Следующее обвинение: это служба Примакова на высоких постах при всех режимах. Он-де вписывался в «номенклатурную вертикаль — при Хрущеве и Брежневе, Андропове и Черненко, Горбачеве и Ельцине». Каждый новый ниспровергатель добавляет к списку вождей по меньшей мере одну фамилию. Последующим авторам, пишущим о Примакове, я советую начинать прямо с Маркса, примерно так: горячо исповедуя ложные принципы учения Маркса, Энгельса и Ленина, Примаков занимал партийные и государственные посты при Сталине, Хрущеве (далее по известному списку).
Воронов обвиняет академика в том, что он учился в привилегированном Институте востоковедения, где студенческая жизнь «была отравлена премерзостным духом гниющей сталинской диктатуры». На самом деле это высшее учебное заведение было открыто для всех, и я тому свидетель. Хороший был институт, много было в нем отличных преподавателей, радостная и здоровая атмосфера царила там, было скромное, но уютное общежитие в Алексеевской студгородке, все студенты получали стипендии и имели государственное распределение по окончании учебы. Но вот прошло с тех пор 50 лет, и некто Воронов, наверное, годящийся нам по возрасту во внуки, наконец открывает нам глаза и публично объясняет, как нам было плохо. Нам-то было хорошо, а вот каково теперь нынешним студентам?
Далее идут уже набившие оскомину подробные «исследования» «расследователя» на тему — кто же все-таки посылал Примакова в командировки за рубеж? Ну, успокойтесь же, наконец! ЦК КПСС посылал, в том числе и по инициативе разведки, и по согласованию с другими ведомствами. Ну что, теперь вам полегчало немного?
Следующие абзацы уже связаны непосредственно со мной. Удостоился, однако, высокой чести быть упомянутым! То Фредерик Форсайт в своей книге угробит и похоронит на Новодевичьем кладбище, то Олег Калугин обвинит в сдаче Эймса, а теперь вот некто Воронов компрометирует Примакова тем, что он не только не скрывал свои тесные контакты с резидентом КГБ в Каире Вадимом Кирпиченко, но «более того, после своего воцарения в Ясенево Примаков сделал Кирпиченко своим консультантом, фактически замом…»
Вот беда! Опять Примаков дал промашку! Не мог скрыть от широкой мировой общественности дружбу с кагебешником!
Далее автор статьи бросает Примакову кость, которая призвана быть своего рода показателем объективности «расследователя». Он пишет: «Сотрудники ИМЭМО характеризуют своего бывшего шефа положительно. Примаков был единственным директором, про которого ни разу не сочинили анекдот, сплетню. Да и поводов он не давал». Эта констатация, кстати говоря, опровергает вольно или невольно многие другие инсинуации Воронова.
После этого единственно позитивного абзаца в статье опять идет одна чернуха. Автор буквально изничтожает своим сарказмом Примакова за дружбу с арабами, явно людьми десятого сорта: «…Лично знакомый с лицом арабской национальности Арафат-Асад-Саддамом, академик был одним из тех, кто влиял на ближневосточную политику нашего государства добрых два десятка лет. Не в последнюю очередь благодаря ему мы мило дружили семьями с палестинцами, йеменцами и прочими лицами саддамхусейновской национальности…»
Еще один решительный удар Воронов наносит Примакову за то, что тот осмелился в своей книге сожалеть относительно гибели тысяч мирных жителей Ирака в результате бомбежек и обстрелов его территории американской авиацией. Во-первых, как можно понять автора, выражать сочувствие по поводу смерти каких-то арабов вообще нельзя, поскольку это просто неприлично, а во-вторых, почему Примаков не сочувствует чеченцам? «Никак не пойму, — пишет сочинитель, — почему академик и член Совета безопасности России не уронил и слезинки по поводу гибели десятков тысяч мирных граждан собственной страны от бомб уже российской авиации и снарядов российской же артиллерии во время «восстановления конституционного порядка» в Чечне?»
Дальше идут знакомые уже пассажи о сдаче Эймса («Отдельные профессионалы утверждают, что Эймса «сдали» в Москве»), ну и, конечно, (а как же без этого?) о «золоте партии», поискам которого, естественно, мешал академик Примаков. И не просто мешал, а прямо пустил под откос «попытки расследовать каналы утечки за рубеж и местонахождение „золота партии"».
Справедливости ради следует отметить, что Служба внешней разведки полностью отчиталась за все денежные операции ЦК КПСС, к которым она имела отношение, и перед президентом, и перед парламентом, и перед многочисленными комиссиями, и никаких претензий по этой части к разведке нет. Ну, а «расследователь» Воронов пусть теперь сам уже ищет «партийное золото». Может, глядишь, и обнаружит его где-нибудь в Израиле.
А в конце повествования автор пишет о чем-то вообще малопонятном: о каких-то мертвецах, выползших из брежневского гроба, и братьях-славянах, убегающих «прочь, прочь от араболюбивых канцлеров…» После этих мистических сцен делается вывод, что канцлер Примаков все равно всех переживет и будет канцлером при новом режиме. Я лично ничего не имею против этого, а также против того, что Евгений Максимович переживет и самого автора, потому что пользы государству от Примакова больше, чем от Воронова.
Итак, Служба внешней разведки в январе 1996 года рассталась со своим директором. Рассталась с большим сожалением, но сохранила его в своей памяти на долгие годы. Портрет Примакова висит на Доске почета в кабинете истории разведки, а его имя золотыми буквами написано на стенде, где перечислены все разведчики, награжденные знаком «За службу в разведке».
На посту директора СВР с этого времени находится Вячеслав Иванович Трубников, бывший при Примакове его первым заместителем. Он исходит из того, что, осуществляя свои служебные задачи, разведка вместе с тем должна самым активным образом способствовать успешному выполнению Министерством иностранных дел внешнеполитического курса России. Тесное взаимодействие между Примаковым и Трубниковым привело к тому, что впервые в истории нашего государства перестали существовать серьезные раздражители между МИД и разведкой. Обнаружилась поистине удивительная вещь: как только на постах министра и директора оказались два порядочных человека, живущие интересами государства, сразу ушли в прошлое долголетние противоречия и недопонимания. При этом, конечно, играет большую роль знание обоими руководителями специфики работы каждого из ведомств. Короче говоря, никогда раньше такого благополучия между дипломатическим ведомством и ведомством разведывательным не наблюдалось.
Ну, а пресса будет продолжать делать свое дело — печатать про Примакова и хорошие статьи, и плохие. Это нормально в нынешних условиях. Знаю, что Евгений Максимович на критику не обижается, а на инсинуации и злобные сплетни не реагирует. Он по-прежнему ведет активную, интересную и созидательную жизнь. Да и сама она, жизнь, у него за последние годы стала полегче. В доме его появился уют, тепло, покой. Это все обеспечила жена Примакова — Ирина Борисовна, врач по профессии и призванию, женщина под стать мужу, жизнерадостная, приветливая, умная. Оба они многим обязаны друг другу. В их дом приятно приходить…
В прессе иногда писалось, что Примаков — это человек-загадка. Так кто же он такой на самом деле?
В меру своих сил и способностей я попытался ответить на этот вопрос.
Если лет 25 тому назад Уильям Колби, тогда директор ЦРУ США, обращаясь к какой-либо аудитории, объявил: «Вот, познакомьтесь, пожалуйста, мой хороший друг и коллега Вадим Кирпиченко!», я бы сам скомандовал себе: «В Сибирь, шагом марш!» и отправился бы в какой-нибудь лагерь, где обретались вероотступники, узники совести и правозащитники.
Такой шизофренический сон мог привидеться прежде только в результате неумеренного употребления алкогольных напитков.
Но прошли годы, и этот бред стал явью. Действительно, Билл Колби и я прилюдно называли друг друга коллегами и друзьями. Мир изменился, и люди тоже.
Впрочем, Билл Колби, увы, уже покойный, — это особый случай. Из всех директоров ЦРУ он наиболее активно боролся за избавление своего учреждения от таких его функций, как многочисленные «тайные операции», связанные с грубым вмешательством во внутренние дела суверенных государств, похищением и уничтожением неугодных Вашингтону людей, совершением государственных переворотов и так далее. Надо сказать, что Колби нашел в себе мужество, чтобы публично не один раз осудить эти варварские действия. Многие подчиненные уважали его за это. Но матерые волки «холодной войны» считали диссидентом и даже предателем.
Впервые мы познакомились с Колби в Софии в апреле 1992 года на международной конференции представителей спецслужб, а затем стали регулярно встречаться на различных форумах, конференциях и семинарах в Вашингтоне, Нью-Йорке, Сеуле, но чаще всего в Москве. Затем последовали знакомства с другими директорами ЦРУ, бывшими и действующими, — Гейтсом, Вулси, Хелмсом, Уэбстером и, наконец, Тернером. Повезло мне, однако, на контакты со «шпионами № 1» Америки. Долгие годы мы изучали названных и подобных им деятелей на расстоянии, не имея какой-либо прямой связи с ними, и все они представлялись нам людьми, наделенными какими-то сверхъестественными качествами, не похожими на простых смертных. Главное для нас было определить поточнее их политические взгляды, отношение к СССР, к России, проанализировать их практическую деятельность по руководству Центральным разведывательным управлением.
И теперь, время от времени встречаясь с этими, в основном пожилыми уже людьми, я с интересом изучаю их, пытаюсь обнаружить в них какие-то необычные свойства характера, интеллекта, что-то отличающее их от простых людей, но, честно признаться, не обнаруживаю ничего удивительного.
Объективности ради следует признать, что у всех них есть характерные особенности и свойства: выдержка, спокойствие, вежливость, умение слушать собеседника. Никто из них не страдает недержанием речи, все мало едят и очень мало пьют спиртного на приемах и званых обедах. Они никогда не выказывают раздражения или явного удивления.
Очевидно, все эти качества выработаны долгой работой в службах, где неврастеникам нет места, где приходится принимать важные государственные решения и распоряжаться судьбами людей. В этих условиях и рождается привычка взвешивать каждое сказанное слово и не давать произвольного выхода своим эмоциям.
Все бывшие директора ЦРУ с большим удовольствием приезжают в Россию, чтобы, наконец, понять, кого они победили в «холодной войне», с кем и зачем они все-таки боролись, отдав этой борьбе лучшие годы жизни. Во время встреч с ними у меня возникало ощущение, что, посещая наши города и веси, они прежде всего хотели убедиться, что Россия побеждена навсегда, что больше она никогда не поднимется, и испытывали от увиденного у нас чувство большого облегчения. Поэтому столпы американской разведки были милы, ласково улыбались и горячо благодарили за гостеприимство.
Меньше всего дарил нам улыбок Гейтс. Приезжал он в Москву в октябре 1992 года в качестве действующего директора ЦРУ, был сдержан, осторожен, недоверчив и боялся сделать какой-нибудь неверный шаг. По всему чувствовалось, что отойти от мысли, что перед ним находится уже не «главный противник», он не мог, да и беседы с нами он пытался временами вести с позиции силы. Идея поддержания контактов на равных ему никак не подходила. Поведение Гейтса, манера излагать свои мысли, его взгляды находились в полном соответствии с имевшимися у нас характеристиками: убежденный воин времен «холодной войны», сильный аналитик, противник поиска разумных компромиссов.
Роберт Гейтс возглавил ЦРУ в 1991 г. после Уильяма Уэбстера, во время правления президента Буша. Исследователи разведывательных служб, политологи, представители средств массовой информации всегда называли Гейтса опытным разведчиком, прошедшим все ступени служебной карьеры вплоть до высшего директорского поста. Позволю себе с этим не согласиться. Вряд ли можно назвать опытным разведчиком, асом разведки человека, который сам ни разу не работал «в поле», не встречался с агентурой в «боевых» условиях, не вербовал агентов и не докладывал добытую им самим информацию в Центр.
Люди наподобие Гейтса, сделавшие карьеру в разведке исключительно в штабах, на мой взгляд, и по характеру, и по образу жизни отличаются от сотрудников, прошедших свой путь через работу в резидентурах. Конечно, мои наблюдения не являются универсальными и их, естественно, можно опровергнуть различными живыми примерами, но все-таки люди, работавшие «в поле», как правило, более коммуникабельны, более открыты для общения, у них меньше комплексов и, наконец, они вообще более дружелюбны и оптимистичны, чем бюрократы, которые всю жизнь провели в коридорах власти.
Аппаратчик, не нюхавший настоящей разведывательной работы, страдает, как правило, комплексом неполноценности и отсутствие конкретного опыта пытается компенсировать показной строгостью, жесткими подходами и неразумной мелочной требовательностью. Такие люди встречались и в отечественной разведке. Они могут быть хорошими организаторами, неплохими аналитиками, но до конца понять душу и проблемы «полевого» работника им не дано.
Оценивая Гейтса, пишущие о нем люди как раз и отмечали его неразумную требовательность, жесткое отношение к подчиненным, недоверчивость и даже грубость.
Сейчас уже трудно установить, какие международные анализы и прогнозы Гейтса оказались точными, а какие нет. Но среди множества высказываний о Гейтсе мне хочется выделить один пассаж, связанный с его отношением к Советскому Союзу, к России. В своих докладах президенту США Роберт Гейтс очень часто преувеличивал разведывательную и военную мощь СССР, что вызывало ответную реакцию руководства США в виде новых финансовых вливаний в американское разведывательное сообщество и в создание новых военных программ вплоть до известной программы «звездных войн».
Исследователи ставят вопрос так: а не заключается ли дальновидность и коварство Гейтса именно в том, что, сознательно преувеличивая опасность, исходящую от СССР, он подталкивал президентов США на принятие новых военных программ? Этим самым супераналитик Лэнгли вызывал ответные действия СССР, в результате которых советская экономика потерпела крах, что в свою очередь поставило российскую военную мощь на грань исчезновения. Если это именно так, то надо признать гениальность Гейтса и поставить бюст на родине героя в городе Уичито в штате Канзас, где Роберт Гейтс родился 25 сентября 1943 года, в результате чего, кстати, я вынужден отмечать свой день рождения одновременно с Гейтсом.
Следующим директором ЦРУ, с которым мне пришлось познакомиться, был Роберт Джеймс Вулси. Встреча состоялась в Вашингтоне в январе 1993 года, когда он еще не был окончательно утвержден в своей новой должности. Вулси произвел на меня очень хорошее впечатление своей политической незашоренностью, искренним желанием понять собеседника, готовностью к поиску полей сотрудничества.
В отличие от Гейтса, у него уже был обширный опыт взаимодействия с советскими представителями на различных международных совещаниях и конференциях, в основном по вопросам разоружения.
Так, он принимал участие в качестве члена делегации США на переговорах по ограничению стратегических наступательных вооружений в Хельсинки и в Вене, а затем был уже руководителем американской делегации на переговорах в Женеве в 1969–1970 годах. При президентах Рейгане и Буше работал в ряде правительственных комиссий, в том числе по реформе Федерального законодательства по стратегическим силам.
Поражает количество университетов, которые Вулси окончил с отличием: 1963 год — Стенфордский, 1965 — Оксфордский, 1968 — Йельский.
Разговор с Вулси был конкретным, насыщенным и профессиональным и касался главным образом вопросов будущих контактов между ЦРУ и СВР. И, надо сказать, что в дальнейшем Вулси стремился пунктуально выполнять все договоренности.
И Гейтс, и Вулси не справились с задачей реформирования ЦРУ, которое оказалось необходимым в период после окончания «холодной войны», они систематически подвергались критике со стороны общественности и Конгресса США и, наконец, пали, став жертвами дела Олдридча Эймса[5]. Долго он будет им еще являться в кошмарных сновидениях!
После своей отставки Вулси не ушел из большой политики, он часто высказывается по вопросам международных отношений, по поводу главных направлений деятельности ЦРУ. Приведу одно из его характерных высказываний в интервью, которое было опубликовано в январе 1997 года во французском сборнике «Политик интернасиональ»:
«ЦРУ переживает сложный период переориентации на новые цели, задачи и методы разведывательной деятельности, что вызвано происходящими в мире политическими переменами. Однако основными объектами его интереса по-прежнему являются Россия и Китай. Пристального внимания требуют также непредсказуемые режимы таких стран, как Иран, Ирак, Ливия, Судан, и исламский фундаментализм. Главными направлениями деятельности ЦРУ на современном этапе остаются добывание разведывательной информации за рубежом, в первую очередь с помощью агентуры, анализ международных событий и прогноз развития ситуации, а также проведение «тайных» операций».
Как и Вулси, большинство других бывших директоров ЦРУ дружно говорят о необходимости реформ, переориентации на новые цели, но по существу все они подчеркивают и утверждают неизменность главных направлений в деятельности ЦРУ, с сохранением прежних форм и методов работы.
В июле 1994 года меня попросили оказать внимание приехавшему в Россию Ричарду Хелмсу. Ему к этому времени исполнился уже 81 год, но жизнь его еще не согнула, и понятие «старик» к нему как-то не подходило.
Родился Ричард Макгарра Хелмс в семье иммигрантов из Германии и среднее образование получил в немецкой гимназии, а затем прошел курс в частной средней школе в немецкоязычной Швейцарии.
Окончив в 1935 году Уильямс-колледж в США, Хелмс занялся журналистикой и в качестве американского корреспондента освещал Олимпийские игры в Берлине в 1936 году. Вершина журналистского успеха Хелмса: он получил через год интервью у Гитлера.
С 1942 года Хелмс в звании лейтенанта начал службу в военно-морских силах США. В следующем году его прикомандировали к Управлению стратегических служб1, он стал, таким образом, профессиональным разведчиком. Ему даже довелось поработать во время войны в Европе под личным
1 Управление стратегических служб — разведка Вашингтона, созданная в 1942 году. Руководил УСС генерал-майор Уильям Донован. Расформировано после окончания второй мировой войны. Его бывшие сотрудники составили в 1947 году кадровое ядро ЦРУ.
руководством самого Аллена Даллеса. За четыре года пребывания в ВМС и УСС Хелмс дослужился до подполковника, затем вышел в отставку и остался на службе в созданном в 1947 году Центральном разведывательном управлении. Здесь он занимал различные руководящие должности, имел отношение к реализации разведывательной программы полетов самолетов-разведчиков «У-2» над территорией Советского Союза и в связи с этим давал показания в комиссии Конгресса по делу сбитого над территорией СССР американского пилота Пауэрса.
В 1965 году президент Джонсон назначил Хелмса директором ЦРУ. На этом посту он находился до 1973 года.
Вскоре после отставки Хелмса президент США Ричард Никсон совершенно неожиданно для бывшего директора предложил ему поехать послом в Иран. То, что было неожиданным для Хелмса, вовсе не было случайностью для хозяина Белого дома. Он разыгрывал в это время на Ближнем и Среднем Востоке серьезную шахматную партию. В начале семидесятых годов Никсон поддерживал интенсивную переписку с президентом Египта Анваром Садатом и уже исходил из того, что египетский лидер скоро покончит с советским военным, экономическим и политическим присутствием в Египте. (Советская разведка в этом вопросе, кстати, оказалась на высоте, поскольку имела возможность знакомиться с этим эпистолярным творчеством.) Таким образом, Садат практически становился другом и союзником Вашингтона. Но оставался еще один верный американский друг — Иран, где последний шахиншах Мохаммед Реза Пехлеви чувствовал себя год от года все более неуверенно. Сохранить эту страну вместе с Египтом в орбите влияния США — такой была главная задача Никсона. Вот почему ему в Иране нужен был не столько крупный дипломат, сколько опытный разведчик и большой специалист по «тайным операциям». Собственно, новое назначение Хелмса именно так и было понято политологами всех мастей. Но этот шаг, увы, не спас шахский режим, который был сметен волной народного гнева в 1979 году.