Часто встречаем мы людей, бросающих книжку стихов новых поэтов на первой же странице. Обычно такой жест сопровождается безапелляционным:
— Ерунда!
Подобных людей много. Их миллионы. Они толпа. Но они — и общественное мнение. А это уже не все равно. Это страшно. Новые поэты — молодежь. И мнение миллионов — их крещение.
И кто знает, может быть, вследствие этих «мнений» не одна звенящая душа молодого поэта увяла? Не одна птаха умолкла?
А это уже на детях и внуках наших. Как кровь.
К счастью, молодая поэзия в целом — живет. Звенит. Поет. Радует усталый глаз порослью новаторства, новых всходов и неподдельной весны настроений и восприятий.
Передо мною — две маленьких изящных книжечки — «Стихи к Блоку» М.Цветаевой и «Опустошающая любовь» И.Эренбурга.
На Олимпе современности — фигуры небольшие.
М.Цветаева в маленькую книжечку собрала свой крик к Блоку. Женский крик. По-женскому и сильный и капризный. Главное, капризный.
Так она о Блоке. О его имени. И разве не по-женски правдиво и тонко:
Это значит — холодный и звенящий. Как лед и серебро. Таков Блок в душе женской. И не она ли, не женщина мечется любящая в этих строках:
Разве это не женщина? Как она есть? Не аккорд любящей и боящейся быть любимой? Любимая — это такое счастье!
И она это понимает (или чувствует), когда говорит:
Да, только славить. Любящая должна только славить.
И это ее — М.Цветаевой, крик к Блоку — сила женской души, резкий взмах смычка скрипки в оркестре настроения. Нестройный и нужный. Нестройный по форме, нужный по содержанию.
К этому — дополнение:
Нет, конечно не проще. Любовь — подвиг. Крест на твоих плечах, женщина.
И неправда. Только тебе предстало оно, это святое сердце — и ты его схоронила. А мы… мы сожгли «льдинку на языке» палящим голодом и цингой.
Мы, как сама говоришь:
Странно: мужчина и женщина об одном, М. Цветаева и И. Эренбург оба о любви.
Но какая разница!
Любовь М.Цветаевой (женщины) в любимом. Любя, она славит только любимого. Эренбург же (мужчина) любя, славит только любовь.
Вы понимаете эту разницу?
У М.Цветаевой умер любимый — и ей некого славить (разве только память его), у Эренбурга любовь никогда не умрет. Она у него не в человеке, а сама в себе.
В страхе спрашивает он — и не дает ответа. Ни себе. Ни другим. Даже отвечать страшно.
Да и зачем? Ведь
И
Еще подробность: для М.Цветаевой — любовь это:
Только Блока. У Эренбурга же любовь не связывается не только с личностью, но и с местом. Он даже города не укажет. А может быть, и страны не знает. По его ведь
А пути везде. Значит, и любовь везде.
Ясно и… пожалуй, не ново.
И по путям (везде!) ходит Эренбург.
С одним желаньем:
И, видимо, прививает, потому что сейчас же добавляет:
И еще:
Это уже не «груз», а «перегруз». Но такова любовь. Молодая. Без меры. Без краю.
Новое? Нет. Конечно, не новое. Книжки, которые пройдут бесследно. Лето выжжет эту молодую весеннюю поросль. Без остатка. И что делать? Каждый дает по силам своим, каждая птаха поет по силе разумения. И было бы неумно запрещать петь малиновкам только потому, что есть соловьи.
Пойте птахи!
Пойте, вас слушает жизнь.
Из стихотворения И. Эренбурга «Тяжелы несжатые поля…»
Из его стихотворения «Из земной утробы Этновою печью…»
Из его стихотворения «Какой прибой растет в угрюмом сердце…»
Из его стихотворения «Любовь не в пурпуре побед…»