В квартире зазвонил телефон.
Человек снял трубку.
— Алло, — сказал незнакомый мужской голос, — с вами из зоопарка говорят.
— Да-да, я слушаю.
— Вы это… наберите в ванну воды. Сейчас к вам слона приведут купаться.
— Какого слона? — удивленно спросил мужчина.
— Обыкновенного, африканского.
— A-а… почему именно ко мне?
— Потому что у нас в зоопарке вода кончилась.
— Но он же у меня не поместится. У меня, знаете, ванна маленькая, сидячая.
— Ничего, посидит. Он у нас дрессированный.
— Ну что ж, — вздохнул мужчина, — делать нечего, ведите.
— Сейчас, — радостно сказал голос, — уздечку надеваем.
— Простите, — снова спросил мужчина, — а воду какую наливать: горячую или холодную?
— Кипяток! Чтоб как в Африке было.
— Ну хорошо, я тогда пойду.
— Куда?
— Ванну наливать
Наступила пауза.
— Ты чего, — спросил голос, — и правда поверил?
— Да, а что?
— Вот чудак. Это же я шучу.
— Зачем?
— Чтоб весело было.
— Значит, не приведете?
— Конечно, нет. Где я тебе слона возьму?
— Но вы же в зоопарке работаете.
— В каком зоопарке? Это же я тоже пошутил.
— Не понимаю, — сказал мужчина, — вы что, передумали?
— Кто передумал, я? Я и не думал.
— Зачем же вы тогда звонили?
— Фу ты, господи, я же сказал: чтоб пошутить.
— А что здесь смешного?
— Да ты сам подумай, голова садовая, разве можно слона в дом привести? Он же на лестнице застрянет.
— А мы его на лифте поднимем.
— Такую махину никакой лифт не потянет.
— А мы его за два раза.
— Слушай, — сказал голос, — брось меня разыгрывать. Я же знаю, что ты не веришь.
— Почему?
— Да потому что слонов в зоопарке купают.
— А если вода кончилась?
— Нет, я не могу, — сказал голос, — ты что, издеваешься?!
— Я же хочу как лучше, чтобы чистый был.
— Слушай, — сказал голос, — ты что хулиганишь? Ты зачем мне звонишь?
— Это вы звоните…
— Я?! Я сейчас еще в милицию позвоню, — пообещал голос, — чтоб тебе, хулигану, телефон отключили.
— За что?
— За слона!
— Но ведь вы его не привели.
— Послушай, — жалобно сказал голос, — что я тебе сделал? Я же только позвонил, пошутить хотел.
— А откуда вы мой телефон знаете?
— Не знаю я никакого телефона. Это я случайно. Всем звонил, вот и к тебе попал.
— А откуда у вас столько слонов?
— Слонов?! — взорвался голос. — Ну погоди. Я тебе сделаю. Я тебе настоящего слона приведу. Есть не буду, пить не буду. Слона куплю. Мы к тебе придем, мы тебе устроим…
В трубке раздались короткие гудки.
«Разъединили, — подумал мужчина. — Ну ладно, пойду на всякий случай ванну наполню».
Тут работы завал, конец месяца, а он без инструмента остался. Поймали вора, приговорили к смертной казни, а казнить нечем. Нет топора.
Тюремщики грозят вору:
— Верни топор, а то хуже будет!
— Как же, как же, — смеется вор, — верну я топор, на свою шею.
Шеф полиции видит — дело плохо. В городе беспорядки назревают… Вызвал к себе мастера-оружейника и предложил сделать новый топор. А тот ничего не боится, топора-то нет. Такую цену заломил, что шеф полиции за пистолет схватился. Хорошо, вспомнил, что порох еще не изобрели. А то бы пристрелил.
На следующее утро начальник полиции явился к городскому казначею.
Увидев его бледное лицо, казначей дрожащим голосом спросил:
— Что, опять нужно субсидировать заговор?
— Хуже.
— Ревизия?
— Еще хуже!
— Ну, хуже не бывает.
— Бывает. У городского палача украли топор. В городе назревают беспорядки. Срочно нужны деньги на новый.
Полсекунды понадобилось финансовому гению, чтобы оценить создавшуюся ситуацию.
— Нет у меня денег!
— То есть как нет?
— А вот так. Бюджет не резиновый.
— Я буду жаловаться королю!
— Я сам себе король. А книга жалоб за дверью.
Палач совсем спился. Всегда был человеком тихим, богобоязненным, мухи не обидит. А тут не выдержал. Сидит дома и целыми днями глушит коктейль «Кровавая Мэри», водка пополам с томатным соком.
— Тяжело мне, — жалуется жене, — все работают, пользу обществу приносят, один я — тунеядец. Пойми меня. А впрочем, ты меня никогда не понимала. Что у нас общего? Акушерке не понять душу палача.
— Душегуб! — впервые за двадцать лет сказала жена.
Этим же вечером король вызвал к себе казначея.
— Где деньги? — строго спросил он.
— Тю-тю, ваше величество! Прокутил, — пошатываясь, ответил казначей.
— Где мои башли? — взревел король.
— У девицы легкого поведения Гретхен, ваше величество. Я, так сказать, совершил свое гретхопадение.
— Адрес!
— Но, ваше величество…
— Казнокрад, — прохрипел король, замахиваясь пресс-папье.
— Улица Дофина Филиппыча, первый этаж, брюнетка.
Девица Гретхен перепрятывала деньги из чулка в новый, только что приобретенный патентованный сейф, когда раздался условный стук.
— Входи, милый, — сказала девица, вешая для надежности на сейф замок.
Король вошел, царапая короной низкие потолки.
— Девушка, я пришел к тебе по делу государственной важности.
— Ну-ну, милый, не надо так преувеличивать значение моей скромной профессии. И потом, сними наконец этот дурацкий колпак.
— Девица, пред тобою король!
— Предо мной, как перед богом, все равны.
— Не богохульствуй! Я пришел, чтобы вернуть общественные деньги.
— Что? Отдать деньги?! Ты мне еще сам заплатишь за время, которое отнял.
— Но, милая Гретхен, у палача украли топор, в городе беспорядки…
— Знаю-знаю. Хоть теперь эти бедные, несчастные мужья перестанут бояться закона. Наконец и я заживу полнокровной жизнью. Расширю дело, на доме будет вывеска: «Гретхен и К°». Заходите, заходите. Не бойтесь, вас никто не обезглавит. Топора больше нет. Только два франка, всего два франка. Духовенству и семинаристам скидка. И ты хочешь отнять у меня мечту?
Провожаемый крепкой бранью, заматованный король выскочил на лестницу. В подъезде к нему подошли двое.
— Снимай корону!
— Что?..
— Снимай-снимай, чтоб голова не потела.
— Я за нее расписывался!
Но грабители, закончив экспроприацию, неторопливо покидали подъезд.
Ювелирная лавочка находилась напротив.
— Краденое принимаешь? — осторожно спросили бандиты.
— Конечно, принимаю. А чего бояться? Топора-то нет, — спокойно ответил ювелир, принимая корону и отваливая за нее пачку фальшивых банкнот.
— Извозчик! — закричали повеселевшие бандиты, выходя от ювелира. — В «Кабачок Рецидивистов»!
— Вылазь! — сказал извозчик. — Нам не по пути. Я в парк.
— Права не имеешь! Ты ж на работе.
— А чего бояться? Топора-то нет.
— Ты хоть бога побойся.
— Бога тоже нет, — крикнул извозчик и ускакал.
Весть о пропаже топора взбудоражила город. Трубочисты измазали сажей колонны дворца, скороходы, забыв про важные государственные депеши, бегали по всему городу, играя в «салочки», пекари вываляли в муке городского ростовщика. Поговаривали, что скоро начнут жечь дома богачей.
Во всяком случае, в городе не стало спичек.
Сегодня рано утром, выходя из ванной, я случайно столкнулся с отцом.
— Мишенька, — обрадовался отец, — здравствуй, сынок!
— Отец! Здравствуй, родной!
Мы расцеловались. Отца я не видел давно. Кажется, что-то около года. А может, и больше. Все как-то не получалось. Уж очень мы с ним занятые люди. Я работаю инженером на стройке, а он у меня актер. У отца — репетиции, концерты, шефские спектакли. Да и у меня дел хватает: то совещания, то заседания, то семинары по новой технике.
— Ну, как жизнь? — спросил отец. — Как учеба, как дела в институте?
— Спасибо, — ответил я, — хорошо. Закончил я его еще весной.
— Что ты говоришь? — удивился отец. — Ну молодец, поздравляю!
Дверь комнаты открылась, и в коридор вышла Сашенька.
— А это что еще за девочка? — спросил отец.
— Это? Это дочка моя, Сашенька.
— Как, ты и жениться успел?
— Конечно, еще в институте.
— Хорош, нечего сказать! Даже с женой не познакомил.
— А как вас познакомишь? Ее же дома почти не бывает. Врач она у меня. Днем по участку бегает, а вечером кружком медсестер руководит.
— Ну а сегодня? Что же, она у тебя и в воскресенье работает?
— Нет, по воскресеньям она не работает. По воскресеньям у них курсы усовершенствования.
— Жаль, — вздохнул отец. — Очень хотелось на нее посмотреть. Какая хоть она из себя?
— Ну как тебе сказать… Такая, среднего роста… Нет, чуть выше среднего. Глаза у нее голубые… Нет, вроде бы карие… А волосы… Какие же у нее волосы?..
— Хорош муж, нечего сказать!
— Тебе легко говорить. А я ее после свадьбы всего раза три и видел.
— Да-а, стало быть, не знаешь, как родная жена выглядит?
— Почему не знаю? У меня фотография есть. Как забуду, всегда смотрю.
— А ну, покажи… О! Так я эту девушку знаю. Недели две назад она в коридоре пол мыла. Я еще думал, что ее мать позвала. Деньги ей предложил, а она обиделась.
— Что же ты мать не спросил?
— А мать-то сама знает, что ты женат?
— Думаю, знает, — неуверенно сказал я, — я же ей записку оставлял.
— Записку? А лично сказать не мог?
— А как ей скажешь? То она в магазине, то в прачечной, то в красном уголке дежурит.
— Соскучился я по матери, — грустно сказал отец. — Ты-то сам когда ее последний раз видел?
— Когда? Да так приблизительно с месяц.
— Ну как она, постарела?
— Честно говоря, не заметил. Я на лифте поднимался, а она вниз с сумками бежала.
— Папа, — заплакала Сашенька, — пи-пи хочу.
Я принес горшочек.
— Слушай, — сказал отец, — какая же это девочка? Это же форменный мальчик.
— Действительно, — согласился я, — похоже на мальчика.
— Что же ты, — спросил отец, — даже не знаешь, кто у тебя, девочка или мальчик?
— А откуда мне знать? Он же целую неделю в детском садике. Только и берем на воскресенье.
Часы пробили десять. Отец вздрогнул.
— Десять часов?! Я на репетицию опаздываю.
— Десять? И у меня сегодня экзамен по технике безопасности.
— Ну бывай, — сказал отец.
— Бывай, — сказал я. — Ты, если что, пиши.
— Жену увидишь — привет передавай.
— А ты матери кланяйся.
И мы разбежались в разные стороны.
Все-таки приятно было увидеться с родным отцом. И только одна мысль не дает мне покоя. Отец ли это был? Может, я вообще разговаривал со своим дядей?!
В электричку вошел контролер.
— Граждане, приготовьте билеты! Ваш билет?.. Пожалуйста… Ваш… Пожалуйста… Ваш билетик?.. Постойте, гражданин, что вы мне даете?
— Билет.
— Какой билет?
— На футбол.
— Зачем он мне?
— Как? Вы же сами просили.
— Этот билет мне не нужен.
— А другого у меня нет
— Значит, вы едете без билета?
— Здравствуйте. А что вы в руках держите?
— Билет на футбол, а мне нужен билет на электричку.
— Значит, я должен был взять два билета?
— Вы должны были взять один, на электричку.
— А разве по нему пускают на футбол?
— При чем здесь футбол?! Я спрашиваю, где ваш билет?
— Послушайте, что вы от меня хотите? Вы просили билет — я дал. Что вам еще нужно?
— По этому билету нельзя ездить на электричках.
— Почему нельзя? Разве на нем написано, что нельзя?
— Это и так ясно.
— Что — ясно? Если нельзя — должно быть написано. Вот здесь написано «не курить» — я и не курю.
— Послушайте, гражданин. В электричке надо брать билет. Вот если бы вы ехали на автобусе, вы бы взяли билет?
— Зачем мне брать два билета? И на автобус, и на электричку?
— Вам не надо брать на электричку.
— Вот я и не взял.
— Но вы же едете на электричке.
— Да, но я же еду не на автобусе, а на футбол.
— При чем здесь футбол?!
— Как — при чем? Если бы не было футбола, я бы ехал на стадион?!
— Нет.
— Был бы у меня билет на футбол?
— Нет.
— А на электричку?
— Тоже нет.
— Так что вы ко мне пристали?!
— Но вы же едете?
— Куда?
— На футбол.
— Но я же еду с билетом?
— С билетом.
— Так что вам еще нужно?
— Мне?.. Мне ничего.
— Тогда что вы стоите?
— Я не стою.
— Ну и идите.
Контролер растерянно пробил билет компостером и, пошатываясь, направился к следующему пассажиру.
— Ваш билет?
— Пожалуйста.
— Что вы мне даете?
— Билет.
— Куда?
— На электричку.
— А на футбол у вас есть?
— Не-ет…
— Тогда прошу вас, гражданин. Пройдемте!
Опустился занавес, отгремели последние аплодисменты. Бессмертная трагедия Шекспира «Отелло» в областном драматическом театре им. Сухово-Кобылина благополучно завершилась.
Свиристинский сидел в своей тускло освещенной артистической уборной и, что-то напевая, разгримировывался перед зеркалом. Неожиданно дверь открылась, и в комнату вошел какой-то человек.
— Товарищ, — спросил он взволнованно, — вы не подскажете, где мне Яго найти?
— Кого — его? — переспросил Свиристинский.
— Ну Яго, Яго. Который в пьесе играл.
— Яго?.. Ах, Яго, — улыбнулся актер. — Он перед вами.
— Не может быть, — сказал мужчина.
— Почему?
— У того бородка была.
Свиристинский взял со столика бородку и приложил к лицу.
— Ну, а теперь узнаете?
— Теперь да.
Мужчина подошел к двери и запер ее на ключ.
— Сейчас я тебя бить буду.
— Как — бить, — заволновался Свиристинский, — за что?
— Молчи, провокатор! Я все видел.
— Да что видели?!
— Как ты это… с платком провернул.
— С каким платком?
— С ее… Дездемониным.
— Как? Вы во все это поверили?!
— Еще бы не поверить. Когда человека на глазах убивают.
— Гражданин, — засуетился Свиристинский, — товарищ. Ну как вы не понимаете? Это же театр, так сказать, искусство. Здесь все понарошку.
— Ничего себе — понарошку. Взяли да и задушили человека.
— Никто ее не душил. Жива она, ваша Дездемона.
— А где же она тогда?
— Ушла. Только что. Даю вам честное слово.
— Не ушла, а унесли. Я сам видел.
— Это сначала унесли. А потом она встала и пошла. Понимаете? Пошла домой. Потому что дома у нее семья, дети…
— Какие дети? Ей всего-то лет шестнадцать.
— Это по пьесе. А на самом деле — сорок два.
— Врешь!
— Клянусь. Это же театр, перевоплощение. Вот я, например. Сегодня — Яго, а завтра — председатель колхоза.
— Не будешь ты председателем, — мрачно сказал мужчина. — И никем больше не будешь.
— Это еще почему?!
— Потому что я сейчас тебя задушу.
— То есть как это?
— А так. Как ее, бедняжку.
Свиристинский схватился за голову: черт знает что! Ведь он задушит. Как пить дать, задушит. Такому не объяснишь. Он же во все верит.
Внезапно Свиристинского осенило: надо что-то сыграть. Что-нибудь такое трогательное, жалостное. Чтоб он простил, не губил. Ведь были же у меня такие роли. Например, эта… из «Без вины виноватые».
— Вы правы, — сказал он, становясь в позу. — Я действительно негодяй.
— То-то же, — удовлетворенно сказал мужчина.
— А знаете почему?.. Потому что у меня никогда не было матери.
— Как это? — вытаращил глаза мужчина.
— А так… Я подкидыш. — Свиристинский всхлипнул. — Сирота… Мне трудно говорить. Налейте воды.
Свиристинский дрожащей рукой поднял стакан:
— Я поднимаю этот бокал за матерей, которые бросают своих детей! Пусть пребывают они в радости и веселье, и пусть никто и ничто не напоминает им о горькой участи несчастных сирот…
Актер искоса взглянул на мужчину. У того катились из глаз крупные прозрачные слезы. Свиристинский поднажал:
— А знают ли они, как иногда этот несчастный, обруганный и оскорбленный обливается слезами? Он тянет свои тонкие, бледные ручонки и говорит: «Мама! Мама! Где ты?»
Мужчина вскочил:
— Где? Где она?
— Н-не знаю. — Свиристинский опустился на стул. — Такие матери не оставляют адресов.
— А фамилия? Ну хоть фамилия как?
— Фамилия? — Свиристинский напряг память. — Ну эта… как ее? Кручинина!
— Я найду ее! — закричал мужчина. — Обязательно найду. Обещаю тебе, Яго! Я отомщу за тебя!
Он распахнул дверь и бросился прочь из комнаты. Свиристинский вытер пот со лба:
— Кажется, пронесло.
Потом он вспомнил Алмазову, которой завтра предстояло играть роль Кручининой, и тихо засмеялся:
— Так ей и надо. Выскочка, бездарность. Пусть теперь она от него побегает.
Учитель отошел от доски и отряхнул пальцы от мела:
— А теперь запишите: через точку, лежащую на плоскости, можно провести прямую, параллельную данной, причем только одну.
Ученики склонились над тетрадями.
— Па-рал-лель-ную… данной… при-чем… только… од-ну… Сидоров, а ты почему не записываешь?
— Я думаю.
— О чем ты думаешь?
— Почему только одну
— Потому что все другие пересекутся. А две параллельные — нет!
— А почему они не пересекутся?
— Как — почему? Я же объяснил, потому что они параллельные.
— Значит, если их продолжить на километр, они тоже не пересекутся?
— Конечно.
— А если на два?
— Тоже нет.
— А если на пять тысяч километров продолжить, они пересекутся?
— Нет.
— А это кто-нибудь проверял?
— Это не надо проверять. Это и так ясно. Потому что это аксиома… Семенов, скажи нам, что такое аксиома.
С соседней парты поднялся аккуратный мальчик в очках.
— Аксиома — это истина, не требующая доказательств.
— Правильно, Семенов, — сказал учитель, — садись… Ну, теперь понял?
— Это я знаю, только я не пойму, почему они не пересекутся.
— Потому что это и есть аксиома. Истина, которую не надо доказывать.
— Так это любую теорему можно назвать аксиомой и не доказывать.
— Любую нельзя.
— А почему эту можно?
— Фу, какой ты упрямый… Ну вот послушай, Сидоров. Тебе сколько лет?
— Одиннадцать.
— А на следующий год сколько будет?
— Двенадцать.
— А еще через год?
— Тринадцать.
— Вот видишь, с каждым годом человек становится на год старше. Это тоже аксиома.
— А если человек умрет?
— Ну и что?
— Он же тогда не станет на год старше.
— Это исключение. Ты меня на слове не лови. Я могу тебе и другой пример привести. Я мог бы тысячи примеров привести. И доказать. Только это не нужно. Потому что аксиому не надо доказывать.
— А если это не аксиома?
— А что?
— Теорема. Тогда ее надо доказывать?
— Тогда надо. Но это аксиома.
— Почему?
— Потому что это Эвклид сказал.
— А если он ошибся?
— Ты что, может, думаешь, что Эвклид глупей тебя?
— Нет, я так не думаю.
— Так что же ты споришь?
— Я не спорю. Я просто думаю, почему они не пересекутся.
— Потому что не пересекутся. Не могут они пересечься. На этом вся геометрия построена.
— Значит, если они пересекутся, то вся геометрия неправильная?
— Тогда да. Но ведь они не пересекаются… Рот видишь, я по доске веду… Ну что, пересекаются?
— Пока нет.
— Хорошо, смотри, вот я по стене веду… Пересекаются?
— Нет.
— Что тебе еще чадо?
— А дальше, за стеной?
— Теперь я понял. Ты просто хулиган. Ты все прекрасно понимаешь Ты назло мне не хочешь согласиться.
— Но я правда не понимаю.
— Ну хорошо, Эвклиду ты не веришь. Его ты не знаешь. Но меня ты знаешь? Так вот, это я тебе говорю, что они не пересекутся… Ну, что ты молчишь?
— Думаю.
— Ну dot что, Сидоров. Или ты сию минуту признаешь, что они не пересекутся, или я тебя выгоню вон из класса. Ну?
— Не могу я этого понять, — захныкал Сидоров.
— Вон! — закричал учитель. — Собирай портфель и — за родителями.
Сидоров собрал портфель и, всхлипывая, вышел из класса, несколько секунд все сидели молча. Затем учитель тихо сказал:
— Ну хорошо, ребята. Продолжим урок. Запишите следующую аксиому: через две точки можно провести прямую, и притом только одну.
В вестибюле родильного дома была довольно нервная обстановка: мужчины курили, расхаживали из угла в угол и украдкой посматривали на дверь. Все ждали известий.
Наконец дверь открылась, и в вестибюль вошла медицинская сестра. Наступила мертвая тишина.
— Товарищи, — громко сказала сестра, — кто здесь Сергеев?
Со стула поднялся плотный мужчина и не спеша загасил папиросу.
— Ну, я Сергеев…
— Поздравляю, — улыбнулась сестра. — У вас — девочка.
— Как это — девочка?
— Да, чудная девочка, три двести. Поздравляю.
— Постойте, — угрюмо сказал мужчина, — мне девочка не нужна. Мне нужен мальчик.
— В следующий раз обязательно будет мальчик.
— А сегодня что, ни одного не осталось?
— Нет — засмеялась сестра, — всех разобрали.
Мужчина взял сестру за локоть:
— Девушка, я вас очень прошу, вы можете мне заменить?
— Что заменить?
— Ну… девочку на мальчика.
— Что вы… Конечно, нет.
— Я все понимаю. — тихо сказал мужчина, — хлопоты, беспокойство… Но не волнуйтесь, я отблагодарю.
— Как — отблагодарите?
— Как полагается. В обиде не останетесь.
— Вы что, серьезно?
— Конечно.
— Ну, знаете, — сказала сестра, — первый раз такое слышу.
— Да ладно вам, — махнул рукой мужчина, — первый раз. Вон тому, в очках, устроили мальчика. И вон этому, с цветочками. Думаете, не знаем, как это делается.
— Постыдились бы, ведь взрослый человек.
— Мне стыдиться нечего! — отрезал мужчина. — Вы мне лучше скажите: поменяете или нет?
— Нет.
— Дайте жалобную книгу!
— У нас не магазин, — сказала сестра. — Нет у нас жалобной книги.
— Тогда директора позовите.
— И директора у нас нет.
— Да вы что, издеваетесь?! — возмутился мужчина. — Директора у них нет, жалобной книги нет, и мальчиков тоже нет?! Что вы мне голову морочите?!
Из соседней комнаты вышел человек в белом халате:
— В чем дело? Что за шум?
— Да вот. Викентий Михайлович, — сказала сестра, — товарищ недоволен. Не хочет девочку брать.
— И не возьму! — подтвердил мужчина. — Я тут, понимаете, три часа отстоял, а она мне подсовывает.
— Успокойтесь, товарищ, — сказал врач. — Сестра здесь ни при чем…
— Знаю я вас! — закричал мужчина. — Все вы здесь ни при чем. Отъелись, халатики белые нацепили. Думаете, на вас управу не найдем?
— Товарищ, — попытался успокоить его врач, — мы ведь не виноваты. У одного — девочка, у другого — мальчик… Это же природа.
— А у вас самих кто?
— У меня… — замялся врач, — вообще-то, мальчик. Но…
— Ясно, — сказал мужчина. — Как себе, так мальчика. Ну, ничего, я вас выведу на чистую воду. Я в газету напишу, я в «Фитиль» буду жаловаться! Я…
Тут дверь открылась, и в вестибюль вбежала другая сестра:
— Товарищи, кто здесь Сергеев?
— Ну я, — обернулся мужчина.
— Поздравляю, у вас мальчик.
— Как мальчик? — удивился мужчина. — Вот она же сказала, что девочка.
— Сначала — девочка, а потом — мальчик. Двойня у вас.
Мужчина торжествующе обвел всех взглядом:
— Ага, испугались! А то, говорят, природа… Знаем мы эту природу. Пока за горло не возьмешь, ничего не добьешься!
Электричка шла на Загорск. Стучали на стыках колеса, раскачивались вагоны и чуть подрагивал электрический свет, нагоняя скуку на редких пассажиров.
На одной из лавочек сидел человек лет сорока, в длинной поповской рясе. Он что-то читал, время от времени поглаживая аккуратную бородку, совсем не замечая насмешливых взглядов своего соседа, паренька лет шестнадцати в белых стоптанных кедах и синей спортивной курточке.
Долгое время они ехали молча. Наконец паренек не выдержал.
— Батюшка, — громко сказал он, — вы меня, конечно, извините, но я хочу одну вещь спросить.
Священник оторвался от книги и с любопытством взглянул на соседа.
— Батюшка, скажите мне по совести: зачем вы людей обманываете?
— Каких это людей? — удивился батюшка.
— Верующих, — пояснил юноша, — которые в церковь ходят. Они дары вам носят, в бога верят, а бога-то и нет.
Батюшка отложил книгу и уселся поудобнее.
— А почему вы думаете, молодой человек, что бога нет?
— Потому что его нет, и все!
— Это не доказательство. Я тоже могу сказать, что он есть, и все.
— Как? Как же он есть, когда его никто никогда не видел?
— Это уже довод. Только богу совсем не обязательно, чтобы его видели. Достаточно, что он всех видит.
— Интересное дело, — ухмыльнулся юноша. — Мы его не видим, а он нас видит. Прямо научная фантастика.
— А что тут удивительного? Вот вы, молодой человек, кошку в темноте видите?
— Какую кошку?
— Обыкновенную. Которая мяукает.
— Нет, не вижу…
— А она вас видит.
— Ну и что?
— Выходит, кошка существует независимо от вашего восприятия.
— Сравнили. Кошка, она ясно, что существует. Она молоко пьет, мышей ловит, а ваш бог, что он делает?
— Многое. Бог заботится, чтобы все люди жили в согласии и справедливости.
— Сказали — в справедливости. Я вот на работе рацпредложение подал, а мне третий месяц денег не платят. Выходит, что нет вашего бога.
Батюшка усмехнулся:
— А профсоюзная организация у вас есть?
— Ну есть…
— Должна она этим вопросом заниматься?
— Должна.
— Тогда зачем богу вмешиваться в дела вашей профсоюзной организации? У него своих дел хватает. А не справляются, так он с них взыщет на Страшном суде.
— Это что еще за Страшный суд?
— А это такой день, когда все предстанут перед очами божьими и каждому воздаст он по заслугам.
Парень недоверчиво посмотрел на священника.
— Откуда вы знаете?
— Это Христос сказал, сын божий.
— Не было никакого Христа.
— Представьте себе — был.
— Ну да, конечно, Христос был, бог был, и вообще… у попа была собака.
Батюшка недовольно хмыкнул:
— Молоды вы еще об этом судить.
— Ничего я не молод.
Батюшка взглянул на юношу.
— Простите, а вы с какого года?
— С пятьдесят пятого.
— Значит, с 1955… А от чего?
— Как — от чего?
— Ну, от чего летоисчисление ведется?
— От нуля.
— Ошибаетесь, от рождества Христова.
— Не может быть.
— Общеизвестный факт. А по-вашему выходит, что Христос родиться-то родился, а жить вроде бы и не жил.
— Про Христа не знаю, а бога точно нет. Его попы придумали, чтобы народ обманывать.
— Это кто вам сказал?
— Никто. Это я в журнале прочел.
— А почему вы думаете, что это правда?
— Раз напечатано, — значит, правда.
Батюшка достал из портфеля книгу.
— Прочтите, здесь тоже что-то напечатано.
Юноша взял книгу в красивом кожаном переплете.
— «…И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и подобию Нашему…» Это что за книга?
— Это Библия.
— Ну мало ли что там напечатают.
— Выходит, что не всему напечатанному можно верить?
— Выходит, так… Только я все равно знаю, что это неправда.
— Что — неправда?
— То, что в вашей книге написано.
— Почему?
— Потому что люди не от бога, а от обезьяны. Это нам еще в третьем классе говорили.
— И от какой обезьяны — вам тоже говорили?
— От человекообразной. От шимпанзе, гориллы, орангутанга…
— Это что же, вроде тех, что в зоопарке?
— Ну да, вроде тех.
— Тогда почему же, молодой человек, те обезьяны, из зоопарка, людьми не становятся?
— Не знаю, — неуверенно сказал юноша, — наверное, условия не те. Когда обезьяна с дерева слезла, у нее передние конечности развились. Вот она и стала человеком.
— А знаете ли вы, молодой человек, как у слона хобот развит? Что же он человеком не становится?
Юноша на минуту задумался.
— Нет, — сказал он решительно, — слон не может стать человеком.
— Правильно, — согласился священник, — ни слон, ни бегемот, ни обезьяна. Потому что человека создал бог по образу и подобию своему.
Электричка замедлила ход.
— Станция Загорск! — хриплым голосом объявил репродуктор.
Батюшка снял с полки сумку и стал торопливо укладывать вещи.
— Послушайте, — робко спросил парень, — вы мне правду скажите. Что же это получается, что на самом деле бог есть?
Батюшка одернул рясу и внимательно посмотрел на юношу.
— Нет, — тихо сказал он, — к сожалению, нет.
И, взвалив на плечо тяжелую сумку, добавил:
— Но чтобы это понять, надо сначала в него поверить.
Петр Семенович Блинов начал воспринимать абцилохордию окружающего мира. Еще вчера, как и всякий нормальный человек, он обладал только пятью органами чувств. Сегодня же к ним прибавилось еще и шестое — абцилохордия. И все предметы, знакомые ему с детства, — столы, стулья, тапочки, троллейбусы — стали обладать каким-то новым, незнакомым ему ранее качеством. Трудно сказать, что это было. Может, электромагнитные волны или какое-нибудь особое, неизвестное науке, излучение, но факт остается фактом: у Петра Семеновича появилось чувство абцилохордии.
Первой, кому он сообщил об этой удивительной новости, была жена.
— Абцилохордия? — спросила она. — Это что такое?
— Не знаю, — сказал Петр Семенович. — Ничего не знаю. Только чувствую все время что-то, что и объяснить не могу.
— Как же так, — сказала жена, — чувствуешь, а не знаешь что.
— Нет, я-то знаю, но объяснить не могу
— Значит, не чувствуешь.
— Да ты пойми, — сказал Петр Семенович. — Вот стул, например. Что он: мягкий, серый… Ну, что еще?
— Деревянный, — сказала жена.
— Правильно, деревянный. А я вот еще чувствую, что у него большая абцилохордия. Мне даже сидеть на нем противно.
— Ну и не сиди, — сказала жена и, обидевшись, ушла на кухню.
Жена никогда не понимала Петра Семеновича, и в таких случаях он шел к своим приятелям. Так он сделал и на этот раз.
— Ты бы, Петя, шел домой, — сказали приятели. — Отдохнул бы, проспался.
— Да нет же… Ну, как вы не понимаете. Абцилохордия — это… Ну, это…
— Ну, ну?
— Нет, это нельзя объяснить.
— Ну, что она, твоя абцилохордия: горячая, холодная или пахнет как?
— Нет, все не то.
— А что?
— Другое.
Приятели засмеялись.
— Ну что вы смеетесь? Я же чувствую.
— Интересное дело, — сказали приятели. — Он чувствует, а мы, стало быть, дураки.
— Нет, вы не дураки. Просто вы не чувствуете.
— Ну и не надо, — сказали приятели. — Нам и так хорошо.
Одним словом, приятели тоже ему не поверили.
А Петр Семенович действительно чувствовал… Ну, как бы вам объяснить, что это за абцилохордия, которую чувствовал Петр Семенович. Абцилохордия — это… Ну, это… Нет, это невозможно объяснить. Потому что нельзя объяснить другому то, что он никогда не чувствовал. Это все равно что рассказывать глухому, как поют птицы, или слепому, какого цвета закат. Вот так и люди по отношению к Петру Семеновичу были слепыми и глухими в области абцилохордии.
Скоро это понял и сам Петр Семенович. И он перестал рассказывать, что чувствует он, глядя на простую пепельницу или прислушиваясь к выключенному радиоприемнику. Потому что Петр Семенович Блинов пришел к выводу, что обладает таким чувством, которое другим людям на данном этапе еще недоступно.
И тогда он ушел в себя… Мир, в котором он жил отныне, был не только цветным, звуковым и объемным. — он стал еще и абцилохордическим. Он наслаждался абцилохордическими снами, улыбался абцилохордическим прохожим и по-детски радовался обыкновенному листу бумаги, если от него исходила хорошая абцилохордия. Правда, ему трудно было находиться в комнате с чересчур абцилохордическими стенами или выходить на улицу во время абцилохордически плохой погоды, но, если кто-нибудь предложил бы ему избавиться от этого чувства, он бы ни за что не согласился. Потому что благодаря ему жизнь Петра Семеновича стала совершенно необыкновенной и удивительной.
Однажды Петр Семенович сидел в столовой. Теперь он редко обедал дома, потому что приготовленная женой еда, хотя была вкусна и питательна, но не всегда отличалась нужной абцилохордией.
Он грустно смотрел в тарелку с пельменями, не замечая окружающих, не слыша звона ножей и грохота подносов. Ему было тоскливо и холодно. Он уже выпил компот и собирался уходить, как вдруг почувствовал, как что-то приятное и радостное обволакивает его. Петр Семенович поднял глаза.
К его столику протискивался пожилой человек. В руках он держал пластмассовый поднос, на котором стояли удивительно правильно подобранные абцилохордические блюда.
— Разрешите? — спросил человек.
— Пожалуйста, — сказал Петр Семенович.
Человек сел за стол. На нем был абцилохордический костюм, серый абцилохордический галстук, а из нагрудно го кармана торчал слегка надушенный абцилохордический платочек.
Человек внимательно посмотрел на Петра Семеновича. Петр Семенович улыбнулся. Человек — тоже.
— Хорошо здесь, — сказал человек.
В душе у Петра Семеновича все запело. Потому что было здесь неуютно и тесно и кормили не бог весть как, а только была по-настоящему хорошая абцилохордия.
— Конечно, хорошо, — сказал Петр Семенович, — просто замечательно. То есть вообще-то не очень. Но уж больно приятно… с этой точки зрения.
— Вы про что? — спросил незнакомец.
— Я? Я про это.
— Неужели про это?!
— Да, про это!
— Значит, вы чувствуете?
— Конечно. Еще как чувствую.
— И я чувствую, — сказал незнакомец. — Вот уже двадцать лет.
— Милый вы мой! — воскликнул Петр Семенович. — Значит, есть она. Есть абцилохордия чувств.
— Есть, дорогой. Конечно, есть.
Они заговорили наперебой. Каждый рассказывал о том, как трудно ему было, как плохо, когда тебя никто не понимает, и как это прекрасно воспринимать абцилохордию окружающего мира.
— Нет, — сказал незнакомец, — это событие нельзя не отметить. Хоть это и банально, но я предлагаю по рюмочке.
— С удовольствием, — сказал Петр Семенович.
Он побежал к буфету и принес бутылку портвейна.
— Давайте, — сказал Петр Семенович, разливая вино в стаканы, — за нее!
Незнакомец удивленно посмотрел на вино.
— Как, — спросил он, — вы собираетесь пить это?
— А что? — испугался Петр Семенович.
— Но ведь у него же липотапия.
— Какая липотапия?
— Пониженная.
— Что-то я не понимаю, — сказал Петр Семенович. — О чем это вы?
— О липотапии. Вы же знаете. Ну, эта, которая…
— Абцилохордия?
— Нет, абцилохордия — это ясно. А то липотапия.
— Не понимаю я, — сказал Петр Семенович. — Что это еще за липотапия?
— Но как же… ведь вы…
— Что я?
— Ведь вы же чувствуете.
— Нет, — сказал Петр Семенович. — Вы уж меня извините. Зрение, слух, абцилохордия — это пожалуйста. А липотапия? Как говорится, не доросли.
Незнакомец растерялся.
— Но ведь она же есть.
— Не думаю, — сухо сказал Петр Семенович.
— Но я же чувствую.
— Тогда объясните.
— Ну, это… как бы сказать… Нет, это невозможно!
— Знаете что, гражданин, — сказал Петр Семенович, — я думал, вы действительно… А вы… Я теперь сомневаюсь, что вы даже абцилохордию чувствуете.
— Как вам не стыдно!
— Нечего, нечего. Ишь какой нашелся. Он один чувствует, а все, значит, нет.
Незнакомец поднялся.
— Прощайте. Нам не о чем больше говорить.
— Привет, — ответил Петр Семенович. — Кланяйтесь липотапам.
Петр Семенович проводил взглядом незнакомца, затем взял стакан с вином и блаженно зажмурился. Все в порядке. Абцилохордия была нормальной.
Общеизвестно, что чем больший промежуток времени проходит со дня какого-нибудь события или факта, тем объективнее наше суждение о нем. Следуя этой логике, мы решили, что современные недостатки наиболее правильно смогут раскритиковать сатирики будущего. Оттуда им виднее. А мы в свою очередь должны гневно обрушиться на отрицательные моменты из жизни наших далеких предков. Тем более что нас отделяет от них почтительное расстояние.
Переходя от слов к делу, мы решили выступить инициаторами нового сатирического движения под условным названием: «С авторучкой в глубь веков».
Надеемся, что наш почин не будет подхвачен.
Гороскоп
(I тысячелетие до н. э.)
Накануне похода полководец вызвал к себе звездочета.
— Готов гороскоп? — спросил он, поднимая глаза от карты.
— Готов, о храбрейший.
— Ну и?..
— Расположение звезд на небе в настоящее время не благоприятствует походу.
— Что?! — вскипел полководец. — Воинам пошиты мундиры, лошадям выдан фураж, все только и ждут сигнала, а ты… Может, ты не веришь в нашу победу?
— Но ведь гороскоп…
— Какой там еще гороскоп. Мы не можем ждать милостей от природы. Бери перо, бумагу. Сейчас мы с тобой мигом все звезды перетасуем… Значит, так, — начал полководец, меряя комнату огромными шагами. — Пиши: звезды зовут нас в бой! Созвездие Легавых Псов…
— Гончих, о мудрейший.
— Хорошо. Созвездие Гончих Псов никогда еще не светило так ярко. О чем говорит нам его яркость? Она говорит, что выступать надо завтра на рассвете. Говорит или не говорит? Я тебя спрашиваю?
— Говорит.
— То-то. Все учить надо. Никто работать не хочет… Какая там у вас звезда дорогу на север показывает?
— Полярная.
— Видишь ее?
— Нет.
— А ты получше посмотри.
— Не вижу.
— Да, — вздохнул полководец, — стареть начал. Пора, видно, уступить дорогу тем, кто позорче.
— Вижу, — встрепенулся звездочет, — ей-богу, вижу!
— Так и быть, поверим на слово, — улыбнулся полководец. — Ну, а какое созвездие победу означает?
— Малая Медведица. Только она сейчас за горизонтом.
— Опять?!
— Э-э… была за горизонтом, а вот уже и показалась.
— Ну пиши, раз показалась. Нашу блистательную победу предсказывает Малая… да что там Малая, пиши уж— Большая Медведица. Понял?
— Понял.
— Вот и молодец. Теперь подпись, число… Что ты мне бумагу суешь? Твоя подпись. Ты же гороскоп составлял.
На следующее утро войско выступило в поход и в первом же сражении было наголову разбито. По приказу полководца звездочета казнили как не справившегося с порученной работой.
Дневник гречанки
(III–II века до н. э.)
…Вчера наконец приезжий скифский вождь сделал мне предложение. У него масса достоинств. Он знатен, богат и, главное, стар. Думаю, ждать недолго.
…Покидаю милую Грецию. У причала стоял Гектор, а в глазах его стояли слезы. Милый мальчик, будь он хоть чуточку богаче…
…Третьи сутки в море. Старичок выглядит усталым. Жалуется на боли в сердце. Это уже что-то.
…Вот мы и дома. С мужем я не ошиблась. Даже едим на золоте.
…Вчера ездили собирать дань. Муж, кажется, слегка простудился.
…Все обошлось. Он по-прежнему здоров. Спрашивал, почему у меня плохое настроение.
…Объезжали стада. Боже, какое богатство! Неужели все это станет моим? Старичок что-то давно не жалуется на сердце.
…Вот уже три месяца, как я здесь, а сдвигов никаких.
…У мужа боли в сердце. Я уже думала, начинается, но врач дал ему каких-то травок, и все обошлось. Дикие люди!
…Мой отличился. Подарил табун коней соседнему вождю. Так он меня по миру пустит. Новый Ротшильд нашелся.
…Ура! Свершилось. У мужа сердечный приступ. Но… возьмем себя в руки. Подождем, что скажет кардиограмма.
…Мужу все хуже и хуже. Плачу. Наверное, это от счастья.
…Врач сказал, надеяться не на что. Интересно, почем сейчас лошади?
…Мой старичок совсем плох. Считаю минуты и драгоценности.
…Все. Финита ля комедиа. Прощай, моя любовь. Прощай навсегда. Я — владелица крупнейшего состояния. Все мое. Двенадцать табунов лошадей, триста рабов, сто килограммов золота, двадцать семь…
На этом записи обрываются. Согласно обычаю древних скифов, вместе с умершим вождем похоронили его законную супругу.
Дровосек
(очень Средние века)
По профессии он был дровосек. Аккуратный, исполнительный и трудолюбивый работник. Поднимался он чуть свет и, поцеловав спящую жену, уходил в лес. А когда возвращался домой, по черепичной кровле его хижины уже скатывались первые капли росы.
Он часто благодарил бога за свое хорошее место, за то, что семья живет в достатке, жена ходит в чистом белом передничке, а с розовых лиц ребятишек не сходят улыбки.
Правда, он не особенно разбирался в сортах древесины и никогда не задумывался, что находится дальше опушки леса, но зато мог с одного удара свалить самое крупное дерево, а его вязанки хвороста напоминали букеты цветов — такими они были изящными и красивыми.
Он выходил на работу в любую погоду. Даже сегодня, несмотря на холодный дождь и пронизывающий ветер, он, как всегда, точно в назначенное время доставил на церковный двор аккуратные вязанки хвороста.
И благодаря его исполнительности ровно в восемь часов утра на городской площади был сожжен известный еретик Джордано Бруно.