Я помню Винничину двадцатых годов, помню свое полусиротское детство с пастушьими тропинками и зябкими рассветами. Нет, не замирало мое сердце от восторга, когда над темной гребенкой далекого леса величественно вставало огненное светило, зажигая на полях и лугах росное серебро. В сердце несмышленыша пастушка еще не просыпалась поэзия, еще не родилась чуткость к красоте. Пастушок относился к солнцу чисто потребительски - ему нужно было тепло, ему хотелось, чтобы быстрее спала холодная роса, обжигающая босые ноги.
Детство почти всех селянских детей в те не столь далекие годы протекало на пастбищах. И, как всякое детство, оно никогда не задумывалось ни над прошедшим, ни над будущим; оно жило настоящим, а природа не спешила совершенствовать его ум в ущерб еще не окрепшему сердцу; она как бы впрок откладывала самое себя в потаенные уголки памяти детей, чтобы, когда прозреют их сердца, воскреснуть в них живыми картинами, может, более яркими и более золнующими, чем те, которые они будут наблюдать вокруг себя в трудовой обыденности, отягощенные тревогами о земле и хлебе.
А пока хлопчики и девчата упивались своим настоящим, жили нехитрыми заботами, неосмысленно постигали сущность всего живого, что их окружало. С закатом солнца, смертельно усталые, брели они домой. В сумерках хаты присаживались к столу, где вечеряла из одной миски семья... Засыпали там, где смаривал сон, - на топчане, на лавке, на полатях либо на печке. Никто не имел понятия, что такое "моя кровать", "моя подушка". Одеяла и простыни заменяли домотканые рядна или старые свитки. Единственное, что каждый имел свое, - это ложку, ароматно пахнущую деревом. И никому в голову не приходило, что жизнь может быть иной, никто не задумывался, почему белый хлеб появлялся в хате лишь на рождество и на пасху, почему чай кипятили только для захворавших, хотя в каморке стоял мешок, а то и два сахара, полученного на сахарном заводе за сданную свеклу.
Каким все это кажется сейчас далеким и невероятным! Как не похож образ жизни нынешнего украинского села на ту отшумевшую жизнь! И детство далекое Вчера, - как всегда, самое верное зеркало Сегодня. По его цветению легко распознать все содержание людского бытия.
Во многих селах Винничины побывали мы недавно с моим другом Николаем Козловским, известным фотомастером, старейшим корреспондентом "Огонька". Мне почему-то хотелось увидеть хоть одного босоногого хлопчика - ну не из-за бедности бегающего босиком, а хотя бы озорства ради. Не увидел. Смотрел на детей, которые выросли на той же земле, под тем же небом, что и я, разговаривал с ними, даже угадывал знакомые черты в их лицах, черты, передавшиеся им от родителей, известных мне. И кажется, совсем они другие, ничем не похожие на наше пастушье племя двадцатых-тридцатых годов. Не потому, что все они хорошо одеты, со школьными портфелями или сумками, что многие - с велосипедами. Это дети новой эпохи, перед которыми жизнь уже успела раскрыться своими самыми лучшими, самыми прекрасными гранями.
Все это не ново и элементарно, но иногда нужно прикасаться к нему мыслями, чтобы явственнее ощущать всю глубину преобразований жизни народной.
И вот мы странствуем по живописным дорогам Винничины. Немировский шлях - добротное асфальтовое шоссе; по его обочинам раскинули могучие ветви липы-гиганты. Но нас тянет в "глубинку", и наша машина сворачивает на Гуменное, за которым распростерлись необозримые хлебные поля и свекловичные плантации. Вот она, богатая земля Винничины, та самая земля, о которой говорят: "Воткни в нее оглоблю - телега вырастет".
Нас сопровождает заместитель председателя Винницкого райисполкома Петр Павлович Чорный - действительно чернявый, густобровый крепыш. После того как мы побродили по хозяйству колхоза имени Мичурина, поговорили с доярками и поехали дальше - в село Александровку, затем в Оленовку, я уловил удивленно-насмешливый взгляд Петра Павловича. Этот взгляд как бы говорил: "Ничегошеньки ты из окна машины да при коротких остановках не увидишь и не поймешь". Но я видел именно то, что меня интересовало: строятся ли новые дороги, много ли осталось хат под соломенными крышами, есть ли в селах клубы, много ли телевизионных антенн поднялось над домами, шагнуло ли электричество в самые отдаленные переулки.
И тут мне вспомнился недавний разговор в Москве с прозаиком Анатолием Калининым, который постоянно живет в хуторе Пухляковском на Дону. "Как аккумулятор нуждается в периодической зарядке от источника электроэнергии, - сказал он, - так и писателю надо пополнять свои чувства, наблюдения, свой эмоциональный заряд от родной земли, от людей, среди которых он родился и вырос".
Какая верная мысль! Ведь нечто подобное происходит и со мной, когда я попадаю на родную Винничину. Да и сейчас, когда мы ездим по селам Винницкого района, я не могу сдержать радостного волнения от того, что под колесами шумят новые дороги, что почти не встречаются соломенные стрехи...
В селе Михайловка нас ожидало приятное свидание с председателем колхоза имени Чапаева Явтухом Ивановичем Ксенчиным, награжденным орденом Ленина за успехи артели в выращивании свеклы. Мы с ним старые знакомые: в тридцатые годы Явтух Иванович был председателем колхоза в моем родном селе Кордышивка и славился не только как хороший хозяйственник, но и как автор всякого рода афористических изречений; это ему, например, принадлежит ставшее широко известным предупреждение выпивохам: "Не пей самогонки, а то ботва на голове вырастет".
Заговорили о делах в колхозе, о видах на урожай, о преимуществах выращивания свеклы перед зерновыми, о заработках механизаторов и животноводов, о степени обеспеченности работой колхозников зимой и летом. Картина довольно отрадная: артель с превышением выполняет государственные поставки и дает людям полную возможность иметь хороший заработок.
Я ощутил смутную тревогу от того, что не задал Явтуху Ивановичу какого-то главного вопроса, и, когда он приглашал нас на обед, я старался оттянуть время и подольше посидеть в тени на лавочке возле конторы колхоза. Наблюдательный Петр Павлович Чорный, то ли уловив мою тревогу, то ли обратив внимание на сбивчивость моих вопросов, предложил зайти в контору и познакомиться с документами артели. Но разве могли документы сказать больше, чем прямой разговор, тем более что я еще до этой поездки был оснащен цифрами вполне достаточно! И деликатно отказался заходить в контору. Тут же мелькнула догадка: "Не ждали ли нас в этом колхозе, если документы наготове?"
Я помню Явтуха Ивановича Ксенчина как рачительного хозяина, как председателя, умеющего ладить с людьми и всегда проявляющего о них заботу. Вспомнилось, как в голодный тридцать третий год он открыл в колхозе столовую для учеников начальной школы и однажды, когда я, третьеклассник, дежурил по столовой, дал мне тайком кусок хлеба сверх пайка.
За обедом Явтух Иванович, посмеиваясь, напомнил мне, что я не умел толком управляться с парой захудалых лошаденок на каких-то работах, а я предъявил ему претензию, что недополучил чашку меда за то, что пас колхозных телят, и мне этого меда жалко до сих пор. Словом, велся то веселый, то грустный разговор, какой обычно ведется между старыми знакомыми, которые давно не виделись. А вот то главное, о чем нашептывала мне интуиция и что хотелось узнать, никак не удавалось выкристаллизовать в четко выраженную мысль... Так, не уяснив для себя какого-то самого главного вопроса, мы и уехали, взяв курс на Кордышивку, где нас в ряду других встреч ждала встреча со Светланой Дацюк.
Впервые я увидел ее два года назад в кордышивском лесу - самом прекрасном из всех лесов на земле. Я возвращался из знакомого ельника, который мы, второклассники, посадили в тридцать втором году. Закопали в землю еловые шишки, и сейчас на том месте вымахали могучие великаны, непривычно соседствуя с лиственными деревьями.
Над крутым лесным оврагом перекликались грибники. И вдруг мне навстречу вышла девушка с лукошком. Я замер на месте. Кажется, я ничего очаровательнее еще не видел!
- Добрый день, - певуче поздоровалась девушка, с любопытством посмотрев на меня бездонными, диковатыми глазами.
- Здравствуй, - ответил я и заметил, что под моим взглядом девушка чуть покраснела. Тут же, по сельскому обычаю, спросил у нее: - Чья ты такая?
- Сяньчина, - ответила девушка и, смутившись еще больше, заспешила к подружкам.
Идя к селу, я все думал о том, как богата земля красивыми людьми.
"Сяньчина", - звучал в моей памяти ее голос. И вдруг я вспомнил: Сянька - жена моего школьного дружка, Мити Дацюка!.. А девушка эта - их дочь Светлана!
И сердце мое зашлось от боли. Заметьте: девушка, когда я спросил, чья она, назвала имя матери, а не отца.
Дмитрий Павлович Дацюк... Вернулся с войны он в звании старшины, вся грудь в боевых наградах. Избрали его председателем колхоза. Трудные то были времена послевоенной разрухи. Многое удалось сделать Дмитру, а многое не удалось. За давностью не помню, как все произошло, но знаю, что Дмитро Дацюк оставил семью, родное село и переехал в соседний район. И там погиб - трагически, при загадочных обстоятельствах...
И вот мы ведем с его дочерью неторопливый разговор. Перед нами сидела красивая девушка с загорелым лицом и несколько недоумевающими глазами. Ее лучистый взгляд с какой-то нетерпеливой деликатностью спрашивал: "Что вам от меня нужно?" А я с горечью размышлял над тем, что Светлана уже не казалась мне лесной русалкой (да простит она меня за такую откровенность), что два года, которые я не видел ее, будто бы чуть притушили красоту девушки, огрубили нежный овал лица. Но тут вспомнил, что когда впервые увидел ее, была весна; сейчас же - разгар лета, разгар полевых работ, а солнце да ветер никого не щадят, не пощадили они и Светлану. В памяти всплыла заключительная строфа поэмы Василия Федорова "Проданная Венера", по-иному прозвучали взволнованно-горестные слова:
За красоту людей живущих,
За красоту времен грядущих
Мы заплатили красотой.
Да, что поделаешь: приходится платить и человеческой красотой во имя того, чтобы жизнь не была уродливой...
На попечении Светланы Дацюк около двух гектаров свеклы! Тяжкий это труд, еще мало механизированный. Сколько раз, согнув спину, надо тяпкой переворошить такую площадь земли, вначале уничтожая сорняки, а потом и лишние всходы. Каждую свеколку приходится обласкать пальцами, оставляя в кустистом ряду самую сильную. Сколько часов, дней, недель надо провести на жаре и ветру в нелегкой работе! А потом в слякотную осень уборка свеклы...
- Тяжело? - с чувством виноватости спросил я у Светланы.
- Конечно, нелегко, - ответила она с веселой снисходительностью. - Но кому же, как не нам, молодым, за нелегкое браться! - И посмотрела на нас, как на неразумных детей.
В этом ее взгляде, в мимолетной улыбке, в певучем голосе проглянуло такое очарование, что мне опять погрезилась лесная королева из сказки и подумалось, что живописцы, наверное, вот в такие мгновения и постигают всеобъемлющую сущность человеческой красоты, запечатлевая ее сияние на полотне.
- Работаем же не за спасибо, - добавила Светлана, будто рассеивая какие-то наши сомнения. - Теперь все хотят работать...
Я уловил глубокий смысл в этих непростых словах...
...Наша "база" в Кордышивке - в новой, отлитой из шлакобетона хате Миколы Яковлевича Штахновского, шофера автобазы Степановского сахарного завода. Микола - муж моей племянницы Елены Борисовны, кордышивской учительницы. Несколько лет терпеливо возводил он хату, и сейчас у самого леса на краю села высится она, могучая, гордая, как некое оборонительное сооружение. Попутно замечу, что столбы для ворот и для штакетника Микола отлил тоже из смеси цемента и гравия (разумеется, на каркасе из толстой проволоки), и суждено им теперь целые века нести свое назначение.
Вечером Микола Яковлевич решил по случаю приезда гостей устроить иллюминацию - дать дополнительное освещение не только в хате, но и во дворе, в переулке. И перестарался: начисто сгорели пробки на щитке и даже перемычки на столбах. Все погрузилось во тьму. Но электрослужба в селе работает надежно: через полчаса на столбе уже сидел монтер и не в лучших выражениях "благословлял" обескураженного Миколу.
...Застольная беседа не располагает к деловым темам. Мы сидим в компании первого секретаря Винницкого райкома партии Василия Кирилловича Кравчука и секретаря по пропаганде Петра Трофимовича Кугая. Здесь и председатель колхоза имени Можайского Леонид Игнатович Веретинский, и уже знакомый читателю Явтух Иванович Ксенчин.
Петр Трофимович Кугай - непревзойденный мастер рассказывать анекдоты. И каменные стены хаты гудят от надсадного хохота. От небылиц переходим к былям.
- Недавно на колхозном собрании был случай, - рассказывает Леонид Игнатович. - Собрание уже к концу подходило, но председательствующий все выспрашивал, нет ли еще желающих выступать. А один дедок уснул в заднем ряду. Какой-то школьник, шутки ради, растолкал его и шепчет:
- Диду, чего ж вы молчите? Выступайте!
- Га-а! - проснулся дед. - Зачем мне выступать?
- Так решили ж на вашем огороде мельницу колхозную строить! Каменную!
- Что, что?! На моем огороде?! - И сорвался с места. - А ну дай слово, голова!
Вылетел дед на трибуну да как заорет:
- Вы что, сдурели?! Я столько лет в колхозе проработал, а вы мельницу на моем огороде?.. Кто дал право? За такие дела по шапке получите!
А собрание ничего не понимает. Все пялят на деда глаза, думают рехнулся. Утихомирили только тем, что напомнили: права колхозников на приусадебные участки закреплены в партийных и государственных документах.
Постепенно переходим к разговору о самом главном - о задачах сельского хозяйства, выраженных в Директивах XXIII съезда КПСС. Василий Кириллович Кравчук - делегат съезда. Заметно, что в нем еще не улеглось волнение, вызванное пребыванием в Москве. Говорит он темпераментно, со знанием всех тонкостей проблем земли и крестьянина. Настроение у колхозников прекрасное. Повысились доходы колхозов, стал по-настоящему весомым трудодень. Сыграли огромнейшую роль и решения о пенсиях для крестьян, о приусадебных участках и домашнем животноводстве.
А для меня из всего услышанного вызревают те самые главные, искомые вопросы, которые можно сформулировать примерно так: о чем мечтают сейчас колхозники, когда в их дом вошел достаток и городской быт? К каким идеалам устремлены теперь сердца крестьян? Каким бы они хотели видеть свое ближайшее будущее и будущее своих детей?..