- На это мы пожаловаться не можем. В этом отношении в клинике все организовано идеально. А лечащий врач профессор Бюхнер - светило мировой величины.
- Когда ты один на один с Раей, о чем вы с ней говорите, прости меня за этот вопрос?
- О чем можно говорить в этот... миг между прошлым и будущим?
- Может быть, чтоб немножко отвлечься, давай поговорим о политике?
- Давай лучше сейчас об этом не будем.
...Не будем о политике. Мы поговорили еще несколько минут. Михаил быстро собрался и отправился на свое дежурство к самому для него дорогому человеку.
А я с несколькими коллегами пошел по журналистской необходимости "отлавливать" трудноуловимого профессора Бюхнера. В ожидании доктора удалось добыть документ - "Врачебный бюллетень", который и привожу полностью:
"Госпожа Раиса Горбачева пребывает в связи с заболеванием острой формой лейкемии 18 дней в нашей клинике. Она находится в критической фазе терапии. Пациентка очень ослаблена лейкемией и химиотерапией. В лечении госпожи Горбачевой участвуют многие специалисты клиники. О результатах первой фазы лечения можно будет говорить только спустя некоторое время".
О том, что можно сказать уже сегодня, мы и задаем вопросы лечащему врачу профессору Бюхнеру.
- В бюллетене говорится о "критической фазе терапии". Не можете ли вы дать пояснения?
- Чтобы остановить развитие болезни, требуется от четырех до шести недель терапии. Пока она не завершится благополучно, мы не можем вздохнуть с облегчением. Первая фаза терапии при таком заболевании проходит, как и у госпожи Горбачевой, примерно одинаково. Заболевание еще не удается остановить, к этому, помимо всего, добавляются побочные явления, связанные с самой терапией. Поражаются, как известно, не только больные клетки, но и происходит отрицательное воздействие на другие клетки и органы.
Нами разработана масштабная стратегия, как бороться с возникающими осложнениями.
- Ваша главная цель на данном этапе лечения?
- Добиться ремиссии, приостановить развитие болезни. На наш взгляд, потребуется второй этап химиотерапии.
- Из вашего опыта, каков процент достижения ремиссии при подобных заболеваниях?
- У госпожи Горбачевой очень серьезная форма лейкемии. В принципе мы достигаем ремиссии в семидесяти процентах схожих случаев. Шансы на полное излечение - примерно пятьдесят на пятьдесят. Мы полагаем, что наши усилия приведут к успеху, но еще очень рано успокаиваться и считать, что главные проблемы решены.
...Завершилась первая стадия химиотерапии. Борьба за жизнь и здоровье продолжается.
"Труд", 13 августа 1999 г.
Татьяна ИВАНОВА
"Как нас встречали в Милане"
Под таким заголовком в рубрике "Женская логика" в "Новом времени" была опубликована моя заметка ровно десять лет назад. В Италии тогда гостили не "мы", а чета Горбачевых. У которых с каждым месяцем дома прибывало врагов. В том числе и могущественных. Чем больше их становилось, тем демонстративнее "Новое время" принимало сторону Михаила Сергеевича. Отсюда - "мы", "нас встречали"...
Радостные, восторженные, многотысячные толпы людей в Милане, цветы, приветственные жесты, крики "Горби! Горби!" и голоса: "Мы пришли приветствовать женщину, муж которой столько делает, чтобы мир изменился к лучшему, столько делает для свободы..."
Мир тогда весь, казалось, улыбался нам навстречу. Потому что миру, как и небу, д?роги вступившие на праведный путь. А мы тогда каялись в тяжких грехах и демонстрировали готовность не потаить ни единого. Очиститься. Значит, сделать чище мир, потому что мы - Россия - огромная часть мира.
В то время мы вывели войска с чужой земли. Мы повинились пе
ред народами, которых тоталитарный режим выбросил из отеческих краев.
Народы Болгарии и Венгрии, Польши, Чехословакии и Германской Демократической Республики самостоятельно решали, как им жить дальше. И никто больше не мог сказать о нас, что мы жандарм Европы.
Стремление осознать себя членом семьи человеческой, общей семьи для всех, стремление вести себя в соответствии с этим осознанием было тогда с нашей стороны очевидно для Мира.
И связывалось с именем Горбачева. И когда куда-то приезжал он и когда встречали его - это означало, что нас встречают. И когда кричали "Горби!", это означало, что нас приветствуют.
И рядом с ним, с нашим Михаилом Сергеевичем, всегда была его жена, Раиса Максимовна. И все, кто хотел видеть, видели: это отличная, а может быть, идеальная пара.
Прежние советские начальники никогда не показывали своих жен. Они ж были небожители, сверхчеловеки...
Супруги были уж больно тяжеловаты. Нарядиться главжены норовили все в панбархат и люрекс, прически залакировать... Ну, и как такую в Европу?
Впрочем, партийные работники и сами элегантностью не отличались. Европейцы смотрели как на диковинку на их длинные габардиновые или ратиновые пальто, на их велюровые шляпы, лежащие на оттопыренных ушах, на их ботинки, по которым видно, что нет сносу, но и ясно, что не для ходьбы обувь, а только чтобы сделать в ней три шага до машины. А Раиса Максимовна улыбалась рядом со своим всемирно знаменитым мужем - легкая, грациозная, элегантная.
По-женски мы, бывало, обсуждали жен, которые красовались на телеэкранах с главами других великих государств. Сравнивали с нашей женой. Одна из них любила юбочки, которые были чуть короче, чем, по нашему разумению, полагалось бы носить в ее возрасте. У другой слишком легкомысленная прическа. Третья кокетничает...
Наша Раиса Максимовна, жена Михаила Сергеевича, наша жена была во всех отношениях безупречна. У нее платьице всегда было нужной длины, туфельки легкие. И - что самое ценное в женщине? - небрежный взмах расческой. У "нас" так и было. И, конечно, никаких гримас, никакого кокетства.
Заграница ей рукоплескала, только что не носила ее на руках. А кажется, иногда и носила.
Я, повторяю, смотрела на это с гордостью. Но и с грустью.
Потому что десять лет назад уже было ясно: дома такого теплого приема не будет.
В восемьдесят пятом он был. Был в восемьдесят шестом и восемьдесят седьмом, был в восемьдесят восьмом, но уже холоднее. А к восемьдесят девятому совсем похолодало. И Михаил Сергеевич даже почти перестал ездить с Раисой Максимовной по городам и весям родной страны. Все стремился с нею вдвоем за границу.
Здесь нарастало раздражение. Перестройка, которая казалась в начале своего пути величайшим благом, для многих обернулась непреодолимыми трудностями, а для некоторых и бедой.
Винили в этих трудностях, как во всем привыкли всегда винить в России, естественно, власть. В первую очередь Горбачева. Его - "со своей Раисой", с "этой Райкой"...
Мне не забыть, как во время путча 1991 года в замершем от ужаса, битком набитом пригородном автобусе два молодых человека, два негодяя громко, чтобы всем было слышно, говорили: "Наконец-то наши пришли! Наконец-то этого Горбача повесят вместе с его Райкой".
Молча шел автобус в сторону Москвы - из Истры. Мы с сыном ехали в журнал "Новое время", писать листовки против путчистов, а потом к Белому дому, на баррикады. Может, и все в этом автобусе (все, за исключением двух негодяев) ехали той же дорогой. Потому что среди трех погибших в ту страшную августовскую ночь был ведь парень из Истры...
Заявления о том, что все тогда перестали любить Горбачева и его Раису Максимовну, конечно же, лживы. Мы разные. Просто те, у кого эта пара вызывала резкую антипатию, были особенно горласты.
Моя же мама, например, до конца своих дней называла Раису Максимовну исключительно Раечкой.
Портрет Раисы Максимовны, подаренный ею ("Мне нравится Ваша "женская логика", хотя я не всегда с нею согласна"), - портрет этой женщины, некогда ставшей символом превращения нашей страны из всемирного чудовища и пугала в великодушную, поистине великую своей добротой и совестливостью Россию, потрет висит у меня на стене.
И будет висеть всегда.
"Новое время", № 32, 15 августа 1999 г.
Джульетто КЬЕЗА,
корреспондент газеты "Стампа"