Беатрис Леман была прикована к инвалидному креслу. Фогель потратил четыре дня на размышления, звонить ей или не звонить, и потихоньку наводил о ней справки. Как журналистка она занималась преимущественно местной хроникой, и не раз ее статьи приводили в замешательство политиков и власть имущих. Она была крепкой женщиной, но свое уже отжила. И больше никого не боялась.
Поначалу спецагент решил не обращать внимания на бредовые идеи старой журналистки, которая явно ищет славы, чтобы вынырнуть из забвения. Но потом подумал, что Леман может вступить в контакт с такой, как Стелла Хонер. И корреспондентка, конечно же, не преминет извлечь на свет божий дело Кастнер и преподнести публике новую аппетитную версию, отличную от той, что он установил в ходе расследования. Будет скверно, если кто-то поверит в этот бред, особенно если учесть, что он фальсифицировал главную улику, чтобы засадить Мартини в тюрьму. Фогель не желал, чтобы кто-то совал свой нос в это дело, и решился встретиться с этой женщиной.
Леман жила в шале неподалеку от Авешота. Она никогда не была замужем, и ее семью составляла целая армия кошек, обитавшая вместе с хозяйкой в некоем подобии кабинета. Фогель увидел перед собой ехидную, изверившуюся женщину с лицом, изрытым глубокими морщинами, и пучком нечесаных седых волос на затылке. На ней был обсыпанный сигаретным пеплом балахон, а в комнате во всех углах виднелись пепельницы с окурками. В доме стоял застарелый запах никотина и кошачьей мочи, но Леман, видимо, к нему привыкла и уже не чувствовала. Повсюду валялись какие-то бумажки, а на полу высились стопки старых газет.
– Входите, пожалуйста, спецагент Фогель, – сказала она, приглашая его в дом.
Посреди невероятного хаоса угадывалось что-то вроде тропинки, по которой Леман передвигалась по дому в кресле на колесах.
Фогель плотнее запахнул кашемировое пальто, чтобы, не дай бог, ни к чему не прикоснуться: мало того что тут было пыльно, но дом, скорее всего, кишел всяческими микробами.
– Честно говоря, не понимаю, зачем я сюда приехал.
Он счел нужным предпослать своему визиту эту фразу, так, на всякий случай.
Старая журналистка рассмеялась:
– Для меня важно, что сейчас вы здесь.
Она заехала за письменный стол и указала гостю на стул напротив.
Пересилив себя, Фогель все же уселся.
– Я вижу, вы не взяли с собой ноутбук, который я вам послала. Он у меня единственный, а потому я хотела бы получить его обратно.
– А я подумал, это подарок, – съязвил спецагент. – Я позабочусь о том, чтобы тотчас же его вам вернуть.
Леман закурила сигарету.
– Это действительно необходимо? – спросил Фогель.
– Я парализована от рождения по вине акушерки, а потому мне плевать, что там вредно для других, – резко бросила она.
– Хорошо, но давайте ближе к делу, не будем тратить время.
– Я основала небольшую местную газету и руководила ею сорок лет. Скажем так, я все писала и делала сама: от хроники дня до некрологов. А потом нашествие Интернета свело на нет все усилия, и я прикрыла лавочку за неимением читателей… Теперь ты запросто можешь в реальном времени видеть, что делается на другом конце света, но ни хрена не знаешь о том, что делается за углом твоего дома.
После этого короткого вступления Беатрис достала из шкафа толстую папку, вызвав при этом небольшую лавину из бумаг и газет, и, не открывая, положила ее на колени.
– За свою карьеру журналист занимается сотнями разных случаев, – продолжила она. – Но среди них обязательно попадется такой, что буквально прирастает к тебе: ты уже не сможешь забыть ни имен, ни лиц пострадавших и носишь этот случай в себе, как какого-то паразита, питающегося чувством вины… Может, и у вас, полицейских, такое бывает.
– Иногда, – согласился Фогель, чтобы она не останавливалась.
– Ну, так вот… Мой солитер начал рыть себе нору, когда пропала Катя Хильман.
Она подняла папку и со стуком бросила ее на стол:
– Она была первой.
Этот стук эхом отдался в грязной, запущенной комнате. Фогель молча рассматривал объемистое досье, лежавшее перед ним на столе. Он знал, что если вникнет в это дело, то ему будет трудно из него выйти. Но выбора не было. Он приподнял картонную обложку и принялся перелистывать содержимое папки.
И сразу же натолкнулся на старую фотографию Кати Хильман. Он уже видел ее в Интернете, но теперь смог вглядеться лучше. На девочке была школьная форма с синим передником. Она улыбалась в объектив. У нее были доверчивые зеленые глаза. За этой фотографией шли другие, и на всех доверчиво улыбались рыжеволосые девочки с веснушками. Фогель их внимательно рассмотрел одну за другой. Они казались сестрами. И у всех были открытые, простодушные лица. Это предопределение, сказал он себе. На них пало проклятие невинности.
Пока спецагент изучал документы, Беатрис разглядывала его, молча куря сигарету. Она держала ее только кончиками пальцев, глубоко затягивалась и не стряхивала пепел, давая ему скопиться длинной трубочкой.
Фогель заметил, что в наборе личных карточек предполагаемых жертв было много газетных статей самой Леман и очень мало полицейских отчетов.
– У всех девочек были неблагоприятные ситуации дома, – сказала Беатрис, нарушив молчание. – Жестокие отцы, матери, которые им беспрекословно покорялись. Может быть, именно поэтому сыщики Авешота и окрестных городков не особенно усердствовали в расследованиях: почти естественно, что девочки сбегали из такого ада.
– И вы собрали все эти случаи вместе, предположив, что за ними стоит импульсивное поведение, то есть деяние, совершенное под влиянием неодолимого влечения.
– Все девочки одного возраста, пятнадцати-шестнадцати лет, у всех рыжие волосы и веснушки – налицо элементы мании, это очевидно. Но мне никто не поверил.
– Последнее исчезновение произошло тридцать лет назад, – напомнил ей Фогель, взглянув на дату в отчете.
– Именно так, – сказала Беатрис. – Но в это время ваш учитель Мартини еще не поселился в Авешоте, а самое главное – он был тогда ребенком.
Да, подумал Фогель, Стелле Хонер эта история пришлась бы по вкусу. Хотя в ней и было некоторое совпадение с делом Кастнер, уйти отсюда, просто пожав плечами, он не мог. Надо было с корнем вырвать из головы Леман мысль, что между ними может возникнуть какое-то согласие. Но для этого нужно выведать у нее как можно больше.
– Почему же после исчезновения Анны Лу никто, кроме вас, не вспомнил эту историю?
– Люди быстро все забывают, разве вы не знали? Несколько лет тому назад я создала сайт в Интернете, тот самый, что показала вам, чтобы разбудить память, но эти бедные девчонки больше никого не интересовали.
– А почему Человек тумана?
Голос Беатрис Леман, и без того низкий, обрел какой-то особый, царапающий тембр.
– В тумане люди исчезают: мы знаем, что они там, а увидеть их не можем… Эти девчонки все еще среди нас, спецагент Фогель, даже если с ними случилась беда, даже если они мертвы. По какой-то непонятной причине Человек тумана их всех похитил. А в этом я не сомневаюсь: почерк один и тот же. Я уверена, что это не учитель. Значит, тот, другой, все еще рыщет вокруг в поисках новой жертвы.
– Бессмыслица, – возразил Фогель. – Почему тогда он целых тридцать лет себя никак не проявлял?
– Может быть, он куда-то уезжал, а теперь вернулся. Может быть, действовал в других местах, но мы этого не знаем. Достаточно поискать сведения о девочках со сходными приметами.
Фогель покачал головой:
– Сожалею, но я так не думаю: дело Кастнер наделало столько шума, что кто-нибудь наверняка обратил бы внимание полиции или СМИ на подобные случаи.
Леман собиралась что-то сказать, но закашлялась.
– Эта папка – не единственное, что я хотела вам показать, – смогла она наконец выговорить.
Открыв ящик стола, она достала оттуда бандероль и протянула ее Фогелю:
– Я получила это довольно давно, но если вы посмотрите на дату на марке, то заметите, что бандероль отправили в день исчезновения Анны Лу.
Спецагент отложил в сторону папку и схватил пакет.
– Как видите, бандероль адресована вам, но отправили ее на мой адрес. Но поскольку вы не отвечали на мои сообщения, несколько дней назад я ее вскрыла.
Фогель поднял пакет, чтобы рассмотреть содержимое сквозь щель надорванной упаковки. Потом сунул туда руку и вытащил розовую книжечку с котятами на обложке.
«Настоящий дневник Анны Лу», – тотчас подумал он.
Тот самый, который она скрывала от матери и который так и не нашли. Возможно, она носила его в рюкзачке, оказавшемся в сточном канале. Фогель внимательно оглядел маленький замочек в форме сердечка, запиравший книжку.
Спецагент пытался оценить ситуацию. Если некто отправил дневник на адрес Леман, то он сделал это явно с целью снова разжечь интерес к делу Человека тумана. Кто был этот монстр? И какова роль Мартини во всей этой истории? У него зародилось подозрение, что насчет учителя он все-таки ошибся. А ведь он почувствовал, что тут есть сходство с делом Дерга. Тогда он тоже был убежден, что Мучитель – вот он, рядом, и это толкнуло его на то, чтобы фальсифицировать доказательства. Только тогда он не допустил ни одной ошибки. Дерг действительно покушался на людей в супермаркетах, потому покушения и прекратились.
– Что вы хотите взамен? – спросил он, вертя в руках дневник.
– Правду, – не задумываясь, ответила Леман.
– Вы хотите сделать из этого сенсацию? Или что?
– Вы уж очень по-дьявольски рассуждаете, мой друг. Я женщина простая.
«Самый глупый из всех дьявольских грехов – тщеславие», – сказал себе Фогель, вспомнив слова Мартини и размышляя над создавшейся ситуацией. Возможно, он впал в грех тщеславия и теперь будет за это наказан.
– Если бы я хотела того, на что вы изволили сейчас намекнуть, я бы давно обратилась в СМИ и получила бы кучу денег за этот дневник.
«А ведь она права, а я оказался в дураках, не подумав об этом. Но если журналистка не добивается ни известности, ни денег, то чего же ей на самом деле надо?»
– Я вам обещаю, что, если за этим кроется хоть что-то, что позволит возобновить расследование и связать его с исчезновением других шести девочек, я не буду медлить ни минуты.
Это прозвучало как торжественная клятва.
– Дневник – это последняя возможность поймать Человека тумана, – сказала Леман. – Я уверена, что вы ею не пренебрежете.
Похоже, она попалась.
Зал свиданий заключенных с родственниками был оборудован железными столами с прикрученными к полу ножками. Такими же были и стоявшие вокруг стулья. Низкий потолок отражал каждый звук, и в зале стоял такой шум, что разговаривать было невозможно. Но сейчас, кроме двух охранников, в зале находились только учитель Мартини и адвокат Леви.
Хотя с момента ареста прошло всего несколько дней, учитель выглядел как человек, которому здорово досталось.
– Я здесь личность популярная. Меня держат в одиночке, но по ночам я слушаю одно и то же: мне угрожают заключенные из других камер. Они не в состоянии до меня добраться, но пытаются не давать мне спать.
– Я поговорю с директором, и вас переведут в другую камену.
– Лучше не надо, не хочется наживать себе новых врагов. Быть звездой вообще нелегко, – горько усмехнулся он. – Более того, один из охранников дал понять, что мне лучше не прикасаться к тюремной еде. Я думаю, что охранники меня тоже презирают, и он это сказал просто так, чтобы напугать. Наверное, ему это удалось, потому что я теперь довольствуюсь крекером и булочками.
Леви попытался подбодрить своего подопечного, но было видно, что он не на шутку обеспокоен.
– Так не может дальше продолжаться, вам надо есть, иначе не будет сил выдержать все тяготы судебного процесса.
– Как думаете, когда он начнется?
– Говорят, через месяц или чуть позже. Обвинение располагает вескими доказательствами, но мы готовимся отразить их все одно за другим.
– Как же я обойдусь без денег?
Мартини явно утратил уверенность в себе.
Леви заговорил вполголоса, чтобы не услышали охранники:
– Именно поэтому я и организовал вам встречу с Хонер. Было бы просто глупо не принять ее предложение.
– То есть вы отказываетесь от защиты, адвокат?
– Не говорите глупостей. Я полагаю, что у нас тоже есть шанс. Единственное, на чем держится обвинение, – это проба ДНК. Если мы выведем ее из игры, обвинение рухнет. Я уже нашел специалиста-генетика, который повторит все тесты на совместимость с тем пятном крови, что обнаружили на рюкзачке.
Мартини, похоже, не особенно в это поверил.
– Мне сказали, что вы дали интервью на телевидении обо мне и моем деле.
Это прозвучало как обвинение, но Леви не обиделся.
– Необходимо, чтобы люди услышали и вашу версию тоже. Вы сами не можете присутствовать, значит это должен сделать я.
Мартини было нечего возразить, – в конце концов, адвокат известностью возмещал себе убытки. Так пусть уж воспользуется этой историей.
– Что слышно о моей семье? Как там жена, дочка?
– Они в порядке, но, пока вы в заключении, им нельзя с вами встречаться.
«Они и так не приехали бы», – подумал учитель.
– Вот увидите, на процессе мы отметем все обвинения и истина выйдет наружу.
Выйдя из дома Беатрис Леман, Фогель до вечера кружил по городу на машине, выбирая только малолюдные улицы, выводившие в горы. Ему надо было подумать и собраться с мыслями. Он планировал уехать из Авешота еще накануне, а теперь снова не может двинуться с места и вынужден заниматься тем, чем никогда не занимался и не был уверен, что умеет.
Расследовать.
«Человек тумана» расстроил все его планы. А теперь небось подглядывает за ним из своего надежного белого укрытия. И смеется над ним.
Предполагаемый дневник Анны Лу лежал рядом на сиденье. Фогель его так и не открыл, не будучи уверен, стоит ли вообще это делать. Сначала надо было взвесить все «за» и «против». Может, наилучший выход – выбросить его, а то и сжечь для надежности и обо всем позабыть. Может, Человек тумана вовсе и не собирался появляться, а просто хотел попугать? Не исключено. Но будет ли этого достаточно? «Может, он и такое решение тоже предвидел», – сказал себе спецагент. И поэтому не уничтожил доказательство, которое может оправдать Мартини. У него в голове даже блеснула идея использовать дневник как аргумент для освобождения учителя из-под стражи. Но тогда кто-нибудь наверняка спросит, а не подделал ли он и тут доказательства, как в деле Дерга. Такое подозрение положит конец его карьере. Мысль о том, что в тюрьме может сидеть невиновный, ему даже не пришла в голову. Его это больше не касалось. А вот того, что Человек тумана по прошествии тридцати лет снова решит взяться за старое, он боялся. В этом случае развернутся события, которые опровергнут результаты расследования Фогеля, потому что после Анны Лу монстр, несомненно, примется за какую-нибудь другую девочку. За рыженькую, с веснушками. За чью-нибудь дочку. Но это все тоже не имело значения для спецагента. Ему надо было, прежде всего, подумать о себе. Это не был цинизм, это был инстинкт выживания.
Солнце тем временем начало свой неизбежный путь к сумраку.
После почти трехчасового кружения по городу показания датчика топлива вынудили Фогеля сделать остановку. Он припарковал машину на площади возле очистных резервуаров шахты, вышел и потянул носом пыльный воздух. Прямо перед ним виднелись несколько горок флюорита. В темноте минерал светился зеленоватым светом, похожим на северное сияние. Вокруг не было ни души. Фогель подошел к мерцающим камням и посреди этой заколдованной сцены расстегнул ширинку и принялся мочиться. Облегчаясь, он вдруг почувствовал, как кто-то легонько тронул его за плечо. Конечно, ему показалось, но все-таки кто-то как будто хотел привлечь его внимание.
Это дневник звал его с сиденья и, казалось, говорил: ты не можешь меня вот так проигнорировать.
Закончив мочиться, спецагент вернулся в машину, уселся и взял в руки дневник. Он оглядел его со всех сторон, как ценную реликвию. Потом вдруг, словно повинуясь неожиданному импульсу, с такой силой дернул замочек, что тот отлетел в сторону. От возбуждения его бросало то в жар, то в холод.
Он наугад открыл какую-то страницу и сразу узнал почерк Анны Лу.
– Черт! – сквозь зубы пробормотал он, но все же начал читать.
Фогель надеялся найти хоть что-нибудь, что указывало бы на Лориса Мартини, что доказывало бы, что это он убил пропавшую девочку, а не какой-то там Человек тумана. Но было ясно, что учитель не мог послать дневник Беатрис Леман. Однако бандероль отправили в день пропажи, а значит, кто бы ни послал дневник, он не стремился оправдать Мартини, который в то время еще даже не попал под подозрение. Нет, эта посылка имела какое-то другое значение.
Это был автограф, подпись.
Вот почему Фогель не нашел ничего, что связывало бы Анну Лу с человеком, который сидел сейчас в тюрьме. Тайна, которую девочка так ревниво сохраняла в дневнике, связана не с ним.
«Одиннадцатое августа. На море я встретилась с очень милым парнем. Мы разговаривали всего пару раз, и мне показалось, что ему хотелось меня поцеловать. Но так не случилось. Кто знает, увидимся ли мы на будущий год… Его зовут Оливер, это красивое имя. Я решила, что каждый день буду шариковой ручкой рисовать его инициал у себя на левой руке, на той, что ближе к сердцу. Всю зиму буду рисовать, пока не увижу его на будущий год. Это будет моя тайна, залог того, что мы снова увидимся».
Фогель быстро перевернул еще несколько страниц. Там были еще записи, посвященные загадочному Оливеру, предмету невинных фантазий и желаний, которые никогда не сбудутся.
«Оливер», – сказал про себя спецагент, думая об инициале на руке трупа Анны Лу. Маленькое «о», нарисованное шариковой ручкой, которое погибло вместе с ней и которое никто никогда не найдет.
Ее тайна умерла вместе с ней.
Однако в дневнике нашлось еще кое-что. Фогель не заметил, как из страниц выскользнул какой-то листочек. Он нашел его позже, на коврике под сиденьем. Он развернул листок и сразу понял, что в дневник его вложила не пропавшая девочка.
Это была новая подсказка для погони за преступником: карта.