Столовая была залита солнцем, везде стояли покрытые белой тканью столы. Придворные толпились около окон и вдоль стен, увлеченно о чем-то беседуя, слуги расставляли тарелки и прочую утварь. В дальнем конце комнаты разместили самый пышный стол, около которого кружком стояли король, Эдвард и Уилфред. Они о чем-то спорили, и этот спор Эдвард явно проигрывал.
Перси выглядел как человек, которому срочно надо отдохнуть, и Генри дотащил его до королевского стола, усадил и только тогда поднял взгляд.
– Привет, Генри. – Король с улыбкой потрепал его по голове и тут же с шипением отдернул руку: забыл, что сына без перчаток лучше не трогать. – Эдвард боялся, что ты опять куда-то пропал и надо отправляться на поиски, но я сказал: не волнуйся, скоро вернется.
– Я тоже не сомневался, – поддержал Уилфред, хотя Генри и так не мог вспомнить случая, когда Уилфред не согласился бы с королем. – Кто способен найти дорогу домой через десять лет, тот за полчаса не пропадет.
Эдвард неодобрительно покачал головой и пнул Генри по ноге носком сапога.
– Все, с таинственными исчезновениями на сегодня покончено или у тебя еще планы? – хмуро спросил он.
– Покончено, – сказал Генри и пнул его в ответ.
– Хотите попробовать трехсотлетнюю настойку из смородины? – весело спросил Уилфред. – Редчайший напиток, сделанный еще предками. В замке всего одна бутылка, и уже несколько поколений все ждут особого случая, а нам, похоже, есть что праздновать. Я пару дней подряд думал, что настали последние времена, сегодня даже с кровати не стал вставать, решил: лучше умру в тепле и уюте. А потом, часов в десять, все исправилось, и я сразу понял: наверное, это наш господин Генри опять всех спас!
Генри с благодарностью кивнул. Он прекрасно знал, что Уилфред никак не мог вспомнить о его существовании ранее, чем полчаса назад, и говорит это просто из верноподданнического рвения, но к чему расстраивать хорошего человека? Король, похоже, тоже это понял – в глазах у него проступила улыбка, и он взял со стола хрустальный графин, наполненный чем-то темно-лиловым.
И уронил его.
Инстинкты у Генри были что надо, а то он бы до своих шестнадцати не дожил: он дернулся вперед и поймал графин. Отец смотрел куда-то с таким видом, будто руки у него разжались от потрясения. Эдвард выглядел не лучше. Генри обернулся – и графин чуть не выпал из рук у него самого.
В дверях тронного зала стояла королева. Она была все в том же невзрачном платье, в каком Генри ее видел около зверобоя, волосы по-прежнему небрежно собраны в узел, но спина ее была прямой, голова гордо поднята, – настоящая королева, пусть и плохо одетая. Она смотрела на них через зал, а придворные глазели на нее, попятившись к стенам: похоже, ее появление их скорее напугало, чем обрадовало. В руках королева держала глиняный горшок с желтыми цветами, которые Генри тут же узнал: все-таки посадила свой драгоценный зверобой. Рядом на полу стоял бесформенный старый мешок с какими-то вещами.
Генри для сохранности поставил графин на стол – и чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда увидел, что на стуле рядом с Перси расположился Странник, небрежно облокотившись на спинку. Оба с интересом смотрели в сторону двери.
– Я ведь сказал: не уйду, не попрощавшись с тобой, – сказал Странник. – Но нужно было уладить еще одно дело. Раз уж все тебя вспомнили, я решил наведаться к ее величеству и уточнить, не хочет ли она, чтобы я перенес ее во дворец повидать детей. А она как раз вещи собирала: вспомнив, что у нее было два ребенка, она сообразила, кому зашивала рану после битвы со зверобоем. Не знаю, собирается ли она задержаться тут надолго, но вы хоть обнимитесь, что ли.
Действительно, пока он говорил, все продолжали молча смотреть друг на друга. Странник с улыбкой переглянулся с Перси: кажется, тот полностью одобрял его поведение. Ну конечно, волшебников хлебом не корми, только дай устроить что-нибудь впечатляющее.
– Привет, мам, – сказал Генри и пошел к ней, решив, по обыкновению, взять дело в свои руки.
Секунда потрясения прошла, и теперь Генри был даже не слишком удивлен: после всего, что он видел и делал в последнее время, поразить его чем-нибудь было трудно. Королева посмотрела на него, и в ее стальном взгляде мелькнул какой-то отголосок неуверенности. Генри взял у нее из рук цветочный горшок, поставил его на пол и обнял мать. Потом выпустил, взял в одну руку мешок, в другую – злобный зверобой, который теперь прикидывался безобидным цветочком, и указал подбородком в сторону остальных.
– Идем? – спросил он.
Королева замерла, и по ее глазам он понял: ей страшно сделать по этому полу хоть шаг.
– Если они тебе не понравятся, вернешься обратно, – тихо сказал Генри. – Тебя никто не заставит остаться, я прослежу.
Кажется, это ее убедило. Она слабо улыбнулась и пошла через зал, вскинув подбородок с таким видом, чтобы все сообразили: насмешек и замечаний она не потерпит, и лучше бы всем помолчать.
– Я пришла, чтобы извиниться за то, что так поступила с тобой, – твердо сказала она, глядя на короля. – Не оставила записки, не прислала вестей. Ты можешь объявить народу, что я мертва, и жениться снова. Ты свободен.
– И тебе доброе утро, – пробормотал король.
Королева посмотрела на застывшего Эдварда, и взгляд ее чуть смягчился.
– Такой взрослый, – выдохнула она. – Быстро прошло время. И ты тоже прости.
– Нет, – медленно сказал Эдвард, отступая назад. – Не прощу.
– Эй… – начал Генри, но Эдвард бросил на него взгляд, полный такой огромной просьбы заткнуться, что Генри послушался.
– Ты была мне нужна. – Голос Эдварда дрожал от ярости. – Я тут чуть не умер. Я сквозь землю мечтал провалиться от всего этого кошмара, а ты… Мне все равно, куда ты сбежала. Мне все равно почему. У меня только одна просьба: вали обратно и никогда больше не показывайся мне на глаза.
– Сынок… – начал король, и Эдвард все с тем же бешеным лицом повернулся к нему.
– Помолчи. Вы оба хороши. Ты остался здесь, но что-то от тебя толку было тоже маловато.
Придворные отмерли и начали многозначительно переглядываться: шокирующее появление беглянки перерастало в интересный скандал. Эдвард на людях всегда держал лицо, правила хорошего тона были у него в каждой капле крови, но сейчас вид у него был такой, что даже Генри стало не по себе. Он видел Эдварда на разных уровнях гнева, но на таком – никогда: тот даже не покраснел, наоборот – стал белый как бумага. Генри беспомощно покосился на Странника, но тот спокойно пожал плечами:
– Что ты на меня смотришь? Это твой брат, не мой. Чего бы тебе хотелось на его месте?
– Как же вы меня достали, – выдохнул Эдвард, глядя на родителей, и пошел к двери, но Генри преградил ему дорогу, держа в руках пустую тарелку.
– Что? – огрызнулся Эдвард.
Ты имеешь право злиться, – сказал Генри, в упор глядя на него. – Имеешь право, как никто. Так давай, разозлись. – Генри повертел в руках тарелку. – Знаешь, по-моему, она довольно уродливая, хоть и старинная.
Он размахнулся и швырнул ее об стену. Тарелка с грохотом разлетелась на куски. В этой части зала не было ни одного стола, кроме королевского, да и тот стоял далеко от стены, но все в зале завизжали так, будто их режут, и подались к двери.
– Эта – твоя, – сказал Генри, протянув Эдварду вторую тарелку.
На лице у того проступила мрачная улыбка. Он взял тарелку и метнул так, что осколки разлетелись от стены фонтаном. Генри тут же вложил ему в руки следующую. После третьей тарелки белый цвет с лица Эдварда начал сходить, и он медленно выдохнул, вцепившись обеими руками в спинку стула.
– Так что там за смородиновая настойка? – Генри протянул руку к графину, отпил из горлышка – и чуть не выплюнул все обратно. – Ух, ну и гадость.
– Дай глотнуть. – Эдвард забрал графин у него из рук, сделал мощный глоток и сморщился. – Кошмар.
– Мне тоже дайте, – пробормотал король, без сил опустившись на стул около них.
Эдвард дал ему графин. Король протянул было руку к бокалу, а потом глотнул прямо из графина.
– Ужас, – сообщил он и отпил еще раз. – По-моему, испортилась. Уилфред, голубчик, принесите нам что-нибудь не настолько старинное и редкое. Чай, например.
Уилфред поклонился и бросился к двери, мелко переступая каблуками. Придворные смотрели на всех за королевским столом, как на сумасшедших, а Перси со Странником, кажется, наслаждались зрелищем на всю катушку.
Королева какое-то время постояла рядом, а потом взяла свой горшок со зверобоем. Генри думал, что она сейчас выйдет за дверь и больше здесь не появится, но она заговорила:
– Это королевский зверобой. Очень ценный. Я развожу лекарственные растения, и это – венец моей коллекции.
– Приятно познакомиться, зверобой, – устало сказал Эдвард и опустился на стул, уронив голову на руки. – Надеюсь, хоть у тебя все хорошо.
Королева подошла к открытому окну, выглянула в сад, а потом размахнулась и швырнула горшок вниз. Генри удивленно поднял брови. До земли было далеко, так что прошло не меньше двух секунд, прежде чем снизу раздалось приглушенное, еле различимое звяканье осколков: мягкая земля поглощала звук.
– Я думала только о себе, когда вас бросила. У меня умер ребенок, и мне казалось, что ни у кого на свете нет такого горя, как мое. – Королева вернулась к столу и упала на свободный стул. – Там, где я поселилась, мне не было хорошо. Мне было вообще никак – просто не так больно, и все. – Она коротко глянула на Генри и отвела глаза. – Поверьте, я вернулась не ради положения в обществе или чего-то такого, вся эта ерунда меня давно уже не волнует. Просто… Просто хотела вас всех увидеть. Я уйду прямо сейчас, только хотела извиниться, и все. И простите, что испортила вам праздник.
Она провела большим пальцем по виску Эдварда. Тот сгорбился, но не отшатнулся, и Генри решил, что для начала это уже неплохо. Королева встала и подобрала свой мешок, но Генри остановил ее и протянул ей графин с настойкой. Несколько секунд она смотрела на его руку в перчатке, а потом взяла графин и, запрокинув голову движением человека, которому терять нечего, сделала глоток. Ни один мускул на ее лице не дрогнул, убедив Генри в том, что его мать – исключительно крепкое создание.
– Испортилась еще лет двести назад, – сказала она и поставила графин на стол. – Прощайте. Мне действительно жаль.
– Знаешь, удивительное дело: я не то что тебя не знаю, я и себя-то уже не знаю, – пробормотал король. Он глядел ей в спину, подперев голову кулаком. – Раньше я думал, что, если ты вдруг вернешься, выжму из этого все, что можно. Сначала долго не буду тебя прощать, чтобы ты подольше умоляла принять тебя обратно, а потом при любой ссоре у меня будет железный довод, чтобы заткнуть тебе рот: «Ну, ты же нас бросила, так что делай все, что говорят». Вот только я, кажется, из всего этого вырос. И вот эти двое меня много чему научили – по-моему, они куда взрослее меня. – Он рассеянно потрепал Генри и Эдварда по плечам. – Не знаю уж, как у родителей вроде нас выросли такие прекрасные дети, но пора уже и мне по их примеру взять и совершить какой-нибудь взрослый поступок.
Королева слушала его, не поворачиваясь и неподвижно глядя в дальнюю стену. Он поднялся, взял у нее из рук мешок и поставил на пол.
– Позвольте представиться: меня зовут Лоренс, – сказал король и протянул руку для рукопожатия, хотя Генри помнил: никто не здоровается с женщинами за руку. – Разрешите пригласить вас погостить во дворце. Мы выделим вам собственные покои, живите там, сколько хотите. Захотите покинуть нас – путь свободен, только попрощайтесь в этот раз. По-моему, для начала нам всем хотя бы надо познакомиться.
Королева покосилась на придворных вдоль стен и тихо сказала:
– Они никогда не позволят тебе так нарушить протокол. Меня можно либо выгнать, объявив народу о моей смерти, либо принять как королеву и заставить остаться здесь навсегда, даже если для этого потребуется приковать меня цепью.
– Да наплевать на них, – фыркнул король. – Мы же не шахматы, чтобы всегда ходить по правилам. Помнишь, как твой отец обожал шахматы? Хороший он был человек, мне его не хватает. И тебя – тоже.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом королева пожала ему руку и несколько раз качнула ее, будто пыталась вспомнить ее ощущение в своей.
– Я Тильда, – хмуро сказала она. – Я лекарь. Если у вас тут есть больные, буду рада помочь.
– А я Генри, – вставил Генри и протянул ей руку. – И я жив.
Она нахмурилась:
– Тебя теперь вот так зовут?
– А тебе не все равно? – еле слышно пробормотал Эдвард, и Генри с кряхтением поднял его со стула.
– Он тоже лекарь, – представил Генри. – Лечит прикосновением, как король Ингвар. Еще он очень умный, много читает, совершил кучу подвигов, а недавно чуть не умер, так что тебе повезло его увидеть.
Эдвард замер в такой неловкой позе, будто еле подавлял желание залезть под стол и сидеть там, пока все не уляжется. Генри пихнул его локтем.
– Давай, я уже есть хочу. Не весь же день нам тут стоять.
– Я Эдвард, – нехотя сказал тот, глядя себе под ноги, и пожал руку королевы.
Она выпустила его ладонь и нерешительно обняла, сцепив руки у него на спине. Эдвард напрягся, но вырываться из объятий худенькой женщины при его могучем телосложении было как-то стыдно, так что он неуклюже застыл, вытянув руки вдоль тела.
– Была хоть какая-то волшебная причина, почему ты не вернулась? – дрогнувшим голосом спросил он. – Заклятия, волшебники, похищение какими-нибудь существами, хоть что-нибудь?
Королева покачала головой.
– Не все можно на нас свалить, да? – вставил Странник, который с интересом наблюдал за происходящим, и с улыбкой покосился на Перси.
Взглянув на них, Генри придумал, как поднять всем настроение.
– А вот этот мальчик – это Барс, мам, – сказал он, указывая на Перси. – Волшебной силы у него больше нет, и он теперь живет у нас. Ты много чего пропустила.
Королева глянула на всех так, будто подозревала, что ее разыгрывают, но никто не смеялся, и она подошла к Перси и опустилась на одно колено.
– Можешь встать, – важно сказал Перси. – Добро пожаловать домой, королева.
В дверь заглянул Уилфред с чайным подносом. За ним с вытаращенными глазами маячил Карл: похоже, Уилфред так долго ходил за чаем, потому что по пути решил рассказать старшему слуге все новости.
– Так. – Король прокашлялся. – Несите чай сюда, уберите осколки, и будем обедать.
– Ваше величество, чай до обеда не пьют, у вас сердце слабое, – тонким голосом взмолился Карл, от потрясения забыв про свою обычную степенность.
– Друг мой, не волнуйся, чашка чая меня не убьет, – рассмеялся король, и у Карла покраснела шея, будто с сердцем сейчас будет плохо как раз у него.
– Король назвал меня своим другом, – слабым голосом сообщил он, обводя взглядом придворных. – Все слышали?
Генри подвинул матери стул – в книжке «Манеры для юных мастеров» было сказано, что женщинам надо помогать сесть. Он не сомневался, что его мать способна сесть сама, но ему просто хотелось сделать ей что-нибудь приятное. И она поняла: села и с улыбкой кивнула ему. Она все еще казалась Генри далекой и чужой, он не мог сразу полюбить ее так же, как любил в детстве, но всему в жизни надо учиться и, наверное, этому – тоже. Карл оставил поднос на столе, Генри потянулся за чайником, налил чашку и передал матери. На лице Карла впервые при виде Генри проступило нечто похожее на одобрение, и Генри мысленно поблагодарил Эдварда за то, что тот научил его первую чашку отдавать даме.
Слово «научить» вдруг разбудило у него в голове мысль, которая весь день благополучно спала, и он нашел взглядом Странника и мысленно попросил еще об одной услуге. Тот кивнул и поднялся, торжественно пожав Перси руку, прежде чем шагнуть к Генри.
– Слушай, мне надо еще ненадолго исчезнуть. Последний раз, – сказал Генри, наклонившись к Эдварду, и тот утомленно прикрыл глаза. – Я быстро. Честное слово. Ничего без меня не бей. Если хочешь, вернусь – побьем вместе.
– Нет уж, хватит посуду разбазаривать, – проворчал Эдвард. Его, кажется, отпустило. – Ладно, вперед. Если сломаешь себе там шею, домой можешь не возвращаться.
И по его неловкой, выжидательной улыбке Генри понял: это проверка. Если они уже могут шутить про такие вещи, у них все хорошо.
– Не сломаю, – успокоил Генри. – А то кто тебя драться научит?
Эдвард начал медленно заливаться краской.
– Я умею дра… – начал он, но Генри с широкой ухмылкой покачал головой, взял Странника за протянутую руку и растворился в воздухе.
Когда Генри последний раз видел этот приземистый дом на северо-востоке королевства, вокруг была белоснежная зима, но сейчас снег посерел и подтаял, местами из-под него показалась черная земля и остатки прошлогодних листьев, и от этого дом казался еще более мрачным, чем раньше.
– Интересно. Я думал, Джоанна тут так все заколдовала, что и близко не подобраться, – протянул Странник, задумчиво оглядывая дверь, перед которой они стояли.
– Думаю, он сегодня попросил ее снять все заклятия, – объяснил Генри и без стука вошел в дом. Дверь, конечно, была открыта. – Он меня ждет.
В доме было прохладно и тихо. Половицы под ногами несколько раз скрипнули, так что нечего было и мечтать подкрасться незаметно, но Генри и не собирался этого делать. Он зашел в гостиную и остановился на пороге.
Отец сидел в кресле, вытянув ноги к камину, и смотрел на огонь. При виде Генри он повернул голову и улыбнулся.
– А где Джоанна? – брякнул Генри, просто чтобы хоть с чего-нибудь начать разговор.
Тебя, я смотрю, прямо беспокоит моя личная жизнь, – сказал Освальд, глядя на Генри так, словно пытался навсегда запомнить каждую черту его лица. – Она мне сейчас рассказала, как утром в Хейверхилле, не помня, кто ты такой, удивлялась, с чего ты ее спрашиваешь про меня. – Он отвернулся к огню и похлопал по соседнему креслу. – Когда я про тебя вспомнил, сразу понял, что ты скоро почтишь бедного отца визитом, и упросил ее сходить за покупками. Я знаю, вы не очень ладите.
– Волшебники ходят за покупками? – удивился Генри, садясь в кресло.
– Обычно нет. Джо просто иногда так развлекается: возникает из воздуха, хватает, что понравится, а потом сваливает все на скриплеров.
– Вы отлично друг другу подходите, – хмыкнул Генри, вытянув ноги к огню. – Я рад, что ты не один, честно. И спасибо за записку. Очень пригодилась. – Генри потянулся добавить в огонь новое полено и брякнул: – Я люблю тебя, папа.
Он не собирался этого говорить, просто как-то само вырвалось, – но выражение лица Освальда того стоило. Несколько секунд отец смотрел на него, а потом вздохнул и откинулся головой на спинку кресла.
– Дар ничего интересного не показывает. Видимо, невероятным событиям конец. Я это понял час назад, когда меня посетило важное видение: урожай яблок этой осенью будет особенно хорош. – Он повернулся к Генри. – Нам обоим пора начинать новую жизнь, да? Мне все надоело: и этот дом, и злодейские планы. Мы с Джоанной отправляемся путешествовать, но если что – я знаю, где тебя искать.
– Мы еще встретимся, – пообещал Генри.
Да уж не сомневайся, – фыркнул Освальд. Вид у него в этом кресле был такой мирный, что Генри окончательно поверил: кажется, неприятностей от него и правда можно больше не ждать. – Я теперь буду стареть, как все, а стареющим родителям всегда приятно поболтать с сыновьями. Особенно такими богатыми и знаменитыми. – Освальд посмотрел на Генри, и в глазах у него загорелось мрачноватое веселье. – Все хочу спросить: у тебя хоть какое-то имущество накопилось за все твои подвиги? Как там нынче награждают в королевском дворце?
– Все с собой. – Генри обшарил карманы и бережно достал мятый кленовый листок, который упал на него в саду Хью.
– Тебе стоит пересмотреть свои расценки за спасение королевства, – сказал Освальд.
– Я охотник, – фыркнул Генри, убирая листок. – И всегда налегке, так меня папа воспитал.
Освальд расхохотался и похлопал его по колену.
– Никогда не меняйся, – с чувством сказал он. – Ну все, иди, тебя ждут.
Генри покачал головой:
– Давай хоть один раз за два месяца посидим спокойно? Времени у меня теперь навалом.
– Еда в шкафу, – фыркнул Освальд.
Генри немедленно кинулся туда и набросал на тарелку лучшей еды на свете: соленой рыбы с сухарями.
– Голодный блеск у тебя в глазах освещает комнату, как фонарь.
Так они и си дел и пару часов, подбрасывая в огонь мох и дрова, пока свет за окнами не побледнел. Весной всегда рано темнеет, и когда солнце село окончательно, Генри поднялся. Слов между ними не осталось, но Генри это не тяготило, и отца, кажется, тоже, – есть моменты и люди, для которых никаких слов не хватит. Генри обнял Освальда, нагнувшись к креслу, и зашагал к двери. Странник все это время дремал, лежа на диване в углу комнаты, и теперь подошел к нему.
– Не хочешь оглянуться? – спросил он, но Генри с улыбкой покачал головой.
«Мы с отцом – не из тех, кто оглядывается», – подумал он и взял Странника за руку.
Они перенеслись на мраморную лестницу, ведущую во дворец, и вот здесь, в полутемном саду, Странник сказал:
– А вот теперь – все. Пришло время попрощаться, Генри.
Странник вздохнул и с улыбкой посмотрел в сторону крепостной стены. За ней начинались десятки дорог, которые дальше превращались в сотни и тысячи, и на каждой можно было встретить его. Но только Генри знал о том, что Странника можно встретить, даже не выходя из дома, даже там, где нет дороги, даже там, где ты совсем один.
– Надеюсь, мы еще увидимся, – задумчиво сказал Странник. – И надеюсь, это случится очень, очень нескоро.
– Ты был самым лучшим наставником, – ответил Генри.
На лице Странника проступила самодовольная мальчишеская ухмылка.
– Я же тебе говорил! Пока, Генри. – Он хлопнул его по плечу. – Я честно старался придумать красивые прощальные слова, но ничего не вышло, поэтому я просто красиво надену капюшон. Будете записывать эту историю, так и напишите: «Он непринужденным жестом набросил капюшон и ушел в ночь, полную запутанных дорог и удивительных жизней, которые подходят к концу».
Так он и поступил. Генри смотрел ему вслед, пока Странник не дошел до крепостной стены и не шагнул прямо сквозь нее. Он мог бы исчезнуть и сразу, но больше, чем эффектные появления, волшебники любят только запоминающиеся навсегда прощания.
В королевской столовой было очень светло, но направление этого света казалось каким-то странным: он шел от чего-то яркого, лежащего на полу в центре комнаты. Пару секунд Генри моргал, как сова, которую вытащили на свет, а потом сообразил, что происходит. Огромную люстру, висевшую посреди потолка, спустили на пол, а рядом с ней, удобно сложив ноги под бесформенным платьем, сидела Агата и с увлечением поочередно откручивала стеклянные шарики на люстре, пересаживала внутрь болотный огонек из склянки и закручивала обратно. Рядом с ней на полу лежала сумка, доверху наполненная пустыми бутылочками и коробочками от огоньков. Придворные за столами ели, болтали и на Агату не смотрели – похоже, она занималась этим уже давно, и зрелище им приелось.
– Полдня их набирала, да? – спросил Генри, и Агата с мрачной улыбкой кивнула ему.
Лицо у нее было счастливое.
Генри пошел к королевскому столу, радуясь, что во дворце принято есть долго, особенно по таким торжественным поводам, и они еще не закончили. Король с королевой наперебой что-то друг другу рассказывали, и Генри подумал: «Да уж, за десять лет скопилось немало новостей». Эдвард сидел рядом, низко съехав на стуле, и наблюдал за ними, как зверь, который готов тут же куснуть, если на него нападут. Перси задумчиво обгладывал яблоко, наслаждаясь, кажется, просто тем, как зубы вонзаются в холодную мякоть.
– Да нет, что ты, никто не обижал бедную вдову, – говорила королева, когда Генри сел на свое место. – Тем более, я хорошо изучила лечебные травы, а они же чаще всего и ядовитые, зависит от крепости настоя, и люди в деревне, видимо, побаивались, что я могу их отравить, если они меня заденут. А вообще они меня полюбили. Называли «белой леди» из-за цвета волос. Я учила их детей читать, писать и красиво вести себя за столом. Мир за стеной оказался совсем не таким жестоким, как нам внушали.
Король согласно кивал. Генри еще ни разу не видел своего отца таким заинтересованным и оживленным – даже когда тот впервые надел древнюю корону.
– А с едой у них там как? – спросил он.
– Не так, как здесь, – фыркнула она. – Но и не так ужасно, как ты думаешь.
Она встретилась взглядом с Генри. Глаза у нее были такие грустные, что он подался вперед и накрыл ладонью ее руку.
– Все уладится, – сказал он. – Лекарь тут, в городе, очень нужен. Эд тебе уже рассказал, что решил открыть заведение, где будет всех спасать? Он сказал: «Вдруг моя мать…»
Эдвард резко дернулся в его сторону и зажал ему рот. Генри вывернулся, с кряхтением оттянул его руку вниз и быстро выпалил:
– «Вдруг моя мать однажды услышит про такое место и вернется?», вот что он сказал.
– Ты доигрался, болтун, – прокряхтел Эдвард и попытался повалить его под стол.
Королева посмотрела на Эдварда и вдруг провела рукой по его коротко стриженным волосам.
– Солнышко, ты самый умный, – тихо сказала она. – Ты всегда такой был. Прости меня, ладно?
Она притянула его к себе, и Эдвард, выпустив Генри, уперся головой в ее плечо и затих.
– Поешь, мы тебе оставили, – предложил король, весело глядя на Генри поверх их голов, и подвинул к нему тарелку, накрытую кружевной салфеткой.
– Идем отсюда, – сказал Эдвард, как только Генри открыл рот и приготовился с наслаждением вцепиться в кусок холодного мяса. – Я сейчас при всех расклеюсь, а моя репутация и так сегодня пострадала.
Отстранившись от матери, он и правда выглядел так, будто сейчас начнет то ли смеяться, то ли плакать, то ли и то и другое одновременно. Генри понимающе кивнул, налил себе чаю и прихватил тарелку. Перси бодро отсалютовал ему чайной чашкой. То ли Эдвард успел к нему прикоснуться, то ли еда и интересные зрелища помогли, но он выглядел куда лучше.
«Пожалуйста, живи очень, очень долго», – подумал Генри, выходя из-за стола.
Знакомый голос Генри услышал еще издалека: Сван, расположившийся за ближайшим к двери столом, как раз дочитывал придворным стихотворение о прекрасной черноволосой девушке, погибшей во цвете лет. Придворные растроганно кивали, какая-то женщина прижимала к сердцу руку.
– Да, мой сынок – он такой, – хвастливо сказал Йенс, сидевший рядом. – А если желаете, он за скромную плату напишет вам личное стихотворение.
– Папа! – прошипел Сван, но тот не обращал внимания: желающие нашлись, и он уже начал торговаться.
Кажется, на праздник король позвал всех, про кого вспомнил, хотя придворные этого явно не одобряли.
– Посланники – это же вроде слуг, разве нет? – еле слышно прокряхтела какая-то седая женщина на ухо своей соседке.
– А бывшие посланники – это даже хуже, чем слуги, – поддакнула та.
Дамы, он не посланник, – вмешалась третья. – Его величество сказал, что это придворный летописец, и мы обсуждаем это уже десятый раз за ужин. Попейте, что ли, какие-нибудь настойки, подлечите память! Олдус и правда был без формы, просто в рубашке, – в таком виде он выглядел куда моложе, чем Генри его помнил. На одном колене у него сидел мальчик лет пяти и играл со столовыми приборами.
Жену Олдуса Генри представлял себе довольно злой. Она однажды ударила мужа веником за то, что он целыми днями пишет истории, и это единственное, что Генри о ней слышал. Но жена оказалась хорошенькой: светловолосая, с круглыми щеками, на которых от улыбки проступали ямочки. Да и Генри теперь вполне понимал, с чего она злилась: весь последний месяц Олдус и правда выглядел чокнутым от своего новообретенного дара. Но сейчас он сидел спокойный и довольный, и его жена тоже сияла: судя по выражению гордости на ее лице, она никогда еще не бывала на королевском приеме.
– А знаете, Генри, я вам с утра поверил, – с улыбкой сказал Олдус, поймав его взгляд. – Действительно поверил, что выдумал вас. Хорошо, что у меня потом в голове прояснилось. Расскажете о своих новых приключениях?
– Обязательно, – ответил Генри и, залпом допив свой чай, поставил пустую чашку на стол. – Кстати, я знаю, от чьего лица написать пролог.
– Прекрасно! Не терпится услышать, о чем будет новая история.
– О любви и смерти, – подумав, ответил Генри. – Завтра все расскажу, у вас челюсть отвиснет. – Сын Олдуса протянул к нему обе руки, и Генри их пожал. – Привет, малыш. Ну ладно, мне пора, увидимся позже.
Генри поймал взгляд Розы, сидящей за соседним столом. Она и ее подружки болтали о чем-то, чинно прижимая к лицам веера, но при виде Генри глаза Розы улыбнулись, а потом один из них подмигнул. Генри показал ей большой палец – он помнил, что это жест одобрения. Агата, сидевшая на полу около своей драгоценной люстры, посмотрела на Генри так, будто много чего могла бы ему сказать, имей она такую возможность.
– Однажды расколдуем, не переживай, – махнул рукой Генри. – А пока что твою красоту не портит даже молчаливость.
«Манеры для юных мастеров» предписывали говорить женщинам что-нибудь приятное при любой возможности, и, кажется, получилось – Агата довольно хмыкнула, и щеки у нее слегка покраснели.
Эдвард уже скрылся, но Генри точно знал, где его искать. Башня на крепостной стене тонула в полутьме. Он на ощупь, стараясь не оступиться, поднялся по щербатым ступенькам и забрался на парапет.
– Чем теперь собираешься заняться? – спросил Эдвард, щурясь на далекие огоньки домов.
– У меня есть на примете одно отличное занятие, – с набитым ртом ответил Генри. – Оно называется «Не делать ничего». Я никогда еще этим не занимался, даже не знаю, с чего начать.
– А я знаю! – заунывно крикнул кто-то из сада.
Генри чуть не подавился, но тут же узнал голос. Джетт стоял в темном саду, приложив обе руки ко рту, как рог громкоговорения.
– Ладно уж, залезай, – сказал Эдвард. – Красть тут нечего.
Из темноты долго раздавалось тяжелое дыхание и сдавленные ругательства – Джетт с его ногой был не приспособлен влезать по узким, едва заметным ступеням в темноте.
– Я, между прочим, за весь день ничего чужого не тронул, – сказал он, вытирая лоб, и уселся на свободный парапет. – Хотя у вас тут все валяется как попало. Кстати, спасибо, Генри: ты своей речью с утра чуть не довел меня до сердечного приступа, а потом, буквально час спустя, я вспомнил, что и так знаю все, что ты сказал, просто на пару дней забыл. Мало того, мать, за которой я героически собирался ехать, внезапно обнаружилась прямо во дворце. Она была тут все это время, но я позавчера про это забыл и уехал, даже не попрощавшись. За ней присмотрела какая-то добрая кухарка.
Он перевел дыхание, схватил с тарелки Генри вареную картофелину и отправил себе в рот. Генри отсел подальше. Он так долго ждал этого ужина, что теперь ни с кем не собирался делиться.
– Чего это ты в саду делал? – подозрительно спросил Эдвард. – Саженцы выкапывал, чтобы кому-нибудь за стеной продать?
– Не. Ходил свою кобылку проведать, Йенс ее вернул и на конюшне поставил. Кстати, ваше высочество, – оживился он. – У меня идея, как нам всем заработать денег.
– Продать твою лошадь?
– Нет, – оскорбился Джетт. – Она заслужила достойную старость, а у вас тут сена полно. В общем, я слышал про такую выдумку предков, которая называется музей. Люди выставляют там всякие интересные вещи, а другие платят, чтобы на них посмотреть.
– А, я про такое читал, – согласился Эдвард. Генри в разговоре не участвовал: жевал. – И что ты предлагаешь?
Вы, конечно, ворота свои королевские теперь снова откроете, но не дело их все время распахнутыми держать. Не все такие честные, как я, – сказал Джетт. – В Башню мастеров все, кто хотел свой дар найти, еще до истории с Хью сходили. А теперь давайте новую штуку сделаем: выделим помещение и устроим там музей похода за Сердцем. Положим туда ларец от Сердца, шкатулку Сиварда, мою гармошку, меч какой-нибудь, ну и всякие еще штуки. А я буду людей туда водить и интересно им все рассказывать. В лицах, с фокусами и переодеваниями. Я уже поболтал с Петером, вашим скрипачом, – он готов сопровождать представление жалостливыми и веселыми мелодиями, это очень способствует продажам билетов. Я вам в казну целую прорву денег заработаю! А вам это, уж извините за честность, очень надо: она почти пустая, вы все в сеть переплавили, скоро зубы на полку положите.
– Ну, даже не знаю, – важно спросил Эдвард, но Генри видел, как у него заблестели глаза: идея ему понравилась. – Надо поговорить с королем.
– Вот вы и поговорите, – подмигнул Джетт. – Внесете ценный вклад в наше предприятие. А тебя, Генри, мы просто будем показывать за дополнительные деньги.
– Нет, – сказал Генри.
Он мог быть очень убедительным даже с набитым ртом и болтая ногами: Джетт примирительно поднял руки и кивнул:
– Ладно, ладно. А Сван, кстати, обещал с почтовыми сороками присылать из своего путешествия героические стихи для моего представления. Еще я попросил его присылать мне какие-нибудь любовные стишки, только не про смерть: буду дарить их Агате и выдавать за свои. Девчонки любят поэтов, раз уж даже на Свана одна запала.
Эдвард начал медленно, гневно краснеть, но ответить не успел: из-под стены, только на этот раз со стороны площади, раздался крик:
– Эй! Помогите!
Все свесились вниз, и Генри от удивления выронил изо рта кусок груши.
– Симон? – спросил Эдвард. – Ты откуда?
– А как вы думаете? – пронзительно крикнул щупленький придворный паренек в ободранной одежде. – Я неделю добирался до дворца! Вы что, забыли про меня?
Эдвард с Генри переглянулись. В последний раз они про него слышали, когда дошли до деревни Джетта и узнали, что Джоанна подменила Симона на Хью. Генри смутно помнил, что, по словам Джоанны, она просто отняла у Симона вещи, чтобы переодеть в них Хью, и бросила беднягу посреди леса.
– Конечно, не забыли, – с каменным лицом сказал Эдвард, и Генри порадовался, что бедняга Симон не видит его смеющиеся глаза. – Мы очень за тебя волновались. Правда, в твое отсутствие у тебя увели невесту. Она увлеклась сломанной люстрой, и теперь они счастливы вместе.
– Ура, – с облегчением простонал Симон. – Я как раз собирался ей сказать, что пока не готов к браку. Хочу взять телегу своего отца и покататься по королевству. Оно ужасно грязное и дикое, но это была лучшая неделя в моей жизни.
– Я смотрю, путешествовать – это новая мода, – фыркнул Эдвард и посмотрел на Генри. – Не хочешь?
– Ни за что, – с чувством сказал Генри. – Больше никаких приключений.
– А кстати! – крикнул Симон. – Чуть не забыл! На окраине столицы все в отчаянии, там завелась какая-то тварь, которая выкапывает из земли посевы и пугает всех жутким смехом из тьмы. Умоляли меня отнести эту весть во дворец и прислать им помощь. А теперь откройте уже мне ворота, я домой хочу!
Генри застонал и слегка приложился головой об опору башни.
– По-моему, тебе пора брать в руки меч и отправляться в поход, – добрым голосом сказал Джетт. – Спасение королевства ждать не может.
– Да вы серьезно? – простонал Генри, поставив рядом пустую тарелку. – До утра подождет.
– Ладно. А завтра возьмем с собой еду и коней, – утешил Эдвард. – Будет весело.
Он перегнулся через парапет в сад и во всю силу своих легких крикнул:
– Эй, на воротах! Откройте дверь, там наш парень! Королевский приказ!
Внизу послышалось ворчание и грохот засова. Генри прикрыл глаза и глубоко вдохнул ночной воздух. Наступила весна – над садом витал запах первых цветов и талого снега, из города тянуло дымом очагов.
– Это будут веселые времена, – пробормотал Джетт.
Генри улыбнулся, не открывая глаз.
– Это уже веселые времена, – сказал он.