо было спуститься с холмов. На этот раз Генри шел первым, и Эдвард не возражал, но на полпути догнал его и зашагал рядом.
– Что такое парадокс? – спросил он. – Не знаю это слово.
Генри удивленно посмотрел на него:
– Да ладно. Ты же прочел все книги в библиотеке.
– Я? – поразился Эдвард. – С чего ты взял? Я туда вообще не заглядываю. В жизни есть вещи куда интереснее, чем пыльные книжки: балы, лошади, девушки, королевский совет, в конце концов.
– Парадокс – это что-то насчет того, что жизнь полна противоречий и вещи не такие, какими кажутся, – объяснил Генри. – Слушай, можно спросить? Почему у тебя волосы такие короткие? Я думал… – Он хотел сказать: «Я думал, что никаких волшебных обезьян с ножницами не было, раз не было лютой твари», но вовремя вспомнил, что Эдвард не поймет, о чем он, и закончил: – Думал, что принцы всегда с длинными волосами.
– Бунтовал, – кратко ответил Эдвард.
– Ты когда-нибудь целовал господина Теодора? – брякнул Генри: ему так хотелось с ним поговорить, но общих тем у них больше не было.
Эдвард заморгал, побагровев, как вареный рак: ну, хотя бы способность краснеть он не растерял.
– Медведя? – осторожно уточнил он. – У меня была такая игрушка в детстве, но при чем тут… – Он с облегчением рассмеялся. – Подожди, ты же не серьезно. Ну и шутки у тебя!
Что еще сказать, Генри не придумал, и несколько шагов они прошли молча, а потом Эдвард заговорил сам.
– Знаешь, а ты прав: мне стало лучше, – пробормотал он, разглядывая свои руки. – Когда я только вылечил посланников, думал, загнусь, а сейчас все прошло. Даже здорово было: они лежали там, кричали, и тут я такой подхожу, касаюсь: раз, и все сразу хорошо. И я это сам сделал. – Он помолчал, продолжая изучать свои ладони. – Никто не верит, что я хоть на что-нибудь способен. Ну, то есть отец меня любит, я знаю. Просто он считает, что мне лучше ничего серьезного не доверять. Даже когда отправлял в поход за Хью, сказал: «Может, хоть раз в жизни совершишь взрослый поступок», а мне и делать-то ничего не надо было – так, посланникам скомандовал: «Вперед», и все. Он вечно повторяет: «Не представляю, какой из тебя король получится, ты же всю страну развалишь». Вот бы посмотреть на его лицо, когда посланники ему расскажут, что я их спас!
– Только запомни кое-что. – Генри на ходу поймал его взгляд, чтобы убедиться, что Эдвард слушает. – Никогда не спасай умирающих. Никогда. Иначе сам умрешь, и тут тебе никакой лекарь не поможет. Сломанные кости, синяки, легкие раны – пожалуйста. Серьезные болезни – ни за что. Понял?
Эдвард кивнул, разом побледнев: похоже, умирать ему совсем не хотелось. Ничего прибавить Генри не успел: они наконец спустились с холма и миновали первое дерево с золотыми листьями.
– Джетт, не трогай, – проговорил Генри, даже не оборачиваясь.
– Да листья же правда из чистого золота! – взбудораженно ответил Джетт, но руку, которая уже тянулась к ветке, послушно убрал. – И ничьи!
– Ты сказку забыл? Тут все ядовитое, – дружелюбно сказал Генри, остановившись. – Уверен, что яд не передается через прикосновение? Думаю, если ты тронешь тут хоть один лист, посинеешь и упадешь замертво.
Джетт с опаской покосился на дерево, на всякий случай отошел подальше и спрятал руки в карманы.
– Ничего не трогать, не нюхать и уж тем более не есть, – сказал Генри, заметив, каким взглядом Сван смотрит на фрукты, под тяжестью которых гнулись ветки золотого дерева. – А вот теперь – вперед.