Я закрывала глаза и ясно чувствовала тепло ее руки, когда мы прощались, но на самом деле этого не было. А было другое: Тому пришлось практически силой выволакивать меня оттуда, причем я сопротивлялась и продолжала выкрикивать оскорбления в адрес Клары, а та была вынуждена спрятаться на кухне.
Вот почему, когда я закрыла глаза и начала погружаться в полудрему, когда вдруг снова ощутила холодный спертый воздух подземного перехода и его противный запах, когда увидела подходившего ко мне разъяренного мужчину с поднятым кулаком, это не было правдой. И ужас, охвативший меня, не был настоящим. И когда тот мужчина ударил меня и бросил лежать на земле всю в слезах и крови, это тоже не могло быть правдой.
Только это оказалось правдой! И я все это видела! Все это настолько невероятно, что просто не укладывается в голове. Я смотрю в окно на восходящее солнце, и туман в голове рассеивается.
Все, что он мне говорил, ложь! Я не выдумала, что ударил меня именно он. Я это помню. Как помню и прощание с Кларой после вечеринки, когда она держала мою руку в своей. Как помню страх, который чувствовала, сидя на полу рядом с клюшкой для гольфа. Теперь я знаю, точно знаю, что удар нанесла не я.
Я не представляю, что дальше делать. Бегу наверх, натягиваю джинсы, сую ноги в кроссовки и спускаюсь вниз. Набираю их номер — городской, — но через пару гудков вешаю трубку. Я не знаю, что делать. Я варю кофе, жду, пока он немного остынет, набираю номер сержанта Райли и сразу вешаю трубку. Она мне не поверит. Наверняка не поверит.
Я иду на станцию. Сегодня воскресенье, и первая электричка будет только через полчаса, так что мне остается ждать на скамейке и прокручивать в голове все снова и снова, то отказываясь этому верить, то впадая в отчаяние.
Все — ложь! Мне не привиделось, что ударил меня именно он. Не померещилось, что он быстро уходил, сжав кулаки. Я видела, как он обернулся и что-то крикнул. Видела, как он шел по дороге с женщиной и они вместе садились в машину. Мне все это не показалось и не привиделось. И я понимаю, как на самом деле все оказывается просто. Я помню все правильно, только наложила одно воспоминание на другое. Я видела, как Анна удалялась от меня и на ней было синее платье, и вставила эту картинку в другое воспоминание, в котором Том садился в машину с женщиной. На той женщине были джинсы и красная футболка, а не синее платье. И той женщиной была Меган.
Воскресенье, 18 августа 2013 года
Раннее утро
Я со всей силы швыряю телефон за забор, и он приземляется где-то на щебенке возле путей. Мне кажется, я слышу, как он скатывается вниз, и из него до сих пор доносится ее голос: «Привет, это я, оставьте сообщение». Наверное, эти слова будут звучать у меня в ушах еще очень долго.
Когда я возвращаюсь в дом, он уже спустился по лестнице и, не до конца проснувшись, смотрит на меня, сонно моргая.
— Что происходит?
— Ничего, — отвечаю я и слышу, как у меня дрожит голос.
— Что ты там делала?
— Мне показалось, там кто-то ходит. Я отчего-то проснулась и не могла заснуть.
— Звонил телефон, — сообщает он, потирая глаза.
Я с силой сцепляю пальцы, чтобы унять их дрожь.
— Что? Какой телефон?
— Наш телефон. — Он смотрит на меня, как на ненормальную. — Звонил наш телефон. Кто-то набрал наш номер, а потом повесил трубку.
— А-а. Не знаю. Я не знаю, кто звонил.
Он смеется.
— Конечно, не знаешь. С тобой все в порядке? Ты какая-то странная.
Он подходит ближе, обнимает меня за талию и прижимает мою голову к своей груди.
— Тебе надо было разбудить меня, если что-то услышала. И не следовало туда отправляться одной. Это — мое дело.
— Все в порядке, — говорю я, стискивая зубы, чтобы они перестали стучать.
Он целует меня в губы, проталкивая язык мне в рот.
— Пойдем в постель, — говорит он.
— Думаю, что сначала выпью кофе, — говорю я, стараясь освободиться.
Но он меня не отпускает и крепко прижимает к себе, придерживая одной рукой за талию, а другой за шею.
— Пойдем со мной, — повторяет он. — Никаких отказов я не принимаю.
Воскресенье, 18 августа 2013 года
Утро
Я не знаю, как лучше поступить, поэтому просто звоню в дверь. Наверное, следовало сначала позвонить по телефону. Не очень-то вежливо заявляться нежданно-негаданно с утра пораньше в воскресенье. Я начинаю хихикать. Это наверняка от нервов. Я не знаю, что делаю.
Дверь никто не открывает. Чувствуя, как нарастает напряжение, я прохожу по боковому проходу. И снова испытываю сильнейшее ощущение дежавю. В то утро, когда я проникла к ним в дом и забрала малышку, я точно не хотела сделать ей ничего плохого. Теперь у меня нет никаких сомнений.
Я иду вдоль стены дома в прохладной тени, слышу голос Анны и думаю, не мерещится ли мне. Но нет, Анна действительно сидит во внутреннем дворике. Я окликаю ее по имени и приподнимаюсь на цыпочках, чтобы заглянуть через забор. Она смотрит на меня. Я ожидаю увидеть на ее лице выражение шока, но она, похоже, даже не удивлена.
— Привет, Рейчел, — говорит она, поднимаясь, берет девочку на руки и прижимает к себе. Она смотрит на меня спокойно и серьезно. Глаза красные, на бледном чистом лице ни следа макияжа.
— Чего тебе надо?
— Я звонила в дверь, — отвечаю я.
— Я не слышала. — Она устраивает ребенка у себя на боку и отворачивается, будто собирается войти в дом, но на пороге останавливается.
Я не понимаю, почему она не кричит на меня.
— Где Том, Анна?
— Его нет. Он ушел на встречу со своими армейскими приятелями.
— Нам надо уходить, Анна, — говорю я, и она начинает смеяться.
Воскресенье, 18 августа 2013 года
Утро
По какой-то причине меня вдруг разбирает смех. Бедная толстая Рейчел стоит в саду, красная и потная, и говорит, что нам надо уходить. Именно «нам».
— И куда мы пойдем? — спрашиваю я, когда приступ смеха проходит. Она смотрит меня потерянным взглядом, не зная, что сказать. — Я никуда с тобой не пойду.
Эви ерзает и капризничает, и я спускаю ее на землю. Кожа у меня все еще горит после утреннего душа, когда я нещадно ее скребла, а рот, щеки и язык болят, как от укусов.
— Когда он вернется? — спрашивает она.