Спаситель никогда не снисходил в большой Хьёрвард, словно уважая негласный договор – не трогать мир, в котором начался путь Нового Бога. В другие миры, под другие солнца – да, сколько угодно. А вот в Хьёрвард – ни-ни.
Бродячего проповедника толкнули в спину и пнули подвыпившие эльдринги; бедняга не удержался, свалился в канаву. Дружинники прошли мимо, гогоча; Фредегар и Робин переглянулись, подбираясь поближе к возвестителю «слова Спасителева».
Тот, стеная и понося «язычников жестоковыйных», кое-как выбрался из воды, заковылял прочь.
– Постой, святой отец, – окликнул его Фроки. – Постой, откуда пришли слова твои?
Проповедник обернулся. С мокрого балахона бежала грязная вода сточной канавы, но его это, похоже, ничуть не заботило.
– Последние дни грядут! – заверещал он, словно заведённый. – Покайтесь, покайтесь, пока не поздно!..
– Да почему же последние, отец? – терпеливо осведомился половинчик. – Мы с братом знать желаем! Как же так – «последние дни»?
– Наконец-то вижу чистую душу! – не на шутку обрадовался проповедник. – Малы вы ростом, но велики устремлениями к свету и истине! Внемлите же, внемлите сердцем и спасётесь!..
После этого невысоклики услыхали обычную историю Первого Пришествия. О том, как Спаситель скорбел, видя людские грехи, пороки и неправедные пути, и как решил спасти смертных от вечной тьмы, воплотившись в Хьёрварде, как был схвачен и подвергнут мучительной казни, как его верные ученики сохранили его слова, а Спаситель ещё до того, как покинул этот мир, прочёл их и одобрил и заповедал всем изучать со тщанием. И как пообещал Спаситель, что вернётся скоро, и воздаст каждому по делам его, и воздвигнется царство вечного счастья и справедливости…
Подмастерья переглянулись.
– Досточтимый, – кашлянул Фредегар, – но когда же случилось это? Когда явился сюда тот, чьё слово ты проповедуешь? Если это было давно – почему же нигде не видели мы его храмов, ни в Бирке, ни в Хедебю, ни где-то ещё? Не встречалось нам и его писаний, да и ты, почтенный, – первый, кто о нём повествует!
Проповедник, однако, ничуть не смутился.
– Погряз в грехах и скверне мир сей! Ещё немного – и падёт он под тяжестью кривд, блуда и прочих непотребств!
– И что же? – чуть настойчивее спросил Фредегар. – Что ж следует из слов твоих?
– В великой милости своей решил Спаситель не медлить! Грозные зори встают, кровью окрашены горизонты, и движется уже через бездны пространства тот, кто предаст мечу всё живое здесь!
Роб сдвинул брови, невольно сжал пальцы на рукояти короткого меча.
– Поведай нам ещё, – требовательно сказал его товарищ. – Святой отец, может, ты голоден? Одеяние твоё мокро, наверное, нам стоит отыскать таверну и там…
– Нет! Нет! – испуганно замахал руками проповедник. Глаза его на измождённом лице расширились в неподдельном ужасе. – Силу Спасителя чую я в себе, не должен Его верный осквернять себя зряшными радостями плоти! Должен я нести Его слово денно и нощно, только так спасусь!..
– Но ты же просто упадёшь от голода, – резонно заметил Роб. – Как можно дело святое свершать на пустой желудок?
– Нет! Нет! – шарахнулся от них безумец. – Чисты души ваши, но тянут к мучениям вечным привычные радости плоти. Отрекитесь от них, очиститесь!..
– Очистимся. Всенепременно, – заверил адепта Фредегар. – Но поведай нам больше, почтенный!.. Что же должно случиться с миром? Как погибнет он? Темны слова твои, и не видно за ними света!
– Горе мне, горе мне, недостойному!.. Но слушайте же, чистые душой, желающие приобщиться и спастись! Гибель, страшная гибель уготовлена всем, кто не отречётся греха, и не покается, и не примет веру в Него!.. Даровал мне Спаситель видения страшные, явил мне картины горя и бедствий, великого горя и столь же великих бедствий! Ибо уже есть при дверех Зверь великий и страшный, за грехи нам посланный!.. И только в Спасителе спасение!..
– Зверь? Что за зверь, преподобный отец? Расскажи нам о нём!
– О! – адепт вперил в подмастерьев горящий взор. – Я поведаю то, что открыто мне было в видениях!.. Спал я, но очи мои отверсты были, и зрел я, словно бы дивно над миром парящий, как идёт неведомыми полями прямо сюда к нам, через небо, воинство мёртвое, отжившими и падшими душами составленное, и ведёт его тот самый Зверь, не чудище лесное, но могучий воитель, в броне аспидной, и дана ему власть исторгать души и ставить себе на службу, и никто не сможет противустать ему!.. Не разрубят бесплотное мечи, не пронзят копья и не защитят доспехи! Предаст он огню и опустошению пашни наши с пажитями!.. Одни лишь молитва и вера остановят врага, молитва, вера и покаяние!..
– Как-то странно, отче, – перебил его Фредегар. – Откуда ж взялся сей враг, кто натравил его на наши, как ты речёшь, «пашни с пажитями»?
– Никто! Никто не натравливал! – горячо вскричал провозвестник Спасителя. – Ничья рука не касается великих Весов, что беззвучно измеряют вес грехов и непотребств наших! И, когда перевешивает чаша тёмная, чаша зла, тогда рушатся стены темниц посмертных, и вырываются мертвецы на волю, и ведут их сильномогучие воители, без сердца и без жалости, чья радость единственная…
– Постой, уважаемый, – Роб бесцеремонно дёрнул оратора за рукав. – Но откуда ж взялись те воинства? И кто водительствует ими? Ведомы ли тебе имена их, прозвания, быть может, способности их иль слабости?
– Непобедимы они оружно! – завопил проповедник так громко, что прохожие стали оглядываться. – Лишь словом Спасителевым одолеть их мыслимо! А для того все должны молиться денно и нощно, Его призывая!..
– Но разве не сказано, что Он уже побывал здесь? – Робин наморщил лоб. – Поистине, темны слова твои, святой отец, не нашим слабым умом понять их!
– Ах, смешные невелички, наивные вы простаки! – снисходительно бросил адепт. – Велика сила Спасителя, но ещё больше – жалость Его к нам, грешным, по делам нашим на страшную участь обречённым! Явился Он уже сюда, и принял му́ку, и умер, и воскрес, и теперь является вновь!
– Да когда же это он успел?! – в отчаянии возопил Фредегар.
– Велика Его власть! Даже само время Ему подвластно! – поднял палец проповедник. – Ибо всё, что творит Он, творит для вашего блага, бедные вы, слепые язычники!..
– Но что же нам делать, дабы спастись? – старательно-дрожащим голосом проныл Роб. – Во страх великий повергли меня речи твои, отче!
– Молить Его, чтобы скорее принял бы Он мир сей под Свою руку!
– Святой отец, а нельзя ли и нам тоже узреть те армии мёртвых? – полюбопытствовал Фредегар. – Младший брат мой горяч сердцем и готов уверовать, но я пожил, и потому…
– Эх, эх, но разве не знаешь ты, невеличек, что вера тогда лишь сильна, когда она вера, а не знание?
– Поистине, отец, сие мне неведомо! Так, значит, ты не можешь показать нам оные армады? И когда же должен явиться Спаситель, коль, речёшь ты, Он властен даже над временем?
– Он, – понизил голос до шёпота адепт, – уже здесь. Молитесь! Молитесь усердно, просто повторяйте: «Верую в Тебя, Спаситель мой, явись и убереги душу мою в Себе, избавь её от пленения вечного! В руки Твои предаю дух свой!»
– И всё?
– И всё, бедный мой язычник.
Разговор пресёкся. Половинчики молчали, проповедник же, победно оглядев их, простёр обе руки над их курчавыми головами.
– Примите же веру в Него и идите, повторяйте всюду, что от меня услышали! И будет вам зачтено это, и спасётесь вы сами, рядом с другими, благодаря вам спасёнными тако же!
– Идём, брат, – Роб потянул товарища за плащ. – Идём, расскажем… остальным.
– Ступайте с миром да помните слово и волю Его!..
Уходя, они слышали за спиной, как бродячий проповедник вновь принялся завывать:
– Покайтесь!.. Покайтесь, жалкие грешники!..
– Постойте, друзья, – раздался вдруг мягкий голос за их спинами.
Фроки и Броди обернулись разом, на пальцах уже трепетали готовые сорваться заклятия.
Молодой человек в простом сером плаще, стоявший пред ними, казался совершенно обычным. Длинные волосы до плеч по обычаю Восточного Хьёрварда перехвачены на лбу кожаным шнурком, в правом ухе – серьга со змеёй, вцепившейся в собственный хвост. Глаза спокойные, улыбка – немного застенчивая.
…Окажись здесь Сильвия Нагваль, она мигом узнала бы своего странного спутника, повстречавшегося ей на тропах Междумирья.
…И гости, побывавшие на недавнем празднике наречения у знатного мастера Яана, тоже узнали бы пришлеца.
– И тебе привет, незнакомец, – сощурился Фредегар. – Чем можем мы услужить тебе? Быть может, ты нуждаешься в помощи?
– Нуждаюсь, – человек оглянулся на голосившего по-прежнему проповедника. – Как и он, как и все остальные на этой улице, в этом городе и во всём мире.
– Незнакомец, – Роб нахмурился. – Прости, но на сегодня мы уже услыхали загадок с преизлихом. Настало время их разгадывать, а не задавать новые.
– Верно, – кивнул пришелец. – Вы – ученики великого бога Хедина, хранителя равновесия. Вас привели сюда грозные известия, ручаюсь, ещё не до конца понятные вам…
– Поистине, незнакомец, тебе известно очень многое, – сквозь зубы процедил Фредегар.
Тот печально вздохнул, разведя руками.
– Это не мой выбор, доблестные. Это моя судьба и моё предназначение. Слова мои покажутся вам поистине странными, но… я тут, чтобы помочь вам, во-первых, спасти Хьёрвард и, во-вторых, остановить того, кого именуют Спасителем, – взгляд его отяжелел.
– Кто ты? – в упор спросил Робин. – Твоё имя, прозвание, откуда ты?.. Как нашёл нас?
– В разных мирах меня звали по-разному…
– Это мы слышали много раз, – перебил Роб. – Прости, незнакомец, но мы спешим.
– Понимаю, – кивнул молодой человек, – тогда зовите Фиделисом. И я здесь, чтобы остановить Спасителя.
– Но всё-таки, кто ты? – теперь спрашивал уже Фредегар. – Мы ощущаем в тебе силу, странную силу, но… ты чародей?
– Можешь назвать меня так, хотя волшебничество – не моё ремесло. Я искал вас, я знал, что хранитель равновесия Вселенной не оставит Хьёрвард без внимания, что он непременно пошлёт помощь… И вы, конечно же, рано или поздно окажетесь здесь, возле самого средоточия… возле того, что… В общем, мне надо было только ждать. Я так понимаю, что вы здесь не одни, друзья?
– Мы не одни, – медленно кивнул Фредегар. – Нет смысла скрывать это, уж раз ты догадался, кто мы такие, Фиделис.
– Как и вы, я умею читать силу, – грустно улыбнулся тот. – Идёмте, я многое должен вам рассказать…
– Не скрою, иное в моей истории покажется вам невероятным и даже невозможным. – Они сидели в «Кровавой Секире», знаменитом трактире на набережной Бирки. – Однако начинается она далеко отсюда, в совершенно обычном мире, и очень, очень давно. Я родился… и знал, что это не я.
– Как так? – Фредегар отхлебнул пива. На столе перед половинчиками стояли глиняные тарелки с дымящимися колбасками, молодой картошкой, щедро посыпанной укропом, и внушительные пенящиеся кружки эля.
– Вот так, – развёл руками Фиделис. – Я не сразу понял, кто я есть и зачем, тогда только знал, что со мной всё не так. У меня был дар к магии, но магии светлой. Излечить, изгнать злого духа, особенно если ему удалось овладеть чьим-то телом. Отец мой был искусным плотником; я учился у него, но тянуло к иному – лечить, помогать несчастным… – говоривший помедлил. – И вот… однажды… мне было всего двенадцать, но вся округа уже считала меня искусным лекарем… меня позвали в дальнюю деревню – а семейство моё перебралось тогда уже в небольшой городок – позвали к умирающему от чёрной смерти, от чумы, позвали слишком поздно, я понял это по описаниям… но пошёл всё равно, потому что уже знал, что это такое и что, если я не остановлю заразу, вымрет вся округа. Родителям и братьям я ничего не сказал, только сестре, Софии… мы ехали весь день, и к вечеру лишь добрались до места. Больной, богатый купец, случился там проездом и был совсем плох. Я убедился – то была чума, и никакой врачеватель уже не помог бы несчастному. Нужно было думать о других, как уберечь их от напасти; я начал творить чары, не обычные свои, а именно чтобы уничтожить все зачатки эпидемии, уже распространявшейся вокруг…
Он перевёл дух, глотнул из кружки с простой колодезной водой. Пива он не пил.
– Я видел, что купец успел заразить многих в деревне, всех своих слуг и спутников. Мне стало страшно, я видел жуткие картинки в книгах по целительству, какие доставлял мне отец, гордый моим даром и надеявшийся, что я сделаюсь богатым и важным доктором, – Фиделис чуть улыбнулся. – Но не в этом дело. Я испугался, но начал творить чары, по наитию, без понимания, что и как я делаю, меня просто несло, сила сама находила себе форму… мне было очень страшно за всех, страшно, как никогда в жизни. И вот… когда я закончил заклятие, воздух вокруг, по всей деревне и по тракту, где прошёл караван больного купца, вдруг наполнился словно роями светляков. Я знал, что мои чары подействовали, что это горит невидимая простому глазу зараза… и ещё я понял, что умираю. Простите, что так подробно говорю об этом, но… но кто я в действительности, я не знаю и сам. Знаю лишь одно, – взгляд его сделался режущим, – что я должен остановить Его.
Не требовалось уточнять, кого именно.
Фиделис умолк, допил воду.
– Когда я умирал, то увидел вокруг себя всю необъятную вселенную, все её миры, и огненные границы, и неведомый Хаос за их пределами. И увидел тень, сущность, что двигалась от мира к миру и… миры после этого обращались во что-то совершенно иное. Мне опять стало страшно, так страшно, что от этого ужаса я очнулся. К тому времени купцу стало легче, он поправился, не заболел ни один из его людей, я отправился домой, нагруженный подарками, провожаемый благословениями… а сам думал всё об этой тени, что ползла из-под одного неба к другому. И, друзья мои, я боялся. Не стыжусь признаться в этом. – Он печально улыбнулся. – Мечи и копья никогда не были моей сильной стороной. Я мог вылечить, мог помочь… но и только.
Фредегар и Роб слушали как заворожённые. Странный незнакомец не лгал – в этом они были уверены.
– Моя семья была очень довольна, – продолжал вспоминать Фиделис. – Меня даже послали учиться в большой город, в настоящую академию. Об этом много говорить я не стану, скажу лишь, что и впрямь получил сперва короткий жезл ученика, потом – четвертьпосох подмастерья, затем – полупосох мастера, а закончил уже с полным посохом магистра. Но потом… – он замялся.
– Прости, почтенный, – осторожно воспользовался паузой Робин. – Но скажи, в твоём родном мире веровали в Спасителя?
– О да, – отозвался Фиделис. – Он приходил к нам. И был, как водится, казнён по какому-то недоразумению в совершенно незапамятные времена. Само собой, он оставил по себе могущественную церковь и книги, почитаемые священными, там говорилось о Его втором пришествии, когда он воздаст каждому по справедливости и дарует жизнь вечную. Мои родители были исправными прихожанами. Я же… меня охватывала дрожь, когда я думал о Нём. Потому что я видел Его, шагающего под разными солнцами, разными дорогами, я не мог не думать, насколько же это неправильно. Мир оставался после этого мёртвым, и души его обитателей исчезали бесследно, где-то в утробе Спасителя.
– Мы это заметили, – мрачно согласился Фредегар, отправляя в рот последний кусочек сочащейся соком жареной колбаски.
– Но это не повод не отдать дань этому прекрасному пиву, – Роб опрокинул кружку.
– Ты прав, досточтимый, – согласился Фиделис, поправил длинные волосы. – Но дослушай мою историю, прошу тебя. Случилось так, что Он… и в самом деле явился к нам во второй раз.
Оба половинчика разом перестали жевать.
– Я тогда был таким же, как сейчас, – развёл руками рассказчик. – Мне исполнилось двадцать пять, я получил длинный посох магистра, первым из моих однокашников, и вообще куда раньше, чем положено, обычно-то магистрами становились к пятидесяти… И тут началось. – Его лицо омрачилось, брови сдвинулись. – Можно много рассказывать об исполнившихся пророчествах и свершившихся предсказаниях, о том, как начались страшные бедствия, мор, глад, как вернулась чума… – Он перевёл дух, лицо сделалось совершенно мёртвым. – Я метался от города к городу, от селения к селению… я спасал одного, а за поворотом меня ждали десять скончавшихся. Потом сто. Потом тысяча… Я уже не успевал, ничего не мог успеть, мною овладело сперва отчаяние, а потом бешенство, я проклинал свой дар, бесполезный в бою, я… – Он схватил опустевшую кружку, поморщился, со стуком поставил на место. – Потом реки потекли вспять, начали извергаться огнедышащие горы, воздух наполнился серой, так что невозможно становилось дышать; люди умирали десятками тысяч, и от свирепствовавших болезней, и от безумцев, пытавшихся кровавыми жертвами умилостивить неведомых «богов»… Умерли мои родители, братья, сёстры, умерли все соседи, а я продолжал уже не метаться, но тащиться без смысла и цели, хоронил мертвецов, как мог, хотя это и было бессмысленно, трупов скопилось слишком много.
Следом за людьми умирать стали и звери с птицами, вороны падали с небес, бродячие псы застывали в канавах; мир превратился в огромное кладбище, а я по-прежнему оставался жив.
Он взглянул в глаза невысокликам.
– Помните, я совсем недавно говорил, как умирал, спасая заболевшего чумой купца? Так вот, после этого, когда Спасителевы ангелы носились над моим миром – наверное, собирая души, а может, что-то ещё, – я вдруг понял, что не умру. Что мне нужно оставить мой родной мир, закрыть его могильной плитой и идти дальше, потому что… потому что в меня верили, несмотря ни на что, те, кого я лечил в те последние дни. Им становилось легче, они… благодарили меня. А потом уходили. Я, как мог, облегчал им это, тем немногим, с кем оказался рядом. И ощущал, как что-то растёт внутри, сила или не сила, но, наверное, надежда. А потом настал миг, когда я понял, что мой мир умер, весь, все живые существа в нём, от мельчайшей мошки до самого могучего дракона, более не дышат и не чувствуют. Я понял это и пошёл прочь; и не сразу понял, что мир мой остался позади, а сам я иду через то, что вы именуете Межреальностью.
Так начались мои странствия. Не знаю, наверное, меня можно было назвать «магом». Я творил какие-то чары, направляясь от одного мира к другому, порой встречал иных наделённых силой на этих путях, но… Я приходил в мир и старался помочь – предотвратить его «спасение». История эта долгая, и все подробности вам едва ли интересны; но я не преуспел. Я пытался учить – во многом схожему с тем, что говорится в книгах именуемого Спасителем, но об этом тоже нет времени говорить сейчас. Мне казалось, что там, где меня слушают, именуемый Спасителем порой отступает, ищет другие пути, откладывает своё «пришествие» на потом. Простите, что речь моя поневоле сбивчива; я видел, как растёт сила Спасителя, как Хаос, нашедший новый способ проникать в наш дом, расшатывает его основы, внушает людям ужас, вызывает желание, чтобы хоть кто-то, но защитил их. Так Спаситель становится могущественнее.
– И потому ты нашёл нас?
– Да, мой добрый невысоклик. Я видел, что могучие боги, рекомые Хедин, Познавший Тьму, и Ракот Восставший, пытаются сохранить баланс и равновесие. Но я видел также, что они не выступают против Спасителя силой оружия – до недавнего времени. До того, как случилось то, что случилось, в мире под названием Мельин, откуда, несмотря на страшные катастрофы и жертвы, Спаситель был вынужден отступить. После этого я… – он потёр лоб, – оказался здесь. Потому что Спаситель больше не желал ждать, Он действовал, и действовал совершенно иначе. Я видел, как Он родился, как пришёл в Хьёрвард. Я думал, что теперь должно пройти много лет, пока Он вырастет, развернёт своё учение, сторонников, церковь… но что-то изменилось. Время словно разделилось, я… не знаю как. Теперь на площадях появились – вы сами видели – проповедники Его второго пришествия, последних дней и всеобщей катастрофы. Такого не может быть, такого никогда не бывало! Это значит, что Он потерял терпение – если у такой сущности вообще есть терпение.
– А что там было такое про армию мёртвых? – осведомился Фредегар.
Фиделис покачал головой.
– Думаю, монах прав. Думаю, это как раз и есть то новое, что сумел использовать Спаситель. И потому, добрые ученики бога Хедина, я и стал отыскивать вас. Я врачеватель; я стараюсь говорить людям о добром. А остановить воинство мёртвых можете только вы.
Половинчики согласно кивнули.
– Я готов отправиться с вами и помогать всеми силами. Повторю, я не знаю Его планов, Он поменял их полностью; боюсь, что с приближением этой неживой армады нас ждут восставшие мертвецы, марширующие скелеты, упыри, вылезшие из могил, и прочие прелести. Нам надо спешить, добрые половинчики. Отведите меня к остальным; дайте весть вашему наставнику, быть может, он сможет помочь? Ведь судя по тому, что о нём рассказывают, мир Хьёрварда ему не чужой…
– Идём, – решительно сказал Фредегар, со стуком ставя на стол пустую кружку. – Учитель, великий Хедин, должен услышать всё. А ты, в свою очередь, должен рассказать нам больше.
– Так что же нам делать? – рыцарь Леотар обвёл взглядом соратников. Фиделис скромно молчал, отставив кувшин с водой, по бородке ещё стекали капли; горло пересохло после долгой речи. – Искать этого младенца, сына некоего мастера Яана? Искать проповедников, что смущают народ, искать, откуда они появились? Что? Аэтерос ощутил магическую аномалию где-то здесь, в округе; мы её пока не нашли, значит ли это, что искать её уже поздно? Фиделис, не знаю, кто ты и что ты, но – спасибо тебе за рассказ. Быть может, нам удастся спасти многих и многих.
– Я на это надеюсь, – кашлянул тот. – Раньше мне удавалось… отсрочить Второе Пришествие, но, похоже, Спаситель быстро учится.
– Так что же, получается, Он успел родиться, вырасти, собрать последователей, нарваться на казнь, воскреснуть и пообещать Своё возвращение? – прорычал варлок Болг, ударяя в пол посохом. – И всё это за считаные дни? Скажи, почтенный, когда ты видел этого ребёнка?
– Праздник наречения имел место восемь дней назад, – Фиделис откинул упавшие на лицо волосы. Взгляд его был скорбен и тёмен. – Ты прав, почтенный орк, всё это случилось за седмицу и ещё сутки. Не спрашивай меня как. Время мне неподвластно, так же, как и я каким-то образом, после гибели моего родного мира, сделался неподвластен ему.
– Тогда идём, – гибко поднялась лучница Мьёлль. – Навестим этого самого мастера Яана. Поглядим на его дитя.
Радужный змей утвердительно свистнул, старый мормат, притаившийся в углу, приподнялся над полом, шевельнул щупальцами.
– Найти. Устранить. – Как всегда, по разделениям проговорил он.
Вампир и гоблин дружно переглянулись и так же дружно кивнули.
– В чрезвычайных обстоятельствах действенны только чрезвычайные меры, – отчеканил вампир, гордо задирая острый подбородок. – Мы ученики великого Хедина, Познавшего Тьму, и не пристало нам прятаться за красивые фразы, когда на волоске целый мир.
– Великий Хедин как раз и учит нас, что цель должна определять средства, а не оправдывать их, – заспорил рыцарь Леотар.
– Не. Начинать. Не. Спорить. Упустить. Время. Всё. Потерять.
– Совершенно согласен с нашим дорогим морматом! – поспешил заявить вампир.
– Давайте мы сходим к мастеру Яану, – вызвался Фредегар. – Только мы с Робом, для начала. Всё равно пока здесь, в Бирке, атаковать некого.
– Мы пока не знаем, кого атаковать, – поправил невысоклика гоблин.
– Зато знаем, что на Хьёрвард идёт армия мёртвых, – осторожно вставил Фиделис. – Я чувствую, мне вообще это удаётся – ощущать смерть, словно, – он поморщился, – словно грифу-падальщику.
– Насчёт этой «армии», – ухмыльнулся молчавший до этого орк Горм, опиравшийся на исполинскую секиру, – волноваться не надо. Мы вдесятером выстояли против армады быкоглавцев с их магами, что нам какие-то мертвецы!
– А кто ими предводительствует? – осведомился рыцарь. – Подробности, мне нужны подробности!
Фиделис с досадой покачал головой.
– Мне это не открыто. Я вижу, что они идут, но детали – прости, доблестный Леотар.
– Ты знаешь, что нужно делать, почтенный? – воззрился на Фиделиса варлок.
– Частично, – вздохнул тот. – Кто-то должен задержать армию мёртвых. А кто-то – отыскать ту самую «аномалию» здесь, в Хьёрварде, о которой говорил ваш Учитель.
– Мертвяки – это про нашу честь! – громыхнул Горм, от души врезав древком секиры об пол, так, что подскочил даже массивный стол. – А вы тут разберитесь, друзья, – обратился он к половинчикам. – Разговоры разводить – не по мне, да и кто рискнёт, – он ухмыльнулся, показав внушительные клыки, – с орком тут разговаривать? А вот вы – другое дело. Невысокликов все любят, как котиков. Вы милые.
Собрат Горма, варлок Болг, аж согнулся от хохота.
– Сам ты милый! – завопил Роб, вскакивая.
– Тихо, братец, тихо, – урезонил его Фредегар. – Старина Горм совершенно прав. Мы с тобой и сражаться можем, и говорить, ну а он, бедолага, только секирой махать. Помнишь, дружище орк, что случилось, когда ты к эльфочке Ранистаэль подкатился? Она по незнанию аж чувств лишилась, бедная.
Собрание засмеялось, и даже сам Горм ухмыльнулся беззлобно.
– Да, мы таковы! Нам бы секиру в руки да в бой, а словеса плести – эльфье то дело, ну и ваше, малыши.
– Тогда так и порешим, – поднялся Леотар. – Оставайтесь здесь с почтенными Фиделисом, Фред и Роб. Вы сообразительные, придумаете, как быть. А нам, остальным, – привычное дело. Ввосьмером против тысяч. Как всегда.
– Как всегда, – Мьёлль поправила косу, словно охорашиваясь перед свиданием.
– Как всегда, – гордо расправил плечи вампир.
– Как. Всегда, – согласился мормат.
– Тогда в дорогу, друзья.
– И да хранит вас всё, что может хранить. – Фиделис, встав, осенил их всех широким жестом, чем-то напоминавшим знамение Спасителя, знак верующих в него, но и в чём-то неуловимо иным. – Идите с миром и принесите его нам.
Розовый кристалл в руке рыцаря Леотара запульсировал мягким светом, в нём словно ожили огоньки многочисленных светляков. Небольшой отряд подмастерьев выбрался из Хьёрварда обратно на просторы Межреальности; огромный мир лежал как бы под ними, и как, казалось, могли они его защитить, удержаться против целой армады мёртвых? Здесь ведь не было заранее свёрнутого тугими узлами пространства, как в Обетованном, где им оставалось лишь защищать узкие места, где они и впрямь могли остановить тысячи и тысячи? Межреальность огромна, знающий всегда найдёт пути, и никакие стены уже не помогут.
Опытные воины, подмастерья Познавшего Тьму это прекрасно понимали.
– Я слетаю на разведку, – вызвался вампир. – Хотя и так чую – они близко, совсем близко.
– Вот и отлично. – Болг встряхнул посохом с набитыми на него черепами. – Что может быть лучше мертвяков? Только ещё больше мертвяков!
– Надо атаковать, – тихо проговорила Мьёлль. – Иначе они нас просто обойдут.
– Именно, – кивнул Леотар. – Нам нужен их предводитель. Аэтерос обещает помощь Арбаза, Креггера и остальных, как только они подоспеют. Нам надо продержаться, правда неведомо сколько. Сам Учитель сказал, что тоже поспешит на помощь.
– Нечего считать, когда кто успеет! – рявкнул Горм. – Будем драться! Сталью и магией! Мы лучше всех, никто не сравнится с нами! Мы ученики великого бога Хедина, и кто устоит перед нами?!
Ответом ему был дружный победный клич.
– Тогда вперёд, друзья. – Рыцарь Леотар закинул на плечо двуручный меч-гигант и зашагал прямо сквозь Междумирье. Над ним пронеслась громадная летучая мышь – вампир отправился на обещанную разведку.
– Вот он, двор мастера Яана, – указал Фиделис невысокликам.
Двор был как двор, обычный для зажиточного ремесленника в торговом городе. Высокие добротные клети, ровные брёвна, длинный резной конёк на крыше; можно жить да радоваться.
– А аномалия? Аномалия-то где? – волновался Робин.
– Не здесь, – покачал головой Фредегар. – Она вообще нигде не чувствуется, знаешь, как костёр: отгорел и угас. Может, это как раз тот процесс, о котором говорил ты, досточтимый, – что Спаситель успел родиться, и вырасти, и всё создать, и умереть, и воскреснуть – и всё за семь дней и ещё один.
– А теперь Он сделал своё дело и ушёл, – предположил его товарищ.
– Может быть. Или, наоборот, ждёт армию мёртвых, чтобы дело докончить. Ну, нечего торчать на виду, заходим!
Подмастерья Хедина облачились в лучшие одежды. Расшитые серебром по зелёному плащи, широкие узорчатые пояса, на виду – золотом украшенное оружие. Ни дать ни взять – или почтенные негоцианты, или уважаемые мастера. Босяки, которым и створку не приоткроют, так не ходят.
Собаки насторожились, но гавкнули негромко, просто оповестить своих, что, мол, пришли, но не со злом.
– Меня псы любят, и кошки тоже, – улыбнулся Фиделис.
Половинчики и он остановились, как подобает вежливым гостям, едва ступив во двор. В окнах второго этажа мелькнуло женское лицо, потом распахнулась дверь на высоком крыльце.
Накидывая плащ, появился рыжеволосый конопатый юнец.
– Что вам угодно, почтенные? Мастер Яан ни с кем дел не ведёт. Сейчас такое время…
Паренёк был, скорее всего, одним из старших учеников. Взгляд его упал на богатые плащи Фроки с Броди, на самоцветы в рукоятях коротких мечей, специально выставленных на обозрение.
– Мы давние покупатели мастера Яана, хотя лица наши он едва ли помнит, – вежливо поклонился Фредегар. – Мы слышали, что недавно у него родился сын, и, хотя праздник наречения уже миновал, хотели бы поздравить досточтимого хозяина.
Парнишка вдруг побагровел и насупился.
– Вы, наверное, ничего не знаете…
– Нет, приятель, – развёл руками Фроки. – Мы лишь хотели…
– А ветвей омелы над воротами вы что, не видели?! – вдруг злобно прошипел юноша.
– Нет… – растерялся Броди.
– Кто-то умер, – услыхал Фроки шёпот Фиделиса.
– Сын мастера Яана скончался два дня назад, – бросил паренёк. – А теперь уходите отсюда. Не то собак спущу!..
Колонну мёртвых душ вампир заметил издали, как и положено такому, как он. Воинство перечеркнуло Межреальность серой лентой, она резала пространство, подобно мечу, прокладывала себе дорогу там, где другой повернул бы назад.
Во главе воинства и впрямь двигалась величественная фигура в чёрной броне, с исполинским чёрным же мечом. Вампир сложил крылья, камнем рухнул в заросли.
Живые руки-ветки хищных кустов зашипели от гнева, но испуганно раздались в стороны, такая добыча была им не по зубам.
«Кто же ты такой?» – думал вампир, напряжённо вглядываясь в угрюмо и мерно марширующее воинство. Чёрная броня, казалось, не выпускала наружу вообще ничего, никаких эманаций, на которые рассчитывал дозорный; вампир, в свою очередь пошипев от злости, вновь расправил крылья.
…Войско было многочисленно. И двигались в этом потоке не просто какие-то там скелеты с разупокоившихся погостов, на которых вампир втайне надеялся, – нет, шли именно души мёртвых, души, источенные, измученные веками заключения в царстве Хель.
Не только, конечно, там – вампир ощущал и других, из иных миров. Но тех, что жили и умерли в Хьёрварде, оказались недостойны Валгаллы или залов Фригг, было тоже очень много.
Кем бы ни был этот предводитель, он, похоже, сумел взломать немало покоев посмертия. Что логичным образом делало наиболее вероятным кандидатом Водителя Мёртвых Яргохора.
Похож, да, очень похож… – припоминал вампир. А что касается душ – трудно сказать, какими они покинули свою вековечную тюрьму, но сейчас, сделав круг по Упорядоченному, побывав неведомо где и возвращаясь обратно к родному для многих из них миру, они шли изменившимися и преображёнными. Наверное, увидь их Ракот, он заметил бы немалое сходство со своими новыми Легионами Тьмы. Души мужчин, женщин, детей утрачивали исходные черты, вытягивались, удлинялись; руки и ноги становились тонкими, пальцы – и вовсе подобны волосам.
Но каждое прикосновение таких «волос» грозило неминуемой гибелью.
Другие изменились ещё сильнее, обернувшись колышущимися тенями, где только и видны были провалы глаз и рта, непропорциональные, заполнившие почти весь «лик» призрака.
Враг бестелесный всегда куда опаснее воплощённого, одетого плотью. Все ученики Аэтероса знали тот случай, когда Учитель, отбиваясь на осаждённом Хединсее, наделял атаковавших его призраков плотью; но подобные чары не смог бы исполнить ни один из их отряда. Придётся измыслить что-то похитрее.
– Младенец, сын мастера Яана, умер… – Фиделис мрачно глядел себе под ноги, пока он, Фредегар и Робин дружно шагали вверх по улице, к большому храму Упокоения Душ. Его воздвигли в незапамятные времена, ещё при владычестве Древних Богов Асгарда, и посвящён он был милосердной Фригг; потом боги пали, в храме обосновались жрецы пресветлого Ямерта, строили, достраивали, перестраивали; но потом и им пришлось уйти. Последователи Хедина, Познавшего Тьму, не стремились в шумные города, предпочитая «истинность уединения»; и как-то так само собой вышло, что храм сделался посвящённым просто памяти ушедших.
Особенно тех, кто ушёл безвременно, и тех, кто прожил совсем немного.
В обширных храмовых садах хоронили детей.
…Половинчикам и Фиделису не задали никаких вопросов, приняли взнос в храмовую скарбницу и указали на участок, где хоронили в последние дни.
Маленькая могила нашлась быстро. На неё ещё не успел лечь тяжёлый камень, лишь временная плита из обожжённой глины с выдавленными в ней рунами. Яан Калессон, сын Яана Калессона и Марты Орвендоттир.
– Что теперь? – Фиделис сумрачно глядел на половинчиков, деловито расставлявших магический инструмент. – Вы разве некроманты?
– Некромантию Аэтерос не приветствует, – отозвался Роб. – Но она нам и не нужна.
– Нам нужно понять, что это за оболочка, которую Спаситель, судя по всему, сбросил, словно змея кожу.
– И нет ли какой связи, до сих пор с Ним остающейся.
Фиделис развёл руками.
– Я лекарь. И, хотя множество раз мне приходилось закрывать глаза умирающим, хотя я столько веков враждую со Спасителем и сама смерть отказывается меня принимать, – я не вижу, как это может быть…
– Источник, – кратко отмолвил Фредегар, перекусывая вощёную нитку, какой связывал вместе аж четыре рунных камня, символами наружу.
– Источник чего? Простите меня, достойные невысоклики, я понимаю, бог Хедин не берёт в ученики кого попало, вы знаете об этом куда больше меня…
– Спаситель всегда поступает одним и тем же образом. Верно?
– Ну, верно…
– Рождается в мире. Растёт. Учит. Создает церковь, пишет священные книги. Потом погибает несправедливой смертью, – принялся втолковывать половинчик. – Оставляет пророчества; когда они исполняются – приходит и спасает. Так?
– Так, – кивнул Фиделис, лицо напряжённо и внимательно.
– А теперь всё пошло наперекосяк. Магическая аномалия, вспышка, которую ощутил наш Учитель; семь дней и ещё один, потребовавшиеся Ему, чтобы всё совершить, хотя нет по-прежнему ни церкви Его, ни многочисленных последователей, ни храмов, и книг священных никто не видел. Ни чина клириков, ни святых отшельников, ничего.
– Только безумные проповедники, – вставил Броди.
– Только они, – согласился его товарищ. – Такое невозможно без прямой индоктринации; без того, чтобы взять – и перекроить души этих несчастных, как вот того, кого мы слушали. И, коль была та вспышка, была аномалия, но… в пределах понятной нам силы. Не что-то неведомое, непознаваемое, непонятное. Как, скажем, внезапный дождь среди засухи – мы знаем, какими заклятиями его вызвать. А вот если вода вдруг появится сама, из ниоткуда, вдруг заполнит тазы и вёдра…
– А разве нет таких заклятий? Чтобы вода раз – и появилась? Безо всяких дождей?
– Может, и есть. Но нам они неизвестны. И Аэтерос всегда говорил, что сотворить нечто из ничего практически невозможно, это должен быть маг, силами равный Творцу. Перенести с места на место… ну, разве что в теории, но… короче говоря, Он должен был сделать что-то традиционное здесь, в Хьёрварде. Традиционное, из арсенала обычной волшбы. Кровавая жертва и превращение останков в некий артефакт, позволяющий направить куда надо поток магии. Мы это и ищем.
– Воистину, – с уважением проговорил Фиделис, – плохо быть простым лекарем, как я!..
– Прости, почтенный, но ты такой же «простой лекарь», как я – ромашка-одуванчик, – не слишком вежливо отрезал Робин. – Ты знаешь, что очень похож на Спасителя, каким Его обычно изображают?..
– Да, – Фиделис повесил голову. – Но я – не Он! Я – лечу!.. Исцеляю в меру отпущенных мне сил!..
– Погоди, – Робин поднял руку. – Мы начинаем. И надо поскорее, пока местные жрецы не напустились на нас за какое-нибудь «осквернение могил»…
Свежее захоронение окружило два кольца рун, соединённых линиями, волнистыми, прерывистыми, зигзагообразными, среди которых не было ни одной прямой.
– Теперь смотрим, – прошептал Фредегар.
Роб обернулся – у дальнего конца погребальной аллеи появились несколько жрецов, явно направлявшихся в их сторону.
Мягкий толчок силы, и она покатилась по контуру, волна её поднималась, направляемая многочисленными рунами, ввинчиваясь в не успевшую слежаться могильную землю.
Глиняную плиту охватила мелкая, сперва едва заметная дрожь. Она усиливалась, с холмика начала осыпаться земля. Расставленные руны тоже начали подрагивать, их контуры засветились тревожно-багряным.
– Фреде…
– Вижу! Это же…
– Остановитесь! – Фиделис вдруг пинком опрокинул ближайший каменный столбик с каким-то символом. – Сейчас… восстанет… всё…
Он не договорил. Плита со скорбной надписью раскололась, обломки её обратились в труху; могила раскрылась, словно утроба, обнажая чёрное, склизкое, живое, чудовищное. И существо, вырвавшееся из этой утробы, уже ничуть не напоминало маленького Яана, сына Яана-старшего и Марты.
Шесть лап, заканчивающихся острыми когтями; хвост со скорпионьим ядом; торчащие клыки; игольчатые рога, каких не бывает у зверей, детей естественного отбора.
– Демон! – выкрикнул Роб, падая на одно колено.
Стрела сорвалась с его тетивы, врезалась в бок созданию, высекла сноп зеленоватых искр из чёрной чешуи; древко сломалось, словно схваченное незримыми пальцами, но наконечник и ещё добрая пядь прочного дерева погружались в рану, вгоняемые каким-то заклятием.
Фредегар ответил тоже, но не стрелой, а чарами, стремительными, тщательно свитыми, впившимися в морду и суставы демонической твари, вспыхнувшими голубой сетью.
Демон рухнул на землю, забился, яростно грызя путы. Броди выстрелил вторично, вгоняя зачарованный оголовок точно в место первого попадания. Древко пронзило тварь насквозь, покрытое тёмной кровью острие высунулось из другого бока.
– Кончай его, Фроки!
– Нет! – вдруг кинулся к твари Фиделис. – Нет!.. Это же пленённая душа, душа, скованная муками и ужасом, остановитесь!..
Он резко нагнулся, положил обе руки на оскаленную морду демона, не обращая внимания на острые клыки, что-то заговорил негромко.
– Он напуган. И ему очень больно. Он почти ничего не знал, только боль и страх. Его подменили, а когда он стал не нужен – зарыли здесь, насторожив ловушку… – быстро говорил лекарь, и от пальцев его начинал литься золотистый свет.
Демон задёргался, захрипел, из пасти повалила зеленоватая пена.
– Осторожнее! – Фредегар вцепился в рукав врачевателя, указывая на побежавшие от могилы чёрные извивы трещин, но тот ничего не замечал. Льющийся с его ладоней свет словно смывал грязь и налёт демонической плоти, пластами отваливалась чешуя, когти, хвост весь целиком упал наземь, зашипел, словно змея, попытался уползти, но Роб, не мешкая, пригвоздил его к земле ещё одной стрелой.
Несколько мгновений – и на руках Фиделиса лежало туго спелёнутое саваном, но совершенно человеческое тельце.
Половинчики в изумлении воззрились на лекаря.
А тот, ничего не видя вокруг, вдруг нагнулся к неподвижному личику и тихонько дунул на посиневшие замершие губы.
Тихо-тихо стало над кладбищем, и даже подмастерья, не отрываясь, глядели на творящееся перед ними чудо.
– Кха-кха, кха-а-а… – вдруг раздалось тоненькое и слабое из серых обмоток.
У Роба широко раскрылись глаза, у Фредегара, напротив, сузились.
– Кха-ха-а-а, – плакал ребёнок, как и положено плакать голодному младенцу.
– Не может быть, – выдавил из себя Броди.
Фроки лишь остолбенело пялился на происходящее.
Фиделис осторожно поднялся.
– Его надо отнести матери, он есть хочет.
Половинчики всё-таки не зря были подмастерьями Познавшего Тьму. От шока и неожиданности они оправились быстро. Нет, они знали, что можно, при особых условиях и очень редко, вырвать отмеченную судьбой душу из Серых Пределов, из царства мёртвых. В конце концов, разве не проделал такое Аэтерос с Хагеном, таном Хединсея, и с Сигрлинн, великой волшебницей? Но то всё-таки были и впрямь случаи из ряда вон – Сигрлинн вообще не была смертной, хединсейский тан… наверное, тоже, если Зерно его Судьбы было извлечено из общего Шара.
Здесь же лекарь Фиделис, очень необычный лекарь, да, но отнюдь не бог, вот так запросто оживил уже два дня как мёртвого и похороненного ребёнка. Вдохнул жизнь обратно в него, очистил от скверны, играючи стряхнул с него демоническую плоть!..
– Кто ты, господин?.. – вырвалось у Броди.
Последняя буква «н» у него получилась почти неслышимой.
– Наверное, прежде всего – лекарь, – обернулся тот. – Но не спрашивай, «кто ты», ибо этого не знаю я и сам.
От раскрытой могилки, от чёрного мокрого зева, по погосту бежали и бежали трещины, земля расходилась, начали падать скромные надгробия. Половинчики привычно и быстро встали спина к спине, но целитель с младенцем на руках спокойно шагал к выходу с кладбища. Торопившиеся им навстречу жрецы быстро сообразили, что происходит, и, надо отдать им должное, оказались далеко не трусами.
Правда, один из них с воплем: «Некроманты! Некроманты ужасные, кошмарные некроманты! Ужаманты некромарные, некросные кошоманты!..» – кинулся прочь, надо полагать, за подмогой.
Остальные споро встали в круг, замахали руками – слабые маги, очень слабые, если требуются настолько размашистые жесты.
– Пошло-поехало, – сквозь зубы процедил Фредегар. – Снова-здорово…
– На колу мочало, начинай сначала, – подхватил и Роб.
– За мной, друзья, за мной! – обернулся лекарь.
– Куда?! Куда «за тобой», тут весь погост сейчас разупокоится!..
– Земля отдаёт своих мертвецов, – услыхали невысоклики бормотание целителя. – Он торопится, Он очень торопится…
– Ты можешь их задержать? Нам нужно время – огненные заклятия…
– Сейчас начнётся по всему Хьёрварду. – Фиделис шагал всё быстрее, то и дело нагибаясь к свёртку, что-то шептал переставшему плакать младенчику. – Они чуют приближение собратьев. И Его чары тоже работают.
– Чары? Именно чары? – с надеждой воззрился на врачевателя Фредегар. – Чары можно развеять, можно перебить, можно…
– Надо остановить тех, кто наступает из Междумирья. – Фиделис закутал малыша в свой плащ. – Вы не слышите доносящегося оттуда зова, но я – слышу.
– Всё равно, этим тоже тут разгуливать нечего, – Фредегар выхватил короткий меч, крутнулся, рубанул по вылезающему из могилы неупокоенному, свежему, недавно погребённому, которого едва коснулось тление.
Ребёнок. Девочка. Длинные разметавшиеся волосы, мутные глаза широко открыты, и в них – всегдашняя, неутолимая ненависть мертвяка к живому. Меч Фредегара снёс голову трупу, тело обвалилось обратно в раскрывшуюся яму, однако невысоклик знал, что это ненадолго.
Мечами орду неупокоенных не остановишь, только слегка задержишь.
Броди одну за другой выпустил три стрелы, срубавшие сразу по дюжине поднявшихся из могил; они словно нанизывали мертвяков на призрачные нити алого, как кровь, огня. Тела их валились и дёргались, отлетали руки и головы, а стрелы, описав круг, возвращались к пославшему.
– Не трать даром силы, отважный Робин!
Жрецы бросили бесполезное занятие – им не удалось задержать толпу ходячих трупов и пришлось попешно бежать. Дорога к воротам кладбища оказалась перерезана, мертвяки скапливались у створок; похоже, убегавшие адепты Храма Упокоения Душ успели задвинуть засовы, оставив «некромарных ужамантов» наедине с голодной толпой свежих зомби.
Врачеватель, однако, ничуть не растерялся.
– Сюда!
Кладбище ограждала высокая каменная стена, аккуратно оштукатуренная, высотой в полтора человеческих роста. Фиделис остановился, бережно прижимая к себе запелёнутого в его плащ ребёнка.
– Продержитесь немного. Я постараюсь дотянуться до этих несчастных.
Подмастерья не задали ни одного вопроса, молча глянули друг на друга и встали плечо к плечу. Роб наложил стрелу на тетиву, Фредегар что-то шептал, сощурясь и глядя на стремительно приближающуюся орду.
А это была именно орда. Могильные камни рухнули, земля расплескалась, ямы раскрылись. Иные из неупокоенных шагали, подобно обычным людям; другие же, особенно умершие во младенчестве, бежали на четвереньках, и весьма быстро.
– Остановите их!
Сказано было таким тоном, что у половинчиков и мысли не возникло перечить.
Пальцы Роба разжались, упругий толчок силы слился со звонким щелчком тетивы по кожаной манжете на левой руке. Фредегар скрутил кисти в сложном жесте, помогая направить поток силы; пущенная его товарищем стрела пробивала одного мертвяка за другим, а в оставленные ею раны, из которых уже не могла политься кровь, ворвалась высвобожденная половинчиком сила.
Неупокоенные стали лопаться, словно перезревшие груши.
– Яргохор. Всё, как описывал Аэтерос, – рыцарь Леотар стоял, опершись на двуручный меч, и вглядывался в приближавшуюся серую ленту – или, скорее, змею – мёртвого воинства.
– Водитель Мёртвых Хьёрварда возвращается назад… – лучница Мьёлль задумчиво поглаживала изгибы своего оружия.
– Наше дело – устроить так, чтобы он-то как раз назад и не вернулся, – захохотал орк Горм. – Надо же, столько веков водить души к царству Хель, потом сгинуть куда-то, и лишь для того, чтобы опять идти на Хьёрвард войною!
– Шутки у тебя, орчище… – поморщилась Мьёлль.
– Хватит. Говорить. Пора. Выступать.
– Наш дорогой летучий друг совершенно прав, – ввернул вампир. – Выступать действительно пора. Они прут совершенно ни о чём не заботясь, ни тебе авангарда, ни флангового охранения. Словно уверены, что никто и приблизиться к ним не дерзнёт.
– Мы ученики Аэтероса. Мы дерзнём, – тряхнул посохом Болг.
…Они рассыпались, разбившись на пары, растянулись вдоль густых и высоких зарослей Межреальности, стараясь вызывать не слишком большой интерес у хищных кустов. Яргохор, похоже, и впрямь ничего не опасался, он вёл поток душ так же, как некогда их бесконечные караваны по безрадостным полям Гнипахеллира, где на него никто не посягал.
Хотя нет, ведь тан Хаген как раз это и проделал…
Рыцарь Леотар и лучница Мьёлль – им выпало завязывать бой. Мечник последний раз проверил снаряжение, доспехи и вышел из-за укрытия, прямо перед самим Водителем Мёртвых.
Конечно, души умерших – это не обычные пешцы, по которым можно ударить из крепкого места.
Однако их тоже можно заманить в засаду.
Рыцарь Леотар, в роскошной броне, сиявшей, словно утренняя звезда, высоко вскинул меч и преградил дорогу Яргохору.
– Остановись, безумный! – крикнул он на языке Восточного Хьёрварда. – Остановись, неужели ты разрушишь свой собственный дом?..
Водитель Мёртвых не ответил, просто продолжал шагать прямо на рыцаря.
Леотар был готов. Его меч поднялся в позицию, клинок ярко засветился, словно выкованный из одних солнечных лучей.
Сила послушно устремилась по стальным жилам оружия, поток яростного сияния ударил прямо в залитую тьмой прорезь глухого шлема; Водитель Мёртвых пошатнулся, вскинул руку, заслоняясь – таким человеческим, таким живым жестом, словно простой смертный.
Ряды его бестелесных воинов не остановились, однако они обтекали своего предводителя, бестрепетно надвигаясь на рыцаря.
– Во имя света! – выкрикнул Леотар, и напыщенные эти слова в его устах не казались ни патетическими, ни неуместными.
Он закрутил двуручный меч сложной мельницей, и казалось невероятно, что в тяжёлой броне можно двигаться так легко и свободно; с меча во все стороны срывались разящие короткие клинки, сотканные из солнечного сияния.
Воины Яргохора лились вперёд, словно вода. Бестелесные, они сейчас словно воплощались, их черты обрисовывались яснее, призраки становились мечниками, копейщиками, лучниками, щитоносцами.
Солнечные блики, сорвавшиеся с меча Леотара, ударили в первых, прошли насквозь, не встречая сопротивления, прорубая сотканные из серого света доспехи, и там, где их пронзили сияющие клинки, стремительно расползались пятна мрака, словно разворачивающиеся плащи, охватывая жертву; миг спустя они падали под ноги соратникам неразличимо-чёрным валуном.
Яргохор издал странный звук, что-то среднее между скрежетом и скрипом, простёр меч – и чёрные камни зашевелились снова. Трескалась тёмная оболочка, что-то жемчужно-серое, словно моллюск в раковине, плескалось в разломах, норовя выбраться на свободу.
Первые из призрачных воинов достигли Леотара, от сверкающей брони рыцаря отскочило несколько тёмных стрел, рассыпавшихся тонкой угольно-чёрной пылью. Длинное и тонкое копьё, чем-то похожее на ногу гигантского паука – заметны были даже утолщения суставов – ткнулось в закрытую кольчатым хауберком шею рыцаря, но лишь разлетелось облаком острых обсидиановых осколков, перерубленное сияющим лезвием.
Тёмный меч Ярогохора свистнул, Водитель Мёртвых не прятался за спины, сам вступая в бой.
Лучница Мьёлль, затаившаяся на самой верхотуре хищных зарослей, успокоенных лёгким касанием её заклятия, отпустила тетиву.
Стреляла она ничуть не хуже половинчиков, славных своей меткостью, или даже лесных эльфов. Оголовок, древко, перья – сорвавшееся с её лука являло собой туго стиснутые чары, в которых не было ни грана материальности; зато выглядели они совершенно обыкновенной стрелой, даже не самого высокого качества.
Меньше мгновения понадобилось стреле, чтобы преодолеть отделявшее Мьёлль от Яргохора расстояние; острие наконечника скользнуло в узкую прорезь высокого шлема; лучница не дала промаха, рука её осталась твёрдой, а глаз верным.
Но само острие, сейчас словно выкованное из тёмной стали, разлетелось снопом сияющих искр; раскручиваясь и распадаясь, исчезло древко стрелы, а потом сгинули перья. Последнее, однако, просуществовало ещё долю секунды, оторвалось, закружилось, коснулось островерхого вычурного шлема, и по тёмному железу его поползли заполненные ярким сиянием трещины.
Правда, ползли и удлинялись они недолго. Скрип и скрежет, закованная в латную рукавицу ладонь хлопнула по шлему, словно сбивая огонь, и сияние погасло, оставив лишь слабо светящуюся мелкую сеть разбегающихся изломанных линий.
Длинный меч Водителя Мёртвых вдруг вытянулся ещё больше, указывая туда, где скрывалась лучница. Его воины повиновались мгновенно, взмыла настоящая туча коротких стрел, навылет пробивая корчащиеся в муках широкие ловчие листья хищных кустов.
Мьёлль была готова. Тело в кожаном доспехе пружиной взвилось в воздух, оставляя вражьим стрелам одну лишь пустоту. Крутясь, словно подхваченный ветром сухой лист, она с немыслимой быстротой спустила тетиву ещё трижды, прежде чем очутилась на «земле», на тверди Междумирья.
Три выстрела. В приоткрывшееся горло злобного великана; в подмышку, поскольку он не успевал опустить руку с мечом; и в пах, прикрытый юбкой из стальных полос, но где её заклятие нашло бы дорогу.
Её мягкие сапожки ещё не успели коснуться дороги, а спереди, из-за спины Яргохора, грянул гром, докатилась волна потревоженной силы – гоблинские чары, как всегда, густо смешанные с механикой и алхимией. Забросили, верно, очередной взрывающийся припас.
Призрачных воителей вокруг Леотара и Мьёлль нагнуло, словно траву под ветром; устоял один лишь Водитель Мёртвых.
Сила вновь заколебалась, резко, необычно, так что у лучницы заломило виски – заработала магия старого мормата, настолько странная и непонятная, что никто из них, соратников и помощников Аэтероса, не мог и примерно понять, как он делает то, что делает.
Вступили в дело и радужный змей с вампиром; в ход пошли все знания о неупокоенности, какие только имелись у служивших Познавшему Тьму.
Длинную ленту покорных Водителю душ надлежало рассечь, разрезать на отдельные части, надеясь вырвать их из-под власти Яргохора, пока Мьёлль и Леотар отвлекают его на себя; или, во всяком случае, рассеять и разогнать, выигрывая время.
Весть Учителю уже ушла, и они не сомневались – Аэтерос сделает всё мыслимое, чтобы спасти Хьёрвард. Они могли постоять за себя, но Водитель Мёртвых набрал какую-то уж совершенно невообразимую мощь. Да вдобавок ещё и оказался на службе Спасителя!
Три стрелы Мьёлль попали в цель, там, где они ударили в броню Яргохора, расползались ярко-золотистые сияющие паутины, словно по металлу бежали многочисленные трещины; так, во всяком случае, хотелось бы думать лучнице.
От каждого удачного выстрела Водителя Мёртвых встряхивало, он отшатывался назад, но всякий раз выпрямлялся. И указывал, указывал чёрным клинком вперёд, гоня и гоня на Леотара и Мьёлль новые волны призрачных воинов.
Рыцарь усмехнулся; он сам шагнул навстречу гиганту. Его сияющий меч обернулся солнечно-светлым колесом, с такой быстротой крутился двуручный клинок, вытягиваясь и уже не уступая длиной оружию Яргохора.
– Один на один, один на один! – гаркнул Леотар, сметая со своего пути бестелесных воителей; оружие их разлеталось вдребезги, не в силах противостоять магии светлого меча.
Яргохор принял вызов – быть может, это казалось ему самым простым способом убрать с пути внезапно возникшую помеху. Мьёлль не послушала рыцаря, припала на колено, накладывая на тетиву очередную стрелу, пытаясь одновременно уловить отзвуки четырёх предыдущих – не может же этот Водитель Мёртвых быть совершенно уж неуязвим для оружия учеников Аэтероса!..
…Она не видела обычным зрением, но ощущала, как пришедшие в движение заклятия её товарищей рвут, давят, вминают в плоть Межреальности бестелесные легионы Яргохора. Самые могущественные, самые убийственные чары пошли в ход, те, что не оставляют невредимым и самого наложившего их; лучница знала, что сейчас магия (особенно мормата и вампира) пытается разорвать связь душ с их Водителем, отправить обратно в те места, откуда они им вырваны; ибо можно уничтожить неупокоенного, бредущие по погосту костяки, вырванные из векового сна, но нельзя убить бессмертную душу, нечто, посланное в Упорядоченное самим Творцом.
Можно их рассеять, можно – разогнать. А самое верное – прикончить того, кто собрал их и повёл против живых.
Призраки отхлынули от Леотара, между ним и Яргохором очистилось пространство. Мьёлль держала одну стрелу на тетиве, другую в зубах; лучница боялась, что воинство Водителя Мёртвых двинется в обход, окружая их с Леотаром.
Но Яргохор, похоже, не хотел размениваться на мелочи.
И не хотел тратить время.
Мьёлль ощутила лишь внезапно обрушившуюся на них с рыцарем тёмную волну ужаса, отчаяния, непредставимого кошмара; то самое, что «хуже смерти», сжатое в краткие мгновения.
Горе матери, потерявшей ребёнка; горе дочери, у которой на глазах изрубили отца; горе всех, кто пытался спасти родных и не преуспел, и теперь смотрит, не в силах отвести глаз, как их всех настигает гибель.
Яргохор надвигался, а справа и слева от него наползала сплошная стена призраков. Мьёлль подняла на них глаза, готовая стрелять, если они вдруг кинутся все разом, в арсенале её имелись чары на все случаи – и замерла.
Призрачные воины смотрели ей в глаза, и каждого из них она знала. Односельчане. Купцы с ярмарки. Наставник из храмовой школы – высокий, лысый, первый заметивший в ней талант разом и к луку, и к магии…
А вот и дядя Велед. И тётя… и…
И мама с отцом.
И братья с сёстрами.
Вся её семья шла прямо к ней, протягивая руки.
Ты наша, тебе место у нас, с нами.
Холодный ветер задул в лицо Мьёлль, холодный ветер с полей Гнипахеллира, с Чёрного Пути, что ведёт к вратам царства Хель. Она точно знала, что это за ветер и откуда, хотя родилась в деревеньке в совершенно ином мире на другом конце Упорядоченного.
Беги.
Кажется, это сказала мама.
Беги, пока не сделалась такой же, как мы.
…Но, конечно же, Мьёлль никуда не побежала. Она ученица Аэтероса, великого бога Хедина!.. Ученики Познавшего Тьму побеждали или умирали, но не бежали!..
…Леотар не ждал, пока ему на помощь подоспеют друзья или рядом с ним вдруг окажется сам Аэтерос. Он атаковал, как умел, молниеносным выпадом, и тяжеленный меч сейчас сделался легче пуха, словно и в самом деле выкован был из солнечного света.
Водитель Мёртвых нависал над ним, чёрный меч, длиннее пехотной пики, смотрел прямо в лицо Леотару.
Какой-нибудь обычный рыцарь, даже и принёсший обеты, наверное, имел бы право на извинительную растерянность, но не соратник Аэтероса. В конце концов, с Дочерьми Солнца было никак не проще. Тоже Древние Боги, вернее, богини…
Да и иные встречались ничуть не менее зубастые, чем этот.
Подумаешь, Водитель Мёртвых!
С клинка Леотара сорвался сияющий веер осколков света; они вонзались в тёмную броню замершего перед ним гиганта и гасли. Мьёлль молодец, эвон сколько раз попала, доспехи там наверняка надломлены…
Яргохор не попытался защититься, вместо этого острие его клинка чуть дрогнуло, и Леотару показалось, что смотрит оно, это острие, прямо ему в глаза, даже больше – в душу.
По доспехам Водителя Мёртвых разбегались светлые росчерки, искры, подобно каплям воды, срывались с извивов стали, гасли, трепеща.
А с острия чёрного клинка на рыцаря глядела смерть. И если бы только его! – этого он давным-давно уже перестал бояться, с того самого мига, как немолодой худощавый мужчина в скромном коричневом плаще, чародей, вдруг кивнул Леотару, протянул руку, и перед ними раскрылось небо.
Нет, рыцарь Леотар не боялся ни смерти, ни посмертия. Он боялся лишь одного – умереть напрасно.
Меч Водителя Мёртвых всё удлинялся и удлинялся, и срывавшиеся с клинка Леотара блики света, что успешно рубили подступавших призраков, лишь бессильно разбивались о чёрную сталь.
Они должны продержаться и выстоять, дать Аэтеросу время подоспеть с подмогой. Или, быть может, успеют Арбаз или Креггер.
Они должны продержаться.
Рыцарь знал, что его товарищи рвут сейчас в клочья ряды армии призраков, без Водителя Мёртвых не так они и сильны против них, учеников великого бога Хедина, но вот он сам…
Чёрное острие оказалось совсем близко, Леотар уклонился элегантным полуповоротом, несмотря на тяжёлые доспехи, его собственный меч взлетел, сшибся с чёрным клинком, пытаясь отбить его в сторону…
С куда большим успехом рыцарь мог бы рубить сплошной скальный гранит. Напоенный магией меч справился бы с неподатливым камнем, но иные чары, скрытые в оружии Водителя Мёртвых, оказались сильнее.
От столкнувшихся мечей брызнули снопы искр, светлый клинок Леотара зазвенел, словно закричал от ярости, и самого рыцаря вдруг пригнула к земле неведомая тяжесть.
Водитель Мёртвых слегка повернул кисть с зажатым в ней мечом, и чёрная сталь придавила Леотара; Яргохор словно и не пытался его зарубить, пронзить, а вместо этого…
Чёрная сталь коснулась рыцарского наплечника, и Леотара затопила волна непереносимой, рвущей всё тело боли. В глазах вспыхнула радуга, он закричал, не слыша собственного крика, кажется, упал на колени; и ощутил, как внутри него словно рвутся те самые поэтические «скрепы», коими, по мнению скальдов, душа «крепится» к телу.
Однако он был соратником Познавшего Тьму; Познавшего Тьму, но не отринувшего Свет. Сквозь боль и слепящую круговерть в глазах, сквозь гаснущее сознание всё равно, с редкостным упорством, пробивались слова заклятий, работали чары, высвобожденные из распадающихся талисманов; мир, что, казалось, разбился на миллион кусков, стремительно обретал прежние очертания.
…Мьёлль видела, как чёрный клинок скользнул над плечом Леотара, рухнул на рыцаря плашмя, как сам рыцарь упал на одно колено, а его сияющий меч уткнулся остриём в твердь Междумирья.
Она тоже закричала и тоже не услышала собственного крика. Стрелы срывались с её тетивы быстрее, чем в самом хитроумном гномьем метательном аппарате; лучница не зря вслушивалась и ловила эхо собственных распавшихся заклинаний, она, как могла, пыталась изменить те, что ждали своей очереди в её колчане, имея вид обычных стрел.
Каким был Водитель Мёртвых Яргохор в бытность свою обычным провожатым душ в залы Хель, она знала только по кратким рассказам Аэтероса. Учитель упоминал о нём, когда говорил о начале их пути вместе с Хагеном Хединсейским, но что случилось с этим Яргохором потом, как он оказался здесь со своим воинством, как вышло так, что он заодно со Спасителем и Тот использует его приближение для собственных целей, она не знала.
Зато она знала другое.
Её разбившиеся и рассеявшиеся заклинания, прежде чем исчезнуть, породили долгое эхо в потоках силы, и чуткое ухо Мьёлль уловило эти биения.
Водитель Мёртвых обрёл большую власть над отжившим, его сила возросла, и она незримыми цепями сковывала сейчас множество пленённых им душ; и самого Яргохора защищали сейчас могущественные чары, новосплетённые, делавшие его воплощением Смерти, необходимой и неотъемлемой частью бытия, кого не вышибешь из сущего простым огнешаром.
Первая из сорвавшихся стрел была ещё обычной, старой, из готовых, и она вновь оставила лишь пятно разбегающихся извивов света на тёмном доспехе; зато вторая – на вид неопрятная, с кривоватым древком, тощими перьями и тупым наконечником (у Мьёлль не было ни времени, ни сил наводить красоту, оттачивать заклятия до совершенства) – вторая стрела угодила прямо в щель доспеха, под наплечник, и вонзилась, глубоко погружаясь в то, что было сутью Водителя Мёртвых.
Глухой шлем Яргохора конвульсивно дёрнулся, задираясь в тёмное «небо» Междумирья; чёрный клинок дрогнул, и сам Водитель стал словно заваливаться вперёд, так, что Леотар едва успел отбить нацеленное в него острие.
Бывший некогда Молодым Богом Ястиром с грохотом рухнул на одно колено, по его доспехам скользили сияющие змейки, ныряли в тёмные щели брони, выныривали вновь. Казалось, Яргохор беззвучно кричит, содрогаясь от неописуемой и неведомой живым му́ки; его призрачные воины, однако, не дрогнули, не полились назад, напротив – их сплошная волна покатилась прямо на рыцаря и лучницу, наставив тёмные копья и вскинув мечи с топорами, сделанные точно из частей тела гигантских насекомых, пауков или им подобных.
Леотар отступил на шаг, вновь закрутил светящуюся мельницу своим мечом; Мьёлль, прикрываясь им, выпускала одну за другой разящие стрелы. Заклятия рвали ряды призраков, лопались бестелесные головы, бесплотные тела опадали, словно сорванные ветром полотнища; но чары подмастерьев разрушали лишь форму, в которую были облечены души, вырванные Яргохором из царства мёртвых, не их самих.
Гигант в тёмной броне упал на одно колено и раскачивался, прижав левую руку к шлему донельзя человеческим жестом, словно получив в драке по уху; пальцы другой оставались сомкнуты на эфесе чёрного меча, и Мьёлль, видя, что Леотар, хоть и пятится, но отражает все нацеленные в них удары, рискнула.
Она наложила на тетиву разом три стрелы. Такие фокусы сродни ярмарочным, сильного удара не будет, но лучница этого и не искала. Три стрелы, кривоватые и неуклюжие, как одна до них, с наспех изменёнными чарами, разом угодили в прикрывавшую грудь Яргохора кирасу, в те места, где уже расползлись светлые паутины; брызнули осколки железа, оно дробилось, точно стекло, в которое запустили камнем.
Доспехи разваливались, наплечники, налокотники, латные рукавицы; кираса сходила целыми пластами, словно кора со сгнившего на корню дерева. Мьёлль замерла, впилась взглядом в закачавшегося гиганта; ей казалось, ещё немного, ещё чуть-чуть, и Водитель Мёртвых просто рухнет, как уже не раз падали под её стрелами всяческие чудовища, выползшие из своих нор и убежищ.
Рыцарь Леотар помочь не мог никак – прикрывал их обоих сияющим щитом, потому что воины Яргохора по-прежнему напирали, и простая сталь остановить их не могла, и бесполезно было большинство известных рыцарю и лучнице заклятий. Великий Аэтерос избегал некромантии, а вот как бы она сейчас пригодилась!..
Там, где доспехи отвалились совсем, Мьёлль увидала лишь сплошную черноту. Потянуло холодом, сильно и резко, задул ледяной режущий ветер, и одновременно к Водителю Мёртвых потекли десятки и сотни его призрачных воителей.
Ряд за рядом они вливались в него, втягивались в составлявшую его не то черноту, не то пустоту; и лучница с ужасом увидела, как развалившаяся было броня Водителя Мёртвых стремительно восстанавливается, прорехи заполняются, ложатся причудливые завитки, выступы, резьба и шипы, и как он сам, подрагивая, но начинает подниматься с колена.
По лицу Мьёлль тёк ледяной пот, в груди сжимал когти ужас, какого она, верный воин Аэтероса, не испытывала уже давным-давно. Она слышала тихий, но от этого не менее страшный многоголосый вопль, вопль бестелесных существ, обрушивавшихся сейчас в чёрную бездну.
Что это? Откуда взялось? Яргохор был Водителем Мёртвых, но и только!.. Или это оттого, что он каким-то образом теперь заодно со Спасителем?
– Мьёлль!
Леотар отступил на шаг. Потом ещё на один. На два. На три…
Они держали Яргохора, но вдвоём они простоят тут ещё очень немного времени. Друзья должны были уже рассеять хвост его армии, заставить отвернуть, задержаться, однако Водитель Мёртвых на всё, что творилось у него за спиной, вообще не обращал внимания.
И сейчас, когда он поднялся, Мьёлль ощутила, как тяжёлый взгляд из смотровой щели шлема упирается прямо в неё.
Она не так давно оказалась среди избранной рати Аэтероса. Не так давно – в сравнении с иными гномами или эльфами, но Мьёлль не без оснований считала себя тёртой, побывавшей в передрягах и многое повидавшей. Она знала, что такое страх, и умела его обарывать.
Но сейчас её сковал даже не ужас, а тёмное, обессиливающее отчаяние.
Он неуязвим. У нас нет оружия против него. Нам его не сдержать…
…Маленькая девочка бежит прочь от горящей деревни, задыхается, но бежит, а за спиной – грубые крики и топот. Свист, удар, боль, тьма.
…Молоденькая девушка отмахивается сломанным луком от нескольких гогочущих королевских лесничих. У ног её – неопровержимое доказательство браконьерства, за кое полагается петля – молодой подстреленный олень. У неё выворачивают лук из пальцев, придавливают к земле и – нет, даже не насилуют, – в горло врезается сталь, слепящая боль, ужас, тьма.
…Молодая женщина хватает в охапку ребёнка, кидается к задней двери дома, но створки распахиваются ей навстречу, и впереди – лишь стена копий.
Хруст пронзаемой плоти, и она падает, пронзённая вместе с сынишкой сразу полудюжиной пик. Страшная мука – оттого, что малыша уже нет, – звериное отчаяние, заглушающее даже боль, тьма.
Она умирала раз за разом, и каждый раз всё было взаправду, она словно мгновенно забывала, что это лишь иллюзия, внушённая Водителем Мёртвых.
Магия истаивала и убегала, Мьёлль тянулась к ней губами, словно истомлённый жаждой – к воде, но живительная влага исчезала бесследно. Заклятия распадались, она не могла сплести даже самого простого.
Рядом с ней прошелестело что-то чёрное, смутное, пахнущее кровью. Меч Водителя Мёртвых вновь столкнулся с клинком Леотара, и на сей раз рыцарский меч не выдержал.
Мьёлль крикнула, руки рванули тетиву, стрела ударила по чёрному клинку, хоть ненамного, но отбила в сторону; лезвие рассекло шлем Леотара, но удар, что нацелен был ему прямо в лицо, лишь окровянил рыцарю ухо.
Аэтерос… где ты… мы… погибаем…
Пальцы Мьёлль сомкнулись на розовом кристалле.
Учитель!.. Помоги!..
Рыцарь выпустил из рук эфес раздробленного меча, мягким движением, несмотря на рану, выхватил откуда-то из-за спины небольшой боевой топорик с отведённым вниз «клювом», зацепил им полосу чёрной стали, кинул себя вперёд, прямо на Яргохора.
Что-то истошно и тонко завизжало в воздухе, и на затылок Водителя Мёртвых обрушилась громадная летучая мышь, меж её когтей что-то ослепительно сверкнуло, грянул гром, и шлем Яргохора разлетелся на куски.
Пустота и тьма вторично глянули прямо в глаза лучнице.
Уже падая, она выпустила кристалл и в последний раз рванула тетиву; та жалобно застонала и лопнула. Стрела свистнула прямо в сгущение мрака, в то, что было головой Водителя Мёртвых; и тот, вдруг судорожно дёрнувшись, так же судорожно дёрнул и мечом.
Чёрное лезвие врезалось в бок Мьёлль, разрубая лёгкий доспех и плоть.
Но зато рыцарь Леотар был уже совсем рядом с гигантом, и его топорик полетел, разбрасывая искры, целя туда же, где исчезла последняя стрела лучницы.
Вампир, кружа сверху, тоже ринулся в атаку, и с крыльев его тоже текла темнота, но совершенно иная, чем у Ярогохора, – тёплая, своя, в которую не страшно окунуться.
Водитель Мёртвых впервые закричал, вдруг обретя голос; и этот крик могло породить только беспредельное отчаяние тех, кто был заточён целую вечность в залах Хель.
Души вновь хлынули к Яргохору, но они опаздывали, точно – опаздывали, и он падал, падал!..
Уже угасающим взором Мьёлль, рассечённая почти пополам, досмотрела, как Яргохор обрушивался наземь, словно ему подрубили ноги. Розовый кристалл покрылся паутиной мелких трещин и рассыпался невесомой пылью; боль уходила, наваливался покой.
Мы победили… мы его остановили… Всё хорошо… Аэтерос… будет… доволен…
Хедин, Познавший Тьму, знал, что пришла беда. Кристаллы, розданные подмастерьям, подняли тревогу все разом. Они старательно слали чёрные вести, и ясно было, что без него там не обойдутся.
Он с досадой взглянул на парящий замок. Жаль, очень жаль, но оставить Хьёрвард на съедение Спасителю он просто не мог. Тем более что тот отбросил свои же собственные правила и установления, словно в дикой спешке.
Мы Его останавливаем, подумал Хедин. Ему пришлось отступить из одного мира, Он не выдержал схватки лицом к лицу, и вот теперь, словно решив отомстить, кинулся в Хьёрвард.
Он являл слабость, и это нельзя было не использовать.
А замок и те, кто расставил этот капкан… что ж, им придётся подождать.
Познавший Тьму уже собирался позвать Кирвада, отдать ему приказ обложить такую ценную на вид, но всего лишь приманку в западне и ждать его, Хедина, возвращения, когда на стенах крепости вдруг взвились красные боевые стяги, гулко запели рога, вызывая защитников к бойницам.
«Я ведь помню эти знамёна, – глаза Хедина сузились. – Стяги острова Брандей, стяги тех, кто служил Хаосу, кто стал его человекоорудием… Ещё одна приманка? Чтобы уж он точно никуда не ушёл отсюда?..»
– Кирвад!
– Я здесь, Великий! К твоим услугам!..
– Кажется, здешние хозяева решили помериться силами в чистом поле. Пусть их. Ты знаешь, что делать. У нас не так много владеющих магией, но, полагаю, на этих хватит.
Сильван переступил копытцами, поглядел на крепость, на раскрывающиеся ворота…
– Великий Хедин, они или донельзя глупы, или, напротив, весьма умны.
– Весьма умны?
– Да, Великий. Они хотят навязать нам бой в чистом поле, я бы сказал – надеются на свою магию.
– А почему тогда не подождать, пока мы сами не пойдём на штурм? – поднял бровь Хедин.
– А мы можем и не пойти. Можем встать в осаду, – предположил сильван. – Вот они и стараются.
– Вот они и стараются… Нет, верный мой, но не слишком проницательный Кирвад, им надо, чтобы мы точно втянулись в бой, а потом они как бы обратятся в бегство, бросятся обратно «под защиту стен», вылазка как бы не удастся. И, когда мы клюнем, ловушка захлопнется. Кирвад, ты прав. Мы встаём в осаду. Я должен отлучиться, ненадолго. Держи замок в кольце, не поддавайся ни на какие уловки, коль устроят «вылазки», как ты говоришь, – отбрось их обратно, но не более того. Никаких штурмов, понятно?
– Да, Великий Хедин! Всё будет исполнено по воле твоей!..
– И жди меня.
В армии Познавшего Тьму тоже затрубили боевые рога. Полки поспешно вскакивали, воины знали свой манёвр; плывущий замок охватывало плотное кольцо, даже не кольцо, а сфера – иные отряды поднимались выше или ниже крепости по извивам Междумирья.
Хедин торопливо собирался. Путь до Хьёрварда займёт какое-то время даже у него одного, безо всякой армии, даже если он сбросит человеческое обличье.
Кирваду предстоит продержаться, но с этим он должен справиться – Древний Бог, как-никак. Да и в армии есть ему подобные, немало также искусных шаманов и колдунов.
Ворота замка распахнулись, из них показались фигуры – люди, звери, чудовища, всё вперемешку. Они не держали строя, валили толпой; над парапетами взвились крылатые создания, гибкие змеиные тела с широкими кожистыми крыльями.
Познавший Тьму остановился.
Хозяева этого замка создали и впрямь могущественное войско, чем-то напоминавшее его подмастерьев. Невелико числом, зато сильно умением. Хедин ощущал тонкие вибрации силы – все вышедшие из замка были чародеями.
И чародеями сильными.
Если он, Хедин, сейчас покинет своё войско, тут, скорее всего, будет второй Брандей, то есть кровавая мясорубка.
Но если он останется, с Хьёрвардом может случиться ещё бо́льшая беда.
Выбирать?
Нет. Это не наш путь. Выбор – вообще ложная альтернатива. Если ты – Новый Бог, отринувший Закон Равновесия, всё принявший на себя, ты не выбираешь. Ты подчиняешь реальность себе.
Познавший Тьму оставил сборы, усмехнувшись, взялся за рукоять звёздного меча. Спасибо вам, ангелы пламени, вы мудры и знали, что мне понадобится.
Леотар видел, как чёрный клинок Яргохора рассёк бок лучнице, как Мьёлль завалилась набок и как отлетела её душа.
Это было жуткое чувство – ощущать, как бывшее сутью твоего друга, названой младшей сестры, отделяется от бездыханного тела и плывёт прочь, к тёмной фигуре Яргохора; Водитель Мёртвых имел власть не только над собственными воителями.
Меч Леотара сломался, топорик, который он метнул, исчез, угодив в ту тьму, что составляла «голову» Яргохора. Оставался игольчатый кинжал, мизерикордия, и он оказался у рыцаря в руках.
Они сшиблись с Яргохором, волна душ охватывала Леотара со всех сторон; и он видел, как всё ближе и ближе плывёт к Водителю Мёртвых то, что ему так хотелось называть душой лучницы Мьёлль – призрак девушки в длинной рубахе и с распущенными волосами, как никогда не ходила она при жизни. Бестелесные руки закрывают лицо; плечи вздрагивают от беззвучных рыданий.
Мьёлль была бесстрашным бойцом, и оттого её рыдающий призрак казался таким диким и жалким.
Мизерикордия нашла щель в наколенной броне Водителя Мёртвых. Леотар ощущал смертельный холод, идущий от гиганта, и оружие своё, вспыхнувшее яростным светом, он всадил так, словно это было последнее, оставшееся ему в жизни.
Острый трёхгранный клинок игольчатого кинжала пылал, словно восходящее солнце. Губы Леотара шевелились, и это были не заклинания Аэтероса, а молитва, которой научила мать – в их родовом замке, на краю северных лесов, где пела вьюга, и с полночной стороны тянулись караваны орков, потому что пробудившиеся ледяные драконы гнали их на юг, преследуя и истребляя всё живое.
Она молилась своим странным богам, Древним Богам, как теперь понимал рыцарь. Для мальчишки Леотара тогда её слова казались сплошной бессмыслицей.
Теперь – нет.
Рукоять мизерикордии плавилась в его латной рукавице, но и Яргохор теперь зашёлся в жутком скрипучем не то вопле, не то вое; гигант обрушился сверху на Леотара, рыцаря охватил могильный холод, и больше он уже ничего не чувствовал.
…Вампир кружил над схваткой и видел всё.
Он первым понял, что Яргохора не остановить, что Водитель Мёртвых неуязвим, пока вокруг него остаются вырванные им из вечного плена души.
Он видел, как упали сперва Мьёлль, а за ней и Леотар, видел, как вновь рухнул сам Яргохор и со рвущей давно, казалось бы, мёртвое сердце горечью осознал, что их жертва врага не остановила.
Они ошиблись, все ошиблись – надо было навалиться вместе, может быть, тогда бы… а так они, всё верно задумав, из-за собственной хитрости проиграли. Их план удался бы, сумей они разогнать и рассеять души в воинстве Водителя Мёртвых, но они не сумели.
Вампир послал весть.
Их осталось шестеро – он сам, старый мормат, радужный змей, гоблин да орки Болг с Гормом. Пришла пора вспомнить то, что они знали и умели до того, как сделались соратниками Аэтероса.
Товарищи не замешкались. Мормат ещё нёс с собой гоблина со всем его обзаведением, почти нежно обняв парой самых длинных хватательных щупалец. Внизу, под ними, Водитель Мёртвых хрипел, упав на оба колена и опираясь на закованные в броню руки, словно полностью выбившийся из сил человек.
Со всех сторон к нему тянулись души, роились вокруг бестолково, словно муравьи или пчёлы, оставшиеся без матки; однако теперь они почему-то слиться с ним и восполнить его силы уже не могли – или пока не могли.
Яргохор казался таким уязвимым, таким сломленным. Он явно не мог подняться, чёрный его меч валялся рядом с телом Мьёлль.
Вампир перевернулся в воздухе, в один миг оказавшись на «земле», на тверди Междумирья, за спиной у Яргохора. Водитель Мёртвых словно ничего и не заметил.
Радужный змей завис над головой вампира, трепеща крыльями, словно громадная бабочка; вампир же, медленно вскинув обе руки, закружился на месте, и с губ его сорвались первые звуки зова.
Это была некромантия в самом чистом виде, изначально присущая мёртвым вампирам, тем, что прошли через смерть ради обретения силы и истинного бессмертия. Вампиры живые, изменившие себя, чтоб питаться кровью себе подобных, – куда слабее.
Вампир звал, и души качнулись к нему. Медленно и словно нехотя они сгущались вокруг него, хотя сила Яргохора и приковывала их к недвижному повелителю.
Мормат и радужный змей кружили над ним, и вампир ощущал, как соратники стягивают силу в тугой поток, направляя прямо на него. Спущенный наземь гоблин затаился в зарослях, настраивая что-то из остававшихся у него устройств.
Вампир звал и одновременно пятился. Ему предстояло сейчас удерживать около себя все эти души, каждая из которых стремилась слиться с ним – чего допускать было нельзя ни в коем случае. Стоило хотя бы одной дотянуться до него, стоило ему принять в себя хоть одну – и он бы умер второй, уже необратимой смертью.
Нельзя быть в безопасности, нельзя парить на высоте – будь рядом, будь на грани, рискуй, и тогда твои чары подействуют.
Сейчас должны подоспеть орки и, хотя секира Горма бесполезна против мёртвых, чары варлока Болга должны поддержать вампира, которому выпало самое трудное – ослабить изначальную удавку, накинутую Яргохором на множество захваченных им душ, оттянуть их на себя, даже рискуя.
Яргохор начал приподниматься. Призраки медленно отдалялись от него, словно ручей, постепенно отыскивавший иное русло.
Из зарослей рядом с низкорослым гоблином высунулся варлок, тряханул посохом, затянул какое-то заунывное песнопение. Варлоки – не некроманты, но тоже способны на многое.
Горм, как из-под земли, вырос перед Яргохором, глянул влево, на замершую в луже крови Мьёлль; Водитель Мёртвых захрипел, и его трясущиеся пальцы конвульсивно сомкнулись на эфесе чёрного меча.
– Сейчас, – низко и жутко прорычал орк. – Дай хоть глаза ей закрыть…
Казалось, чернота над плечами гиганта глядит на воителя с удивлением; однако тёмный клинок остался неподвижен.
– Благодарю тебя, – с достоинством кивнул Горм. Встал на одно колено подле девушки, широкая ладонь его в боевой перчатке легла ей на лицо, опуская неживые веки. – Позволь уж тогда и ему, – он кивнул на Леотара. – Ты ведь тоже воин. Был, во всяком случае.
Пустота, заполненная мраком, молча глядела на секироносца.
Горм вновь слегка склонил голову, молча благодаря своего противника, и нагнулся к телу Леотара. Половину рыцарского шлема снесло смертельным ударом, глазницы залило кровью; орк осторожно вытер другу лицо, бережно закрыл веки.
– Ну, а теперь можно и того, – он встал, повёл плечами, секира со свистом рассекла воздух. – Подними меч и сойдёмся в поединке!
Великан начал распрямляться, и Горм с горечью подумал, что все усилия и даже смерти двух учеников Аэтероса (что случалось очень, очень редко), похоже, бесполезны – Яргохор цел, хотя, может, и не невредим; и непонятно, какие заклятия окажутся действенны, если только не увести от него собранные души.
И тем не менее Горм дал Водителю Мёртвых подняться, потому что время шло, вампир отходил всё дальше, уводя с собой большинство призрачных воинов. Орк был воином, однако и магом тоже, он чувствовал туго звенящую силу, скрученную в кокон вокруг вампира; тащить на себе этот замерший вихрь – всё равно что танцевать на канате, когда под тобой – не спасительная сеть, а бездонная пропасть.
Секира прошелестела, рассекая воздух, косо обрушиваясь на коленное сочленение, туда, где до сих пор торчал вонзённый рукою Леотара трёхгранный кинжал-мизерикордия.
Яргохор не пытался отбить выпад орка. Вместо этого чёрный клинок его зашипел, устремляясь остриём тому прямо в глаза.
Горм был готов; несмотря на ширину груди и плеч, массивный орк уклонился с ловкостью заправской танцовщицы, пляшущей ар-фандо, танец с жонглированием горящими факелами.
Уклонился и вновь ударил – окованным сталью торцом топорища, вгоняя кинжал Леотара ещё глубже, словно вбивая гвоздь в доску из неподатливого каменного дерева.
Из-под брони Яргохора брызнули сияющие искры, словно кровь, Водитель Мёртвых дёрнулся, его клинок со зловещим шелестом прошёл над самой головой Горма, а орк, вновь уклонившись, ударил вторично, вкладывая в замах всю ярость.
…Зелень травы перед вырезанными из дерева кумирами и предками их клана, и шест в руках, и он, весь в ссадинах и синяках, гордо смотрит на отца с матерью, на остальную семью и родню – он победил в турнире, он лучше всех, он первый воин рода!..
…Солнце Обетованного, и робость, и серебристый смех эльфийки, что просто взяла его за руку и повела к остальным:
– Ты отныне ученик Аэтероса. Мы все теперь твои братья и сёстры.
…Безумные Боги, и кровь, текущая с алтарей, и боевые маги Долины, отвлекающие на себя аколитов, и они с Болгом, вбивающие в камень, растирающие в пыль бросившееся на них из-за алтаря страшилище, в котором не осталось ничего человеческого.
Чёрный меч Водителя Мёртвых описал дугу, свистнул, разя; Горм увернулся и в третий раз, но Яргохор внезапно разжал пальцы, выпуская оружие; его латные рукавицы упали с рук, обнажая ту же черноту, что слагала и его голову.
«Смерть, – беззвучно сказал вдруг он, – забирает всех. Даже миры и пространства…»
Или это показалось Горму, опытному в общении не только с секирой, но и с духами предков, из-за чего Бридраг, старый шаман клана, даже хотел сделать его своим преемником?..
Руки Яргохора тянулись и тянулись, тьма стекала с них, обволакивая секиру Горма, по лезвию, начищенному до блеска, ползла ржа.
– Врёшь, – прохрипел орк. Он должен дать время вампиру и остальным, хоть немного, но дать!
Секира резала мрак, оставляя за собой огненную дорожку, но тёмный ледяной холод поднимался слишком быстро.
Яргохору это тоже давалось нелегко, его силы оказались не беспредельны, но…
«Смерть, – вновь услыхал орк, – удел всех. Кроме Него».
Были ли эти слова обращены к нему или Горм пробился к мыслям самого Водителя Мёртвых?
Он закричал, не слыша собственного крика, старый боевой клич клана, размахнулся – но тут холодные и тёмные воды сомкнулись над его головой.
…Вампир ощутил смерть Горма мгновенно. Он знал, что Водитель Мёртвых сейчас осознает, как от него уводят призрачную армию, и тогда…
Но они должны успеть.
Точнее, успеть должен гоблин.
Они все могут погибнуть, но гоблин успеть обязан.
Вампир пятился и пятился, души текли за ним сплошным потоком, пространство вокруг Водителя Мёртвых очищалось.
Все уцелевшие сейчас щедро делились с ним силой и чарами – варлок Болг, старый мормат, чьего имени никто никогда не знал и даже не ведал, есть ли оно у него вообще, радужный змей Хабрах, который, когда на него находила прихоть, требовал именовать себя Александросом.
Вампиру казалось, что ему удаётся нащупать глубоко упрятанную структуру, сложный клубок чар, управляющих скопищем покорных Яргохору призраков; чар древних, очень характерных, принесённых в Упорядоченное именно Молодыми Богами. Наверное, именно с их помощью Водитель Мёртвых, собственно, и «водил» их по Чёрному Тракту к пещерам за Гнипахеллиром, к логову Гарма, чудовищного пса, вскормленного Хель мясом мертвецов, и дальше, к залам само́й чудовищной дщери Локи.
Ещё немного, ещё чуть-чуть; эх, как же теперь Болг, они с Гормом были ближе, чем братья…
– Цып-цып-цып… – лихорадочно шептал вампир. – Сюда, мои сладкие, за мной, за мной, только никуда не сворачивайте и только меня слушайте…
Проклятье, ну где этот гоблин?!
Вампир совершенно не думал сейчас, что жуткое устройство может положить конец не только Яргохору.
Гоблин! Всю кровь твою самолично выпью, и не посмотрю, что зелёная!..
Вампир не видел, как живые заросли Межреальности раздвинулись, как оттуда появились варлок и гоблин; однако затылком он ощутил прокатившуюся волну магии, стремительного и обжигающего возмущения в силе.
Пора!..
Он взмыл вверх, что было сил работая развернувшимися крыльями; Александрос и мормат были уже рядом, тащили, тащили прочь, а в спину выпрямившемуся наконец Водителю Мёртвых летела, кувыркаясь, ярко-огненная капля, какое-то жуткое гоблинское устройство, где магия соединялась с алхимией, а алхимия – с какими-то редкостными веществами, способными взрываться с поистине невероятной мощью.
Алая капля коснулась тёмной брони Яргохора, разбилась с лёгким хрустальным звоном; кровавый туман хлынул во все стороны, клубы его катились, словно прорвавший дамбу поток.
Рушилась сама плоть Межреальности; жуткое гоблинское устройство высвободило нечто, растворявшее твердь Междумирья, словно тот самый Menstruum universale[4], мечта всех алхимиков.
Воронка стремительно росла и ширилась, засасывая в себя призрачных воинов Яргохора; вот ноги Водителя Мёртвых лишились опоры, и сам он взмахнул руками, проваливаясь.
Вокруг него не осталось душ, что могли бы прийти на помощь. Вампир не знал, что именно за устройство сотворил гоблин, но оно сработало. Водителю Мёртвых предстояло падать очень-очень долго, до самого Дна Миров, где был заточён некогда великий Ракот; а уж за это время Аэтерос, конечно, измыслит, как справиться с бедой!..
Яргохор, проваливаясь, закричал, точнее, у него вырвался режущий слух вопль, словно старое железо со всей силой тёрлось, скребло о неподатливый камень. Ему не за что было зацепиться…
Чёрный меч лёг поперёк расширяющейся воронки, эфес и острие впились в стены, и вампир ощутил толчок чуждой силы – Водитель Мёртвых пытался замедлить своё падение.
Всё вокруг тонуло в алом тумане, вампир ощущал, как проваливается под ним твердь Междумирья, и точно так же он ощущал, что падение Яргохора замедлилось.
Пропасть всё углублялась и углублялась, однако он, поставив враспорку свой меч, каким-то образом стягивал стены воронки; нужен был ещё один удар, последний!..
Вампир не успел подумать об этом, а радужный змей Хабрах-Александрос внезапно переломился в полёте, словно сложенный карманный ножик, и кинулся вниз, в клубы алого дыма.
Вспышка, и вампира скрутило от боли. Яргохор не успел вскинуть оружие, и удар Александроса швырнул Водителя Мёртвых ещё дальше, вглубь воронки.
Чёрный меч выбило из стен, Яргохор со всё тем же нечеловеческим скрипом-воплем вскинул клинок, пронзив радужного змея насквозь.
Смерть того, кто любил, чтобы его называли человеческим именем Александрос, была мгновенной.
Всё повисло на волоске; вампир по-прежнему тянул за собой вереницу душ, отводя её от провала; в клубах багрового дыма скрылись варлок с гоблином, и лишь мормат беззвучно скользнул над полем битвы, завис над воронкой. Сила дрогнула, потекла, сворачиваясь длинными щупальцами; мормат словно создавал копию самого себя, и она повисла на Яргохоре, словно камень на шее утопленника.
Яргохор сорвался, проваливаясь ещё глубже, и рядом с ним падал мормат, отдавший последнему заклинанию всю жизненную силу.
Вампир уже выбрался из багрового облака, по-прежнему увлекая за собой души. Силы его таяли, магический шторм, вызванный взрывом гоблинского устройства, утихал, и, если б не поддержка варлока, души бы уже рассыпались, устремившись обратно к своему Водителю.
…Вот они, друзья и соратники; Болг, яростно потрясающий посохом и, похоже, пляшущий какой-то из своих танцев, того времени, когда он был всего лишь племенным шаманом; гоблин, что-то лихорадочно собиравший из разложенных перед ним припасов самого удивительного характера.
Вампир старался уводить души подальше в сторону от собратьев; и ему это почти удалось.
Почти.
…Кто допустил роковую ошибку, понять было нельзя. То ли он сам, вампир, потому что мысли уже путались и удерживать сложные чары становилось всё тяжелее; то ли Болг, сбившийся на одной из своих мантр; то ли гоблин, на коленях которого что-то блеснуло, когда он поспешно соединял части в какое-то, несомненно, смертоносное устройство.
Во всяком случае, волна душ из находившихся в отдалении от их нового вожатого, вампира, почуяла живых и качнулась к орку и гоблину.
Вампиру показалось, что он умирает во второй раз.
…Ни Болг, ни его низенький товарищ не побежали.
Гоблин сноровисто метнул в приближавшихся призраков нечто недоделанное, но тем не менее взорвавшееся с изрядным эффектом; Болг взмахнул посохом, и передние ряды призраков отбросило, словно яростным ветром.
– Сила! Сила! – в отчаянии завопил вампир. Одному ему было не удержать души, никак не удержать!..
– Сейчас! – хрипло каркнул варлок. Швырнул посох наземь, одним ударом кулака раздробил прибитый к древку череп.
Вампира обдало волной силы, он, как мог, потянул души к себе, на себя, за собой…
Однако он был мёртвым, а орк с гоблином – живыми.
Вампир больше ничего не смог сделать.
Поток призрачных воителей смял его друзей, и последнее, что успел сделать гоблин, – это привести в действие свой смертный медальон.
Вихрь чистого белого пламени пронзил сгущающуюся тьму; от Болга и гоблина не осталось даже пепла.
Они не мучились.
Вампир остался один.
…Сколько сможет, он ещё будет тянуть души за собой. Пусть недолго, но – сможет. После этого они вернутся к Яргохору, но время будет выиграно, Аэтерос успеет, помощь придёт…
Он должен уцелеть, он обязан. Обязан добраться до Учителя и поведать ему обо всём случившемся.
Мьёлль, Леотар, Болг, Горм, Александрос, мормат и гоблин, имена которых так и остались скрыты от него.
Никогда ещё в одном бою не погибало столько учеников Аэтероса. Все, кто стоят под его знаменем, должны будут отомстить.
Силы вампира таяли, удерживать души дальше не имело смысла. Учителю нужны живые ученики, способные драться, а не мёртвые герои. Наверное, им стоило бы отступить раньше, но…
Поток душ, следовавший за вампиром, терял стройность и плотность, струйки и струи, отдельные группы призрачных воителей откалывались от него, медленно, словно ощупью направляясь к поглотившей Яргохора воронке.
Всё, дальнейшее удержание бессмысленно, убеждал себя вампир. Пора уходить, пора убираться. Доклад Аэтеросу важнее всего, он может спасти бесчисленные жизни…
Но всё равно он тянул, тянул до последнего, словно уйти сейчас, от места, где погибли друзья, было бы страшным предательством.
Вампир был давно мёртв, как и Ан-Авагар, и всегда – для себя – считал всякие понятия типа «верности» или «предательства» смешной глупостью, придуманной умными, чтобы заставить простаков сражаться и умирать за них; «истинный вампир всегда на стороне сильного», как известно.
Надо уходить. Вампир чувствовал, как слабеет; связь с уведёнными им душами всё тоньше, всё эфемернее; сейчас они освободятся совсем, хлынут потоком, сомнут его, втопчут в твердь Междумирья…
А если он бросит их, они быстрее вытащат Яргохора из пропасти. И кто знает, насколько быстро?
Друзья погибли, пожертвовали собой, все. А он?..
Но что проку будет от его гибели? Всё равно Яргохора ещё предстоит останавливать, его опыт, опыт сражавшегося против Водителя Мёртвых будет неоценим…
Он утешал себя как мог.
Гордость заставила протянуть ещё какое-то время, пока вампир не решил наконец, что долг свой он исполнил.
Сбрасывая человеческое обличье, огромная летучая мышь рванулась прочь.
Познавший Тьму торопился. Расставившие на него капкан потратили много сил, дабы приманка выглядела как настоящая. Они послали на убой собственных аколитов, хорошо обученных, готовых драться до конца; и всё ради того, чтобы попытаться «изловить» Нового Бога. Да, хорошие идеи приходят в умные головы одновременно, Архимаг Игнациус был явно не одинок в своих поисках. Вопрос только – на что рассчитывали эти поимщики, буде им удался бы их замысел? Жаль, что мессира Архимага уже не расспросишь; правда, оставалась надежда расспросить устроителей этого капкана.
Хорошо идут, смело… не оглядываясь назад, не надеясь на защиту стен.
Вокруг замка простиралась настоящая бездна. Чары раздвигали плоть Межреальности, и потом, пропустив летающий островок, она смыкалась вновь. Познавший Тьму это учитывал, и потому его армия оставалась в отдалении, на безопасном расстоянии от чужой крепости.
Аколитов, судя по всему, подготовили хорошо – над пропастью они просто плыли, левитируя; заклятия весьма высокого уровня, ничего не скажешь.
Когда-то, давным-давно, Закон Древних запрещал Истинному Магу прямое убийство смертных. Лукавый и хитрый закон; он никак не запрещал, к примеру, создание всяческих големов-убийц. Нет, куда честнее самому, глаза в глаза.
Познавший Тьму оттолкнулся от края пропасти. Мы тоже так можем, когда надо.
Отряды аколитов, среди которых через бездну плыли и чудища, не обратили на Нового Бога никакого внимания, словно и не он был главной целью всего этого капкана.
Их намерения понятны. Познавшего Тьму собирались уловлять на его сочувствие к смертным, на известную, очевидно, устроившим эту западню нетерпимость к потерям среди его собственных подмастерьев.
Что ж. Новый Бог – он всё-таки Новый Бог.
Любой божественный акт описывается в разного рода священных книгах, свитках, на каменных таблицах – примерно одинаково. «И сотворил Он так, чтобы…»
Вот и сейчас – сила послушно дрогнула, мягкая, податливая его воле. Всё должно выглядеть естественно, горячий и нерасчётливый Хедин, как и планировали поимщики, должен слепо кинуться в драку, не хуже своего названого брата.
И потому в бою надо использовать тоже нечто привычное, чтобы добыча не сорвалась с крючка.
Пламенная сфера послушно вспухла прямо в пространстве, заключая в себя и крепость, и устремившихся на вылазку аколитов, отрезая их от войска Познавшего. Его воля погнала огненные волны прямо на них, вынуждая или повернуть обратно, под защиту стен, или явить своё собственное искусство.
…Противник принял вызов. Группки адептов и смешавшихся с ними чудищ сбивались плотными клубками, монстры спереди и по бокам, люди в середине; развернулись широкие крылья, отблески сверкнули на чёрной чешуе.
Хедин уловил слабые, но стремительные, хорошо артикулированные колебания силы – враг отвечал, и отвечал умело.
Перед сжавшимися аколитами раскрывались пульсирующие жемчужным призрачные воронки, и в них замелькали уродливые головы не то громадных червей-паразитов, не то просто пиявок.
Кто-то ловко и умело открывал порталы, связанные с каким-то зверинцем, откуда и появились эти отвратные, но удивительные создания.
Хедин видел, как твари дружно распахнули пасти, как его огненный шторм распадается на лоскуты, жадно втягиваемые в ненасытные глотки.
Бестии способны были поглощать силу, и, похоже, в любой форме. Даже в форме испепеляющего пламени.
Как интересно, подумал Познавший. Сюда стоило явиться уже ради одного этого.
Его заклятие не пытались разбить на части, погасить или отклонить. Нет, его просто приняли и пожрали; хотя и пиявки, похоже, с таким потоком так просто справиться не могли – вот вспыхнула одна уродливая башка, вот полыхнула другая…
Но своё дело они сделали.
Остатки огненной сферы достигли башен и парапетов замка, и там даже что-то загорелось; но аколиты со своими тварями, пробив бреши в огненной буре, продолжали наступать, бестрепетно, словно и не замечая тысячекратного перевеса окруживших замок.
Пиявки из порталов… что ж, теперь понятно, что случилось с Ульвейном и с кого будет спрошено за его судьбу.
Сцепиться я им не дам, холодно подумал Познавший Тьму, несмотря на то что пошедшие со мной будут счастливы погибнуть. Это последний резерв, и он пригодится, когда надо будет кардинально выправлять баланс всего Упорядоченного, даже не сражаться с какой-то из сущностей, вроде Спасителя.
Второе заклятие Познавшего Тьму было заклинанием именно Нового Бога, не Истинного Мага, даже очень искусного.
Позаимствуем кое-что из арсенала Спасителя…
Пространство Межреальности перед аколитами и их чудовищами начало гнуться и ломаться, причудливо выгибаясь так, чтобы поток животворной силы тоже изменил своё течение.
Истинные Маги могли лучше всех в Упорядоченном заставлять силу принимать нужные им формы; Новый Бог заставил её просто течь по иным путям.
Да, спасибо тебе, Спаситель, как говорится, надоумил.
Познавший Тьму до этого никогда не творил ничего подобного. Всё-таки привычки Истинного Мага оставались слишком сильны; и сейчас он, не стесняясь, копировал то, что было воздвигнуто Спасителем подле обречённого Им мира.
Наверняка Он это делал как-то по-своему; наверняка это можно было сделать лучше, быстрее, элегантнее, экономнее. Познавший Тьму заставлял силу влиться в саму плоть Упорядоченного, слиться две обычно разделённые субстанции; и вот уже споткнулась, упала и покатилась чешуйчатая тварь со змеиным хвостом и мордой, что состояла из одной, казалось, пасти.
Рядом с ней схватился за горло один из аколитов, повалился набок другой…
Трудно сказать, что случилось в следующий миг. Но, похоже, сильванский бог Кирвад решил, что настал момент для решительной атаки.
За спиной Познавшего Тьму из тысяч и тысяч глоток вырвался дикий воинственный рёв, шеренги сорвались с места – и повалили прямо к краю бездны, не испытывая ни сомнений, ни колебаний; раз прошёл наш Бог, то пройдём и мы, его верные!..
Хедину понадобилось не более мгновения, чтобы закрыть зияющую пропасть в Межреальности; остановить порыв своих полков – на это не хватило бы власти даже у него.
Поневоле ему пришлось ослабить удушающее, лишающее животворной силы заклятие; и когда его армия сшиблась-таки с аколитами, те успели несколько прийти в себя.
Сколь бы ни были страшны их чудовища, сколь бы ни были истребительны чары – несколько их упирающихся клубков хединские полки смяли враз и опрокинули, аколиты исчезли под живыми волнами, потому что жадные до драки сильваны скакали в самом прямом смысле по головам и плечам, а впереди всех мчался Кирвад, забавно подпрыгивая, что, однако, никак не умаляло храбрости лесного божка.
О разумности всей атаки оставалось лишь умолчать.
Чудовища били шипастыми крыльями, выдыхали огненные струи, иные разили молниями, срывавшимися с высоких гребней; воинов Хедина разрывало на куски, они превращались в живые факелы, аколиты использовали старые добрые огнешары, выпустив перед собой настоящую их тучу.
Колдуны и шаманы в рядах Познавшего Тьму тоже не дремали; вражьи чары они встретили щитами, отводящими заклятиями, и пространство заполнилось лопающимися пламенными зарядами.
Ловушке пора захлопнуться, мельком подумал Хедин. Пусть; он готов к этому. Второй раз застать его врасплох не удастся.
…Его полки, понеся потери, яростно добивали последних аколитов; несколько крылатых чудовищ попытались ускользнуть, но ушли недалеко.
А в следующий миг стены замка окутались дымом и пылью, гигантская скала, на которой он был воздвигнут, оказалась словно рассечена незримым лезвием.
Бесплотное лезвие срезало верхушку горы, с крепостью, башнями и бастионами; всё же остальное устремилось в бездну, заострённым нижним концом пробивая себе дорогу. В полёте со скалы пластами отваливался камень, обнажалась синевато-стальная изнанка каких-то невообразимо сложных магических механизмов.
Чьё-то искусство превратило её в чудовищный таран, сокрушавший сейчас один слой реальности за другим – и увлекавший за собой всё, что находилось поблизости. Включая войско Нового Бога.
…Познавший Тьму ждал этого удара, ждал и готовился. Создателям капкана удалось выбить опору из-под ног у него самого и у его воинства, но не полностью прервать течение магии, в отличие от ловушки Архимага Игнациуса, хотя поток силы сделался хаотическим и прерывистым.
Даже как-то странно – они что же, всерьёз рассчитывали, что он, Новый Бог, будет падать, сложив руки и покорно наблюдая за гибелью доверившихся ему бойцов?
Спасать своих ему, конечно, пришлось. Возводить временные мосты и площадки, сотворяя из ничего новую плоть Межреальности, удерживая войско. Они падали. Хедин позволял это, хотя со стороны казалось, что Новый Бог в панике творит одно суматошное заклятие за другим, изо всех сил пытаясь зацепиться; играть следовало всерьёз.
Едва ли у настороживших капкан будет вторая возможность проделать такое. Каскад за каскадом, чары Познавшего Тьму обращали в полный хаос течение магии вокруг провала, и те, кто наверняка наблюдал за сработавшей западнёй, не должны были ни на миг усомниться в успехе.
Падение длилось долго, несмотря на огромную скорость, что набрал пронзающий слои реальности снаряд. Хедин уже не сомневался, что их путь закончится именно на Дне Миров, в естественной западне, откуда выбраться нелегко даже Богу. Нет сомнений, затеявшие всё это внимательно изучили (вот только где?) всю историю пленения и заточения Ракота после его Восстания; идеи свои они черпали явно оттуда, что естественным образом намекало на причастность Ямерта и компании.
Нет, сами Молодые Боги до подобного бы никогда не додумались. Машины, использующие магию? Магия, перекачиваемая машинами, словно вода? – такого никогда не случалось.
Но идею с «падением на Дно Миров» подсказать они могли вполне.
…Ракот Восставший тогда не мог ни спасти себя, ни даже задержать падение. Новый Бог Хедин опускался сквозь толщи Упорядоченного подобно кораблю, выдерживающему курс среди бушующего шторма.
Оставалось ещё кое-что, отличавшее нынешнее его падение от заточения Ракота. Восставшего развоплощали, и сейчас Хедин напряжённо пытался отыскать в хаосе заклятий и сил те, что могли быть нацелены на лишение его способности принимать форму – любую, отнюдь не только человеческую или вообще телесную.
…Скорость, с которой снаряд мчал сквозь Межреальность, всё возрастала. Хедину придётся попотеть, уберегая своих от последствий, когда вся конструкция достигнет наконец дна.
Межреальность вокруг них рушилась, краски её слились в сплошной неразличимый хоровод. За пределами этого радужного колодца ничего невозможно было различить; полки Познавшего Тьму, с которых уже схлынула горячка боя, со страхом и надеждой глядели на него, и это было некстати – требовалось разом и изображать панику, и готовить контрудар.
…Едва ли те, кому хватило ума и хитрости измыслить подобный капкан, надеются просто «заточить» Нового Бога. Им кажется, что они рассчитали всё точно – вместе с Познавшим Тьму захватить и его армию, чтобы простые смертные связали его, чтобы ему требовалось думать об их спасении; вместо того, чтобы сбросить телесную форму – напротив, сохранять её, ободрять павших духом и охваченных страхом.
Они хорошо изучили его, Хедина.
Дно Миров стремительно приближалось.
И при этом отчаянно пульсировал розовый кристалл. Подмастерья, посланные в Хьёрвард, взывали о помощи.
Что ж, он не будет мешкать. В любом случае он уже успел узнать очень многое об устроителях этой западни.
Им не скрыться.
Menstruum universale – универсальный растворитель (лат.).