Он бросает телефон на стол и приближается ко мне, сжав кулаки. Я пячусь назад, пока не упираюсь в угол между стеной и стеклянной дверью.
— Я хотела выяснить… Хотела помочь.
Он поднимает руку, и я съеживаюсь, втягиваю голову в плечи и жду боли. И тут до меня доходит, что я уже проделывала абсолютно то же самое и испытывала те же самые чувства, но не могу вспомнить когда. И подумать об этом тоже не могу, потому что хоть он и не наносит удар, но хватает меня за плечи и сжимает, упираясь большими пальцами в ключицы с такой силой, что я кричу от боли.
— Все это время, — цедит он сквозь стиснутые зубы, — все это время я считал, что мы по одну сторону, а ты действовала против меня. И снабжала его информацией, верно? Рассказывала обо мне, о Мег. И полицию на меня натравила ты. Это ты…
— Нет! Пожалуйста, не надо! Все было не так. Я хотела тебе помочь.
Он собирает мои волосы в кулак и выкручивает их.
— Скотт, пожалуйста! Прекрати! Мне больно! Пожалуйста!
Он тащит меня к выходу. Я чувствую, как мне сразу становится легче. Он хочет просто выбросить меня на улицу. Слава Богу!
Однако он не собирается выбросить меня на улицу. Он продолжает меня тащить, плюясь и изрыгая проклятия. Он тащит меня наверх, я упираюсь, но он настолько силен, что все мои усилия тщетны. Я всхлипываю и продолжаю умолять:
— Пожалуйста, не надо! Пожалуйста! — Я понимаю, что скоро случится что-то ужасное, пытаюсь закричать, но не могу выдавить из себя ни звука.
Я ничего не вижу от слез и ужаса. Он толкает меня в комнату и захлопывает за мной дверь. В замке поворачивается ключ. Горячая желчь подступает к горлу, и меня вырывает прямо на ковер. Я жду и слушаю. Ничего не происходит, и никто не приходит.
Я в свободной комнате. В нашем доме Том устроил в ней свой кабинет. Сейчас они переделали ее в детскую со светло-розовыми занавесками. Тут ее превратили в кладовку, в которой держали коробки с бумагами и папками, сложенную беговую дорожку и древний компьютер. Одна коробка заполнена бумагами с цифрами — какие-то счета, наверное, связанные с бизнесом Скотта. В другой — старые открытки: чистые, со следами офисного пластилина, будто когда-то висели на стене. На них — крыши Парижа; дети, катающиеся на скейтбордах в переулке; старые, покрытые мхом шпалы; вид на море из пещеры. Я копаюсь в открытках. Не знаю, что я надеюсь найти — наверное, мне просто хочется переключить внимание и перестать паниковать. Я пытаюсь не думать о репортаже, в котором тело Меган вытаскивали из грязи. Пытаюсь не думать о ее ранах и о том, какой ужас она испытала, поняв, что ее ждет.
Я копаюсь в открытках, и вдруг меня что-то колет в указательный палец. Я с визгом вскакиваю на ноги. На кончике пальца порез, и кровь капает на джинсы. Я вытираю кровь краем футболки и начинаю разгребать открытки уже осторожнее. Причина пореза обнаруживается сразу: разбитое стекло в рамке, острый осколок которого испачкан моей кровью.
Эту фотографию я видела раньше. На ней Скотт и Меган, их лица сняты крупным планом. Она смеется, а он смотрит на нее с обожанием. Или с ревностью? Стекло разбито как раз у кончика глаза Скотта, и оттуда лучами расходятся трещины, так что понять его выражение трудно. Я вспоминаю о тарелках, разбитых во время наших с Томом скандалов, и о выбоине в штукатурке в коридоре наверху.
По другую сторону запертой двери я слышу, как смеется Скотт, и покрываюсь холодным потом. Я вскакиваю на ноги, бегу к окну, открываю его, высовываюсь как можно дальше и, едва не падая, зову на помощь. Я зову Тома. Но это бесполезно и бессмысленно. Даже если бы он по какой-то случайности и оказался у себя в саду, то все равно бы меня не услышал — расстояние слишком велико. Я смотрю вниз, теряю равновесие и едва не срываюсь. Потом с трудом втягиваю себя обратно в комнату, чувствуя, как внутри все дрожит, а горло перехватывает от рыданий.
— Пожалуйста, Скотт, — молю я, — пожалуйста…
Я ненавижу себя за заискивающие, угодливые нотки в голосе. Я опускаю глаза на заляпанную кровью футболку, и тут до меня доходит, что кое-какие варианты у меня все же имеются. Я беру рамку, высыпаю остатки разбитого стекла на ковер, выбираю самый длинный осколок и осторожно засовываю его в задний карман.
На лестнице слышны шаги. Я отступаю к дальней от двери стене. В замке поворачивается ключ.
У Скотта в одной руке моя сумка, которую он бросает мне под ноги, а в другой — клочок бумаги.
— Ни дать ни взять Нэнси Дрю![5] — произносит он с ухмылкой и читает писклявым голосом: — «Она сбежала с любовником, который дальше у меня будет значиться как «В». — Он хохотнул. — «В» сделал с ней что-то плохое… Скотт сделал с ней что-то плохое…» — Он комкает листок и бросает к ногам. — Господи, ты и вправду убогая!
Потом оглядывает комнату и замечает лужу рвоты на ковре и кровь на футболке.
— Твою мать! Чем ты тут занималась? Пыталась свести счеты с жизнью? И сделать за меня мою работу? — Он снова смеется. — Надо бы свернуть тебе шею, но не хочется пачкаться. — Он отступает в сторону. — Убирайся вон из моего дома!
Я хватаю сумку и направляюсь к двери, но у самого порога Скотт ловким боксерским движением буквально выныривает передо мной, и я боюсь, что он остановит меня и снова схватит. Наверное, в моих глазах написан такой ужас, что он начинает хохотать. Я все еще слышу его смех, когда захлопываю за собой входную дверь.
Пятница, 16 августа 2013 года
Утро
Я практически не спала. Я выпила полторы бутылки вина, пытаясь уснуть, унять дрожь в руках и успокоить нервы, но это не помогло. Стоило мне начать погружаться в дремоту, как я тут же в испуге вскакивала. Мне казалось, я чувствую его присутствие в комнате. Я включила свет и сидела, прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы, к шагам прохожих. Я смогла заснуть только под утро, когда уже начало светать. Мне снова приснилось, что я в лесу. Рядом находился Том, но мне все равно было страшно.
Вчера я оставила Тому записку. Выбежав из дома Скотта, я домчалась до дома номер двадцать три и принялась барабанить в дверь. Я была в ужасе, и меня не смущало, что Анна может оказаться дома и мой визит ее наверняка не обрадует. Дверь никто не открыл, я нацарапала записку и сунула ее в их почтовый ящик. Мне все равно, что ее может увидеть Анна — мне даже хочется, чтобы она ее увидела. Текст был довольно туманный — я написала, что нам надо поговорить об одном дне. Я не стала упоминать Скотта, потому что не хотела, чтобы Том отправился к нему разбираться — кто знает, чем это может закончиться?
Едва оказавшись дома, я сразу позвонила в полицию. Сначала, правда, выпила пару бокалов вина, чтобы немного успокоиться. Я попросила соединить меня с инспектором Гаскиллом, но его не было на месте, так что пришлось разговаривать с Райли. Это был не лучший вариант — Гаскилл отнесся бы ко мне с большим пониманием и добротой.
— Он силой удерживал меня в доме, — сказала я ей. — И угрожал.
Она поинтересовалась, как долго меня «удерживали силой». Эти кавычки буквально звучали в ее вопросе.
— Не знаю, — сказала я. — Может, минут тридцать.
Повисло долгое молчание.
— И он угрожал вам. Расскажите, в чем именно заключалась угроза?
— Он сказал, что свернет мне шею. Сказал… что надо бы свернуть мне шею.
— Надо бы свернуть вам шею?
— Сказал, что свернул бы, но не хочет пачкаться.
Она помолчала, потом спросила:
— Он ударил вас?
— Нет. Схватил.
Она снова помолчала и наконец поинтересовалась:
— Миссис Уотсон, а что вы делали в доме Скотта Хипвелла?
— Он просил меня прийти. Сказал, что ему нужно со мной поговорить.
Райли глубоко вздохнула:
— Вас предупреждали, чтобы вы держались от этого дела подальше. Вы лгали ему, говорили, что были подругой его жены, рассказывали всякие небылицы человеку, — позвольте мне закончить, — который в лучшем случае пережил сильнейшее потрясение. Это в лучшем случае. А в худшем — он может быть опасен.
— Он опасен! Именно это я и пытаюсь вам втолковать, неужели непонятно?
— Вы нам все усложняете — появляетесь там, лжете ему, провоцируете его. Мы расследуем убийство. Вы должны это понять. И вы мешаете продвижению расследования, вы можете…
— Какому продвижению? — взорвалась я. — Вы ни черта не продвинулись! Говорю вам, он убил свою жену! Там есть фотография, на которой они сняты вместе, — и рамка разбита! Он в бешенстве, не контролирует себя…
— Да, мы видели фотографию. Мы обыскали весь дом. Но рамку нельзя считать уликой.
— Так вы не собираетесь его арестовывать?