Я ненавижу себя за то, что расплакалась перед ним. Не понимаю, почему я не смогла удержать себя в руках. Мне не следовало рассказывать о себе правду, нужно было прийти с какой-нибудь выдуманной историей несуществующего человека. Мне следовало подготовиться получше.
Я ненавижу себя за то, что его взгляд заставил меня поверить в его сопереживание. Потому что в его взгляде было именно оно, и этот взгляд выражал не жалость, а понимание и желание помочь.
— Итак, Рейчел, проблема со спиртным началась до того, как распался ваш брак. А вы можете назвать первоначальную причину? Дело в том, что это могут сделать не все. Для некоторых это просто постепенное погружение в депрессивное состояние или зависимость. А что было в вашем случае? Может, тяжелая утрата или что-то еще?
Я покачала головой и пожала плечами. Этого он от меня не услышит. Про это я ему не скажу.
Он немного подождал, а потом бросил взгляд на часы на столе.
— Возможно, стоит поговорить об этом в следующий раз? — спросил он и улыбнулся, и от этой улыбки внутри у меня все похолодело.
В нем все излучало тепло — руки, глаза, голос, но только не улыбка. Убийцу в Камале выдавали зубы. В животе у меня образовался комок, пульс снова забился как бешеный, и я вышла из кабинета, не пожав протянутой мне руки. Я не смогла заставить себя дотронуться до него.
Я все понимаю. Понимаю, что увидела в нем Меган. И дело даже не в том, что он по-настоящему красив. Он излучает спокойствие, уверенность, терпимость и доброту. Человек доверчивый и искренний может не разглядеть под этой личиной его волчью сущность. Я все понимаю. Но я почти час находилась под воздействием его обаяния. Позволила себе раскрыться перед ним. Забыла, кем он был. Я предала Скотта, предала Меган, и мне за это стыдно.
Но больше всего мне стыдно за то, что хочется вернуться.
Среда, 7 августа 2013 года
Утро
Мне опять приснился сон, будто я сделала что-то ужасное и все настроены против меня и жалеют Тома. А я не могу объяснить и даже извиниться, потому что не знаю, в чем провинилась. Еще не окончательно проснувшись, я вспоминаю о настоящем скандале, который случился четыре года назад, когда наш первый и единственный цикл ЭКО завершился неудачей и я хотела повторить попытку. Том сказал, что у нас на это нет денег, но я это знала и сама. Мы выплачивали ипотеку и долги, в которые влезли из-за неудачной сделки, причем втянул в нее Тома его собственный отец. С этим приходилось считаться, и мне оставалось только надеяться, что деньги у нас когда-нибудь появятся, а пока приходилось глотать горячие слезы, которые неизменно начинали течь ручьем при виде женщины с животом или новости о чьей-то беременности.
Через пару месяцев после того, как мы узнали о неудаче с ЭКО, Том сказал, что собирается съездить в Вегас на пять дней, чтобы посмотреть финальный матч боксерского поединка и выпустить пар. Он собирался ехать с парой своих старинных приятелей, которых я никогда не видела. Поездка стоила целое состояние — я это знаю, потому что квитанция за бронирование рейса и номера в отеле пришла по почте. Я понятия не имею, сколько стоили билеты на сам матч, но они не могли быть дешевыми. Этих денег не хватило бы на цикл ЭКО, но это было бы уже началом. У нас разразился ужасный скандал. Я не помню подробностей, потому что весь день пила, чтобы довести себя до нужного для такого разговора состояния, и когда скандал разразился, то ничего хуже представить было нельзя. Я помню его холодность на следующий день и как он отказался обсуждать случившееся. Я помню, как он будничным и отстраненным тоном рассказывал о моем поведении — о том, что я вдребезги разнесла застекленную рамку с нашей свадебной фотографией, что обзывала его эгоистом, плохим мужем и неудачником. Я помню, как сильно ненавидела себя в тот день.
Конечно, я была неправа, наговорив ему столько гадостей, но теперь мне почему-то кажется, что основания разозлиться у меня имелись. А разве нет? Мы пытались завести ребенка, а это означает готовность чем-то ради этого пожертвовать, ведь так? Да я бы дала отрезать себе руку или ногу, если бы только это помогло мне забеременеть. Неужели нельзя было отказаться от поездки в Вегас?
Я полежала в постели еще немного, думая об этом, а потом встала и решила прогуляться, потому что если я ничего не буду делать, то точно отправлюсь в соседний магазин. Я не пила с воскресенья и чувствовала, что в организме происходит борьба, и желание снова ощутить в голове привычную тяжесть сдерживалось лишь сомнительным доводом, что я сумела продержаться несколько дней, и будет обидно, если все усилия окажутся напрасными.
Эшбери не очень-то располагает к прогулкам — в нем одни магазины и жилые кварталы, нет даже приличного парка. Я прохожу через центр города, где в общем-то неплохо, если кругом не толпится народ. Главное — обмануть себя, сделав вид, что куда-то идешь, выбрать место и направиться к нему. Я выбрала церковь в конце Плезанс-роуд, до которой от квартиры Кэти около двух миль. Когда-то я посещала там собрания «Общества анонимных алкоголиков» — я не пошла на собрание рядом с домом, чтобы не столкнуться с кем-то, кого могу встретить на улице, в магазине или в поезде.
Добравшись до церкви, я поворачиваю обратно и целеустремленно шагаю в сторону дома, чтобы выглядеть женщиной, у которой есть дела, есть куда спешить. Чтобы выглядеть нормальной. Я смотрю на редких прохожих: двое мужчин совершают пробежку с рюкзаками за спиной, готовясь к марафону; женщина в черной блузке и белых кроссовках спешит на работу и несет в сумке туфли на каблуке. Интересно, что они скрывают? Бегут ли от пьянства? Или чтобы просто остаться на месте и не отстать? Думают ли об убийце, которого встретили вчера и рассчитывают увидеть опять?
Я ненормальная.
Я уже почти дохожу до дома, как вдруг замираю на месте в шоке. Я размышляла над тем, чего, собственно, хочу от сеансов с Камалем — неужели действительно собираюсь рыться у него в ящиках, когда он выйдет из кабинета? Или надеюсь услышать от него нечто, что его выдаст, завести его на опасную территорию? Судя по всему, он намного умнее меня и будет ждать моего визита. В конце концов, его имя было в газетах, и он наверняка настороже, ожидая, что его будут пытаться разговорить, чтобы вытянуть из него какую-то информацию.
Вот о чем я думаю, опустив голову и глядя себе под ноги, когда прохожу мимо маленького магазинчика справа. Я стараюсь не смотреть, чтобы не вводить себя в искушение, но краем глаза замечаю ее имя. Я останавливаюсь и вижу огромный заголовок на первой странице таблоида: «МЕГАН — УБИЙЦА РЕБЕНКА?»
Среда, 7 августа 2013 года
Утро
Я сидела со знакомыми мамочками в кофейне, когда это случилось. Мы расположились на своем обычном месте у окна, а дети возились рядом, раскидывая детали «Лего» по всему полу. Бет в который раз пыталась убедить меня вступить в книжный клуб, а затем появилась Диана. На ее лице было выражение собственной значимости, какое бывает только у носителей особо ценных новостей. Она едва сдерживалась и никак не могла протиснуть в дверь широкую коляску с двойней.
— Анна, — произнесла она замогильным голосом, — ты это видела? — И протянула мне газету с огромным заголовком на первой странице «МЕГАН — УБИЙЦА РЕБЕНКА?».
Я лишилась дара речи. Просто смотрела на заголовок и вдруг разрыдалась. Эви испугалась и заревела во весь голос. Это было ужасно.
Я отправилась в туалет привести себя (и Эви) в порядок, а когда вернулась, все, переглядываясь, шептались. Диана подняла глаза и ехидно поинтересовалась:
— С тобой все в порядке, дорогая?
Было видно, какое удовольствие ей все это доставляло.
Мне пришлось уйти, потому что оставаться там я не могла. Они все мне очень сочувствовали, говорили, какой для меня это, наверное, удар, но на их лицах было написано плохо скрываемое осуждение. Как я могла доверить ребенка такому монстру? Какой же надо быть для этого матерью?!
Я пыталась дозвониться Тому, но его телефон сразу же переключался на голосовую почту. Я оставила ему сообщение с просьбой перезвонить мне при первой возможности, стараясь говорить обычным голосом, но ноги меня едва держали.
Я не стала покупать газету, но не смогла удержаться и прочла новость в Интернете. Там все излагалось довольно расплывчато. «Источники, близкие к расследованию дела Хипвелл» утверждают, что Меган «возможно, причастна к убийству собственного ребенка», совершенному десять лет назад. Эти «источники» не исключали, что это могло послужить мотивом для ее собственного убийства. Возглавляющий расследование инспектор Гаскилл, который приезжал к нам после исчезновения Меган, отказался прокомментировать данную информацию.
Том мне перезвонил — у него был перерыв между встречами, так что приехать домой он не мог. Он пытался успокоить меня, говорил, что это вполне может оказаться очередной уткой:
— Ты же не хуже меня знаешь, что половине того, о чем пишут в газетах, верить нельзя.
Я не стала давать волю чувствам, потому что пригласить ее помочь мне с Эви было его идеей. Он и так должен чувствовать себя ужасно.
К тому же он прав. Все это может оказаться уткой. Но кому это могло понадобиться? Зачем придумывать такое? И я не могу отделаться от ощущения, что не удивлена. Мне всегда казалось, что с этой женщиной что-то не так. Сначала я думала, что она просто слегка инфантильна, но дело было в другом — она жила в своем мире. Была погружена в себя. Я не хочу кривить душой. Я рада, что ее больше нет. Скатертью дорога!
Вечер
Я наверху, в спальне. Том с Эви смотрят телевизор. Мы не разговариваем. Это моя вина. Едва он вошел в дом, как я на него набросилась.
Весь день все именно к этому и шло. Я ничего не могла с собой поделать, не могла от этого скрыться, она была повсюду, где бы я ни оказалась. Здесь, в моем доме, она держала мою малышку на руках, кормила ее, переодевала, играла, пока я дремала. Я воспоминала все случаи, когда оставляла Эви на ее попечении, и мне становилось дурно.
А потом настала очередь паранойи — чувства, что за мной постоянно следят. Оно не покидало меня все время, которое мы прожили в этом доме. Сначала мне казалось, что причина в поездах. Все эти безликие люди в окнах вагонов, смотревшие на нас, приводили меня в содрогание. Я не хотела сюда вселяться, в первую очередь именно поэтому, но Том не хотел отсюда уезжать. Он говорил, что при продаже дома мы потеряем много денег.
Сначала это были поезда, потом — Рейчел. Она следила за нами, встречала на улице, постоянно названивала. А затем к этому добавилась Меган, когда была здесь с Эви: мне всегда казалось, что она за мной наблюдает и оценивает, какая я мать, осуждает, что я не могу обойтись без посторонней помощи. Я понимаю, что это глупо. А потом я вспомнила, как Рейчел заявилась к нам в дом и забрала Эви. Похолодев, я подумала, что ничего глупого в моих страхах нет.
Вот почему к приходу Тома я уже так себя накрутила, что не могла сдержаться. Я поставила ему ультиматум: мы должны переехать, я ни за что не останусь в этом доме и на этой улице, зная, что здесь произошло. Куда бы я теперь ни бросила взгляд, я вижу не только Рейчел, но и Меган. Я думаю обо всех предметах, которых она касалась. Это невыносимо! Я сказала, что мне наплевать, удачно мы продадим дом или нет.
— Тебе не будет наплевать, когда нам придется жить в худшем месте и нечем будет платить за ипотеку, — совершенно разумно возразил он.
Я спросила, не могут ли нам помочь с деньгами его родители — они богаты, — но он сказал, что никогда больше ни о чем их не попросит. И разозлился, заявив, что прекращает разговор на эту тему. А все из-за того, как родители Тома восприняли его решение оставить Рейчел ради меня. Мне не следовало говорить о них — упоминание о родителях всегда выводило Тома из себя.
Но я ничего не могла с собой поделать. Я чувствовала отчаяние, потому что каждый раз, закрывая глаза, видела ее за кухонным столом с Эви на руках. Она играла с ней, улыбалась и разговаривала, но всегда как-то неискренне, будто вообще не хотела тут находиться. И с удовольствием передавала Эви мне, когда наступало время уходить. Будто ей не нравилось держать ребенка на руках.
Среда, 7 августа 2013 года
Вечер
Жара просто невыносимая и продолжает усиливаться. Окна квартиры распахнуты настежь, и с улицы тянет запахом угарного газа. В горле першит. Я второй раз за день принимаю душ, и в это время звонит телефон. Я не беру трубку, но он звонит снова. А потом еще раз. Когда я выхожу из душа, он звонит в четвертый раз, и я отвечаю.
Он охвачен паникой и говорит, задыхаясь, отрывистыми фразами:
— Я не могу попасть домой. Там повсюду камеры.