Учение о свободе воли. Этот богословский догмат мы бы выделили в народной традиции отдельно. Итак…
Идеалом христианства (впрочем, по слову Спасителя, недостижимым на земле) является полное отождествление собственной воли с волей Творца: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…» Здесь, в молитве Спасителя, мы видим, что воля Божья в полной мере осуществляется только «на небеси». Мы можем лишь молитвенно просить о том, чтобы собственной свободной волей осуществить не всегда ясную для нас волю Господню. И по вере дается нам и постичь неисповедимый Промысл, и осуществить… Но это уже предмет веры.
Сплошь и рядом сталкиваясь с деяниями людей, творящих свою волю вопреки воле Божьей, вопреки совести, правде, обычаям, мы должны понимать, что требуемое при этом смирение относится к нашим страстям. Мы не имеем права позволять вскипать страстям при виде неправды. Но безусловным грехом для христианина является бездействие при виде греха. (Была бы сейчас вообще Россия, если б Минин и Пожарский в свое время сказали бы: «На все воля Божья… Все от Бога…» — и разошлись по домам?)
Уклонение от истины двояко… С одной стороны, полное отрицание проявления Божьей воли в мире (ересь гностицизма) — вполне атеистический мир, живущий по законам джунглей… Что нам и предлагает Запад.
С другой — принятие любого движения в этом бытии за проявление воли Божьей (ересь баптизма и т. п.). Здесь отрицается свобода воли, отпадает, как следствие, понятие греха и покаяния… Все от Бога, «нет власти, кроме как от Бога». Понятие рока, а не Промысла.
Такое мировоззрение во все времена было насущно необходимо власть имущим. Именно такое всесмирение и всепрощение обозвал в свое время основоположник марксизма опиумом для народа. Справедливо обозвал. «Да, не все то, что сверху, от Бога». Народная пословица добавляет: «На Бога надейся, а сам не плошай!» Это не атеизм, тут главное — первая часть: «На Бога надейся». Но вот самому плошать нельзя — грех. Вот тут, когда плошаем и бездействуем, и выпадаем мы из Промысла…
Ветхозаветная религия тяготела к року, к отрицанию свободы исторического процесса. Марксистско-ленинское учение со своей «исторической неизбежностью» шло в том же русле… Сейчас нам навязывают еще один исторический миф — о неизбежном приходе к западной либеральнодемократической модели общества.
Меж тем история абсолютно свободна, ибо строится из столкновения и соработничества свободных человеческих воль. В историю вторгаются непредсказуемые стихийные явления: засухи, наводнения, эпидемии… — или «случайности» на личном уровне: гибель полководцев, государей, предательство правящей элиты… Происходит ли это провиденциально или вследствие случайности? В первом случае это всегда чудо: вторжение инобытия в бытие. Для того чтобы, например, землетрясение произошло в нужном месте и в нужное время, необходимо, нарушая законы природы, привести из небытия в бытие колоссальный энергетический потенциал. Для того чтобы метеорит упал, скажем, на заслуживающую того голову, нужны колоссальные энергии для изменения орбит и т. п. Мы не отрицаем полностью чуда в истории, но это скорее исключения…
Тем не менее можно сказать, что вся история чудесна и провиденциальна: тут и там малочисленные воинства, кажется обреченные на поражения, одерживают благодаря силе духа победы над превосходящими силами врага и т. д. Божественная, воля осуществляется здесь без нарушений энергетического баланса природы, она добровольно созидается свободной волей людей, творящих свои дела. Через веру и любовь (к ближнему, к Родине), через сопричастность Духу («Иже везде сый и вся исполняяй») свободная личность творит Божью волю.
Так и трактовали учение о свободной воле и Промысле Святые Отцы: «Причина всего того, что происходит… или Бог, или необходимость, или судьба, или природа, или счастие, или случай» (Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. М., 1992. С. 177). «…Ибо то, что находится в нашей власти, есть дело не Промысла, но нашей свободной воли» (Там же. С. 184). «…В нашей власти находиться или прибыть в добродетели… или оставить добродетель, что именно и есть — очутиться во грехе…» (С. 187).
Наиболее цитируемое из Нового Завета: «…верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести» (1 Кор. 10, 13). У апостола здесь речь об искушающих помыслах, а не о внешнем насилии. Надо понимать, что человек свободной волей, благодаря действию Духа Святого, помыслы эти может преодолеть.
Но вот какие трактовки получает это учение у некоторых современных богословов: «Божественная воля, попускающая зло, всегда пресекает действие на нас злой воли, через которое создается непосильное искушение. Божественный Промысл попускает зло только потому, что оно может быть пережито во благо нашего спасения и потому не допускает зла „непосильного“».
Соответствует ли такая проповедь духу Евангелия? Ведь именно такая постановка вопроса увела (в течение последних двух столетий) из Церкви почти всю нашу болезненно реагирующую на всякую неправду интеллигенцию. Вот тут и возникает Иван Карамазов со своей «слезой ребенка»: «…весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка…» И вот выводы: святоотеческое учение говорит, что в случае свершающегося зла Божье присутствие в том и заключается, что Дух Святой «иже везде сый и вся исполняяй…» (современным языком мы бы сказали, что вследствие Божьего Промышления мы и имеем не энтропийный мир), а потому и возможна свободная воля грешника, свершающего зло. Но в силу этого же дара и возможно ему противостоять. (В мире безбожном, то есть энтропийном, в конечном счете — редукционном, ни злая, ни добрая воля не могла бы реализоваться.)
Иные же богословы (что характерно для XIX–XX вв.) учат, что в злой воле Промысл в том, что он чудесным образом пресечет зло, когда чаша терпения переполнится. Человек традиционной культуры имеет религиозный тип сознания (монизм) и такое вероучение подсознательно принимает, как принимает на веру сказку, но лишь постольку, поскольку способен терпеть гнет. А потом — «не дай бог видеть русский бунт…». Интеллигент тем и отличается от народа, что традиционного сознания у него нет, он дуалист, его волнует гнозис. Он с порога отметает веру в божественное пресечение зла. Разумеется, и это есть предмет веры. Жизненный опыт не может здесь быть критерием установления истины…
Дискуссия затянулась, но, нам представляется, именно в фольклоре (стихе, эпосе, воинских песнях, пословицах…) находит наиболее верное отражение представление о свободе воли. «Вольному — воля, спасенному — рай» — в одной фразе целое учение, недоступное Канту и Ницше. Видимо, народное богословие определило триумф и трагедию русских бунтов, вплоть до уникальной попытки построения коммунизма.
Только определившись со свободой воли, можно понять решение теодицеи и в итоге построить — наконец-то! — православную историософию. Сколько сил было отдано поиску смысла истории в русской философии… Какова же историософия в народном богословии? На это опять-таки отвечает «Голубиная книга» (конечно, историософские воззрения распространяются на всю традиционную культуру):
Примечательно, что битва Правды с Кривдой здесь происходит в доисторический период, то есть отрицается эта, столь характерная для западного мышления, извечная борьба добра и зла (дуализм). Второе, что примечательно, — победа Правды (отрицание всяческих гностических искушений). Естественно, Правда — «на небеси», но свободной волей своей человек соделывается причаянным ко Господу и — в этом и смысл истории — наследует Царство Небесное. История мыслится как Промысл Божий, который человек призван осуществлять. Иного смысла история, как и жизнь человеческая, не имеет. Впрочем, конкретные исторические события тоже находят свое историософское осмысление в народной культуре (см. исторические песни и баллады).
Подводя итог, можем повторить определение истории, уже неоднократно высказываемое нами: история есть реализовавшаяся во времени культура. А культура, в свою очередь развернутая в пространстве, — история. Что еще можно и нужно добавить, так это пушкинскую историософскую формулу (из его ответа Чаадаеву): «…клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал» — вот точное отражение народного мировоззрения.
Можно просмотреть особенности народного богословия, сличая, допустим, греческие, апокрифы и наши. Есть общее, но есть и сугубо свое. Совершенно очевидно, что основы народного богословия проявились тогда, когда «образовывались» русский язык и фольклор. То есть примерно шесть тысячелетий назад (по данным лингвистики), что и соответствует Писанию («Вавилонское столпотворение»).
Разумеется, это самый краткий обзор народного богословия.
О пользе фольклористики. Для того чтобы обрисовать, например, иудейскую ментальность, достаточно выстроить в ряд ветхозаветные сюжеты: один брат убивает другого, ему показалось, что Бог любит брата сильнее… Другой брат продает свое первородство за чечевичную похлебку. Еще братья: продают меньшого в рабство, потому как любим отцом… А у нас? Какое у нас, у диких русских, Писание? Обратимся к результатам фольклорных исследований: вот классификация былинных сюжетов, например. Сюжеты вообще-то общемировые, но… по вопросам богословским (см. выше) наши герои поступают исключительно национально.
Для написания курса народного богословия, — а будет, наверно, и такой курс! — необходимо создать (и прокомментировать в богословском аспекте) классификации сюжетов стихов, былин, притч, баллад, воинских песен и песен обрядовых — там как раз самые архаичные сюжеты. Это дело будущего. И недалекого…
На полях «Народной монархии» И.Солоневича
В свое время Иван Солоневич писал (Народная монархия. 1998. С. 225): «Никакой национальной идеи у Византии не было и быть не могло. Сама не имея национальной идеи, как могла Византия снабдить ею новорожденную Русь? <…> была ли в Византии монархия вообще? <…> Из ста девяти византийских императоров своей смертью умерло только тридцать пять. Семьдесят четыре были убиты <:..> В Византии была не империя — был цезаризм» и т. д. Нужно пойти дальше. А было ли Православие в Византии? Да, было патриаршество, был Афон, отдельные подвижники (греки, ликийцы, египтяне, сирийцы, армяне…) — но за неимением «византийской» нации и византийской национальной идеи, в полном отсутствии общевизантийской национальной культуры… В общем, все кончилось унией, которая и не спасла (предательство по определению не спасает): пришли турки — Царь-город пал без сопротивления. К Софии присобачили минареты, и — «Аллах акбар!» — от Византии не осталось ничего.
Современник пишет, что на базаре на следующий день после завоевания ничего не изменилось — там уже давно разговаривали по-турецки. Грекоязычное население империи было в меньшинстве.
Впрочем, и во времена расцвета в темной и непросвещенной тогда Европе византийцев за христиан не считали. Доблестные рыцари разграбили, «проходя по случаю», Константинополь со всеми церквями-монастырями, забыв про «спасение Гроба Господня». В Риме бытовала поговорка: «Лжив, как греки!» и т. д. Словом, надо думать, что в разноязыкой массе Второго Рима не только национальной идеи не было, но и не реализовались в самой народности православные идеалы. Но свое дело Византия сделала — создала и передала Руси высочайшую духовную культуру (и не только христианскую — все античное наследие тоже тут).
Русское Православие явилось как результат русского национального духа, русской идеи, русской культуры. Книги были восприняты от болгар. Знаменный распев — высочайшую музыкальную культуру — отвергли и создали свое пение, со своей знаменной нотацией! Иконопись не сразу, но постепенно тоже приобрела свой, собственно русский лик… И, веруя в святость Второго Рима, не обращая никакого внимания на действительное положение тамошних дел, русские создали воистину православное царство. Почему? Весь уклад русской жизни, глубоко религиозной по содержанию, не мог быть заимствован из Византии, не имевшей такого уклада. Русское народное Православие есть результат промыслительного многотысячелетнего развития русской культуры, претерпевшей самые разные влияния (в том числе и византийские), но сохранившей свои, формирующие национальный дух особенности. Особенности изначально заложенные…
Неудачен беглый налет Солоневича на русскую литературу. Тут он западник: сильная нация и слабая, якобы не отражающая того литература! Слабый Онегин, Печорин и т. д.!
Но… если взглянуть на русскую литературу (а ей больше тысячи лет): Кирилл и Мефодий, митрополит Иларион, Владимир Мономах… — где уж тут слабость! По подсчетам академика Вздорного, Россия в домонгольскую эпоху была самой читающей страной Европы. Ну, хорошо, взглянем лишь на ту литературу, на которую Солоневич указывает, русским взглядом… И вот тут он совсем неправ.
Тут-то мы и увидим, что не Онегин занимает внимание Пушкина, а Татьяна! Она есть главный герой «романа в стихах» — и герой сильный, православный: «Но я другому отдана; я буду век ему верна…» В финале мы застаем Онегина на коленях перед Татьяной. Это не мелодрама, не режиссерский ход, Онегин прозревает и преклоняется перед Татьяной — образцом русского национального характера. (Прототип Татьяны — Машенька Раевская, будучи уже Волконской, поедет за мужем в Сибирь: «…но та, с которой образован Татьяны милый идеал… О, много, много рок отъял…»)
А Онегин — слаб, это верно. То и показывает Пушкин, что русский человек, утратив свою русскость, делается слаб и подл… правда, при любых падениях он и не без совести вовсе. А значит — не без надежды!
Печорин же — это лишь некое дурное, гонимое альтер эго Лермонтова. Сам же Михаил Юрьевич и есть истинный герой нашего времени, умеющий глубоко по-русски, нешумно покаяться. Печорин — это исповедь Лермонтова. И это — сильно. Тем Лермонтов и отличен от Байрона: «Как он… но с русскою душой».
Да… но мы ничего не сказали об устной нашей словесности — и тут, несомненно, предстанет перед нами величие духа народного. Не «бабья душа России» (по Бердяеву), не томная «Навна» (в болезненных мечтаниях Д.Андреева), не «панмонголизм» соловьевско-блоковский, не кощунственный призыв А. Белого к России «рассеяться и погибнуть!». Все эти интеллигентские измышления, вся эта действительно «слабая» литература… Словом, за все это станет безмерно стыдно, когда приобщимся мы все-таки к величию народной словесности…
Что останется от России, исчезни рубль — враз и повсеместно? Россия и останется. Ведь и бывало такое, и — ничего… А что останется от Америки без доллара?..
Не в деньгах счастье: русская культура переживет Россию на тысячелетия. Это видно и сейчас. Весь XX век Запад только и делает, что слизывает наши сливки. Что останется от великой империи США (или дядюшка Сэм думает, что он вечен)? Великая эрзац-культура, великое обезьянничанье.
Что бы ни говорили об отсталости России (а это с какого конца глядеть!), а наша страна явила удивительный пример последовательного строительства — на протяжении тысячелетия! — христианского государства. Со многими издержками (особенно при Романовых), но — строительства! Последующая семидесятилетняя попытка (опять-таки уникальная) построения сразу «Царства Божьего» была абсолютно логичным продолжением зодчих Третьего Рима. Этнос не выдержал этой грандиозной миссии не потому, что был слаб, пассионарность вышла и проч., а потому, что задача была не земного замаха.
Россия вовсе не проиграла, как поспешно раструбили наши западники, эту пятидесятилетнюю «холодную» войну. Что такое наши геополитические противники? Какими такими духовными ресурсами они располагают? В России произошло другое: «столп» упал, и языцы смешались. Русская идея под спуд ушла, и сразу — вопросы появились. Вопросы: еврейский, украинский, чеченский… Вопросы, вопросы… Нет русского ответа! Но это цветочки, ягодки — впереди.
Россия никогда не ставила себе задач завоевательных. Почти все территориальные приобретения произошли от оборонительных войн. Даже грандиозное освоение Сибири (заметьте: «освоение» — а где в истории подобные примеры?) никак экспансией не назовешь. Ордынская волна откатилась туда, откуда и пришла. Вот и все. Да потом еще и помогали: прямехонько «из феодализма в социализм», как говорили тогда про Монголию.
Русские достигли Тихого океана (между походами Ермака и Ивана Москвитина — всего 49 лет!) и перевалили в Америку. Сейчас уже известно, что задолго до Беринга и даже Дежнева на Аляске жили русские. Какая такая «пассионарность» продвинула этнос от Карпат до Калифорнии?
Да… Россия, как никакая другая держава в истории, имела необычайное продвижение в пространстве, но… главным ее устремлением всегда было не внешнее, а внутреннее строительство. Так было ли оно тщетно? Не бесовским ли наущением, как мыслят люди, не чующие Родины ни под, ни над собой. Нет, не тщетно. Царство Божие, а не столп — вот что мыслилось и чаялось. А столп — столпом, без этого здесь — не получается. И важно, как строили: самозабвенно и бескорыстно, не хлеба единого ради, искали прежде всего Царства Небесного, собирали сокровища на небесах… Сколько Россия дала павших за Отечество! Сколько мучеников за веру! — (Для людей, Бога не имающих, — это лишь «напрасные жертвы», для нас — «сокровище небесное».)
А что языцы смешались… да как им не смешаться! Да, в этом вопросе мы еще «ягодок» подождем (то есть дождемся!), ибо мы не сделали еще одного славного дела вавилонских строителей — не принесли покаяния. Не все камни распались еще, и звезда Полынь не так чтобы совсем упала.
Даже современный капитализм мы строим как-то по-особенному… Современное неуемное стремление к западному образцу носит все тот же фантастично-фанатичный характер. С тем же напряжением, с каким наши далекие предки стяжали Дух Святой, с той же исступленностью, с какой строили недавнее «светлое будущее», рвемся мы к обманчивому западному «раю», попирая и Небесное, и земное царствие свое. Полноте! Стыдно, господа! Поворотите оглобли! Не выйдет, не построите, ибо «разбойники подкапывают и ржа истребляет»! Отнюдь не построится американское это «счастьице» — земное и убогое, обильное лишь настолько, насколько удается урвать у ближнего. Не для нас это, к счастью, не для нас… А то — неземное и невозможное — созиждется, дайте срок!
Я не знаю, отчего пьют китайские люди (и пьют ли?), но русские пьют от ощущения собственной нечистоты… Уж больно много святости мелькнуло перед глазами русского человека за века и века… Да и сам он на подвиг был не слаб и знал это… А вот так, вне годин и свершений, живет скромно и всю гниль свою видит до ногтя и кается, кается… но каяться-то не умеет! Не скромно это как-то, не по-людски. «Несть, Боже, покаяния во мне!» Да нет, правда, покаяние есть, но стыдно как-то вслух… перед Богом (Он-то и так все знает!), перед людьми (эх, на миру и смерть красна), нет, перед собой — и… запьет.
Это тоже дело такое потаенное… А то ведь еще и не пьет — это уж, знаете, совсем никуда! Бо ведает, что ежели выпьет, то и вовсе свиньей выйдет. И крепится, крепится — не пьет, а тоска-то…
Фантастическая литература рисует будущее общество идеальным. Здесь видны наивные утопические воззрения эпохи Просвещения. Неважно — коммунистическим или иным, но почти Царством Божиим. Однако реальная история человечества развивается в противоположном направлении. Фантасты более или менее удачно изображают технический прогресс, но ничего не ведают о будущем человека. Единственная научная (и совсем не фантастическая!) книга о будущем написана две тысячи лет тому назад. Она называется Апокалипсис.
Русская интеллигенция дважды повторяла одну и ту же губительную ошибку: боролась с государством, считая его источником зла, во имя, как казалось, спасения России. До революции боролись с самодержавием и Православием — разрушили и то и другое… Ввергли нацию в гражданскую войну, позднейшие политические разборки. После революции боролись уже с коммунизмом — и разрушили в результате Россию.
Могут сказать: а вы, вы сами теперь боретесь с государством вот этими самыми строками!
Да, борюсь. Только ситуация сейчас совершенно иная: интеллигенция и государство поменялись местами в этой роковой борьбе. Государство само теперь разрушает наше Отечество, а патриотический остаток интеллигенции борется с государством, но теперь уже — за сохранение России.
Наступит ли когда эпоха соборного созидания? Вероятно, нет. Карфаген должен быть разрушен — это уже в подкорке, на генном уровне…