Но есть что-то недоговоренное въ этихъ словахъ, и это заставляетъ усомниться въ справедливости и даже въ искренности этого разсужденія. Дѣло въ томъ, что у каждаго изъ возражающихъ намъ есть своя опредѣленная теорія относительно того, какъ должно организоваться общество на другой день, или, вѣрнѣе, въ день революціи. Они всѣ пользуются своими теоріями, твердо держатся за нихъ и пропагандируютъ свои идеи; ихъ поступки являются логическимъ слѣдствіемъ ихъ убѣжденій.
Въ сущности говоря, слова: — „Не обсуждайте теоретическихъ вопросовъ” сводится къ слѣдующему: — „Не оспаривайте нашей теоріи и помогите намъ осуществить ее”.
Въ самомъ дѣлѣ, вы не найдете ни одной статьи въ газетѣ, въ которой бы не проскальзывали взгляды автора на то, какова должна быть въ будущемъ организація общества. Слова: „Рабочее Государство”, „организація Государствомъ производства и обмѣна”, „коллективизмъ” (ограничивающійся коллективной собственностью на орудія производства и отвергающій предоставленіе въ общее пользованіе всѣхъ продуктовъ), „тактика партіи”, и т. п., — всѣ эти слова непрерывно встрѣчаются во всѣхъ газетахъ и брошюрахъ. Тѣ, которые дѣлаютъ видъ, что не придаютъ никакого значенія „теоріямъ”, на дѣлѣ усердно пропагандируютъ свои теоріи. И въ то время, какъ мы избѣгаемъ подобнаго рода обсужденій и споровъ, другіе распространяютъ свои идеи и концепціи, сѣятъ новыя ошибки, съ которыми намъ придется бороться. Достаточно будетъ упомянуть о книгѣ „Квинтъ-эссенція Соціализма”, Шеффле, австрійскаго эксъ-министра, который подъ предлогомъ защиты соціализма стремится спасти буржуазный порядокъ во время предстоящаго разгрома. Книга эта, въ которой такъ сильно чувствуется эксъ-министръ, не имѣла, правда, успѣха среди нѣмецкихъ и французскихъ рабочихъ; но его идеи, приправленныя нѣсколькими революціонными фразами, пропагандируются ежедневно.
Да это вполнѣ естественно. Человѣческому уму не свойственно приниматься за работу разрушенія, пока у него нѣтъ хоть нѣкотораго представленія о томъ, чѣмъ онъ замѣнитъ разрушенное имъ. — „Учредятъ революціонную диктатуру”, говорятъ одни. — „Провозгласятъ правительство, состоящее изъ рабочихъ, и ему поручатъ организацію производства”, говорятъ другіе. „Въ освобожденныхъ Коммунахъ все будетъ предоставлено въ общее пользованіе”, говорятъ третьи. Но всѣ безъ исключенія составили себѣ опредѣленное понятіе о томъ будущемъ, къ которому они стремятся, и это сознательно или безсознательно отражается на ихъ способѣ дѣйствія въ подготовительный періодъ.
Мы ничего не выигрываемъ, избѣгая споровъ о „теоретическихъ вопросахъ”; наоборотъ, чтобы быть „практичными”, мы должны ставить ихъ на обсужденіе и всѣми силами оспаривать и защищать нашъ идеалъ анархическаго коммунизма.
Если теперь, въ періодъ сравнительнаго затишья, мы не будемъ разбирать этихъ вопросовъ, когда же мы это сдѣлаемъ?
Въ день революціи, среди дымящихся баррикадъ, на развалинахъ стараго зданія, когда уже широко будутъ открыты двери будущему? когда надо будетъ имѣть опредѣленное рѣшеніе и непреклонное желаніе привести его въ исполненіе? — Тогда будетъ уже не время разсуждать. Надо будетъ дѣйствовать, дѣйствовать немедленно, въ томъ или другомъ смыслѣ.
Предыдущія революціи не дали французскому народу того, чего онъ отъ нихъ ожидалъ, не потому, конечно, что онъ заранѣе слишкомъ усердно обсуждалъ цѣль надвигающейся революціи. Опредѣленіе этой цѣли и обсужденіе дальнѣйшаго образа дѣйствія народъ всецѣло предоставлялъ своимъ предводителямъ, которые неизмѣнно обманывали его. Не существованіе опредѣленной теоріи помѣшало народу дѣйствовать, а отсутствіе какой бы то ни было теоріи. Буржуазія въ 1848 и въ 1870 году прекрасно знала, что она будетъ дѣелать въ тотъ день, когда народъ низвергнетъ правительство. Она знала, что она захватитъ власть, заставитъ народъ выборами санкціонировать свое правительство, вооружитъ мелкаго буржуа противъ крестьянина и рабочаго и, имѣя въ своемъ распоряженіи войска, пушки, пути сообщенія и деньги, сумѣетъ справиться съ трудящимися массами, если онѣ посмѣютъ предъявить свои права. Буржуазія знала, что она будетъ дѣлать въ день революціи.
Но народъ не зналъ этого. Въ вопросахъ политическихъ онъ слѣпо слѣдовалъ буржуазіи; въ 1848 году онъ повторялъ за ней: „Республика и всеобщее избирательное право”; въ мартѣ 1871 года, онъ вмѣстѣ съ мелкой буржуазіей провозглашалъ Коммуну. Ни въ 1848, ни въ 1871 году, у него не было никакого представленія о томъ, какъ приступить къ рѣшенію самаго насущнаго вопроса, вопроса о хлѣбѣ и трудѣ. „Организація труда”, этотъ лозунгъ 1848 года (призракъ, воскрешенный недавно нѣмецкими коллективистами въ нѣсколько измѣненномъ видѣ), былъ настолько неопредѣленный и расплывчатый, что ничего не говорилъ народу; то же самое мы можемъ сказать о коллективизмѣ Интернаціонала 1869 года во Франціи. Если бы въ мартѣ 1871 года кто-нибудь спросилъ всѣхъ работающихъ надъ осуществленіемъ Коммуны, какъ приступить къ рѣшенію вопроса о хлѣбѣ и трудѣ, какую ужасную какофонію противорѣчивыхъ отвѣтовъ ему пришлось бы услышать! Надо ли было отъ имени Парижской Коммуны захватить мастерскія? Можно ли было коснуться домовъ и объявить ихъ собственностью возставшаго города? Надо ли было захватить всѣ съѣстные припасы и произвести раздѣлъ? Надо ли было объявить всѣ богатства, накопленныя въ Парижѣ, собственностью всего французскаго народа и воспользоваться этимъ могучимъ средствомъ для освобожденія всей націи? — Ни на одинъ изъ этихъ вопросовъ народъ не могъ дать опредѣленнаго отвѣта. Интернаціоналъ, отвлеченный непрерывной борьбой, не успѣлъ основательно обсудить всѣхъ этихъ вопросовъ. — „Вы разводите теоріи”, говорили всѣмъ, кто только приступалъ къ ихъ разрѣшенію, а Соціальную Революцію опредѣляли расплывчатыми и неясными словами: Свобода, Равенство и Солидарность.
Мы далеки отъ мысли выработать вполнѣ законченную программу на случай революціи. Подобная программа задерживала бы только работу; она послужила бы поводомъ къ слѣдующаго рода софизмамъ: — „Разъ мы не можемъ сейчасъ осуществить нашей программы, будемъ ждать и беречь нашу драгоцѣнную кровь для болѣе подходящаго случая”.
Мы прекрасно знаемъ, что всякое народное движеніе есть шагъ впередъ къ приближенію Соціальной Революціи. Оно пробуждаетъ духъ возстанія и пріучаетъ смотрѣть на установленный порядокъ (или вѣрнѣе установленный безпорядокъ), какъ на нѣчто неустойчивое и непостоянное. Только нѣмецкій парламентаристъ, —съ его глупымъ высокомѣріемъ, — способенъ спрашивать: „Что дала Великая Революція, что дала Коммуна?” Если Франція теперь — авангардъ революціи, если французскій народъ революціонеръ по своему уму и темпераменту, — то это объясняется только тѣмъ, что онъ испыталъ столько революцій — революцій, непризнанныхъ доктринерами и невѣждами.
Мы должны ясно и точно опредѣлить цѣль, къ которой стремимся. И не только опредѣлить эту цѣль, но и подтвердить ее словомъ и дѣломъ, сдѣлать достояніемъ всего народа, чтобъ въ день возстанія она вырвалась изъ всѣхъ устъ. Совершить эту работу гораздо необходимѣе и труднѣе, чѣмъ это предполагаютъ; если цѣль наша и стоитъ какъ живая передъ глазами небольшого числа избранныхъ, то она совсѣмъ не ясна для большей части народа, на который непрерывно вліяетъ пресса буржуазная, либеральная, коммуналистическая, коллективистическая и т. д., и т. д.
Отъ этой цѣли зависитъ нашъ образъ дѣйствій, какъ сейчасъ такъ и въ будущемъ. Различіе между коммунистомъ-анархистомъ, коллективистомъ-авторитаристомъ, якобинцемъ и коммунистомъ-автономистомъ заключается не только въ ихъ пониманіи будущаго идеала. Оно проявится не только въ день революціи, оно замѣтно и сейчасъ въ каждой мелочѣ, въ оцѣнкѣ каждаго поступка, въ каждомъ словѣ. Въ день революціи, коллективистъ-государственникъ засядетъ въ Парижской Городской Думѣ и будетъ оттуда издавать декреты относительно преобразованія режима собственности; онъ постарается утвердиться какъ правительство, грозное, входящее во всѣ проявленія народной жизни, вплоть до самыхъ мелочей. Коммуналистъ-автономистъ тоже поспѣшитъ въ Городскую Думу, тоже утвердится тамъ, какъ правительство, и попытается повторить исторію Коммуны 1871 года, запрещая народу коснуться святой собственности до тѣхъ поръ, пока Совѣтъ Коммуны не найдетъ это своевременнымъ. А коммунистъ-анархистъ завладѣетъ немедленно мастерскими, домами, хлѣбными амбарами, словомъ всѣми общественными богатствами, организуетъ въ каждой коммунѣ, каждой группѣ производство и потребленіе всѣми членами сообща, и постарается удовлетворить всѣмъ потребностямъ группъ и коммунъ.
Это различіе отражается въ мельчайшихъ проявленіяхъ нашей жизни, на нашей ежедневной работѣ. Каждый человѣкъ стремится установить нѣкоторое согласіе между своими поступками и той цѣлью, къ которой онъ стремится; и потому между коммунистомъ-анархистомъ, коллективистомъ-государственникомъ и коммуналистомъ-автономистомъ существуютъ непримиримыя разногласія относительно ихъ образа дѣйствія въ данный моментъ.
Это различіе существуетъ, и мы должны съ нимъ считаться. Пусть каждый выскажетъ откровенно свою цѣль и свои идеи; онѣ будутъ обсуждаться въ собраніяхъ группъ, и изъ столкновенія разнорѣчивыхъ взглядовъ и мнѣній выработается общая идея, къ которой присоединится большая часть народа.
Да и теперь есть нѣсколько пунктовъ, на которыхъ сходятся всѣ группы; это — борьба съ капиталомъ и защитникомъ капитала — правительствомъ. Всѣ искренніе соціалисты, каковъ бы ни былъ ихъ идеалъ будущей организаціи общества, сходятся на томъ, что экспропріація капитала будетъ результатомъ будущей революціи. Каждый соціалистъ, къ какой-бы партіи онъ ни принадлежалъ, долженъ поддерживать борьбу, подготовляющую экспропріацію. Чѣмъ чаще будутъ встрѣчаться различныя группы, чѣмъ больше онѣ будутъ обсуждать интересующіе ихъ вопросы и явленія, тѣмъ скорѣе произойдетъ соглашеніе относительно того, что предпринять во время Революціи.
И если мы хотимъ, чтобъ въ день разгрома, народъ единодушно выставилъ наше требованіе, мы должны непрерывно распространять свои идеи и ясно выставить свой идеалъ будущаго общества. Если мы хотимъ быть практичными, мы должны заняться тѣмъ, что реакціонеры называютъ „утопіями и теоріями” Теорія и практика должны составлять одно цѣлое, чтобъ побѣда была на нашей сторонѣ.
Теперь уже не одни революционеры говорятъ, что Европа находится наканунѣ Великой Революціи. Буржуазія начинаетъ понимать истинное положеніе дѣлъ и говорить объ этомъ въ своихъ газетахъ[13]. Times посвящаетъ этому вопросу цѣлыя статьи. Насмѣхаясь надъ тѣми, кто проповѣдуетъ спартанскія добродѣтели, этотъ столичный органъ приглашаетъ буржуазію подумать о положеніи рабочихъ въ нашемъ обществѣ и сдѣлать имъ нѣкоторыя уступки, такъ какъ они имѣютъ полное право быть недовольными. Le Journal de Geneve заявляетъ, что республика слишкомъ мало занималась соціальнымъ вопросомъ. Другія газеты, которыя намъ даже противно назвать, органы крупной буржуазіи, проливаютъ горькія слезы надъ судьбой хозяевъ, которымъ въ скоромь будущемъ придется самимъ работать, и констатируютъ, что потокъ народной ненависти къ богачамъ становится все могучѣе и грознѣе.
Событія въ столицѣ Австріи, глухое недовольство на сѣверѣ Франціи, событія въ Ирландіи и Россіи, народное движеніе въ Испаніи и тысячи другихъ признаковъ, солидарность между французскими рабочими и рабочими другихъ странъ, эта неосязаемая связь, заставляющая биться въ унисонъ сердца всѣхъ рабочихъ и объединяющая ихъ въ одно неразрывное цѣлое, — грозный союзъ, сила котораго заключается уже не въ одномъ комитетѣ, — вотъ что подтверждаютъ наши предсказанія.
Наконецъ, внутреннее состояніе Франціи, переживающей опять такую фазу, когда всѣ партіи, стремящіяся стать у власти, готовы протянуть другъ другу руку, чтобъ отразить ударь, усиленная дѣятельность дипломатовъ, предсказывающихъ приближеніе европейской войны, столько разъ предупрежденной и потому ставшей теперь неизбѣжной; всеобщее возстаніе народа въ разоренной и побѣжденной странѣ; — всѣ эти факты, происходящіе въ наше время, столь богатое событіями, доказываютъ, что день Революціи приближается.
Буржуазія понимаетъ это и готовится противопоставить народному потоку — силу и жестокость, такъ какъ она не знаетъ и не хочетъ знать другихъ средствъ. Она будетъ сопротивляться до послѣдней возможности и пожертвуетъ жизнью ста, двухъ сотъ тысячъ рабочихъ, жизнью пятидесяти тысячъ ихъ женъ и дѣтей, чтобъ поддержать свое господство. Она не остановится ни передъ какими жестокостями и избіеніями. Она это доказала въ 1790 году на Марсовомъ полѣ, въ 1831 въ Ліонѣ, въ 1848 и 1871 въ Парижѣ. Чтобъ спасти свой капиталъ и оставить за собой право предаваться праздности и порокамъ, эти люди пойдутъ на все.
Ихъ тактика уже установлена. — Можемъ ли мы сказать тоже самое про нашу?
Для буржуазіи система избіеній — цѣлая программа; она заботится только о томъ, чтобъ были солдаты — французы, нѣмцы или турки, — которые согласились бы привести ее въ исполненіе. Буржуазія стремится поддержать существующій строй, продолжить statu quo, хотя бы на пятнадцать лѣтъ, — и потому весь вопросъ для нея сводится къ простой вооруженной борьбѣ. Совершенно иначе обстоитъ дѣло для рабочихъ: они стремятся измѣнить существующій порядокъ вещей; ихъ задача не такъ проста. Кровавая битва, которую намъ предстоитъ выдержать, лишь одинъ изъ этаповъ нашей борьбы съ капиталомъ. Мы ничего не достигнемъ, если ограничимся терроризированіемъ буржуазіи и оставимъ положеніе дѣлъ неизмѣннымъ. Наша цѣль гораздо шире, стремленія глубже.
Намъ предстоитъ положить конецъ эксплоатаціи человѣка, уничтожить неравенство, пороки и преступленія, которыя происходятъ отъ празднаго существованія однихъ наравнѣ съ экономическимъ, умственнымъ и нравственнымъ рабствомъ другихъ. Намъ предстоитъ сложная задача. Но разъ прошлые вѣка завѣщали эту задачу нашему поколенію, разъ намъ выпала на долю историческая необходимость работать надъ ея разрѣшеніемъ, мы возмемся за это дѣло. Намъ не придется искать ощупью этого разрѣшенія. Оно намъ было продиктовано исторіей одновременно съ самой задачей. Оно провозглашается уже во всѣхъ странахъ Европы и является завершеніемъ экономическаго и умственнаго развитія нашего вѣка. Это рѣшеніе — экспропріація и анархія.
Если соціальное богатство останется въ рукахъ тѣхъ, кто имъ владѣетъ сейчасъ, если мастерскія, верфи и мануфактура не перестанутъ быть собственностью хозяевъ, если желѣзныя дороги и пути сообщенія останутся въ рукахъ компаній или отдѣльныхъ лицъ, захватившихъ ихъ, если городскіе дома и виллы богачей останутся собственностью ихъ теперешнихъ владѣльцевъ вмѣсто того, чтобъ быть предоставленными безплатно въ распоряженіе всѣхъ трудящихся; если всѣ богатства, накопленныя въ банкахъ и богатыхъ домахъ не перейдутъ немедленно въ коллективную собственность, — вѣдь всѣ работали надъ ихъ производствомъ, — если возставшій народъ не захватить всѣхъ съѣстныхъ припасовъ, собранныхъ въ большихъ городахъ, и не организуетъ ихъ раздачи всѣмъ нуждающимся; наконецъ, если земля останется собственностью банкировъ и ростовщиковъ, которымъ она теперь принадлежитъ фактически, если крупныя помѣстья не будутъ отобраны у помѣщиковъ и отданы тѣмъ, кто хочетъ самъ обработывать землю, если утвердится классъ правителей, который будетъ управлять подданными — возстаніе не будетъ Революціей и все придется начинать сначала. Рабочій, сбросивъ съ себя на мгновенье тяжелое иго, долженъ будетъ снова подставить свою шею подъ то же иго, опять переносить бичъ хозяина, наглое высокомѣріе начальниковъ, пороки и преступленія праздныхъ классовъ, — не говоря уже о бѣломъ террорѣ, о ссылкѣ, казняхъ и бѣшенной пляскѣ опьяненныхъ кровью убійцъ надъ трупами рабочихъ.
Экспропріація — вотъ что должно быть лозунгомъ будущей революціи, если она хочетъ исполнить свою историческую миссію. Полная экспропріація для всѣхъ тѣхъ, кто имѣетъ хоть какую нибудь возможность эксплоатировать человѣка. Возвращеніе націи въ общую собственность всего того, что можетъ служить въ рукахъ отдѣльнаго лица орудіемъ эксплоатаціи.
Жизнь въ свободномъ трудѣ, человѣкъ не принужденный продавать своего труда и свободы тѣмъ, кто накопляетъ богатства, пользуясь трудомъ рабовъ, — вотъ что должна дать будущая революція.
Десять лѣтъ тому назадъ эта программа (по крайней мѣрѣ, ея экономическая часть) была принята всѣми соціалистами. Кто называлъ себя соціалистомъ, тотъ признавалъ ее безъ всякихъ оговорокъ. Но съ тѣхъ поръ, рыцари промышленности такъ усердно эксплоатировали соціализмъ въ своихъ личныхъ интересахъ, такъ обкарнали эту программу, что теперь одни только анархисты признаютъ ее въ ея первоначальномъ видѣ.
Эту программу изувѣчили, набили пустыми фразами, которыя каждый можетъ комментировать въ свою пользу и приспособили не ко вкусамъ рабочихъ; — если рабочіе принимаютъ соціализмъ, то они обыкновенно принимаютъ его цѣликомъ, — а ко вкусамъ буржуазіи, чтобъ проникнуть въ ея ряды. Вотъ почему огромная работа распространенія и развитія идеи экспропріаціи падаетъ только на однихъ анархистовъ. Они не должны разсчитывать ни на чью помощь.
Было бы грубой ошибкой думать, что идея экспропріаціи проникла въ сознаніе всѣхъ трудящихся и стала однимъ изъ тѣхъ убѣжденій, изъ за которыхъ честный человѣкъ готовъ пожертвовать собой. Далеко нѣтъ! Милліоны людей никогда ничего не слышали объ экспропріаціи, а если и слышали, то только изъ устъ ея противниковъ. Да и среди ея приверженцевъ, какъ нивелико число тѣхъ, которые ее понимаютъ и изслѣдовали со всѣхъ точекъ зрѣнія! Мы знаемъ, конечно, что идея экспропріаціи пріобрѣтетъ наибольшее число сторонниковъ во время самой революціи, когда всѣ будутъ интересоваться общимъ дѣломъ, будутъ читать, говорить, дѣйствовать, и когда точныя и ясно высказанныя идеи будутъ способны захватить массы. Если бы во время революціи были только двѣ партіи: буржуазія и народъ, то весь народъ принялъ бы идею экспропріаціи, какъ только самая незначительная группа предложила бы ее. Но кромѣ буржуазіи, у соціальной революціи есть и другіе враги. — Всѣ побочныя партіи, которыя возникли между буржуазіей и соціалистами революціонерами; всѣ, кто до мозга костей пропитанъ робостью мысли, этимъ неизбѣжнымъ слѣдствіемъ долгихъ вѣковъ поклоненія и покорности власти; наконецъ, всѣ тѣ, которые постараются спасти во время бури часть своихъ привилегій и будутъ сами возставать противъ тѣхъ привилегій, которыми они готовы пожертвовать на время, — съ тѣмъ, конечно, чтобъ потомъ снова вернуть ихъ себѣ; — всѣ эти посредники, со свойственной имъ энергіей, заставятъ народъ выпустить изъ рукъ добычу и удовлетвориться завоеваніемъ ея тѣни. Тысячи людей будутъ сочувственно говорить народу, что лучше взять немногое, чѣмъ все потерять; эти люди заставятъ народъ терять даромъ время, истощать свой революціонный пылъ на тщетную борьбу съ незначительными людьми и пустяками и помѣшаютъ ему рѣшительно взяться за разрушеніе существующихъ институтовъ; они захотятъ разыграть изъ себя Робеспьеровъ вмѣсто того, чтобы, — какъ это сдѣлали крестьянамъ прошлаго вѣка, захватить соціальное богатство, утвердить на него свои права и немедленно употребить его на пользу всего народа.
Мы должны немедленно приняться за усердную пропаганду идеи экспропріаціи, чтобъ отразить опасность; всѣ наши слова и поступки должны исходить изъ этой основной идеи; понятіе экспропріаціи должно проникнуть во всѣ отдаленные уголки страны; оно должно обсуждаться въ каждой деревнѣ и стать для каждаго рабочаго, для каждаго крестьянина составной частью понятія „Анархія”. Тогда, и только тогда, слово „экспропріація” вырвется въ день революціи изъ всѣхъ устъ, станетъ грознымъ требованіемъ всего народа; тогда мы будемъ увѣрены, что кровь народа прольется не даромъ.
Эта идея должна руководить работой анархистовъ всѣхъ странъ. Времени мало, но это даетъ намъ новыя силы, новый приливъ энергіи; если мы не сумѣемъ достигнуть намѣченной нами цѣли, усилія и жертвы народа пропадутъ опять даромъ.
Прежде чѣмъ изложить нашъ взглядъ на экспропріацію, — мы должны отвѣтить на одно возраженіе, которое намъ постоянно дѣлаютъ, возраженіе, не выдерживающее никакой критики, но очень распространенное въ нашемъ обществѣ Политическая экономія, — это псевдо-наука буржуазіи, — непрерывно поетъ хвалебные гимны частной собственности: — „Смотрите, говоритъ она, какіе чудеса совершаетъ крестьянинъ, какъ только онъ становится собственникомъ воздѣлываемой имъ земли; смотрите, какъ усердно онъ обработываетъ свой клочекъ земли, какіе урожаи извлекаетъ изъ самой неплодородной почвы! Смотрите какіе успѣхи сдѣлала промышленность съ тѣхъ поръ, какъ она отчасти перешла въ частныя руки! Всѣми этими чудесами мы обязаны существованію частной собственности!”
Но экономисты послѣ этихъ словъ не приходятъ къ естественному заключенію: „Земля тому, кто ее обрабатываетъ!”, а спѣшатъ сказать: „Земля помѣщику, который будетъ ее обрабатывать съ помощью батраковъ!” Многіе поддаются этимъ разсужденіямъ и повторяютъ ихъ, не задумываясь надъ ихъ значеніемъ. Что касается насъ „утопистовъ”, — именно потому, что мы „утописты”, — мы стремимся вникнуть въ суть дѣла, проанализировать эти вопросы, и вотъ къ какому заключенію мы пришли.
Мы утверждаемъ, что крестьянинъ начинаетъ лучше обработывать землю, какъ только она становится его собственностью. Но съ кѣмъ господа экономисты сравниваютъ мелкаго земельнаго собственника? — Съ земледѣльцемъ коммунистомъ. Съ одной, напримѣръ, изъ тѣхъ духоборческихъ общинъ, которыя перебравшись на берега Амура, предоставляютъ въ общее пользованіе свой скотъ и трудъ своей молодежи, пашутъ, впрягая въ плугъ по четыре, по пяти паръ быковъ, строятъ сообща свои дома и черезъ годъ становятся богатыми и благоденствуютъ, между тѣмъ какъ одинокій эмигрантъ, который стремился расчистить свой болотистый клочекъ земли, проситъ, какъ милостыни, у государства нѣсколько фунтовъ муки? Или съ одной изъ тѣхъ американскихъ общинъ, описанныхъ Nordhof, которыя, предоставивъ своимъ членамъ помѣщеніе, одежду и пропитаніе, назначаютъ каждому по сто долларовъ на покупку музыкальныхъ инструментовъ, произведеній искусства и предметовъ роскоши, которыхъ нѣтъ въ магазинахъ коммуны?
Нѣтъ! отыскивать и разъяснять противорѣчивые факты, чтобъ подтвердить или отвергнуть свою гипотезу, — это хорошо для Дарвина; оффиціальная наука предпочитаетъ ихъ не знать. Она довольствуется тѣмъ, что сравниваетъ крестьянина-собственника... съ рабомъ, половинщикомъ, арендаторомъ!
Но рабъ, обработывая землю своего хозяина, зналъ, что изъ урожая, который онъ соберетъ, ему достанется лишь немного ржи и гречихи, — ровно столько, чтобъ не умереть съ голода, что сколько бы онъ ни надрывался надъ работой, весной ему придется примѣшивать лебеды въ муку, какъ это дѣлаютъ до сихъ поръ русскіе крестьяне, какъ это дѣлали французскіе до 1789 года; онъ зналъ, что стоитъ только ему поправить немного свои дѣла, — и онъ станетъ мишенью преслѣдованій хозяина. И крестьянинъ работалъ какъ можно меньше, воздѣлывалъ землю какъ можно хуже. Удивительно-ли, что его внуки, зная, что имъ будутъ принадлежать плоды ихъ труда, усерднѣе обработываютъ свои земли?
Положеніе половинщика представляетъ нѣкоторыя преимущества по сравненію съ положеніемъ раба. Онъ знаетъ, что половину урожая ему придется отдать собственнику земли, но за то другая половина будетъ принадлежать ему. И, не смотря на эти условія — возмутительныя съ нашей точки зрѣнія, вполнѣ естественныя и справедливыя, — по мнѣнію экономистовъ, — онъ умудряется вносить усовершенствованія въ обработку воздѣлываемой имъ земли, конечно, настолько, насколько это возможно только благодаря его труду.
Арендаторъ, если условія его аренды не слишкомъ тяжелы и договоръ заключенъ на достаточное количество лѣтъ, если онъ имѣетъ возможность откладывать кое-какія сбереженія или у него есть деньги для оборота, дѣлаетъ еще шагъ впередъ по пути усовершенствованія обработки земли. Наконецъ, крестьянинъ собственникъ, если онъ не влѣзъ по уши въ долги при покупкѣ своего клочка земли, если онъ можетъ дѣлать хоть какія-нибудь сбереженія, обработываетъ землю лучше, чѣмъ рабъ, половинщикъ, или арендаторъ. Онъ знаетъ, что, за исключеніемъ налоговъ и львиной доли кредитора, весь урожай, добытый имъ тяжелымъ трудомъ, будетъ принадлежать ему.
Но какой можно сдѣлать выводъ изъ этихъ фактовъ? — Да никакого, развѣ тотъ, что никто не любить работать на другихъ, и что никогда земля не будетъ хорошо обработываться, если земледѣлецъ будетъ знать, что лучшая часть его урожая пойдетъ на прокормленіе какого-нибудь бездѣльника — сеньора, буржуа, кредитора, — или на уплату государственныхъ налоговъ. Надо быть человѣкомъ слишкомъ предубѣжденнымъ, чтобъ найти въ этихъ фактахъ хоть какой-нибудь поводъ для сравненія частной собственности съ коллективнымъ владѣніемъ; — для этого въ нихъ нѣтъ никакихъ данныхъ.
Но мы сдѣлаемъ все же нѣкоторыя выводы изъ этихъ фактовъ.
Работа половинщика, арендатора и, главнымъ образомъ, мелкаго собственника, интенсивнѣе, чѣмъ работа раба или крѣпостного. Но все же, земледѣліе не процвѣтаетъ при обработкѣ земли половинщикомъ, арендаторомъ и даже мелкимъ собственникомъ. Полвѣка тому назадъ думали, что въ мелкой земельной собственности лежитъ разрѣшеніе аграрнаго вопроса; въ ту эпоху крестьянинъ-собственникъ пользовался дѣйствительно нѣкоторымъ довольствомъ, которое рѣзко выдѣлялось на фонѣ ужасной нищеты прошлаго столѣтія. Но золотой вѣкъ мелкой земельной собственности скоро прошелъ. Теперь крестьянинъ, владѣющій маленькимъ клочкомъ земли, едва сводитъ концы съ концами. Онъ влезаетъ въ долги и становится добычей ростовщика и торговца скотомъ и землей. Векселя и ипотека разоряютъ деревню больше даже, чѣмъ тяжелые налоги, взимаемые государствомъ и общиной. Мелкая собственность бьется въ изнеможеніи, и если крестьянинъ и носить еще имя собственника, то, въ сущности говоря, онъ является рабомъ банкировъ и ростовщиковъ. Онъ думаетъ раздѣлаться когда-нибудь съ долгами, но они все растутъ. Нѣсколько сотъ человѣкъ благоденствуютъ, а милліоны людей гибнутъ въ рукахъ ростовщиковъ и освободятся отъ этого ига лишь въ день революціи.
Но откуда этотъ установившійся фактъ, доказанный статистическими данными, — который опровергаетъ всѣ теоріи о благѣ частной собственности?
Въ чемъ его объясненіе? — Оно не въ конкуренціи Америки, — фактъ этотъ предшествовалъ ей; оно даже не исключительно въ налогахъ: сократите ихъ, — процессъ будетъ замедленъ, но не пріостановленъ. Объясненіе этого факта въ томъ, что земледѣліе въ Европѣ послѣ пятнадцативѣкового застоя, за послѣдніе пятьдесятъ лѣтъ замѣтно усовершенствовалось; оно отчасти въ непрерывно возрастающихъ потребностяхъ самого земледѣльца, въ легкости займа и разсрочкѣ платежа, которые ему предоставляютъ банки, мастерскія, маклера и ростовщики, чтобъ его завлечь въ свои сѣти; оно, наконецъ, въ высокихъ цѣнахъ на землю, захваченную богачами, частью для своихъ помѣстій, частью для нуждъ промышленности и торговли.
Разберемъ первый изъ этихъ факторовъ, самый значительный съ нашей точки зрѣнія. Чтобъ крестьянинъ могъ пользоваться успѣхами земледѣлія и соперничать съ тѣми, кто обработываетъ землю при помощи машинъ и увеличиваетъ свои урожаи химическимъ удобреніемъ, онъ долженъ имѣть капиталъ, который позволилъ бы ему внести нѣкоторыя усовершенствованія въ обработку воздѣлываемой имъ земли. Безъ основнаго капитала заниматься земледѣліемъ положительно невозможно. Хозяйство разстраивается, лошадь старѣетъ, корова перестаетъ давать молоко, плугъ притупляется: надо ихъ замѣнить, починить. Но, кромѣ того, необходимо добыть нѣкоторыя усовершенствованныя орудія, удобрить свою землю. Для этого нужно нѣсколько тысячъ рублей, а ихъ никогда не достать крестьянину.
Что же онъ дѣлаетъ тогда? Не смотря на то, что онъ придерживается „системы единственнаго наслѣдника”, которая обезлюдила Францію, ему не удается свести концы съ концами. Тогда онъ посылаетъ своего сына въ городъ, — увеличивать городской пролетаріатъ, — закладываетъ свою землю, влѣзаетъ въ долгъ и становится рабомъ, — рабомъ банкира, какъ онъ прежде былъ рабомъ сеньора.
Вотъ какова сейчасъ участь мелкой собственности. Тѣ, которые поютъ ей хвалебные гимны, опоздали на полъ вѣка: они обсуждаютъ факты, происходившіе пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ; они не знаютъ современной дѣйствительности.
Слова: „Земледѣліе невозможно безъ основного капитала”, — содержатъ въ себѣ цѣлую систему, надъ которой не мѣшало бы призадуматься „націонализаторамъ земли”.
Пусть завтра приверженцы Генри Джорджа отберутъ у англійскихъ лордовъ ихъ помѣстья, раздадутъ эти земли тѣмъ, кто ихъ будетъ самъ обработывать, уменьшатъ арендную плату или даже вовсе уничтожатъ ее; — наступитъ сравнительное благосостояніе на двадцать, тридцать лѣтъ; а потомъ придется начинать все снова.