Не все, однако, разделяли его радость. По мнению Клауса Формана, которого отстранили от записи «Ringo the Fourth», «Ринго изменился. Он уже не тот верный друг, и с ним не так здорово, как было раньше». Остальные музыканты не могли сказать о Старре ничего плохого, но «они видели меня в хорошем настроении». Одним из тех, кто всегда восторгался Ринго, был корреспондент Beatlefan Эндрю Мэтисон, который встретил Старра на одной из вечеринок «Queen» и нашел его «веселым, общительным и непринужденным». Ожидая на улице такси, наш Мэтисон был приятно удивлен, когда к нему подкатил лимузин Ринго и подвез его из Дорчестера домой.
Однако никто не сомневался в том, что за дружелюбной внешностью Ринго скрывается железная воля, когда он обсуждал какие–либо дела в штаб–квартире Atlantic в Лос–Анджелесе.
— Я бы не сказал, что он ведет себя грубо, — от метил один из его подчиненных Кристен Гандерсон. — Скажем так, у тебя никогда не бывает сомнений в его намерениях. Если речь идет о записи его альбома, он требует, чтобы этот вопрос решался в первую очередь. В этом отношении он не отличается от других музыкантов. Но все же от Ринго трудно было этого ожидать.
Лучше, чем кто–либо другой, Элси Старки понимала, что «он больше не желает, чтобы к нему относились как к клоуну. Он гораздо серьезнее, чем о нем многие думают, и он может быть жестким, когда это необходимо. Больше всего на свете он хочет добиться успеха как актер». Американский посредник, Алан Пэрисер, подыскивал для него подходящего персонажа, однако путь к какой–либо мало–мальски сильной роли вроде Майка Менарри был усеян многочисленными рытвинами — NME небезосновательно отмечал, что с 1970 года Старр больше времени потратил на «съемки в бездарных киношках и бесконечные вечеринки с халявной выпивкой».
Ринго не мог устоять перед пресловутым «будет о чем внукам рассказать» и снялся в не слишком значительной роли в последнем фильме Мэй Уэст «Sextette» — пускай картина получила разгромные отзывы критиков, из–за чего она стремительно исчезла из проката после полночной премьеры в Атланте в июле 1978 года. В этом непристойном фарсе мисс Уэст — сыпавшая остротами в своем сексуальном змееподобном облачении — играла роль Марло Мэннерс, голливудской кинозвезды, которая только что в шестой раз вышла замуж.
Ринго играл Ласло Карозни, темпераментного европейского кинорежиссера, одного из бывших мужей Марло. Сначала, как это было с Питером Селлерсом и «The Magic Christian», Старр «чувствовал себя не в своей тарелке» в присутствии кинолегенды, которой «никогда не был нужен Panavision и стереофонический звук, чтобы поставить мир на уши. Когда–то меня показывали на черно–белом экране размером с почтовую марку. Дорогуша, это называется талант». Однако, успокоив себя тем, что Уэст — поклонница «The Beatles», «уже на второй день я мог пробыть на площадке столько, сколько она просила. Она мне в бабушки годится, страшно сказать, но она ужасно привлекательна. И Мэй — не Грета Гарбо. Мэй не любит, когда ее оставляют одну». Пускай Мэй была уже в преклонном возрасте, но когда она появилась на вечеринке, посвященной окончанию съемок, то была встречена восторженными аплодисментами коллег по съемочной площадке, среди которых были Тони Кертис и Джордж Хэмилтон. Также присутствовали актеры, снявшиеся в эпизодических ролях: Элис Купер и исполнявший роль дизайнера вульгарной одежды Кейт Мун. Фильм стал не только довольно посредственной эпитафией Мэй Уэст, но и последней картиной, в которой снялся Кейт Мун.
Более четким указателем будущего направления деятельности Ринго, чем «Sextette», был озвученный им мультфильм «Scouse the Mouse», сюжет к которому придумал старый актер Дональд Плизенс, а также одноименный концептуальный альбом, спродюсированный Роджером Брауном. Хотя мультфильм должны были показывать по ITV, премьеры так и не случилось: появление более «крупногабаритной» Крысы Роланда поставило крест на детище Дональда Плизенса.
Для Мыши Скауза Роланд был тем же, что и танк «Шерман» для автомобиля класса «мини». Как и Тони Хэнкок, он был лишен того обаяния, которое многие — включая инвесторов Скауза — хотели придать Мыши. Вскоре у грубой и бесчувственной Крысы появились несколько дополнительных колоритных персонажей и более веселые сценки, нежели те, которые были у Скауза — мыши, которая из зоомагазина перебралась в ливерпульскую квартиру и стала по телевизору учить английский язык. Вдохновленная группой «The Jollys», она начинает учиться сочинять песни, петь и танцевать. Преисполненная амбиций, она уплывает на океанском лайнере в Нью–Йорк, намереваясь покорить Новый Свет.
М–да… Итак, вместе с Ринго запись в Berwick Street Studios в Сохо осуществляли члены семьи рассказчика Плизенса, а также пестрая команда знаменитостей, включавшая Барбару Диксон («John, George, Paul, Ringo — and Bert»), Адама Фэйта (еще один Майк Менарри) и только что прилетевшую из Города Ветров комедийную актрису Руби Вокс. В качестве продюсера на этот раз выступил Хью Мерфи, который вскоре выпустил международный хит — «Baker Street» Джерри Рэфферти, однако «The Taster» — дебютный сингл «(Alan) Clay son and the Argonauts» не имел большого успеха.
В нашей деревенской наивности мы испытывали такую неуверенность в себе, что были не готовы поднять открытый бунт, когда во время сессии с мистером Мерфи триоли для нашего клавишника сочинил один из людей Рэфферти, Томми Эйр. Он, ко всему прочему, был среди музыкантов, приглашенных Мерфи для записи «Scouse the Mouse», безупречного альбома с точки зрения песен, звуковых эффектов и диалогов. Если он и уступал более поздним проектам — Крысе Роланду, Мистеру Мену и Медведю Руперту (под эгидой Маккартни), сыроватый материал Мерфи был вполне приемлемым и подходил для персонажей истории — особенно «Caterwaul» (вальс «Хор котов»), «America (A Mouse's Dream)» Фэйта и «Scousey» Люси Плизенс, чье чистое сопрано не уступало Мэдди Прайор или Джейн Рельф.
Среди восьми номеров (львиная доля песен с альбома досталась Старру) особенно выделялись «Scouse's Dream», «I Know a Place» (дуэт с Полли Плизенс) и «Running Free», но «гвоздем программы» была морская элегия под названием «SOS!». После этого альбома для детишек, более «удобоваримого», чем «Ringo the Fourth», в характере Старра появилась некоторая деликатность, обходительность, которая всегда выручала его, если дела шли совсем уж плохо, что случалось теперь все чаще и чаще.
Переделанный из «A Mouse Like Me», финального номера «Scouse the Mouse», «A Man Like Me» завершал «Bad Boy», седьмую сольную пластинку Ринго. Поскольку Старр не мог предложить ни одного хита, чтобы спасти свою репутацию, Ахмет Эртегун перевел его в Portrait, отделение CBS. Таким образом, для Ринго и его нового патрона было делом чести доказать, что «Bad Boy» покажет в Штатах лучший результат, чем «Ringo the Fourth». Кому был нужен Мардин с его слоями аккуратного, рафинированного звука, когда в студии в далекой Канаде и на Багамах они с Вини Пончей мечтали об успехе у себя на родине?
Конечно, все это лишь измышления, и «Bad Boy» действительно поднялся гораздо выше в чартах Billboard, чем его предшественник, во многом благодаря поддержке одной американской телепередачи, нескольким ток–шоу и, как всегда, списку приглашенных музыкантов на конверте пластинки. Противостоящие ему силы были представлены кучкой критиков, которые просто–таки обалдели от этого альбома, и, что важно, «Rolling Stone», этим цербером, ревностно стоящим на страже поп–музыки, который, когда Старр был не в лучшей форме, публиковал язвительные заметки вроде «эта коктейльная музыка никуда не годится. Мы с горечью осознаем, что Ринго больше невозможно слушать».
Слишком грубое заявление, с учетом того, что при не столь совершенном звучании «Bad Boy» получился гораздо более индивидуальной и «одушевленной» работой, чем все холодные и морально безупречные альбомы Мардина на Atlantic. И все же творческий союз Вини и Ринго заметно сдал — весь их творческий потенциал «остался» на «Ringo the Fourth»; в «Bad Boy» вошли лишь две композиции, написанные этим дуэтом. Открывала альбом энергичная «Who Needs a Heart», а неубедительная «Old Time Revolin» отличалась от кантри–энд–вестерна лишь наличием в ней стаккатного органного соло и ускорявшейся коды. Столь же незначительным опусом был британский сингл «Tonight» с того же альбома, написанный Джоном Пидженом и Йэном Маклэганом. Последний был бойфрендом вдовы Кейта Муна; покинув «Faces» Рода Стюарта, он работал в качестве сессионного музыканта.
Ощущение того, что Ринго снова переживает трудные времена, присутствовало в напряженном и по большей части отвлеченном пении Ринго в «Monkey See Monkey Do», «Heart on My Sleeve» группы «Gallagher and Lyle» и «Hard Times», шутливой песенке, написанной Джорджем Харрисоном, который играл в альбоме Питера Скеллерса 1975 года — «Hard Times» была на нем заглавной композицией. Среди прочих номеров, перепетых на «Bad Boy», был сингл Бенни Спеллмана 1962 года («Lipstick Traces on a Cigarette») и «Bad Boy» 1957 года группы «The Jive Bombers»; последнюю вещь незадолго до этого переделали Минк де Вилль и «Sha Na Na», а Брайан Ферри также предложил свою версию «Heart on My Sleeve». Можно предположить, что версия «Where Did Your Love Go?», сделанная «Manhattan Transfers», навела Ринго на мысль обратиться к этому хиту «The Supremes» 1964 года, появившемуся на «Bad Boy» в ритме буги. Теперь, когда он был свободен от гонки за позициями в чартах, Старр и после «Bad Boy» мог позволить себе перепевать любые старинные шлягеры, которые приходили ему в голову. Хотя он никогда не увлекался драм–машиной, с ее ювелирной точностью ударов, последняя студийная новинка не могла не навязать своего влияния и — особенно если оригинальные версии песен вроде «Where Did Your Love Go?» имели для слушателя эмоциональное значение — всегда оставляла неприятный привкус.
Такой же привкус оставило и специальное телешоу «Ringo», в котором Старр открывал рот под фонограмму своих самых популярных песен, включая вещи периода «The Beatles» и сольные номера, а также намекая на то, что отдельные опусы с «Bad Boy» тоже имеют право на всеобщую любовь. Последние были также задействованы в фильме, сюжет которого напоминал повесть Марка Твена «Принц и нищий». Фильм — его действие разворачивается в Голливуде, а не в Лондоне — начинается с появления Джорджа Харрисона, который рассказывает о том, что в одно и то же мгновение родились два совершенно одинаковых младенца. Один вырастает и становится Ринго Старром, кумиром миллионов — зритель впервые видит его на концерте, который транслируется на весь мир. Вскоре его сменяет его двойник, Огнир Ратс (всем понятно?), жалкий продавец туристических карт Беверли–Хиллза. Пока близнецы попадают в разные перипетии, на экране время от времени появляются Винсент Прайс, Энджи Дикинсон и Кэрри Фишер («Звездные войны»), девушка Огнира. В конце концов, как нетрудно догадаться, все концы сходятся: Ратса назначают на высокооплачиваемую должность роуд–менеджера при настоящем Ринго Старре.
Если не принимать желаемое за действительное, то «Ringo» был весьма дорогостоящим средством для того, чтобы прорекламировать «Bad Boy», и генеральным прослушиванием (Ринго сыграл сразу две роли, Ратса и самого себя) на роль в «серьезном» фильме, ведь «теперь уже никто не хочет ставить Ринго Старра на главную роль просто за то, что я когда–то был битлом. Мне пришлось работать над собой, чтобы как следует справляться с задачей. Конечно, это требует большей ответственности, но зато и результат намного лучше. Меня могли бы закидать тухлыми яйцами, но все — успех или провал — зависит от меня как актера». Возможно, именно благодаря «Ringo» Старр получил свою первую главную роль в семейной картине под названием «Caveman» («Пещерный человек»), работа над которой началась еще в 1977 году.
«Когда нужен маленький, вежливый, забавный и не слишком привлекательный главный герой, — рассказывал режиссер фильма Карл Готтлиб, — выбор актеров не так уж велик: Дастин Хоффман, Дадли Мур, Робин Уильяме и… ну кто еще из знаменитых… Пожалуй, Ринго Старр».
Лишь через пять лет после американской премьеры «Ringo» появился на экранах в Великобритании. В тихий воскресный час, когда люди дремлют в креслах, предвкушая вечернюю партию в снукер, тысячи пар глаз прильнули к экранам телевизоров, сгорая от нетерпения увидеть Ринго в новом амплуа. Тогда же, в 1978 году, даже в Штатах впечатление от фильма быстро испарилось, и люди, которые год спустя читали о его злоключениях, испытывали к нему сострадание, однако не настолько сильное, чтобы покупать его пластинки, даже те из них, которые теперь были переизданы на солидных лейблах.
Сидя перед камином одним ноябрьским вечером в Haslem Terrace, Старр насторожился, увидев сноп искр, внезапно взметнувшихся из трубы; тем временем огонь уже охватил крышу и мансарду, где он хранил свои памятные вещи, от золотых дисков до первой пары барабанных палочек и ботинок, которые он надел на тот первый официальный концерт с «The Beatles» в Port Sunlight. Взметнувшись вверх по лестнице, Ринго вызвал пожарную бригаду и бросился вытаскивать из пылающего ада все, что еще можно было спасти, при этом опалив себе волосы. К счастью, никто не пострадал, и через полчаса пожарные машины потушили огонь — большая часть бунгало и дорогое музыкальное оборудование Ринго были спасены, но мало что осталось от содержимого сгоревшей дотла мансарды.
Журналистам, которые имели наглость приставать к Старру с расспросами, пока дом еще дымился, он с горечью признался:
«Никакие деньги не смогут заменить дорогие мне вещи».
Давным–давно рукотворное пламя поглотило то немногое, что связывало Ринго с его прошлым, когда Айрис Колдуэлл бросила в костер все личные вещи, оставшиеся от ее покойного брата, вместо того чтобы пустить их с молотка на аукционе поп–артефактов. Эта ужасная «уборка» не коснулась, однако, записи концерта «Rory Storm and Hurricanes» 1962 года в Jive Hive. Кто–то сразу же подал идею передать пленку в студию, чтобы попытаться ее восстановить. Запись вошла в двойной альбом 1979 года, куда также попал оцифрованный фрагмент концерта «The Beatles» в Star–Club, записанный на магнитофон «Кингсайза» Тэйлора.
Имевший скорее документальное, чем художественное значение, новый битловский альбом, выпущенный постфактум, «Live at Star–Club, 1962», интересовал людей гораздо больше, чем любое из последних творений Старра. Однако, как это продемонстрировал Элвис Пресли не далее как в 1977 году, смерть кумира в поп–музыке все еще продолжала быть мощным двигателем прогресса в чартах, и кое–кто из магнатов рекорд–индустрии прикинул, какие из песен Старра они смогут вытащить на рынок в случае, если он не выживет во время внеплановой операции 13 апреля 1979 года в одной из больниц Монте–Карло. Ему пришлось удалять при помощи лазера полтора метра кишечника после того, как его доставили в больницу, скрюченного от боли, вызванной перитонитом. Так же как это было в шестилетнем возрасте, «внутри меня все как будто перекрутилось». Доктор, который рассказал выздоравливающему Ринго, что, «если бы он позвонил на две минуты позже, ему бы настала крышка», открыто заявил всем доброжелателям и представителям прессы, сгоравшим от нетерпения состряпать некролог, о том, что «пациент — очень храбрый человек и хорошо реагировал на лечение. Многие из больных после операции теряют присутствие духа, однако мистер Старки был бодр, откалывал шутки и флиртовал с медсестрами. Док тора удовлетворены его состоянием, однако о работе на несколько месяцев ему придется забыть».
Хотя он все еще выглядел больным, Старр достаточно поправился для того, чтобы пройти медицинское обследование и вернуться к работе над отложенным «Caveman». После ареста Маккартни в Токио сотрудники мексиканской таможни особенно тщательно обследовали багаж Ринго, но после заключения о том, что «клиент чист», финальная часть съемок была назначена на февраль 1980 года в горах, окружающих Пуэрта–Валларта, неподалеку от Дуранго. Ему предстояло играть Атука, главаря повстанцев в этой доисторической комедии, лишенной каких–либо претензий на интеллектуальность. Никто не предъявлял претензий и по поводу «исторической несправедливости»: Атук приручал динозавров, которые на самом деле вымерли за тысячи лет до того, как люди стали заселять планету. До «Caveman» такие попытки предпринимались не раз: взять хотя бы «One Million Years BC» с участием стройной Барбары Бах (в роли Ланы) или эпизод с обезьяноподобными из «2001: A Space Odyssey», однако по духу фильм, с его грубой прямотой и скабрезными шуточками, был все же ближе к более ранним картинам Бастера Китона, Чарли Чаплина и Лорела и Харди. Помимо лексикона, состоявшего из пятнадцати слов, сочиненного мудрецом племени (слово «ка–ка», в частности, обозначало экскременты, а «зуг–зуг» — половой акт), диалоги состояли по большей части из мычания и стонов вкупе с жестикуляцией, языком тела и гримасничаньем. Для Ринго он определенно давал фору всем фильмам, в которых нужно было учить роль. С целью поддразнить битловских фанатов было решено назначить началом истории 9 октября (день рождения Леннона), миллиард лет до нашей эры.
На нескольких первых фильмах Ринго появлялся в той же личине, которую безуспешно пытался сбросить со времен «Help!», однако он был явно не в том настроении, чтобы задумываться об этом.
Атук, с которым сородичи, использовавшие своих женщин в качестве удочек, обращались как с собакой (если таковые в то время существовали), стал бродягой; организуя вокруг себя группу воинов, он одновременно учится ходить на двух ногах, добывает огонь (и жареных цыплят) и, в самом веселом эпизоде фильма, исполняет музыку вместе со своей группой — один из ее участников ритмично сует руку в огонь и каждый раз вскрикивает от боли. Победив самого большого забияку племени Тонду (его сыграл американский футболист Джон Матузак), он завоевывает Лану (Барбара Бах), объект его давнишних желаний.
Ну просто чертовски смешно. Доверие к Готтлибу как к сосценаристу блокбастера 1975 года «Jaws» («Челюсти») и активная рекламная кампания незадолго до премьеры фильма гарантировали прекрасные отзывы критиков на «Caveman» в обществе, которое с удовольствием поглощает глупости Бенни Хилла. И в самом деле, комментарии американских писак заслуживают того, чтобы говорить о них до бесконечности. Если Chicago Tribune отозвалась о картине довольно сдержанно — «не столько плохое, сколько скучное кино со слабым сюжетом», — то New York Times посчитала его «забавно–эксцентричным», Village Voice — «очаровательным», a Newsday — «инфантильным, но веселым и добродушным». Конечно, Старр не был Марлоном Брандо в роли Дона Вито, но кое–какую выгоду из этого фильма для себя он извлек. Washington Post отвернулась от Ринго, который «размахивал руками и говорил «ка–ка» — такое трудно было ожидать от легендарного битла», зато для более благожелательно настроенных критиков Ринго сыграл «лучше, чем где–либо со времен битловских фильмов»; он был назван «милашкой» и — весьма двусмысленно — «как всегда очаровательным щеночком».
Имея все необходимые составляющие для кассового успеха, фильм не смог привлечь большого количества публики — он шел в полупустых кинотеатрах под открытым небом, а на второй день премьеры в Вест–Энде пришло всего шесть человек.
Как бы эти неудачи ни повлияли на Старра в профессиональном плане, для его личной жизни «Caveman» имел далеко идущие последствия. Поговаривали, что Ринго и главная героиня леди Шелли Лонг «были в дружеских отношениях, но не более того», но гораздо более упорные слухи ходили по поводу его романа с Барбарой Бах, которые подтвердились, когда выяснилось, что Ринго и Барбара собираются пожениться, как только она разведется с итальянским промышленным магнатом Аугусто Грегориани. Не было причин сомневаться в том, что эта «королева второсортных фильмов может охмурить легендарного битла» — все время держась за руки, они, казалось, не сходили с американских телеэкранов весной 1981 года, во время рекламной кампании «Caveman». Вскоре мир облетела еще более неожиданная новость: парочка сняла особняк недалеко от Sunset Strip, а их агенту по недвижимости было поручено найти им подходящее жилье в пределах двух миллионов долларов, в котором бы поселились также двое ее и трое его отпрысков. Опровергая эти слухи, Барбара — как и Ринго — не могла представить, что еще раз вступит в законный брак. («Если я хочу быть с человеком, я буду с ним, совсем необязательно при этом брать себе его фамилию».)
Флирт Ланы и Атука перед камерами, признал Ринго, «плавно перетек в реальную жизнь». Пути Старра и Бах пересеклись еще до съемок фильма.
«Это не была любовь с первого взгляда, — вспоминала Барбара. — Наши чувства друг к другу стали расти по мере того, как мы стали встречаться».
В Дуранго Барбару тронуло, как Ринго развлекал детишек в свободное время между съемками, а он, в свою очередь, восхитился ее стоицизмом, когда Джон Матузак раз за разом кидал ее в реку во время съемок одной сцены — пришлось снять несколько дублей, пока Готтлиб не остался доволен.
Под хрупкой внешней оболочкой Ринго оказался «таким интересным, очень милым парнем», она была в восторге от того, что Ринго сводил ее на танцы в честь дня Св. Валентина в последнюю неделю съемок и пригласил на мексиканский Гран–при. Ухаживания Ринго закончились тем, что «он пригласил меня в свой дом в Монте–Карло, чтобы мы вместе пошли на Монако Гран–при. Я не колебалась ни секунды. Мне все это казалось настолько естественным». В свою очередь, Ринго был по уши влюблен и настолько полон жизни, насколько может быть мужчина среднего возраста со сногсшибательной восходящей звездой на одиннадцать лет моложе его:
«Я впервые так счастлив за многие годы. Я в экстазе».
Этот бурный роман подписал смертный приговор его отношениям с Нэнси Эндрюз и явно не обрадовал бойфренда Барбары, кинематографиста Роберто Кесаду, который проявил галантность и ушел в сторону. Нэнси, однако, не пожелала быть столь же уступчивой. По законодательству США Ринго пришлось выложить кругленькую сумму. Хотя его статус иностранного гражданина был одним из фактов, на который ссылался Старр с просьбой аннулировать ее иск против него (нарушение обещания жениться), прецедент был создан одним из адвокатов шоу–бизнеса, Марвином Митчелсоном — благодаря его ораторскому искусству Мишель Триола отсудила солидную часть состояния ее бывшего любовника Ли Мартина, и с тех пор в Калифорнии любая обиженная любовница была вправе требовать раздела имущества. Наняв Митчелсона своим представителем в суде, Нэнси потребовала «сатисфакции» в размере нескольких миллионов долларов от их совместной собственности и процент от заработков Старра за ее тяжелые труды в его пользу в ущерб ее собственной профессиональной карьере. Однако, несмотря на все ее вопли, все, что она получила, — это лишь воспоминания о ней, ибо отныне его очи были устремлены на новую возлюбленную.
Настоящая фамилия Барбары, Голдбах, была сокращена после того, как она в шестнадцать лет ушла из школы–интерната для девочек в Лонг–Айленде, чтобы стать моделью. Ее высокие скулы, карие глаза и лавина светлых волос выдавали в ней австрийскую, ирландскую и румынскую кровь, хотя она и ее сестра Марджери выросли в Куинсе, пригороде Нью–Йорка, где жило по большей части еврейское население. Хотя она «…никогда не считала себя суперкрасавицей», она составила конкуренцию Твигги, Сейле Хэммонд и Патти Бойд на подиумах и перед объективами, после того как, снявшись на обложке журнала 77, она сразу же получила много предложений работать в Европе. После случайного знакомства на одной из улиц Рима Барбара стала сниматься в итальянских рекламных роликах, где ее заметил режиссер Франко Росси, который предложил ей роль в фильме по мотивам гомеровской «Одиссеи», несмотря на то, что она на тот момент не имела никаких актерских навыков.
Барбара могла бы воспользоваться случаем, однако она вышла замуж за Грегориани и родила ему двоих детей — Франческу (она родилась в 1969 году), и Джанни («Джонни») (во время родов четыре года спустя пуповина обмоталось вокруг его шеи и перекрыла доступ кислорода). Джанни, который страдал церебральным параличом, повезло, что у его отца хватило средств на то, чтобы оплатить дорогостоящую операцию в Соединенных Штатах.
Барбара, чьи дети еще не достигли школьного возраста, принимала активное участие в кампании за реформу в консервативном итальянском законодательстве, касавшемся абортов и разводов; порвав с Аугусто, она переехала в Лос–Анджелес, где вплотную занялась работой в кино, снимаясь в эпизодических ролях во второсортных фильмах ужасов вроде «The Island of the Fish Men» («Остров людей–рыб») и «The Humanoid» («Гуманоид» — в роли злой леди Агаты), а также в римейке картины 1945 года «The Unseen» («Невидимые») и в американских сатирах вроде «Mad Magazine Presents «Up the Academy», где «я могла играть набитую куклу».
Несмотря на то что она однажды снялась обнаженной для «Playboy», она утверждала: «я не хочу, чтобы меня воспринимали как секс–символ. Мне предлагали множество фильмов, где мне нужно было играть сексапильных красоток, но это не входит в круг моих интересов». Не слишком задумываясь о последствиях, Барбара пришла на прослушивание в телесериал «Charlie's Angels» («Ангелы Чарли»), однако получила отказ: по ее словам, «я выглядела слишком по–европейски, чересчур утонченной. Мне кажется, я не слишком серьезно относилась к вопросам, которые они мне задавали: «Что привело вас в Голливуд?» Я и сама часто задавалась этим вопросом. Я полагаю, проблема была не в том, смогу ли я сыграть, а буду ли я вести себя эдакой послушной, милой очаровашкой».
В 1977 году она соединила талант драматической актрисы и личное обаяние, сыграв свою наиболее значительную роль — майора Аню Амазову в фильме «The Spy Who Loved Me» («Шпион, который меня любил»). Сюжет этого фильма, десятого из сериала о Джеймсе Бонде, был переписан, в него добавили еще одного персонажа — русскую шпионку и любовницу Джеймса Мура.
Свою ленивую сексуальность Барбара оправдала, снявшись в следующей картине, «Force Ten from Navarone» («Десять баллов с острова Наварон», своего рода сиквеле «Guns of Navarone» («Пушки острова Наварон») Алистера Маклина, в роли бойца югославской повстанческой армии.
Полной противоположностью этой шпионской драме был «Caveman» и роман с Ринго Старром, экс–битлом, который показался довольно странным выбором для ее семьи — настолько сильно он отличался от ее предыдущих избранников. Кроме того, Барбара не была большим знатоком и любителем поп–культуры. Максимум, что она могла себе позволить, — это Рэй Чарльз и Арета Франклин. Что касается Ринго и «The Beatles», «…мне кажется, год назад я бы не назвала и пяти их песен. Я никогда серьезно не увлекалась музыкой, хотя теперь я в ней по уши. Я просто–таки окружена ею — ведь Ричард записывает новый альбом». Новая песня Старки, «Can't Fight Lightning», была посвящена Барбаре. На записи, которая до сих пор так и не вышла, она и Франческа играли на маракасах.
Тогда как Пол Маккартни удостоился сорока одной строчки в журнале «Who Is Who», Ринго Старр довольствовался скромным упоминанием между Кей Старр и «Steppenwolf» в «What Happened to…», публикации, названной «великой книгой поп- и рок–ностальгии»; пока Пол готовил благодарственную речь для церемонии вручения очередной статуэтки Ivor Novella, сорокалетний Ринго почти перестал заниматься творчеством: «К 1980 году я больше не мог писать песен. Я чаще натягивал «бабочку» и шлялся по вечеринкам. Если вы послушаете мои записи, вы поймете, что раз от раза они становились все хуже». «McCartney II» и сингл с альбома, «Coming Up», заняли первые места практически везде, Ленноны уже собирались выпускать новый альбом — «Double Fantasy» и поделиться с миром мудростью, которую они накопили за последние пять лет отшельничества.
Когда его спрашивали о том, есть ли у него какое–нибудь послание восьмидесятым, Ринго отвечал со свойственным для всех панк–рокеров нигилизмом:
— Послание? Я вам что, почтовое отделение?
Его Фан–клуб больше не рекламировался в Record Collector, но, будучи таким же Мистером Шоу–бизнес, как и Маккартни, именно он чаще всего появлялся в роли ведущего на разного рода церемониях, принимал награды от имени группы и выступал в ток–шоу со своими старыми добрыми россказнями.
«Никто никогда не спрашивает о Рори Сторме или «The Eddie Clayton Skiffle Group», — жаловался Ринго. — Это ведь тоже были хорошие группы».
Как и другим представителям поколения шестидесятых, ему приходилось отвечать на поверхностные вопросы вроде того, кого из современных исполнителей он слышал в последнее время. Затем следовали неизменные аплодисменты и все внимание, как всегда, переключалось на Ринго Старра.