Спустя сорок дней.
Будьте на связи, ожидайте вызова в суд. Меня забрали и отпустили, подвергнув стандартной процедуре. Зачитали права, взяли отпечатки пальцев, сфотографировали. Вся эта круговерть заставляла почувствовать себя не живым существом, а какой-то промышленной продукцией, которую собирают на конвейере. Они производили Ника Данна, убийцу.
До начала судебных слушаний могли пройти месяцы. (Суд — одно это слово грозило довести меня до психоза, превратить в визгливого хохотуна.) Считалось, что я должен испытывать благодарность за оказанное доверие. Но ведь я не пытался скрыться, даже когда арест стал неизбежным. Возможно, Бони замолвила за меня доброе слово. Меня выпустили под залог и разрешили прожить эти месяцы в собственном доме, а потом я прокачусь в тюрьму, чтобы выслушать смертный приговор и быть уничтоженным государственной машиной.
Да я просто везунчик.
На удивление, календарь все еще не перевалил за середину августа. «До сих пор лето, — думал я. — Столько всего случилось, а даже осень пока не наступила».
Сохранялась жара. Погода для безрукавки, как сказала бы мама, — она всегда больше заботилась о комфорте для своих детей, чем о температуре воздуха на улице. Погода для безрукавки, погода для пиджака, погода для пальто, погода для куртки — своя одежка для каждого сезона.
Меня же в обозримом будущем ждет погода для наручников, погода для оранжевой робы. А то и погода для савана. Я не собирался в тюрьму. Уж лучше самоубийство.
Таннер Болт собрал команду аж из пяти детективов, чтобы выследить Эми. Пока что их работа не дала результата. Каждый день на протяжении многих недель я вносил в общий труд и свою ложку дегтя — записывал на веб-камеру обращение к Эми и выкладывал в блоге Ребекки на детективном портале. Снимая видео, я надевал одежду, которую Эми покупала для меня, зачесывал волосы, как ей нравилось, пытался угадать ее мысли. Моя ненависть к ней выступала детонирующим шнуром.
Команды телевизионщиков по-прежнему оккупировали по утрам газоны под моими окнами. Мы напоминали солдат из противоборствующих армий, которые засиделись в окопах без единого выстрела и достигли уже некой противоестественной привязанности. Был среди них парень с резким голосом мультипликационного персонажа; к этому парню я привязался, так и не увидев ни разу его лицо. Он ухаживал за девушкой, и она ему действительно очень нравилась. Каждое утро его голос проникал сквозь мои окна. Судя по всему, отношения развивались весьма успешно. Хотелось бы мне знать, чем они закончатся.
Очередной вечер я завершил обращением к Эми. Надел зеленую рубашку — Эми считала, что она мне идет. Пересказал историю нашего первого свидания — вечеринка в Бруклине, моя ужасная попытка познакомиться. «Маслина там, правда, только одна, но все-таки…» Всякий раз, когда Эми вспоминала эту фразу, я смущался. Я говорил о том, как мы покинули квартиру, где происходила вечеринка, и вышли в морозное утро, о нашем поцелуе в сахарном облаке. Эти события относились к числу немногих, которые мы оценивали одинаково. Я излагал их, как сказку на ночь — выученную наизусть, но успокаивающую. И заканчивал всегда одинаково: «Вернись домой, Эми. Вернись ко мне».
Выключив камеру, я прилег на банкетку. Я всегда записывал видео, сидя на банкетке, под ужасными непредсказуемыми часами с кукушкой, поскольку знал: если не покажу часы с кукушкой, Эми задумается, а не выбросил ли я их, а потом убедит себя в том, что я от них избавился, а уж после этого любые ласковые слова, вылетающие из моего рта, будут дезавуированы одним простым утверждением: «Он вышвырнул мои часы с кукушкой!» Кстати, механической птице уже пора бы и высунуться, над головой что-то хрустело и поскрипывало — звук, от которого в прежние времена у меня неизменно сводило челюсти… В этот миг толпа журналистов под окнами испустила громкий раскатистый вопль, похожий на удар цунами по побережью.
Кто-то явился нежданным. Голоса нескольких репортерш вплетались в общий шум, напоминая крики чаек.
«Что-то пошло не так», — подумал я.
Трижды пропищал входной звонок. Ник-ник! Ник-ник! Ник-ник!
Я резко поднялся. Прошлый месяц выбил из меня нерешительность. Неприятности нужно встречать быстро.
Дверь отворилась.
На крыльце я увидел жену.
Она вернулась.
Эми Эллиот-Данн босая стояла на пороге в тонком розовом платьице, которое липло к телу, будто мокрое. Ее щиколотки были сплошь в багровых кровоподтеках. С запястья свисал обрывок бечевы. Волосы были коротко подстрижены и размочалились на кончиках, что навевало мысли о тупых ножницах. Лицо испуганное, губы припухшие. По щекам текли слезы.
Когда Эми протянула руки ко мне, я заметил бурые кровяные пятна на лифе платья. Она пыталась что-то сказать, но рот открывался и закрывался беззвучно, будто у выброшенной на берег русалки.
— Ник! — наконец сумела выкрикнуть она (эхо пробежало меж пустых домов) и упала в мои объятия.
Как же мне хотелось убить ее!
Если бы мы оказались наедине, мои пальцы, возможно, сами сомкнулись бы вокруг ее шеи, сминая нежную плоть. С каким наслаждением я бы ощутил, как пульсирует ее кровь под моими ладонями… Но нас окружали люди, вооруженные фотокамерами, и они прекрасно знали, кто эта вернувшаяся блудная дочь. Толпа приходила в движение так же неотвратимо, как и механизм часов с кукушкой. Несколько щелчков, несколько вопросов, а потом сущая лавина света и шума. Камеры впились в нас, репортеры, выкрикивая имя Эми, мчались к дому с микрофонами. От гвалта заложило уши. Поэтому я сделал то, что должен был сделать по всем законам жанра, — крепко обнял ее и выкрикнул:
— Эми! Боже мой! Эми!
После уткнулся ей в ухо и, выигрывая у папарацци каких-то пятнадцать секунд, прошептал едва слышно:
— Ты мерзкая сука…
Погладил жену по волосам, нежно взял ее лицо в ладони, а потом втащил гадину в дом.
За стенами нашего жилища бесновалась толпа, и мне это напоминало рок-концерт.
— Эми! Эми! — Кто-то запустил горсть щебня в наше окно. — Эми! Эми!
Моя жена восприняла внимание толпы как должное. Помахала свободной рукой бушующей за окном своре гиен. Затем повернулась ко мне с победоносной улыбкой. Улыбка жертвы, пережившей жестокое насилие; сверкающая улыбка финальной сцены из старых телефильмов; улыбка, когда мерзавцу-антагонисту воздали по заслугам и мы точно знаем, что бедняжка-героиня может дальше свободно идти по жизненному пути. Стоп-кадр.
Я указал на бечевку, обрезанные волосы, засохшую кровь:
— Итак, твоя версия, супруга?
— Я вернулась, — всхлипнула Эми. — Я вернулась к тебе. — И потянулась, чтобы обнять меня.
Я шагнул назад:
— Твоя версия, Эми.
— Дези… — шепнула она дрожащими губами, — Дези Коллингс похитил меня. Это было утром… В день нашей годовщины. Позвонили в дверь. Я подумала… Ну не знаю, я подумала, что это ты прислал цветы.
Я вздрогнул. Эми всегда умеет найти, чем бы уколоть. Я очень редко дарил ей цветы, а вот Ранд Эллиот присылал жене букет еженедельно на протяжении всей их супружеской жизни. Две тысячи четыреста сорок четыре букета против моих четырех.
— Цветы или еще что-то… — продолжала она. — Я, не раздумывая, открыла. Там стоял Дези, и взгляд у него был очень странный. Решительный. Как будто он наконец надумал что-то осуществить. А у меня в руках была рукоятка от марионетки, от Джуди… Ты нашел марионеток? — Эми застенчиво улыбнулась и выглядела при этом ужасно милой.
— О! Я нашел все, что ты припрятала для меня.
— А я тогда подобрала рукоятку от Джуди. Наверное, она выпала… Когда я открыла дверь, то замахнулась и попыталась ударить Дези. Он отобрал рукоятку и стукнул меня. Сильно. Следующее, что я увидела…
— Ты сымитировала свое убийство и сбежала.
— Ник, я все могу объяснить.
Нестерпимо долгое мгновение я смотрел на нее. Перед глазами проплыли дни отдыха под горячим солнцем и песок побережья, руки Эми на моей груди, семейные обеды в доме ее родителей, когда Ранд, подливая мне в стакан, дружески похлопывал по плечу. Я видел нас, распростершихся на ковре в моей небогатой нью-йоркской квартирке, глядящих на ленивые лопасти вентилятора. Видел мать моего будущего ребенка и ту жизнь, о которой я некогда мечтал. Один или два удара сердца я от всей души не хотел, чтобы она говорила правду.
— Почему-то я не думаю, что ты сможешь объяснить все. Но интересно посмотреть, как ты попытаешься.
— Выслушай меня…
Она хотела взять меня за руку, но я отскочил. Отвернулся, перевел дух, а после опять встал лицом к лицу с Эми. К моей жене опасно поворачиваться спиной.
— Ну, давай же, Ник. Выслушай меня прямо сейчас.
— Ладно, хорошо. Почему каждая новая подсказка в охоте за сокровищами была спрятана в том месте, где я имел… э-э-э… отношения с Энди?
Она вздохнула, опустила глаза. Я заметил, что ноги у нее мокрые.
— Я ничего не знала об Энди. Ну, пока не увидела ее по телевизору. Тогда я была привязана к кровати в доме Дези. В его особняке на озере.
— Значит, это не что иное, как совпадение?
— Я прятала подсказки в местах, которые так или иначе были значимы для тебя. — По щеке Эми скатилась слеза. — Твой кабинет, где ты хоть как-то удовлетворял свою тягу к журналистике. — (Я фыркнул.) — Ганнибал, который, как я все-таки поняла, имеет для тебя огромное значение. Дом твоего отца — твоей полной противоположности, причинившей тебе столько страданий. Дом твоей мамы, где сейчас живет Го. Эти две женщины сумели вырастить тебя хорошим человеком. Но… я не удивлена, что ты прошелся по тем же местам с… — Она склонила голову к плечу. — Скажем, с подругой. Ты всегда любил повторяться.
— А почему во всех этих местах обнаружились улики, подтверждающие мою виновность в твоей смерти? Женские трусы, твоя сумочка, дневник. Кстати, о дневнике. Эми, как ты объяснишь все то вранье, которым он наполнен?
Она улыбнулась и покачала головой, словно жалея меня.
— Я все могу объяснить, — повторила Эми.
Я смотрел в ее заплаканное симпатичное личико, опустил взгляд на платье, запятнанное кровью:
— Эми, а что с Дези?
Она снова покачала головой, улыбаясь с едва заметной грустинкой.
И тогда я решил позвонить в полицию, но стук в двери подсказал, что копы прибыли незваными.
Вечер возвращения.
Внутри меня все еще сперма Дези, подтверждающая, что он насиловал меня, так что медкомиссия получит все необходимые данные. Запястья, израненные веревкой, поврежденное влагалище, синяки на теле — учебник по судмедэкспертизе. Пожилой врач с влажным дыханием и толстыми пальцами производит осмотр полостей таза и одновременно чистку. А детектив Ронда Бони в это время держит меня за руку — ее холодная кисть напоминает цепкую птичью лапку, так что тепла и поддержки я не ощущаю.
Она улыбается всякий раз, когда считает, что я не вижу ее. Похоже, детектив радуется, что Ник не такой плохой парень, каким его сделали. О да! Все женщины Америки вздыхают одновременно.
В особняк Дези отправили полицейский наряд. Его найдут голым и бездыханным, с миной удивления на лице и несколькими белокурыми волосками, зажатыми в кулаках. Постель пропиталась кровью. Нож, которым я его зарезала, а также избавилась от пут, валяется на полу неподалеку от спальни — я его бросила, направляясь в гараж. Там я забралась в антикварный «ягуар», все еще оставляя кровавые следы, и двинула прямиком домой, к любимому мужу. Мои инстинкты были низведены до животного уровня — я ни о чем не думала, кроме возвращения к Нику. Так возвращается, намыкавшись, потерявшаяся собачонка.
Пожилой доктор возносит благую весть — серьезных повреждений нет, а также нет необходимости в чистке матки: я сбросила плод раньше. Бони продолжает сжимать мою руку, бормоча при этом:
— Господи, вы столько пережили… Найдете ли силы, чтобы ответить на несколько вопросов?
Хороший переход — от соболезнований к допросу. Я всегда знала, что некрасивые женщины или чрезмерно почтительны, или излишне бестактны со мной.
Тест. Вы Удивительная Эми. Вы пережили ужасное похищение, а следом череду изнасилований. Вы убили похитителя и вернулись к мужу, который, как оказалось, изменял вам. Вы:
а) пожелаете прийти в себя и попросите немного времени, чтобы собраться с силами;
б) потерпите немного, поскольку так, и только так можно помочь полиции в расследовании;
в) выберете, кому в первую очередь дать интервью; компенсация за перенесенные страдания в виде, скажем, договора на книгу не будет лишней.
Ответ: б).
Удивительная Эми всегда ставит интересы других людей выше собственных.
Вымывшись в больничной душевой, я натянула одежду, которую Ник привез из дому. Джинсы со складками из-за того, что слишком долго лежали сложенными, и хорошенькая блузка, пропахшая пылью. Направляясь в полицейский участок, мы с Бони молчим в машине, пока я не спрашиваю слабым голосом о родителях.
— Они ожидают вас в участке, — отвечает детектив. — Когда я сообщила, что вы живы, они рыдали. От нахлынувшего счастья и облегчения. Мы позволим вам побывать в крепких родных объятиях до того, как пристанем с вопросами.
Репортеры уже окружили здание полицейского участка. Площадка для автомобилей радостно сияет огнями, как олимпийский стадион. Здесь нет подземной парковки, поэтому мы подъезжаем прямиком к крыльцу, где бушует безумная толпа. Я вижу мокрые губы и брызги слюны — каждый старается перекричать других; сверкают фотовспышки, горят лампочки видеокамер. Толпа напирает и давит всем скопом, качаясь то вправо, то влево на пару дюймов. Каждый хочет подобраться ближе ко мне.
— Я боюсь выходить, — говорю я Бони, в то время как к стеклу припечатываются мясистые ладони фотографа, пытающегося удержать равновесие. — Их слишком много.
Она гладит меня по руке и просит чуть-чуть подождать. Двери полицейского участка открываются, и выбегают копы в форме и касках, выстраиваясь в две линии, защищая меня с обеих сторон и удерживая прессу. Этакий почетный караул. Мы с Рондой бежим внутри коридора, взявшись за руки, как молодожены, прямо к моим родителям, которые ждут на пороге. Тут уж каждый репортер имеет возможность сделать фотографию, как мы с мамой обнимаемся, и она шепчет мне в ухо: «Деточка моя, деточка моя, деточка моя…» И мой папа, рыдающий так громко, что едва не срывается на кашель.
Потом меня повели дальше, как будто я не наездилась за сегодня вдоволь. Устроили в комнатушке с удобными, но дешевыми офисными стульями. Мне всегда кажется, что их обивку делали из вторсырья. Никаких окон. В углу мигает видеокамера.
Вовсе не это я себе представляла. Обстановка не располагает к тому, чтобы чувствовать себя защищенной.
Мне составляют компанию Бони, ее напарник Джилпин, два агента ФБР из Сент-Луиса, которые хранят молчание практически все время. Мне дают воды, а потом Бони начинает разговор.
Б.: Итак, Эми, для начала позвольте вас поблагодарить за то, что согласились встретиться с нами сразу после возвращения. В случаях, подобных вашему, очень важно провести опрос как можно раньше, пока свежи воспоминания. Вы даже не представляете себе, насколько это важно. Так что наша беседа принесет огромную пользу. Мы выясним все подробности, и тогда вы с Ником вернетесь к нормальной жизни.
Э.: Я только этого и хочу.
Б.: И вы это заслужили. Итак, если вы готовы начинать, я хотела бы уточнить время. В котором часу Дези появился на вашем пороге? Вы помните?
Э.: Думаю, около десяти утра или чуть-чуть позже, поскольку я слышала, как Тевереры разговаривали, направляясь к автомобилю, чтобы ехать в церковь.
Б.: Итак, вы открыли дверь. Что было дальше?
Э.: Я сразу почувствовала что-то неладное. Прежде всего хочу сказать, что Дези с юных лет писал мне письма. Но в последние годы его одержимость пошла на спад. Он сумел убедить меня, что является просто моим старым приятелем, заявлять в полицию было не о чем, и мне пришлось примириться с ним. Я даже помыслить не могла, что он способен на прямое физическое насилие. Хотя я испытывала дискомфорт от близкого соседства. Географического, я имею в виду. Возможно, именно это и толкнуло его на преступление. Понимание того, что я нахожусь так близко. Он вошел в дом… взмокший и нервничающий, но выглядел решительно. Когда он позвонил, я была наверху, собиралась погладить платье, и вдруг заметила на полу тяжелую деревянную рукоятку от марионетки Джуди. Я поняла, что выронила ее. Сами куклы я к тому времени уже спрятала в дровяном сарае, поэтому я просто подняла палку. И держала ее, когда открывала дверь.
Б.: У вас очень хорошая память.
Э.: Спасибо.
Б.: И что же было дальше?
Э.: Дези вошел. Он расхаживал по гостиной, все больше и больше волнуясь, даже впадая в неистовство, я бы сказала. Потом он проговорил: «А как вы подготовились к юбилею?» Я испугалась. Он знал, что в тот день была годовщина нашей свадьбы, и это бесило его. Вдруг он рванулся ко мне, сжал запястье и выкрутил руку. Мы боролись. Я хочу сказать, мы отчаянно боролись.
Б.: А дальше?
Э.: Я оттолкнула его и на секунду вырвалась. Побежала на кухню. Там мы опять сцепились. Дези ударил меня деревянной рукояткой от Джуди по голове. Я упала, и он ударил еще. Дважды или трижды. Помню, на несколько секунд я ослепла, голова кружилась, но я пыталась выхватить у него палку. Тогда Дези резанул мне по руке своим перочинным ножом. У меня остался шрам. Хотите посмотреть?
Б.: Да. Шрам упомянут в протоколе медицинского освидетельствования. Вам повезло, что это просто порез.
Э.: Поверьте, болит он совсем не как простой порез.
Б.: А каким образом он ударил ножом? Угол наклона…
Э.: Я не помню точно: резал меня он или я напоролась на лезвие случайно — я потеряла ориентацию в пространстве. Я помню только дубинку, лежащую на полу, потом я опустила глаза и увидела, как ее заливает моя кровь. По-моему, после этого я потеряла сознание.
Б.: Где вы очнулись?
Э.: В гостиной, связанная по рукам и ногам.
Б.: Вы кричали? Пытались привлечь внимание соседей?
Э.: Конечно я кричала. Вы слышали, о чем я рассказывала? Я была избита, связана мужчиной, который преследовал меня больше десяти лет, мужчиной, который совершил попытку самоубийства в моей комнате общежития.
Б.: Хорошо-хорошо, Эми. Простите, мы ни в коей мере не хотели этим вопросом поставить под сомнение правдивость ваших показаний. Мы всего лишь пытаемся составить максимально подробную картину случившегося, чтобы завершить следствие и вернуть вас к привычной жизни. Хотите еще воды? Или кофе?
Э.: Чего-нибудь горячего. Я замерзла.
Б.: Нет ничего проще. Принесите, пожалуйста, кофе. Что же происходило потом?
Э.: Мне кажется, первоначально он намеревался схватить меня и увезти, но так, чтобы следы говорили о побеге жены от мужа. Я очнулась как раз в тот момент, когда Дези закончил вытирать кровь на кухне и поставил, как были, несколько антикварных рамочек, которые упали, пока мы боролись. Избавился от дубинки. Но как я понимаю, он очень торопился. Увидел кавардак в гостиной, подумал и принял решение так все и оставить. Пусть будет похоже на погром. Прежде всего, он оставил парадную дверь открытой, а вдобавок перевернул несколько предметов мебели. Ту же оттоманку. Вот поэтому сцена казалась такой двусмысленной. Там смешались правда и подделка.
Б.: Но каким образом Дези Коллингс оставил предметы, указывающие на виновность Ника, в тех же местах, где вы прятали подсказки к охоте за сокровищами? Кабинет Ника в колледже, Ганнибал, дом его отца, дровяной сарай рядом с домом Го?
Э.: Я не понимаю, о чем вы.
Б.: Женские трусы не вашего размера в кабинете Ника.
Э.: Ну, наверное, это трусы девушки, с которой он… за которой он ухаживал.
Б.: Не ее размер.
Э.: Ладно, я не могу это объяснить. Может, у Ника была не одна подружка?
Б.: В доме Билла Данна был найден ваш дневник. Обгоревший в печи.
Э.: А вы его читали, да? Это ужасно… Не сомневаюсь, Ник захотел от него избавиться. И я его не обвиняю. Ведь прочитав его, вы сразу сосредоточились на моем муже.
Б.: Мне интересно, почему он решил сжечь его в доме отца.
Э.: Хорошо бы спросить у Ника. (Пауза.) Ник часто ездил туда, чтобы побыть в одиночестве. Ему нравилось уединение. Я уверена, такое его поведение нельзя считать странным. И хочу сказать, в нашем доме он не мог сжечь дневник, ведь это место преступления и он ожидал повторного осмотра вашими людьми. О чем они подумают, если обнаружат пепел? Логичнее избавиться от тетради в отцовском доме. Думаю, это был весьма разумный поступок со стороны Ника, учитывая, что вы подозревали его.
Б.: Дневник сам по себе является уликой. Там описываются притеснения со стороны Ника и ваши страхи. Ваш муж не хотел ребенка, и вы боялись, что он готов убить вас.
Э.: Мне бы самой хотелось, чтобы дневник сгорел. (Пауза.) Позвольте быть предельно откровенной. В дневнике описаны наши взаимные разногласия за минувшие несколько лет. Записи не с лучшей стороны характеризуют наш брак, но я хочу объяснить кое-что. Я не бралась за перо, когда была очень счастлива. Скорее, когда испытывала обиду или боль и хотела дать выход негативным эмоциям… Могу показаться не совсем правдивой, но это всего лишь мой личный взгляд на некоторые события. Я хочу сказать, что в дневнике правда слегка искажена. Однажды Ник толкнул меня, он не хотел ребенка, у него были проблемы с деньгами… Но чтобы я боялась его всерьез? Я должна признать — хоть и с болью в душе, — что все это мои домыслы. Да, от проблем никуда не деться. Я сталкивалась с насилием довольно часто и в прошлом, люди преследовали меня по разным причинам, поэтому у меня развилась небольшая паранойя.
Б.: И вы попытались купить огнестрельное оружие?
Э.: Ну ладно, большая паранойя. Простите меня. Если вы знакомы с моей историей, то должны меня понять.
Б.: Есть одна запись о вечеринке с коктейлями, после которой вы заболели. И симптомы похожи на классические признаки отравления антифризом.
Э.: (Длинная пауза.) Странно… Да, я помню, что чувствовала себя плохо.
Б.: Ладно. Вернемся к охоте за сокровищами. Вы прятали кукол — Панча и Джуди — в дровяном сарае.
Э.: Да.
Б.: В ходе следствия мы узнали о долгах Ника, о значительных покупках, сделанных по его кредитной карточке. А потом мы обнаружили все эти покупки в дровяном сарае. О чем вы подумали, когда вошли в сарай и увидели их?
Э.: Я находилась на частной территории. Мы с Го никогда не были особо близки, да и не хотелось мне копаться в чужом грязном белье. Я тогда предположила, что она привезла все это из Нью-Йорка. А потом, когда я смотрела новости — Дези заставлял меня смотреть все выпуски новостей, — услышала, что все это покупал Ник. И знаете… у Ника всегда были определенные проблемы с деньгами, он расточительный. Думаю, ему просто было стыдно. Все эти вещи — сиюминутная прихоть, он не мог от них избавиться и спрятал от меня, скорее всего рассчитывая со временем продать их.
Б.: А марионетки Панч и Джуди? Довольно зловещий подарок на годовщину свадьбы.
Э.: Я понимаю… То есть сейчас понимаю. Но я не читала целиком историю отношений Панча и Джуди. Просто увидела кукол — муж, жена и их малыш. Деревянные. Я как раз была беременной. Искала подарки в Интернете и наткнулась на Панча. И мне понравилось! Я решила, что это интересно, но совершенно не думала про скрытый смысл.
Б.: Итак, вы были связаны. Каким образом Дези затащил вас в автомобиль?
Э.: Он загнал машину в гараж, бросил меня в багажник и увез.
Б.: Вы кричали при этом?
Э.: Да, я кричала, но не очень громко. Я ужасная трусиха. Но если бы я знала, что на протяжении месяца каждую ночь Дези будет насиловать меня, а потом спать рядом, хлебнув снотворного с мартини, пока его не разбудит мой плач… Если бы я знала, что полицейские допросят его, но ни в чем не заподозрят и будут сидеть, не отрывая задницы от кресел, я орала бы что есть мочи. О, как бы я орала!
Б.: Еще раз прошу простить меня… Мы можем взять у миссис Данн образец кожи для анализа? И почему до сих пор не принесли для нее кофе? А, спасибо… Итак, куда он повез вас, Эми?
Э.: Мы двигались по направлению к Сент-Луису. Насколько я помню, по дороге остановились в Ганнибале — я слышала пароходный гудок. Там он выбросил мою сумочку. Это еще один поступок, который он совершил, чтобы все походило на нечестную игру.
Б.: Очень интересно. Мне кажется, слишком много странных совпадений в этом деле. Например, Дези Коллингс выбросил сумочку именно в Ганнибале, куда потом приехал Ник по одной из ваших подсказок. Соответственно, мы предположили, что сумочку выбросил именно Ник. Или вот еще. Вы спрятали подарок в том же месте, где Ник скрывал тайные покупки, сделанные по его кредитке.
Э.: В самом деле? Вынуждена заявить вам, что, на мой взгляд, не наблюдается ни единого совпадения. А ваше заявление наводит на мысль о предубежденности полицейских, которые с самого начала намеревались повесить убийство на моего мужа. И сейчас, увидев меня живой и здоровой, что подтверждает невиновность Ника, они выглядят полными идиотами и делают все возможное, чтобы прикрыть свои задницы. Вместо того, чтобы согласиться: расследование пошло по ложному пути из-за ваших совершенно некомпетентных действий. Ник оказался бы в гребаной камере смертников, а я закончила бы свои дни привязанной к койке, где меня насиловали бы каждую ночь.
Б.: Простите, но…
Э.: Я спаслась сама, спасла Ника и тем самым сберегла ваши придурочные задницы!
Б.: Вы совершенно правы, Эми. Сожалеем, что все так получилось… Мы потратили уйму времени на ваше дело, поэтому хотим выяснить все до мельчайших подробностей, дабы впредь не повторять ошибок. Но вы абсолютно правы, мы упустили главное. Вы героиня. Вы настоящая героиня.
Э.: Спасибо. Я высоко ценю ваше мнение.
Ночь возвращения.
Когда я зашел в полицейский участок, чтобы забрать домой жену, пресса приветствовала меня, как рок-звезду, как властителя умов, как первого человека, высадившегося на Луне. Я с трудом удержался, чтобы не помахать им сцепленными над головой руками, — привычный ответ победителя. «Вижу-вижу, — думал я, — как все вы набиваетесь мне в друзья».
Оказавшись в гуще событий, я почувствовал себя будто на презентации, пошедшей наперекосяк. На одном из столов стояло шампанское — несколько бутылок — и бумажные стаканчики вокруг.
Полицейские хлопали меня по плечу и радостно окликали, раздавались аплодисменты, как будто не эти люди еще вчера беспощадно преследовали меня. Но приходилось подыгрывать. Подставлять спину для дружеских похлопываний. О да, теперь-то мы все друзья!
Единственное, что имеет значение, — Эми жива. Я повторял это про себя снова и снова. Я понимал, что должен выглядеть как влюбленный до беспамятства муж, испытавший огромное облегчение, но пока не представлял себе, куда повернет расследование. Сумеет ли полиция распутать всю ее липкую паутину. «Притворяться, пока она не арестована, — рассуждал я холодно. — Пока она на свободе». Я дождусь ее ареста, обязательно дождусь, и тогда перспектива мгновенно расширится и откатится фон — мой личный хичкоковский зумм, — и я наконец осмелюсь сказать себе: «Моя жена — человекоубийца».
— Она его зарезала, — заявил молоденький коп, приставленный к нам для обеспечения контакта между родственниками (с которыми мне не хотелось общаться ни по какой причине). Он был как две капли воды похож на того юношу, который рассказывал о своей любимой лошадке, рваной губе и аллергии на арахис. — Перерезала сонную артерию. От такой раны умирают за шестьдесят секунд.
Целая минута… Этого достаточно, чтобы осознать, что ты умираешь. Я могу представить, как Дези зажимает разрезанное горло ладонью и кровь, пульсируя, струится между пальцами. А Дези страшно, он ощущает поток крови, который все слабеет, и тогда приходит понимание: это конец. И все это время Эми стоит рядом, за пределами досягаемости, разглядывая дело рук своих с брезгливой миной школьницы, которая на уроке биологии стоит перед склизким зародышем свиньи. Стоит и держит ланцет в руке.
— Зарезала его здоровенным ножом, как у мясника, — говорит полицейский-дитя. — Парень заимел привычку сидеть рядом с ней на кровати, резать мясо и кормить ее. — Похоже, поведение Дези вызывало у него больше отвращения, чем убийство. — Однажды нож упал и затерялся в складках покрывала. А насильник и забыл про него…
— Как же она воспользовалась ножом, если все время была связана?
— Не знаю, мистер Данн. — Юный коп глянул на меня так, будто я отпустил сальную шутку о его мамаше. — Но уверен, эти подробности выясняют прямо сейчас. Главное, что ваша жена теперь в безопасности.
Ура! Малыш читает мои мысли.
Ранда и Мэрибет я увидел через дверной проем в том самом зале, где мы давали первую пресс-конференцию шесть недель назад. Они, как и обычно, склонились друг к другу. Ранд целовал жену в макушку, а она уткнулась носом ему в плечо. Возмущение всколыхнулась во мне столь сильно, что я едва не запустил в них степлером. Вы, две почтенные, уважаемые задницы, создали это существо и выпустили его в мир! Это совершенное чудовище! И что, вас кто-то накажет? Нет, ни одна живая душа не станет вникать в ваши провинности. Напротив, Ранд и Мэрибет купаются во всеобщей любви и поддержке. К ним вернулась Эми, и все теперь восхищаются ими еще больше.
Моя жена и раньше была откровенным социопатом. В кого же она превратилась теперь?
«Осторожнее, Ник. Взвешивай каждый поступок».
Ранд перехватил мой взгляд и поманил. Долго тряс мне руку перед камерами оказавшихся поблизости репортеров.
Мэрибет хранила неприступность. Я для нее все еще оставался мужчиной, который изменял ее дочери. Сдержанно кивнула и отвернулась.
Наклонившись так близко, что я мог ощущать мятный аромат из его рта, Ранд сказал:
— Ник, мы так счастливы, что Эми вернулась. Должен попросить у вас прощения. От всего сердца. Конечно, мы предоставим Эми решать, быть или не быть вашему браку, но я сожалею о том, как развивались события. Вы должны понять…
— Я вас понимаю.
Прежде чем Ранд смог продолжить тираду, появились Таннер и Бетси Болт, похожие на рекламу в «Воге», — широкие хрустящие штаны, расшитые стразами рубашки, сверкающие золотом часы и кольца. Таннер наклонился к моему уху:
— Позвольте мне разобраться в ситуации.
И тут же вбежала встревоженная Го, засыпав меня вопросами:
— Как это все понимать? Что произошло у Дези? Она появилась прямо у тебя на пороге? Ты в порядке? Что будет дальше?
Странные чувства я испытывал при виде этого сборища. Не то воссоединение семьи, не то ожидание в приемном покое больницы. Радость пополам с тревогой, как в азартной комнатной игре, чьих правил толком не знает никто из участников. Тем временем двое репортеров, которым Эллиоты позволили вторгнуться в святая святых, продолжали гвоздить меня вопросами:
— Что вы почувствовали, когда Эми вернулась?
— Сейчас вы ощущаете себя счастливым?
— Возвращение Эми принесло вам облегчение, Ник?
— О, я в высшей степени счастлив и испытываю чувство огромного облегчения… — машинально сыпал я газетными штампами, как вдруг распахнулась дверь и вошла Жаклин Коллингс — алый шрам вместо рта, дорожки от слез на напудренных щеках.
— Где она? — произнесла мать Дези, обращаясь ко мне. — Где эта лживая сучка? Она убила моего сына. Моего сына! — сорвалась она на крик, а репортеры не упустили случая сделать несколько снимков.
— Что вы почувствовали, когда узнали, что ваш сын виновен в похищении? — спросил один из них голосом шуршащим, как банкноты.
— Что я почувствовала?! — выкрикнула она. — Вы серьезно или как? Человек способен ответить на такой вопрос? Гнусная бессердечная девка вертела как хотела моим сыном всю жизнь… Запишите это! Она играла с ним, врала ему, а в конце концов убила! И даже теперь, когда мой сын мертв, гадина использует его…
— Миссис Коллингс, — решительно вмешалась Мэрибет, — мы родители Эми. — Она попыталась притронуться к плечу Жаклин, но та отдернулась. — Мы сожалеем о вашей утрате.
— Но я не сдамся! — Жаклин гордо выпрямилась — она превосходила ростом Мэрибет — и яростно воззрилась на мою тещу сверху вниз, повторяя: — Я не сдамся!
— Простите за… все… — сказала Мэрибет, а потом рядом с ней встал Ранд.
Уж он-то был повыше, чем Жаклин.
— Что будет с вашей дочерью? — спросила Жаклин. Она повернулась к нашему юному «связному», пытавшемуся изобразить хладнокровие и непоколебимость. — Что будет с Эми? Она заявила, будто мой сын похитил ее. Это ложь, клевета! Она убила Дези, убила спящего. И что, никто не намерен воспринять это всерьез?
— Мы рассмотрим это дело со всей тщательностью, — заверил ее мальчишка.
— Несколько слов для прессы, миссис Коллингс! — вмешался репортер.
— Я только что сказала их. Эми Эллиот-Данн убила моего сына. Не было никакой самообороны. Она хладнокровно расправилась с Дези.
— У вас есть доказательства?
Конечно же, она не могла ничего доказать.
В репортаж журналистов войдут страдания заждавшегося мужа («Его помятое лицо свидетельствует о бессонных ночах, наполненных тревогой») и радость Эллиотов («Родители прижались друг к другу, ожидая, когда же к ним вернется их дитя, которое они считали потерянным»), Массмедиа обсудят подробно все ошибки полиции («В этом расследовании хватало тупиков и ложных следов, а детективы упрямо продолжали собирать улики против невиновного человека»), В статье, возможно, разок и упомянут Жаклин Коллингс («После неуклюжей попытки выяснить отношения с родителями Эми Эллиот озлобленная миссис Коллингс покинула комнату, продолжая утверждать, что ее сын ни в чем не виноват»).
Она и в самом деле покинула нас, направившись в другую комнату, где ее показания записали, но вряд ли примут к рассмотрению. История победоносного возвращения Удивительной Эми нравится людям куда больше.
Когда моя жена вышла к нам, все пошло по второму кругу. Фото и слезы, объятия и смех. Шоу, рассчитанное на публику, на всех, кто желал видеть подробности.
— Эми, что вы чувствуете?
— Эми, что вы испытываете, вырвавшись из лап похитителя и вернувшись к мужу?
— Ник, что вы ощутили, когда вернулась ваша жена, а вместе с ней и свобода?
По большей части я молчал, пытался мысленно ответить на собственные вопросы, которые не отпускали меня уже несколько лет и служили зловещим рефреном нашей супружеской жизни: «О чем ты думаешь, Эми? Что ты чувствуешь? Кто мы? Что сделали друг для друга? Что нам еще предстоит сделать?»
Желание Эми вернуться домой, к брачному ложу, к своему мужу-изменнику воспринималось всеми как величественный поступок, жест прощения. Никто не возражал. Нас сопровождал целый эскорт репортеров, будто королевскую свадебную процессию. Мы проезжали по улицам Карфагена, озаряемым неоном заведений фастфуда, прямиком к нашему «макмэншну» у реки. Сколько грации в Эми, сколько отваги — ни дать ни взять принцесса из сказки! Ну, меня, само собой, воспринимали как отвратного мужа, которому предстоит каяться и прислуживать жене оставшуюся часть жизни. Пока ее не арестуют. Если, конечно, ее когда-нибудь арестуют.
Освобождение Эми взволновало всех. Даже не взволновало, а потрясло. Я видел полицейских, когда они выходили из комнаты, где беседовали с ней почти четыре часа. Два парня из ФБР с ничего не выражающими лицами и стрижкой «под ежик». Джилпин выглядел так, будто проглотил самый большой бифштекс в своей жизни, а Бони, единственная из всех, хмурилась и напряженно сжимала губы. Проходя мимо, она кинула на меня взгляд и приподняла бровь.
А потом мы очень быстро вернулись домой, к Бликеру, который сидел в гостиной и наблюдал за нами блестящими глазами. На улице, по ту сторону занавесок, сияли прожекторы телевизионщиков, заливая комнату странным оранжевым светом. Казалось, будто горят свечи. Очень романтично. Эми выглядела красавицей. Я ненавидел ее. Я ее боялся.
— Мы не можем спать в этом доме… — начал я.
— Я хочу остаться здесь. — Она взяла меня за руку. — Хочу остаться с моим мужем. Хочу дать тебе шанс стать тем мужем, каким ты хочешь быть. И я прощаю тебя.
— Прощаешь меня? Эми, почему ты вернулась? Из-за моего интервью? Из-за видео?
— Разве ты не этого хотел? — ответила она. — Ты же сам записывал видео. Ролики были великолепны. Они напомнили мне то, что было между нами когда-то, особенное, личное.
— Но я просто говорил слова, которые ты хотела бы услышать.
— Я знаю. Это подтверждает, что ты все-таки хорошо меня изучил. — Эми прямо лучилась от счастья. Бликер принялся тереться о ее ноги, выписывая восьмерки и оглушительно мурлыкая. — Подумай об этом, Ник. Сейчас мы знаем друг друга лучше, чем кто бы то ни было в мире.
Положа руку на сердце, это чувство порой и меня посещало в минувшем месяце, в те мгновения, когда не хотелось убить Эми. Оно приходило неожиданно и некстати — то среди ночи, когда я поднимался, чтобы отлить, то утром за завтраком, перед тарелкой с хлопьями. Я испытывал вдруг восхищение и, более того, нежность по отношению к жене — такое тепло где-то внутри, в глубине живота. В точности угадать, что я захочу прочесть в тех записках, снова меня охмурить и даже предвидеть все мои ошибочные ходы… Эта женщина чертовски хорошо меня знала! Я все это время считал, что мы чужие. Раньше я полагал, что мы почти незнакомы, а оказывается, мы интуитивно изучили друг друга до последней клетки тела.
Есть в этом какая-то жуткая романтика. Романтика катастроф.
— Мы не сможем забыть все, что было между нами, Эми.
— А не надо думать о том, что было. Давай посмотрим, что есть сейчас. Ты любишь меня и не намерен повторять ошибки. Никогда.
— Ты сумасшедшая! Нет, ты правда чокнутая, если думаешь, что я останусь с тобой. Ты убила человека! — воскликнул я, отворачиваясь, но вдруг вообразил ее с ножом в руке и злобно сжатыми губами — ведь я ей не подчиняюсь.
Я тут же встал так, чтобы видеть Эми. К моей жене спиной лучше не поворачиваться.
— Чтобы спастись от него, — сказала она.
— Ты убила Дези, чтобы создать новую историю, чтобы вернуться в образе всеми любимой Эми и не нести ответственности за содеянное. Неужели не видишь иронии, Эми? Ведь ты всегда именно это во мне ненавидела — нежелание нести ответственность за свои проступки. Разве я не прав? Ну ладно, я получил довольно приключений на свою задницу, и вполне заслуженно. А как насчет тебя, Эми?! Ты убила человека. Человека, который, насколько я понимаю, любил тебя и помогал, а теперь хочешь, чтобы я занял его место — любил тебя, и помогал, и… Нет, я не могу. Я не могу на это пойти. Нет.
— Ник, ты делаешь выводы из непроверенной информации, — возразила она. — Меня это не удивляет, учитывая, сколько ходит сплетен. Но мы не должны реагировать на слухи, если хотим вместе жить дальше. А ведь мы хотим, да, Ник? Вся Америка хочет, чтобы наша история продолжалась. Весь мир хочет знать, что будет. А Дези плохой парень. Никому не нужны сразу два плохих парня. Ник, люди хотят любить тебя. Ты можешь оправдать их надежды лишь одним способом — остаться со мной. Другого пути нет.
— Расскажи мне все про Дези. Он помогал тебе с самого начала?
Эми вспыхнула. Ну как же, я предположил, что она нуждалась в помощи мужчины! Хотя яснее ясного, что нуждалась.
— Конечно нет! — воскликнула она.
— Тогда расскажи мне все. Ничего нет плохого в том, чтобы полностью мне довериться, потому что мы не сможем пойти дальше, если не откажемся от вымысла. Иначе я буду сопротивляться на каждом шагу, даже против своего желания. Я знаю, что ты все продумала, и не стану ловить тебя на противоречиях — я устал от попыток разгадать твои мысли, да и не нужно мне это. Просто я хочу знать, что на самом деле произошло. Эми, я оказался в шаге от камеры смертников. Благодаря тебе моя жизнь теперь вне опасности. Я искренне благодарен — слышишь? — тебе. Я говорю спасибо вслух, чтобы ты потом не назвала меня неблагодарным. Но я должен знать правду. И ты понимаешь, что я должен ее знать.
— Раздевайся! — приказала она.
Прежде всего Эми убедилась, что я не припрятал подслушивающее устройство. Я разделся перед ней до нитки. Она внимательно осмотрела меня, провела ладонью от подбородка к груди, потом по спине. Огладила мои ягодицы и сунула руку между ногами, на миг захватив мошонку и вялый член. С любопытством глянула, не произойдет ли чего? Ничего не произошло.
— Ты чист, — кивнула она, по всей видимости полагая, что пошутила, цитируя фильмы, которые мы когда-то смотрели с ней, умирая от хохота. Но я промолчал, и Эми отступила на шаг, заметив: — Мне всегда нравилось смотреть на тебя голого. Я просто таяла от счастья.
— Ни от чего ты не таяла, — буркнул я. — Мне можно одеваться?
— Нет. Не хочу думать о том, что в манжетах или штанинах могут прятаться «жучки». Кроме того, мы пройдем в ванную и включим душ. Это на тот случай, если прослушка где-то в доме.
— Ты насмотрелась детективных сериалов.
— Ха! Вот уж не думала, что услышу это от тебя.
Итак, мы заперлись в ванной и пустили воду. Вода брызгала на мою спину и на блузку Эми, пока она не отбросила ее прочь.
Она стянула всю одежду в манере веселого стриптиза и отправила ее в угол, продолжая улыбаться. Такую же игру она вела при первой нашей встрече — когда же это закончится?! После повернулась ко мне. Я ждал, что она закинет волосы за спину привычным движением, но они оказались слишком коротко обрезаны.
— Теперь мы равны, — проговорила она. — А то как-то нечестно стоять одетой перед тобой.
— Я думал, мы оставили условности в прошлом, — отозвался я.
«Смотри ей в глаза, и только в глаза. Не вздумай касаться ее. Не позволяй притронуться к тебе».
Она положила ладонь мне на грудь. Струйки воды сбегали между ее грудями. Эми слизнула капельку с верхней губы и улыбнулась. Раньше она терпеть не могла брызги из душа. Ей не нравилось прикосновение воды к коже, не нравилась влага на лице… Я знал это, поскольку мы прожили в браке пять лет и я много раз пытался заигрывать с ней в душе, но всякий раз натыкался на отказ: «Понимаю, Ник, что тебе это кажется сексуальным, но мне не нравится. Это из тех вещей, которые люди придумали для кино». Сейчас Эми выказывала полную противоположность самой себе, будто забыла, насколько хорошо я помню ее привычки. Я отодвинулся:
— Расскажи мне все, Эми. Но для начала ответь: был ли ребенок?
Ребенок оказался ложью. Именно это известие расстроило меня больше всего. Осознание того, что моя жена — убийца, пугало, вызывало отвращение, но знать, что о беременности она наврала, было совершенно невыносимо. Ребенок — ложь, боязнь крови — ложь. В прошедшем году моя жена почти все время обманывала.
— Как тебе удалось подставить Дези? — спросил я.
— Нашла кусок бечевки в подвале. Разрезала на четыре куска…
— Он разрешал тебе пользоваться ножом?
— Если помнишь, мы с ним дружили.
А ведь верно. Под влиянием истории, изложенной ею копам, я совсем забыл об этом. Эми отличная рассказчица.
— Каждый раз, когда Дези уезжал, я наматывала веревки на запястья и щиколотки потуже, чтобы оставались борозды. — Она показала багровые линии, опоясывающие запястья наподобие браслетов. — Нашла пустую винную бутылку и мастурбировала ею ежедневно. Поэтому изнутри мое влагалище выглядело… как положено. Как и должно выглядеть у жертвы сексуального насилия. И наконец, сегодня я уговорила его заняться сексом со мной, чтобы внутри меня оказалась его сперма. И в завершение напоила его коктейлем со снотворным.
— Он позволил тебе хранить снотворное?
Эми вздохнула.
— Ах, верно, вы же были друзьями.
— А потом я… — Она жестом показала, как перерезает горло.
— Вот так легко, да?
— Главное — решиться. Тогда выполнить уже не так сложно. Целеустремленность. Твердость. Сосредоточенность. Ты никогда этого не понимал.
Похоже, она опять ожесточалась. Ну конечно я не понимал ее!
— Расскажи остальное, — попросил я. — Расскажи, как ты все подстроила.
Через час вода стала холодной, и Эми решила положить конец нашей беседе:
— Ты не станешь спорить, что это филигранная работа?
Я смотрел на нее не отрываясь.
— Ты мог хотя бы чуть-чуть похвалить меня, — подталкивала она.
— За сколько времени Дези истек кровью насмерть?
— Пора спать, — ушла от ответа Эми. — Можем поговорить завтра, если захочешь. А сейчас — в постель. Вместе. Мне кажется, это важно. Важно для завершения. То есть на самом деле для начала.
— Я проведу здесь эту ночь, Эми, — кивнул я. — Просто потому, что не хочу вызвать лишних вопросов своим уходом. Но спать буду внизу.
Она склонила голову к плечу, рассматривая меня:
— Ник, не забывай, что я еще способна сделать тебе гадость.
— Да! Хуже той, что ты уже сделала?
— А почему бы и нет? — Она изобразила удивление.
— Сомневаюсь.
Я двинулся к двери.
— Попытка убийства, — сказала она.
Я остановился.
— Я запланировала это с самого начала. Несчастная слабая женщина вновь и вновь испытывает приступы странной болезни. А потом все следы указывают на коктейли, которые готовил для нее муж.
— Как в дневнике.
— Затем я решила, что попытка отравления — это слишком мелко для тебя. Лучше бы что-нибудь посерьезнее. Однако мысль о яде никак не шла из головы. Я думала-думала и придумала. Ты спланировал убийство заранее. Сначала попробовал способ, которым пользуются трусы. Но я выжила…
— Думаешь, поверят?
— Как же меня рвало тогда, это просто кошмар! И бедная напуганная жена могла сохранить исторгнутое ее желудком. Просто на всякий случай. Не станешь же ты порицать ее за маленькую паранойю? Даже к запасному плану всегда нужно иметь запасной план.
— Так ты что, по-настоящему траванулась?
— Неужели тебя это шокирует?
— Мне надо выпить, — покачал я головой и, прежде чем она вымолвила хоть слово, ушел.
Налив скотча, я расположился на оттоманке в гостиной. За занавесками двор ярко освещали прожекторы. Ночь шла на убыль. На меня накатывала утренняя депрессия, как бывало много раз.
Таннер Болт принял звонок сразу же.
— Она его убила, — сказал я. — Убила Дези, потому что он… по большому счету мешал ей. Начал свою игру, и Эми сообразила, что может безбоязненно вернуться к прежней жизни и все свалить на него. Она убила его, Таннер! Сама только что сказала. Призналась во всем.
— Как я понимаю, записать ее слова не было возможности? На телефон или что-нибудь еще…
— Мы стояли нагишом под душем, шумела вода, и Эми говорила шепотом.
— Даже спрашивать не хочу, — проговорил он. — Вы оба самые трахнутые на всю голову люди из всех трахнутых на всю голову людей, которых я когда-либо видел, а ведь я на них специализируюсь.
— А что полиция?
— Эми одурачила их всех, — вздохнул он. — Ее история смешная, но не более смешна, чем наша. Ваша жена, как правило, эксплуатирует самый надежный принцип социопатов.
— Какой?
— Чем больше ложь, тем легче в нее верят.
— Слушайте, Таннер, но ведь должна же быть какая-то зацепка.
Я прошел к лестнице, чтобы убедиться: Эми не подслушивает. И все равно мы разговаривали шепотом. Приходилось соблюдать крайнюю осторожность.
— Нужно рассмотреть все с самого начала, Ник. С ее показаний вы выглядите неважнецки. Эми утверждает: все, что написано в дневнике, — правда. Все вещи в дровяном сарае ваши. Вы купили их по своей кредитной карточке, а потом стеснялись признаться. Она всего-навсего маленькая богатая девочка, которая привыкла, чтобы о ней заботились. Откуда ей знать код кредитной карточки мужа? И боже мой, там же порнография!
— Она призналась, что беременности не было. Тесты подделаны. Она использовала мочу Ноэль Хоторн.
— Что ж вы раньше не сказали! Это здорово! Мы разговорим Ноэль Хоторн.
— Она ничего не знала.
Послышался громкий вздох. Адвокат даже не потрудился спросить о подробностях.
— Ладно, посмотрим. Поищем. Может, что-нибудь и найдется.
— Я не могу находиться в одном доме с этой тварью. Она шантажирует меня…
— Попыткой отравления? Антифриз, да? Я слышал, было что-то связанное с коктейлями.
— Меня могут арестовать, основываясь на этих показаниях? Она говорит, что спрятала немного рвоты. Улика. А что, в самом деле можно…
— Ник, не будем забегать вперед, ладно? Делайте хорошую мину при плохой игре. Мне неприятно это говорить, я сам себя ненавижу, но единственная подсказка юриста, которую я могу вам сейчас дать: не порите горячку.
— Не пороть горячку?! Это и весь совет? Мой супер-мега-адвокат советует мне не пороть горячку?! Мать вашу растак!
Охваченный яростью, я выключил телефон.
«Я убью ее, — думал я. — Убью мерзкую, подлую суку!»
И я снова окунулся в мечты, которые преследовали меня несколько последних лет, в то время как Эми энергично развивала во мне комплекс неполноценности. Мысленно я дубасил ее молотком, мозжа голову, пока она не переставала выкрикивать унизительные слова: «заурядный», «бесхарактерный», «неоригинальный», «непрезентабельный», «нетемпераментный», «недалекий». С преобладанием приставки «не». В воображении я лупцевал ее, пока она не становилась похожа на изломанную игрушку, бубнящую «не… не… не…». Но этого мне было мало, я воскрешал ее и начинал убийство заново. Сжимал пальцы на шее — она всегда любила крепкие объятия, — и душил, и чувствовал под пальцами ее пульс…
— Ник?
Обернувшись, я увидел Эми в длинной ночной рубашке на нижней ступеньке лестницы. Голову она склонила к плечу:
— Не надо пороть горячку, Ник.
Ночь возвращения.
Он оборачивается и, увидев меня, приходит в ужас. Хоть что-то полезное. Потому что я не собираюсь его отпускать. Он, может быть, думает, что врал, когда говорил все те приятные вещи, упрашивая меня вернуться домой. Но я чувствую разницу. Ник не может вот так лгать. Знаю: когда он произносил те слова, к нему пришло понимание истины, — дзинь!
Мы не способны любить друг друга с прежним пылом, но чувство пропитало нас до мозга костей. Такая любовь, как наша, не может не проникнуть в плоть и кровь и даже в костный мозг. У нашей любви бывают ремиссии, но вылечиться невозможно. Это самая приятная разновидность рака на свете.
Вы не хотите верить? После всего, что было? Он врал. Он пускался в гребаные домыслы и озвучивал их. Ладно, пусть так, но он проделал чертовски важную работу, поскольку я теперь хочу к нему вернуться. Такого мужчину, каким он притворялся, любят женщины. И я его люблю. Хочу, чтобы моим мужем был именно такой мужчина.
Мужчина, которого создала я. Мужчина, которого я заслуживаю.
А значит, он может добровольно вступить на путь любви ко мне или я сломаю его и заставлю стать тем самым мужчиной, за которого я выходила замуж. Мне надоели его увертки.
— Хорошая мина, Ник, — говорю я.
Он мне напоминает ребенка. Разозлившегося ребенка. Даже кулачки сжал.
— Нет, Эми.
— Я могу уничтожить тебя, Ник.
— У тебя уже получилось. — (Я вижу, как ярость дрожью поднимается в нем.) — Господи, ну почему ты решила со мной остаться? Я серый, посредственный, неинтересный, никакой. Я не соответствую твоему уровню. Сколько лет ты мне это твердила.
— Исключительно потому, что прекратил попытки. Со мной ты был само совершенство. Мы оба были само совершенство, когда начинали. А потом у тебя опустились руки. Почему?
— Я разлюбил тебя.
— Почему?
— Ты разлюбила меня. Мы с тобой как ядовитая лента Мёбиуса, Эми. Когда встретились и полюбили друг друга, мы не были собой, а когда перестали вдруг притворяться — наполнились отравой. И теперь пытаемся прикончить друг друга самыми отвратительными, самыми гнусными способами. На самом деле ты не любишь меня, Эми. Разведись со мной. Давай разведемся и попробуем найти свое счастье порознь.
— Ник, я не собираюсь разводиться с тобой. И готова поклясться: вздумаешь сбежать, я посвящу остаток дней тому, чтобы сделать твою жизнь чудовищной. И ты знаешь, что у меня получится.
— Но подумай, Эми! — зашагал он, как медведь по клетке. — Подумай, как плохо мы подходим друг другу, — пожалуй, в мире больше нет таких несовместимых людей, соединенных волею случая. Если ты не разведешься со мной, то подам на развод я.
— Правда?
— Я разведусь с тобой, Эми. Но это ты должна развестись со мной. Ведь я знаю, о чем ты думаешь. Тебе кажется, это не феерический финал. Удивительная Эми убивает захватившего ее насильника и возвращается домой… И тут обыденный, скучный развод. Ты считаешь, что в нем нет ничего триумфального.
Это и впрямь нетриумфально.
— Взгляни под другим углом, Эми. Твоя история — не калька с набивших оскомину сериалов о спасенных. Телевизионных сериалов девяносто второго года выпуска. Нет! Ты решительная, энергичная, независимая женщина. Устранив похитителя, ты взялась приводить в порядок собственный дом. Надо освободиться от лживого изменника-мужа. Женщины будут аплодировать тебе стоя. Ты не запуганный ребенок — ты боец, который не берет пленных. Подумай об этом. И ты поймешь, что я прав. Эра милосердия заканчивается. Она, как говорят французы, passe.[10] Вспомни всех обманутых знаменитых женщин — жен политиков, актрис. В наше время ни одна из них не смирилась бы с обманом, не стала бы жить с изменщиком.
Во мне вскипает ненависть к Нику. Как он пытается выкрутиться из нашего брака! Хотя я уже говорила — трижды, если считать это утро, — что развод невозможен. Он все еще полагает, что найдет силы.
— Значит, если я не разведусь с тобой, ты разведешься со мной? — спрашиваю я.
— Я не хочу быть женатым на такой женщине, как ты. Мне нужна обычная женщина.
Вот дерьмо!
— Вижу, ты скучаешь по ипостаси безвольного неудачника. Просто хочешь смыться? Нет! Ты не сможешь жить в манере скучного среднезападного американца с какой-нибудь местной скучной девчонкой. Ты пробовал уже — помнишь ту крошку? Даже если очень захочешь, у тебя ничего не выйдет. Ты прославишься на всю Америку как развратная жопа, бросившая в трудный момент жену — жертву похитителя и насильника. Думаешь, хоть одна нормальная женщина посмотрит на тебя? Ты добьешься всего лишь…
— Ты психопатка? Полоумная сука? — Он тычет пальцем в мою сторону.
— Не называй меня так!
— Сукой и психопаткой?
Ну да! Для него самый простой выход — предложить мне такой путь. Но от меня так легко не избавиться.
— Все, что я делаю, Ник, я делаю обдуманно. Все мои поступки подчинены плану, распорядку и дисциплине.
— Ты вздорная, эгоистичная, холоднокровная психопатка и сука…
— А ты мужчина средних способностей, ревнивый, трусливый, скучный подкаблучник. Без меня таким и остался бы. Занудой. Но я изменила тебя. Со мной ты стал лучше, и ты это знаешь. За всю свою жизнь ты нравился себе только тогда, когда притворялся человеком, достойным моей любви. А кто ты без меня? Без меня ты станешь своим отцом.
— Не говори так, Эми. — У него сжимаются кулаки.
— Думаешь, ему не причиняла боль женщина, как и тебе? — Я это говорю умиротворяющим тоном, будто общаюсь с собакой. — Он не считал, что заслуживает большего, как и ты? Ты в самом деле веришь, что твоя мать — его первая любовь? А почему же тогда он так ненавидел всех вас?
— Заткнись, Эми. — Ник шагает ко мне.
— Пораскинь мозгами, и поймешь, что я права. Даже если отыщешь милую заурядную девочку, ты будешь вспоминать обо мне ежедневно. Что, скажешь, не так?
— Не так.
— А вспомни, как ты даже думать забыл о своей Способной Энди, едва решил, что я снова тебя люблю. — Эти слова я произношу детским голоском, даже нижнюю губу выпячиваю. — Сколько любовных записок тебе понадобилось, дорогуша? Одна? Две? Две записки о том, что я люблю тебя, и хочу восстановить отношения, и считаю тебя лучшим, чем ты есть на самом деле. «ТЫ ВЕЛИКОЛЕПЕН. ТЫ ОСТРОУМНЫЙ. ТЫ ТЕПЛЫЙ». И ты сразу размяк. Думаешь, когда-нибудь ты сможешь стать обычным мужчиной? Найдешь простую девчонку, но будешь вспоминать обо мне. Скучная, обыденная жизнь с дурочкой-женой и парой дурачков-детишек не удовлетворит тебя. Ты вспомнишь обо мне, посмотришь на жену и подумаешь: «Тупая сука».
— Заткнись, Эми. Это все, что я хочу сказать.
— Просто ты похож на своего отца. Мы все суки в конечном итоге, разве не так, Ник? Тупая сука, сука-психопатка.
Он хватает меня за руку и сильно дергает:
— Я та сука, которая помогает тебе стать лучше.
Ник замолкает. Все силы он тратит на то, чтобы не дать волю рукам. Глаза блестят от слез. Он шатается.
— Я та сука, которая делает тебя человеком.
И тогда он хватает меня за горло.
Ночь возвращения.
Я ощутил пальцами ее пульс, о чем так давно мечтал. Сжал посильнее и повалил ее на пол. Эми царапала мои запястья и издавала звуки, напоминающие клекот. На десять секунд мы застыли лицом к лицу на коленях, будто в молитве.
«Гребаная сука-психопатка».
Слеза капнула с моего подбородка.
«Ты убийца, трахальщица мозгов, злобная сумасшедшая сука».
Эми смотрела не мигая яркими голубыми глазами.
И вдруг очень жуткая мысль пьяно вывалилась из глубин сознания: «Кем же я стану, если убью Эми?»
В глазах полыхнуло белым. Я отдернул руки от Эми, как от раскаленного железа.
Она рухнула на пол, задыхаясь и кашляя. Наконец дыхание вернулось к ней, хриплое и тяжелое, с каким-то странным, почти эротическим взвизгом в конце каждого вздоха.
«Кем же я стану?»
Вопрос не риторический. На него нельзя ответить чопорно: «Да, ты станешь убийцей, Ник. Ты станешь тем, за кого тебя все принимают».
Нет.
На самом деле вопрос бил в самую глубину души: «Кем же я стану без Эми?»
Ведь она права. Как человек я был наиболее ярок, когда любил ее, и еще ярче, когда ненавидел. Я знал Эми всего лишь семь лет, но уже не мог вернуться к жизни без нее. Она совершенно права: судьба обывателя для меня теперь недостижима. Я знал это до того, как услышал от Эми. Представлял себя рядом с обычной женщиной — милой, нормальной соседкой — и воображал, как рассказываю ей про Эми, про то, как жена наказала меня, а потом вернулась ко мне, — а обычная женщина в ответ тянет всякую банальщину: «О не-е-ет… Ну на-адо же-е…» И я знал, что буду смотреть на нее и думать: «Ты никогда не убивала ради меня. Ты никогда не создавала меня. Ты даже не представляешь себе, как начать то, что удалось Эми. Ты не способна на такую заботу обо мне».
Избалованный маменькин сынок не сможет обрести покой с обычной женщиной — очень скоро она перестанет казаться нормальной, опустится в его глазах ниже некуда, и тогда у него в голове зазвучит голос отца: «Тупая сука».
И уже никогда не утихнет.
Эми как в воду глядела.
И похоже, для меня не существует выхода.
Эми — это яд, но я не могу представить свой мир без нее. Кем я стану, если она без следа исчезнет из моей жизни? Нет, не исчезнет. Выбор сделан. Но ее необходимо обуздать. Эми в тюрьме — вот отличный финал. Из камеры ей до меня не дотянуться, а я бы посещал ее время от времени. Или, по крайней мере, вспоминал о ней, вызывал в воображении. Родное сердце, бьющееся где-то вдали…
И отправить ее за решетку — мой долг. Я обязан искупить свою вину. Эми сделала меня лучше — это моя заслуга, а я позволил безумию жены расцвести буйным цветом.
На свете миллион мужчин, которые охотно согласились бы любить, уважать Эми и повиноваться ей, да еще при этом считали бы себя счастливчиками. Эти надежные, уверенные в себе настоящие мужчины не вынуждали бы ее играть чужую роль, а принимали бы ее как есть: по-своему совершенной, твердой, требовательной, умной, креативной, обворожительной, хищной, маниакально эгоцентричной — как сейчас.
Эти мужчины обожали бы Эми.
И они, наверное, спасли бы ее от помешательства.
Судьба Эми могла пройти миллионом разных путей. Но был выбран тот путь, на котором оказался я, — случилось худшее из того, что могло случиться. А значит, и остановить ее предстоит мне.
Не убить, но остановить.
Посадить Эми в один из ее ящиков.
Пять дней после возвращения.
Теперь я точно, совершенно точно знаю, что с Ником необходимо быть осторожнее. Он уже не такой ручной. В нем теперь есть что-то от электроприбора — и рубильник в положении «вкл.». Мне нравится. Но все равно нужно принять меры.
Вернее, нужна одна, но очень надежная страховка.
Чтобы обеспечить ее, понадобится время. Но я всегда планирую заранее. Я должна все тщательно распланировать, но это для меня дело привычное. А пока можно поработать над восстановлением отношений. Начнем с фасада. У нас будет счастливый брак, и точка.
— Ты уж постарайся полюбить меня снова, — сказала я наутро после того, как он едва не задушил меня. Кстати, в этот день Нику исполнилось тридцать пять, но он предпочел не напоминать об этом. Моих подарков мужу хватило с лихвой. — За вчерашнее я тебя прощаю, мы оба изнервничались. Но уж теперь изволь постараться.
— Я знаю.
— Все должно быть по-новому.
— Знаю, — повторяет он.
Нет, он еще ничего не знает. Но скоро узнает.
Мои родители посещают нас ежедневно. Ранд, Мэрибет и Ник просто купают меня в заботе. Подушки… Каждый норовит подсунуть мне подушку. Просто какой-то массовый психоз — думают, после изнасилования и выкидыша я стала хрупкой и болезненной, пальцем меня тронь, и сломаются кости. И я кладу ноги на пресловутую оттоманку, я осторожно ступаю по кухонному полу, где пролилась моя кровь. За мной надо заботливо ухаживать.
Но меня непривычно нервирует, когда Ник разговаривает с кем-то посторонним. Такое чувство, что он вот-вот проболтается, — его словно распирает от проклятий.
Ник мне необходим, я это понимаю. Он нужен, чтобы моя история была максимально правдоподобной. Мой муж не должен винить меня и возмущаться, а должен признать, что это он накупил по своей кредитке и спрятал в сарае товары, что это он добился оформления страховки. Иначе останется недоверие к моей версии событий.
В моем стройном сюжете есть несколько проколов. В основном они связаны с людьми. Полиция и ФБР тщательно проверяют мои слова. Я знаю, Бони мечтает меня арестовать. Но копы так напортачили раньше, выставили себя такими дураками, что не посмеют тронуть меня, не имея на руках веских улик. У них есть только показания Ника, который клянется, что ни в чем не виноват, против моих, что он виноват.
Я подготовилась даже к появлению своих «друзей» из Озарка, Джеффа и Греты, в поисках славы или денег. Сообщила полиции, что Дези не сразу привез меня в особняк на озере, а продержал несколько дней с завязанными глазами, с кляпом во рту и под воздействием одурманивающих препаратов — это я так думаю, что несколько дней! — в какой-то комнате. Может быть, в мотеле? Или в квартире? Не уверена, все так расплывчато. Вы же понимаете, я была затерроризирована, да еще эта химия. Если Джефф и Грета все-таки притащатся и убедят копов отправить экспертов в «Убежище странника», то найденные отпечатки пальцев и другие следы станут лишним подтверждением моих слов.
Поэтому Ник — единственная проблема, но скоро я перетяну его на свою сторону. Я действовала осторожно и не оставила свидетельств против себя. Может, полиция и не верит мне до конца, но поделать ничего не может. Я догадываюсь по злому голосу Бони, что она не успокоится и попробует найти улики. Но чем больше она будет рыть, тем больше людей отвернется от нее. Она уже сейчас похожа на фанатичку-конспирологиню, все зенки пучит и не приемлет никаких возражений. Осталось только шапочку из фольги нацепить.
В общем, расследование постепенно сходит на нет. А вот «Удивительная Эми», напротив, приобрела второе дыхание. Издательство прислало моим родителям униженную просьбу написать еще одну книгу и получило их согласие в обмен на щедрый гонорар. В который раз из меня будут тянуть психические соки ради звонкой монеты? Нынче утром они уехали из Карфагена. Заявили, что так будет лучше для Ника и для меня (именно в этом порядке). Нам-де надо побыть наедине, время лечит и прочее. Но я-то знаю правду.
Они хотят поскорее вернуться к работе. Сказали, что попытаются найти «нужный тон». И сообщить в этом «нужном тоне»: наша дочь была похищена и многократно изнасилована чудовищем, которому она потом перерезала горло… но мы вовсе не хотим наварить на этом деньжат.
Мне не интересно, как они намерены восстанавливать свою жалкую империю, потому что каждый день мне звонят и просят изложить на бумаге собственную историю. Мою, мою, и только мою! Надо лишь выбрать самое выгодное предложение и садиться за работу. А еще надо сделать так, чтобы Ник дал согласие на мой вариант финала.
Мой вариант финала — счастливый.
Я знаю, любовь ко мне еще не возродилась в душе Ника, но куда он денется? Буду шантажировать его, пока не получу желаемый результат. Сейчас он ведет себя как прежний Ник, а я — как прежняя Эми. Как в ту пору, когда мы были счастливы. Когда не знали друг друга так, как знаем теперь.
Вчера, прохладным августовским утром, я стояла на веранде и любовалась рассветом. Ник выглянул из окна кухни с большой чашкой кофе — хочешь? Я кивнула, и мы стояли рядом, и пили кофе, и глядели на реку, и нам было нормально и спокойно.
Ник все еще не спит со мной. Ночует в гостевой комнате на первом этаже, запирая дверь. Но рано или поздно я его одолею, возьму измором, застигну врасплох, и он разделит со мной постель. Посреди ночи я повернусь к нему, обовью, как цепкая лоза, и тогда он станет моим до самой последней частички души.
Тридцать дней после возвращения.
Эми уверена, что держит ситуацию под контролем, но она заблуждается. Вернее, так: однажды она ошибется.
Бони, Го и я работаем в одной команде. Полиция, ФБР и все остальные утратили интерес к расследованию. Но вчера Бони неожиданно позвонила мне. Она не представилась, когда я принял вызов, словно мы старые друзья. Пригласила на чашку кофе. Я захватил Го из дому, и мы встретились в «Панкейк-хаусе». Детектив уже ждала в кабинке; при нашем появлении встала и вяло улыбнулась. Ей досталось от репортеров на орехи. Мы замялись, не зная, как теперь ее приветствовать — рукопожатиями или объятиями. Остановились на кивках.
Еще до того, как нам принесли заказ, она сказала:
— У меня есть дочь. Тринадцать лет. Миа. В честь Мии Хэмм. Она родилась в тот день, когда мы выиграли чемпионат мира. Вот такая у меня девчонка.
Я приподнял бровь: продолжайте, очень интересно.
— Вы как-то спросили, есть ли у меня дети, я не ответила… Повела себя грубо. Я была уверена, что вы не виноваты, но все были против вас, и я струсила. Вела себя как дура. Даже не хотела говорить имя дочери. — Она налила нам кофе из термоса. — Так вот, ее зовут Миа.
— Ладно, спасибо за откровенность.
— Нет, я хочу сказать… Вот ерунда какая… — Бони дунула вверх, отчего разметалась ее челка. — Я хочу сказать, я знаю, что Эми вас подставила. Я знаю, что она хладнокровно убила Дези Коллингса. Я знаю это точно. Но ничего не могу доказать.
— А чем занимаются остальные, пока вы расследуете дело? — спросила Го.
— Дело закрыто. Джилпина это полностью устраивает. А я получила распоряжение от руководства: прекратить возню с этим дерьмом. Прекратить, и точка. И так уже пресса сделала из нас безмозглых деревенских ослов. Я ничего не смогу сделать без вашей помощи, Ник. У вас что-нибудь есть?
— Я знаю то же, что и вы, — пожал я плечами. — Она мне призналась во всем, но…
— Призналась?! — воскликнула Бони. — Так это же здорово, Ник! Черт возьми, давайте мы будем записывать…
— Ничего не получится. Ничего. Она все продумала. Я хочу сказать, что она хладнокровно изучила все методы полиции. Она очень умная, Ронда.
Детектив полила вафли сиропом цвета электрик. Я в то же время ткнул вилкой в яичный желток и покрутил его — нарисовал на тарелке солнце с протуберанцами.
— Когда вы называете меня Рондой, хочется на стенку лезть.
— Моя жена очень хорошо учится, миссис детектив Бони.
Ронда опять вздыбила челку дуновением. Подцепила на вилку кусочек блинчика.
— Мне и микрофон для вас не выдали бы.
— Погодите, ребята! — вмешалась Го. — Но ведь должна быть какая-то зацепка! Ник, почему не переедешь от нее, все равно же от твоего пребывания в доме никакого проку?
— Нужно время, Го. Нужно, чтобы она снова стала мне доверять. Если она заговорит со мной откровенно не в ванной, когда мы оба голые…
Бони потерла глаза и обратилась к моей сестре:
— Уж не знаю, надо ли мне интересоваться подробностями…
— Они разговаривают в ванной при включенном душе. А разве там нельзя поставить какой-нибудь «жучок»?
— Шума воды ей мало, она еще и на ухо шепчет, — сказал я.
— Да, она умная, — кивнула Бони. — И учится на отлично. Я осмотрела машину, на которой она вернулась, — «ягуар» Дези. Проверила багажник, в котором, как она утверждает, Дези ее перевозил. Думала, там ничего не найдется и я уличу ее во лжи. Нет, она нарочно повалялась в багажнике, Ник! Разыскная собака взяла ее след. И мы нашли три длинных белокурых волоса. Длинные белокурые волосы! До того, как она обрезала их. Как она сумела это сделать?!
— Долгосрочные планы. Наверняка припрятала волосы, чтобы потом еще больше ухудшить мое положение.
— О господи! Вы можете представить такую в роли своей мамаши? Нипочем ее не обманешь, она всегда на три шага впереди.
— Бони, а вы можете представить ее в роли жены?
— Она проколется, — ответила детектив. — Где-то обязательно проколется.
— Вряд ли, — покачал я головой. — А не могу я просто свидетельствовать против нее?
— Вам никто не поверит. Ваша судьба находится целиком в руках Эми. Она оправдала вас — она же может окончательно и уничтожить. Если захочет дать огласку истории с антифризом.
— Найти бы ту блевотину… Если я избавлюсь от рвоты и мы поймаем Эми на противоречиях…
— Нужно еще раз изучить дневник, — вставила Го. — Семь лет вела! Там обязательно найдутся нестыковки.
— Мы попросили Ранда и Мэрибет прочитать дневник — вдруг им что-то покажется странным, — сообщила Бони. — Угадаете, каков был ответ? Я думала, Мэрибет глаза мне выцарапает.
— А как насчет Жаклин Коллингс, или Томми О'Хара, или Хилари Хэнди? — продолжала Го. — Они знают настоящую Эми. Чем-нибудь да помогут.
— К сожалению, этого мало, — покачала головой Бони. — Им меньше веры, чем Эми. Это общественные симпатии в чистом виде, но именно их руководство сейчас принимает во внимание.
И она говорила правду. Жаклин Коллингс несколько раз спонтанно появлялась на разных телеканалах, настаивая на невиновности сына. Начинала она всегда хорошо, но, как правило, материнская любовь играла с ней дурную шутку. Через какое-то время ее уже воспринимали как несчастную сломленную женщину, которая отказывалась поверить в преступление сына. И чем больше ее жалели, тем пуще она кричала и злилась. В конце концов Жаклин полностью утратила сочувствие зрителей. Ее очень быстро списали. Томми О'Хара, а также Хилари Хэнди обращались ко мне, разъяренные безнаказанностью Эми, предлагали выступить со своими историями. Но никто не хотел их слушать — для толпы они были двумя психически неуравновешенными ничтожествами. «Крепитесь, — посоветовал я им, — и мы добьемся успеха». Хилари и Томми, Жаклин и Бони, я и Го — наш час еще придет. Я внушал себе, что верю в это.
— А что, если привлечь на нашу сторону Энди? — предложил я. — Уговорим ее засвидетельствовать, что во всех местах, где Эми спрятала подсказки, мы с Энди занимались сексом. Люди любят Энди, ей поверят.
После появления Эми к Энди вернулась ее былая жизнерадостность. О ее жизни я знал только из случайно попадавших на глаза заметок в желтой прессе. Она встречалась с парнем, своим ровесником, симпатичным, лохматым и всегда с наушниками на шее. Выглядела эта парочка просто классно — молодые, здоровые. Газетчики восхищались ими; самый лучший заголовок — «Любовь находит Энди Харди». Эту отсылку к фильму 1938 года с Микки Руни могли понять от силы двадцать человек.
Я отправил ей СМС: «Прости. За все». Ответа не получил. Но искренне желал ей только хорошего.
— Совпадение. — Бони пожала плечами. — Я имею в виду, странное совпадение, но… недостаточно впечатляющее, чтобы двигаться дальше в такой атмосфере. Ник, вы должны заставить жену проговориться. Вы — наша единственная надежда.
Го стукнула чашкой с кофе о стол:
— Я вот слушаю, слушаю — и ушам своим не верю. Ник, я не хочу, чтобы ты жил в этом доме. Ты не коп под прикрытием. Ты живешь с убийцей. Вали оттуда, к херам! Всем насрать на то, что она убила Дези, но мне лично не насрать, что она точно так же может поступить и с тобой. В один прекрасный день пережаришь для нее сыр, а потом мне позвонят и скажут, что ты свалился с крыши и разбился насмерть. Вали оттуда!
— Не могу. Пока не могу. Она не отпустит. Ей слишком нравится игра.
— Так прекрати ей подыгрывать.
Но я не могу прекратить. Я ведь постепенно совершенствуюсь в этой игре. Буду рядом с Эми до тех пор, пока не подловлю на чем-нибудь. Я единственный человек, кому это по силам. Рано или поздно Эми размякнет и проговорится, а я смогу это использовать. Неделю назад я перебрался в нашу спальню. Секса у нас нет, мы стараемся даже не прикасаться друг к другу, но спим в одной постели как законные муж и жена, что ослабляет бдительность Эми. Иногда я поглаживаю ее волосы. Зажимаю локон между пальцами, слегка дергаю, будто звоню в звонок. Обоим это нравится. В этом-то и проблема.
Мы притворяемся, будто любим друг друга, делаем то, что нам нравилось, когда мы были влюблены; и наши взаимоотношения похожи на любовь, поскольку мы искусно играем роли. Романтика раннего этапа нашего брака восстанавливается как мышечная память. Когда я забываю — а я иногда могу ненадолго забыть, кем же является моя жена, — то даже получаю удовольствие от общения с ней. Или с тем человеком, которым она притворяется.
Факт, что моя жена — убийца, иногда кажется забавным. Можно привести пример? Однажды вечером я, как в старые добрые времена, принялся изображать омара, а Эми делала вид, что ловит меня. Получился скетч в духе «Энни Холл», и меня это так увлекло, что пришлось на минуту выбежать из комнаты. В ушах отдавался стук сердца; снова и снова я твердил, как мантру: «Эми убила человека, она и тебя убьет, если не будешь очень-очень осторожным». Моя супруга — такая веселая, такая красивая убийца — запросто расправится со мной, если я ее чем-нибудь раздосадую.
Я понял тогда, что боюсь находиться в собственном доме. Например, делая сэндвич на кухне в обед и слизывая ореховое масло с ножа, я обернулся и, увидев ее, подкравшуюся тихо-тихо, на цыпочках, дернулся от испуга.
Я, Ник Данн, который привык забывать разные мелочи, теперь репетирую каждую фразу, чтобы ни в коем случае не задеть женины чувства. По вечерам я записываю свои наблюдения за Эми: что она любит, чего не любит. Это на тот случай, если Эми устроит мне персональный опрос. Я теперь великолепный муж — по той простой причине, что очень не хочу принять смерть от руки своей благоверной.
Мы никогда не обсуждаем мою паранойю, ибо притворяемся, будто любим друг друга, и я делаю вид, что совсем не боюсь жену. А она временами бросает прозрачные намеки. Например: «Знаешь, Ник, ты можешь спокойно спать со мной в одной кровати. Просто спать. И все будет хорошо. Я обещаю. Случай с Дези — не прецедент. Закрывай глаза и спи».
Но я не могу уснуть. Не могу закрыть глаза, когда она рядом. Словно я в одной банке с пауком.
Восемь недель после возвращения.
Меня так и не арестовали. Полиция перестала лезть с вопросами. Я чувствую себя в безопасности, а вскоре застрахуюсь и от грядущих неприятностей.
Мне до того спокойно, что я вчера нисколько не расстроилась, когда спустилась позавтракать и обнаружила на кухонном столе пустую банку, в которой хранила образец рвоты.
Ник — воришка — избавился от этой маленькой улики. Я поморгала и выкинула банку в мусорное ведро.
Она теперь не имеет никакого значения.
Потому что моя жизнь налаживается.
У меня подписан договор с издательством. Я официальный автор нашей истории. Это символично, и это здорово. Что собой так или иначе представляет любой брак? Просто всякую тягомотину: он сказал, она сказала? Нет уж, говорить будет она, а Нику придется улыбаться и соглашаться. Я напишу, каким хочу его видеть: романтичным и предупредительным, глубоко раскаивающимся за все эти шалости с покупками в кредит и дровяным сараем. Пусть я так и не добилась, чтобы он попросил за все прощения вслух, — все равно он выскажется в моей книге. А потом Ник поедет со мной в рекламный тур и будет улыбаться, улыбаться, улыбаться…
Назову я книгу просто — «Изумительная». Вызывающая изумление, необыкновенная, восхитительная. Это будет вишенка на торте моей истории.
Девять недель после возвращения.
Я отыскал рвоту. Эми спрятала банку у задней стенки морозильной камеры, в коробке с брюссельской капустой. Коробка обросла льдом, и немудрено, ведь она пролежала там несколько месяцев. Догадываюсь, что имею дело с очередной «внутренней» шуткой Эми: Ник не ест овощи, Ник не чистит холодильник, Ник и не подумает сюда заглянуть.
А Ник заглянул.
Ник теперь умеет чистить холодильник. Ник даже знает, как его правильно размораживать. Я вылил рвоту в канализацию, а банку поставил на видное место, чтобы Эми нашла ее.
Она бросила банку в мусорное ведро. И ни слова мне не сказала.
Что-то идет не так. Не знаю что, но догадываюсь: события разворачиваются не слишком выгодно для меня.
Моя жизнь похожа на книжный эпилог. Таннер Болт занялся новым делом. Певец из Нэшвилла узнал, что жена ему изменяет, и на следующий день ее тело обнаружили на «Свалке Харди», неподалеку от их дома, а рядом — молоток с его отпечатками пальцев. Таннер вспоминает меня, аргументируя защиту: «Знаю, что дело выглядит нехорошо, но есть прецедент Ника Данна! Его дело выглядело не лучше, а чем все закончилось?» Я почти ощущаю, как он подмигивает мне через объективы видеокамер. А иногда от него приходят эсэмэски: «У вас порядок?» или «Ну что там?»
А ничего…
Мы с Бони и Го продолжали встречаться в «Панкейке», просеивая историю Эми через мелкое сито. Все пытались найти какую-то зацепку для обвинения. Мы изучили дневник от корки до корки, разыскивая нестыковки. Дошли до отчаянных придирок и копания в мелочах. Например, вот тут она упомянула Дарфур, а разве говорили о нем СМИ до 2010 года? А потом мы разыскали выпуск новостей с Джорджем Клуни — еще в 2006-м обсуждалась гуманитарная катастрофа в Судане.
А вот моя лучшая придирка:
— Вот тут Эми в июле две тысячи восьмого хохмит насчет задавленного бомжа, но мне кажется, эта шутка не была в ходу до две тысячи девятого.
— Передайте сироп, юморист, — отозвалась Бони.
Люди забыли о нас, вернувшись к своим проблемам. С нами осталась Бони. И Го.
Затем случилось кое-что еще. Умер мой отец. Ночью, во сне. В последний раз его кормила женщина. Койку ему в последний раз стлала женщина. Обмывала его мертвое тело женщина. И сообщила мне о его смерти тоже женщина.
— Он был хорошим человеком, — произнесла она обязательную тупую банальность.
— Нет, не был, — ответил я.
И она рассмеялась так, словно услышала лучшую шутку за месяц.
Раньше я думал, что испытаю облегчение, когда умрет отец, но теперь почему-то в груди поселилась огромная жуткая пустота. Всю жизнь я сравнивал себя с отцом, вот его не стало. И только Эми все еще борется со мной.
После немноголюдной тоскливой панихиды я не поехал к Го, а вернулся домой, где крепко обнял Эми. Все верно, я вернулся домой, к жене.
«Мне нужно покинуть эти стены, — думал я. — Мне нужно порвать с Эми раз и навсегда».
Сжечь все мосты и не возвращаться.
«Кем же я стану без Эми?»
Это я и должен выяснить. Я расскажу свою собственную историю. Как же все просто!
На следующее утро, когда Эми увлеченно защелкала клавиатурой, чтобы подарить миру свою «Изумительную», я перенес в гостиную ноутбук и уставился на сияющий белый экран.
Вот и начата первая страница моей книги.
«Я изменник, слабак и трус, и я герой этого повествования. А женщина, которой я изменял, моя жена Эми Эллиот-Данн, — убийца и социопатка».
Я перечитал строчки.
Годится. Я бы и сам не отказался почитать про такое.
Десять недель после возвращения.
Ник до сих пор притворяется. Мы оба притворяемся, что беззаботны и счастливы, что любим друг друга. Но я слышу, как поздно вечером он стучит по клавиатуре ноутбука. Он пишет. Пишет свою историю, в этом нет сомнений. В лихорадочной спешке изливает мысли на клавиши, а те щелкают и цокают, как миллион насекомых. Когда Ник засыпает (хотя он сейчас спит беспокойно и настороженно, а я — крепко и спокойно, как он в прежние времена), я пытаюсь залезть в его файлы. Как бы не так — он усвоил урок. Перестал забивать в окно пароля день рождения — свой, или матери, или Бликера. Мне не удалось заглянуть в текст. Но я по-прежнему слышу, как он печатает быстро, без пауз, и представляю себе Ника, сгорбленного над клавиатурой, его плечи, торчащий между зубами кончик языка. Тогда я понимаю, что совершенно права, пытаясь лишний раз подстраховаться. Защитить себя.
Потому что пишет он отнюдь не любовный роман.
Двадцать недель после возвращения.
Я не уехал. Я хотел поразить свою жену, которая не привыкла чему бы то ни было удивляться. Хотел вручить ей рукопись на крыльце, перед тем как отправлюсь заключать договор с издательством. Вот-вот весь мир узнает правду и обрушит накопившееся дерьмо тебе на голову, а ты и поделать-то ничего не сможешь. Возможно, ее так и не упрячут в тюрьму, поскольку книга — всего-навсего мое слово против ее слова. Но на своем примере я убедился, как важно общественное мнение, даже если закон молчит.
Итак, выходим на поле. Команда Ника против команды Эми. Игра продолжается. Хоть гребаными футболками торгуй…
Когда я шел к Эми, колени слегка дрожали. Ведь я намеревался выйти из ее сюжета.
Я показал ей рукопись, жирным шрифтом напечатанный заголовок «Сука-психопатка». Как бы очередная «внутренняя» шутка. Мы оба их любим. Я ждал, что она вцепится ногтями мне в лицо, разорвет рубашку, укусит меня.
— О, ты как раз вовремя, — бодро проговорила Эми, широко улыбаясь. — Могу я тебе кое-что показать?
Я заставил ее повторить опыт на моих глазах. Помочиться на полоску. При этом сидел рядом на корточках и следил, чтобы струя попадала точно на «тест», окрашивая его в голубой цвет — подтверждая беременность.
Затем я затолкал Эми в машину и повез к врачу. Следил, когда у нее брали кровь — а ведь она всем наврала, что не выносит вида крови! — и ждал два часа результаты анализа.
Эми была беременна.
— Ну уж точно не от меня, — возмутился я.
— А вот и от тебя, — опять улыбнулась она, пытаясь залезть ко мне в объятия. — Поздравляю, папочка.
— ЭМИ!!!
Я поверить не мог. Ведь с ее возвращения мы не занимались сексом.
И вдруг вспомнил — упаковка салфеток, кресло, обитое винилом, телевизор и диски с порно… И моя сперма, которая лежала в каком-нибудь больничном холодильнике. Когда пришла бумага насчет моего добровольного отказа от хранения, я оставил ее на столе, и она сразу же затерялась. А вот моя жена не считала ворон, она живо смекнула, что такой материал может ей очень даже пригодиться.
Гигантский пузырь радости вздулся в груди — и я ничего не мог с этим поделать, — а потом радость сменилась металлическим привкусом ужаса.
— Я вынуждена кое-что делать для обеспечения собственной безопасности, Ник, — сказала Эми. — По одной-единственной причине: я не могу полностью доверять тебе. Ну, для начала ты должен уничтожить эту рукопись. А для полной гарантии поклянешься мне в том, что покупки в кредит, спрятанные в сарае, сделаны тобой и что ты считал, будто я тебя подставляю, но сейчас любишь меня, я люблю тебя и наши отношения в полном порядке.
— А если откажусь?
— Думаю, это будет просто ужасно… — Она положила ладонь на свой едва наметившийся животик и нахмурилась.
Мы потратили годы, пытаясь доказать друг другу, кто главнее в нашем семейном союзе, в нашей истории любви, в нашей судьбе. И вот я проиграл окончательно и бесповоротно. Я создал рукопись, а она создала жизнь.
Можно было бы посудиться за ребенка, но я знал, что мне не победить. Эми наслаждается войной — кто знает, какие резервы она еще приготовила? Когда она родит, я не буду даже «папой выходного дня», мне позволят общаться с ребенком только в присутствии инспектора по делам несовершеннолетних, лениво потягивающего кофе за соседним столиком. А возможно, Эми и на этом не остановится. Представляю себе обвинения в приставании из хулиганских побуждений к малолетним или даже в насилии, а тогда я точно никогда не увижу своего малыша, его упрячут далеко-далеко. И мать будет нашептывать ложь в маленькое розовое ушко.
— Между прочим, это мальчик, — добавила Эми.
Вот так я в конце концов угодил в плен. Эми завладела мной навсегда… по крайней мере до тех пор, пока сама не решит отпустить. Я должен был спасти сына, чтобы распутать, размотать, развязать сплетенную ею страшную паутину. Я готов был отдать жизнь за своего ребенка, что, собственно, и сделал. Чтобы стать человеком достойным уважения, я выращу сына.
Я уничтожил свою книгу.
Бони приняла звонок сразу же.
— В «Панкейке»? Через двадцать минут? — спросила она.
— Нет.
Я сообщил Ронде, что скоро стану отцом и поэтому прекращаю любые попытки расследования. Что я отказываюсь от всех обвинений, дезавуирую заявление, будто моя жена пыталась навлечь на меня подозрение в убийстве, соглашаюсь с отведенной мне ролью в покупке вещей в кредит.
Бони долго молчала. Потом пару раз хмыкнула.
Я представлял, как она жует щеку и расчесывает пальцами жидкие волосы.
— Берегите себя, Ник, — наконец сказала она. — Берегите и малыша тоже. — Потом рассмеялась. — А вашу Эми и правда на кривой козе не объедешь.
Сестре я рассказал новость не по телефону, а явившись к ней домой. Бодрился при этом: мол, на самом деле новости хорошие. Ребенок! Ты себе не представляешь, как я ждал этого ребенка! Можно ненавидеть обстоятельства, но как можно не любить малыша?
Я думал, Го мне врежет. Она придвинулась так близко, что я ощущал ее дыхание, и ткнула в грудину указательным пальцем.
— Ты просто хочешь оправдать свое желание остаться, — прошептала она. — У вас противоестественная тяга друг к другу. Не семейка, а бомба ядерная. И однажды она рванет, Ник. Еще как рванет! Ты правда веришь, что выдержишь еще восемнадцать лет? А о том, что она тебя угробить способна, не думаешь?
— Нет, пока я тот, кого она считает своим мужчиной. Я перестал им быть на время, но навыки остались.
— А тебе не приходило в голову, что ты сам способен ее убить? Что можешь сделаться таким же, как наш папаша, не задумывался?
— Го, ну как ты не понимаешь?! Это и есть мой шанс не превратиться в Билла Данна. Я должен стать самым лучшим мужем и отцом в мире!
После этих слов Марго разрыдалась. Впервые с тех пор, как мы перестали быть детьми, я видел ее плачущей. Она вдруг села на пол, будто отказали ноги. Я опустился рядом и прижался лбом к ее лбу. Сестра проглотила слезы и сказала, глядя на меня:
— Помнишь, Ник, я говорила: буду любить тебя, что бы ни?.. Так вот, я буду любить тебя без всяких там «что бы ни».
— Помню.
— Так вот, я тебя люблю. Но ты разбиваешь мне сердце. — Го всхлипнула очень громко, совсем по-детски. — Мы ведь не знали, что все так получится.
— Да уж, поворот сюжета… — Я старался говорить беззаботным тоном.
— Она ведь не попытается нас разлучить?
— Нет, — ответил я. — Не забывай, она тоже пытается играть положительную роль.
Итак, я наконец стал для Эми парой. Наутро, когда проснулся рядом с женой, долго рассматривал ее затылок. Пытался читать мысли. И в этот раз мне не казалось, будто смотрю на солнце.
Я поднимаюсь на ее уровень безумия. Чувствую, как она снова меняет меня. Вначале я был желторотым юнцом, потом мужчиной — и плохим и хорошим. И вот теперь я персонаж. Пустил корни в бесконечный батальный роман о нашем семейном житье-бытье.
Проклятие, мне уже не представить сюжет моей жизни без Эми. Она — мой вечный антагонист.
А все, что с нами происходит, — затянутая страшная кульминация.
Десять месяцев, две недели и шесть дней после возвращения.
Говорят, не бывает любви с условиями. Так считает большинство людей. Но если у любви нет никаких границ, рамок и правил, как мы узнаем, что поступаем верно? Если меня будут любить несмотря ни на что, к чему тогда стремиться?
По идее, я должна любить Ника, несмотря на все его недостатки. По идее, и Ник должен любить меня со всеми моими закидонами. Но конечно же, это не имеет ничего общего с реальностью. И поэтому я думаю, что большинство людей ошибаются. У любви должна быть куча правил. Любовь требует от партнеров постоянного самосовершенствования. Любовь без условий — любовь без дисциплины. Как мы уже убедились, она не приносит счастья.
Еще больше рассуждений о любви вы сможете почерпнуть из моей новой книги «Изумительная». Очень скоро!
Но прежде всего материнство. Срок, определенный врачами, истекает завтра. По совпадению завтра наш шестилетний юбилей. Шесть лет. Железо. Я хотела подарить Нику парочку отличных наручников, но, боюсь, он еще не созрел для такой шутки. Подумать только, год назад я едва не уничтожила своего мужа. Так странно… А сейчас я занята тем, что восстанавливаю его. И работа близится к концу.
Вот уже который месяц Ник не жалеет на меня времени: растирает мне живот маслом какао, ездит в магазин за солеными овощами, массирует мои ступни. Как будто влюблен без памяти. Он учится любить меня безоговорочно, на моих условиях. По-моему, мы на пути к взаимному счастью. Наконец-то я это поняла.
Этак мы скоро станем самой лучшей семьей в мире. Просто ядерной семьей.
Нужно только не прекращать усилий. Ник пока еще не достиг полного совершенства. Сегодня утром, поглаживая мои волосы, он спросил:
— Что еще я могу для тебя сделать?
— Черт побери, Ник! — воскликнула я. — Откуда вдруг такая заботливость?
Я ожидала, что он ответит: «Просто я тебя люблю, и ты достойна самого лучшего».
Но он сказал:
— Просто мне тебя жалко.
— Это еще почему?
— Потому что тебе приходится каждое утро просыпаться тобой.
Не надо было ему так говорить. Я все думаю и думаю над его словами. Не могу остановиться.
Больше мне добавить нечего. Я всего лишь хотела убедиться, что последнее слово осталось за мной. Думаю, я это заслужила.
Старомодная (фр.).