На самом деле я понятия не имею. Иногда он может провести целый день, карабкаясь по стенке для скалолазания, — или я считала, что он проводит там весь день. Теперь я не знаю.
Я знаю лишь, что он забрал с собой сумку с вещами для тренажерного зала и скоро выяснит, что телефона в ней нет.
Я подумывала, не переехать ли нам с Эви на какое-то время к сестре, но меня смущает телефон. Что, если его найдут? Там постоянно крутятся ремонтники, телефон могут найти и передать в полицию. А на нем мои отпечатки.
Потом я подумала, что смогу отыскать его сама, но для этого надо дождаться вечера, когда меня никто не увидит.
Наконец до меня доходит, что Рейчел продолжает говорить и задает мне вопросы. Я не слушала ее. Я так устала.
— Анна, — говорит она, подходя ближе и пытаясь поймать мой взгляд своими большими черными глазами, — ты когда-нибудь встречалась хоть с одним из них?
— С кем?
— С его армейскими приятелями. Тебя знакомили хоть с кем-то из них?
Я качаю головой.
— Тебе не кажется это странным?
Вообще-то я только сейчас понимаю, насколько странно ее появление у нас в саду в такой ранний воскресный час.
— Да нет, — отвечаю я. — Они — часть его другой жизни. Одной из его жизней. Как и ты. Какой должна была стать и ты, но мы никак не можем от тебя избавиться.
Она вздрагивает от обиды.
— Что ты здесь делаешь, Рейчел?
— Ты знаешь, почему я здесь, — отвечает она. — Ты знаешь… чувствуешь, что происходит нечто странное…
Она смотрит так серьезно и с таким пониманием, будто действительно за меня переживает. При других обстоятельствах это было бы даже трогательно.
— Хочешь кофе? — спрашиваю я, и она кивает.
Я варю нам кофе, и мы молча сидим в саду, и наше молчание совсем не враждебное.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я. — Что армейских приятелей Тома не существует? Что он их выдумал? А сам сейчас с другой женщиной?
— Я не знаю, — отвечает она.
— Рейчел?
Она поднимает на меня взгляд, и я вижу в ее глазах страх.
— Ты хочешь мне что-то рассказать?
— Ты встречалась с родными Тома? — спрашивает она. — С его родителями?
— Нет. Они не разговаривают. Они перестали разговаривать с Томом, когда он ушел ко мне.
Она качает головой:
— Это неправда. Я их тоже никогда не видела. Они даже не знакомы со мной, так с чего им меня жалеть?
У меня в голове, где-то у затылка, прячется черный ком. Он образовался, когда я услышала по телефону ее голос. Я пыталась упрятать этот ком подальше, но сейчас он начинает разбухать и разрастаться.
— Я тебе не верю, — говорю я. — Зачем ему это придумывать?
— Потому что он постоянно лжет.
Я встаю, собираюсь уйти. Мне неприятно, что она это говорит. И я злюсь на себя, потому что, похоже, ей верю. Мне кажется, я всегда знала, что Том лжет. Просто раньше его ложь меня вполне устраивала.
— Он умеет лгать, — соглашаюсь я. — Ты понятия не имела про нас, верно? Мы столько месяцев встречались, трахались как заведенные в доме на Крэнхэм-стрит, а ты ни о чем и не догадывалась.
Она с трудом сглатывает и кусает губу.
— Меган, — говорит она. — Как насчет Меган?
— Я знаю. Они были любовниками.
Мне странно, как звучат эти слова, которые я впервые произнесла вслух. Он изменил мне. Изменил мне!
— Не сомневаюсь, что тебе это приятно слышать, — говорю я, — но теперь ее нет, так что это не важно.
— Анна…
Черный ком уже разросся так, что ему тесно в черепе, он обволакивает глаза, и я с трудом различаю предметы.
— Они были любовниками. И это все! Больше ничего! Это совсем не означает…
— Что он убил ее?
— Не смей так говорить! — кричу я вне себя. — Не смей так говорить при моем ребенке!
Я усаживаю Эви за второй завтрак, который она послушно начинает есть без всякого скандала впервые за многие недели. Она как будто понимает, что сейчас меня тревожат другие заботы, и я обожаю ее за это. Я чувствую себя гораздо спокойнее, когда мы выходим в сад, хотя Рейчел по-прежнему там — стоит в самом конце у забора, провожая взглядом уходящий поезд. Немного погодя она замечает, что мы вернулись, и подходит ближе.
— Тебе они нравятся, верно? — говорю я. — Поезда? А я их ненавижу! На дух не переношу!
На ее губах появляется полуулыбка. Я замечаю, что на левой щеке у нее образуется глубокая ямочка. Я никогда ее раньше не видела. Наверное, потому, что редко видела, как она улыбается. А точнее, не видела никогда.
— Вот и еще одна ложь, — говорит она. — Он рассказывал, что ты обожаешь этот дом, обожаешь в нем все, даже поезда. Он говорил, что ты даже думать не хочешь о том, чтобы сменить жилище, что настаивала на переезде сюда, к нему, несмотря на то, что раньше здесь хозяйничала я.
Я качаю головой:
— Зачем ему такое говорить?! Это полная чушь! Я два года уговариваю его переехать в другое место.
Она пожимает плечами: