Трупы.
А еще - повредившиеся умом. Против Васи, по ту сторону прохода, неделями безучастно лежал на голых досках парень лет двадцати восьми, помешавшийся после пыток. А в углу неподвижно стоял на цементном полу одесский бухгалтер с атрофировавшейся памятью. На его глазах фашисты убили жену и детей.
Высокий, лысый, с мертвым лицом, он, как столб, возвышался в полумраке блока над заключенными. Временами в нем просыпалась какая-то мысль. Он вздрагивал, с тревожным недоумением озирался по сторонам, как бы предвидя опасность, но не зная, откуда она придет. Потом опять застывал, замирал, как статуя.
И удивительно! Умирали более сильные. Умирали те, кого немцы пригоняли на их место. А бухгалтер, затолканный, забитый прикладами, неспособный защитить даже то малое, что полагалось ему в этом аду, стоял и стоял над всеми...
14
В июле, ночью, сквозь лай сторожевых собак донесся долгожданный грохот приближавшегося фронта. Пленные проснулись, слушали. И думали о том, как придет освобождение. Кто из них дождется его?
Днем над лагерем часто пролетали советские самолеты. На глазах у заключенных разыгрывались воздушные бои.
Гитлеровцы нервничали. Рейх, захвативший было всю Европу, теперь сжимался и опадал, как проколотый мяч. Однако германская армия цеплялась за каждый рубеж. Все ценное немцы увозили на запад. Все остальное взрывали, жгли, оставляя русским "выжженную пустыню".
Не были забыты и концентрационные лагеря. Именно в эти дни великого наступления Советской Армии особенно густо дымили зловещие печи Майданека, Освенцима, Треблинки и других страшных фабрик смерти. День и ночь шли массовые расстрелы заключенных там, где таких печей не было. Колонну за колонной уводили немцы из лагеря, в котором находился Вася. В те дни там навеки оборвался след тысяч и тысяч советских людей.
Заключенные понимали обстановку. Глаза у многих лихорадочно горели. Философенко по-прежнему молча лежал на нарах, заложив руки за голову. Но был он весь как-то собран, готов к бою за жизнь.
И вот однажды построили заключенных Васиного блока. Полный, холеный немец в гражданской одежде и золотых очках, сопровождаемый лагерными офицерами, пошел вдоль строя, тыча пальцем в грудь заключенным:
- Ты... ты... ты...
Дошла очередь до Васи. Немец равнодушно ткнул пальцем и в него:
- Ты.
На остальных махнул рукой: можно убрать.
Конвоиры отвели отобранных в сторону. Остальных, угрожая автоматами, загнали в блок. Вася встревоженно наблюдал за немцами, стараясь понять, что все это значит.
Приглядываясь оценивающе, немец в штатском еще несколько раз прошелся вдоль строя. Потом спросил через переводчика:
- Умеют ли русские ухаживать за лошадьми?
Лица заключенных посветлели.
- Да...
- Да...
- Да...
Вася не знал, что ответить. У его отца не было лошади. Но он заметил, что в число выбранных попал и Философенко. Решил поступить, как он.
Философенко сказал:
- Да.
Немцы переписали номера отобранных, приказали взять вещи. Потом увели всю группу на вокзал, закрыли в товарном вагоне и повезли.
15
27 июля 1944 года советские войска освободили Львов. Вслед за этим Перемышль, Раву Русскую...
А Васю Безвершука судьба второй раз угоняла дальше от фронта. Вагон с пленными, которых выбрал толстый немец, катился и катился. Хлеб им давали уже три раза в день. Приносили "кофе". На одной станции солдаты подтащили к вагону бак прокисшей лапши. Осталась на какой-то кухне.
Ах, как ели эту лапшу замученные и изголодавшиеся обитатели вагона!
Когда наелись и, опьянев от сытости, откинулись на шершавые доски, кто-то радостно и изумленно сказал:
- А ведь живы!
- Живы пока, - подтвердил Философенко.
Сидевший у одна худой парень лет двадцати пяти взмахнул рукой и сделал вид, будто поймал муху. Он поднес руку к уху и стал слушать.
- Жу... жу... жужжит, - удивился он. - Попалась и жужжит. Просит: "Пу... пу-сти, чел'эк".
Это был старый эстрадный номер. Подгулявший муж возвращается домой и куражится над мухой. Его встречает маленькая разгневанная жена - тоже муха в сравнении с ним. И вот он уже вздыхает:
- Жу-жжишь? Жуж-жи. Муха сильнее человека...
У артиста была неровно остриженная голова на длинной и худой шее. Торчали в стороны большие бледные уши. А в глазах плясали чертики. Как будто не вагон с колючей проволокой на окнах, не немецкая неволя, а доброе довоенное время, смотр самодеятельности, сцена клуба. И когда кончил он какой дружный смех, какие аплодисменты грянули в вагоне!
Смеялся Философенко. Смеялся отекший от голода пожилой Солонников. Смеялся всегда замкнутый и молчаливый мужчина с усами, поступивший в лагерь недавно. Смеялся сосед Васи - молодой киргиз Максим аз Джалал-Абадской области, с которым они успели уже подружиться. Смеялись все.
Только помешанный бухгалтер, на которого немец позарился, видимо, из-за его роста, был лишь встревожен шумом и, все так же возвышаясь над всеми, быстро-быстро оглядывался по сторонам.
Поезд стоял на станции. Необычный шум услышал часовой. Он осторожно открыл дверь, просунул в нее автомат и стал подозрительно рассматривать заключенных, затихших при его появлении.
Сумасшедший тоже уставился на немца в упор, пытаясь понять, что это за явление. Потом, видно, вспомнил все же, сколько толчков и ударов получил от этих вооруженных людей в серой форме. На лице его появилась какая-то мысль. Он брезгливо махнул в сторону часового рукой и деловито полез, на самую верхнюю полку.
- Сволеч! - угрожающе сказал ему солдат.
По сумасшедший даже не оглянулся.
Часовой переступил с ноги на ногу, почесал небритый подбородок и приказал:
- Тико! Я буду стрелять!..
Постоял еще, убрал автомат, задвинул дверь. В вагоне стало темно.
16
Русских привезли в Баварию, заставили пилить лес.