Сразу после убийства наводчика Семы Волоха залег на дно и затихарился. Загадка семиной смерти висела тяжелым камнем. Менты своего стукача убить не могли, Фома тоже. Он к тому времени уже сидел. Призрак терялся в догадках. Он выжидал, но поскольку на нем эти события никак не отразились, постепенно возобновил свою деятельность с удвоенной осторожностью.
От людей он узнал, что Пашу Яхонта менты все же замели — подбросили ему наркоту. Никола Писарь попал было на кичу вместе с ним, но отбоярился. Он заходил время от времени к Призраку, навещал оставленный общак. В таких случаях Волоха просил Лешку прогуляться. Лешка не обижался и шел в кино. Он понимал, что воры должны залезть в тайник под его окном и взять из чемодана или положить в него общаковые деньги.
Постепенно возобновилась и Лешкина учеба на скокаря. Призрак заставлял его самого искать объекты кражи, а также делать всю остальную работу. Сам только контролировал и подстраховывал. Постепенно он стал приучать Лешку к деньгам, вернее к их разумному употреблению.
Призрак учил:
— Грамотный вор должен производить впечатление культурного человека. Ты должен одеваться как артист и уметь найти общий язык с профессором. Поэтому никаких татуировок, никакого блатного жаргона. Это для набушмаченных фраеров.
Лешка купил себе джинсы "Lee" и остроносые ковбойские сапоги. Хотел отрастить волосы до плеч, но Галина Ивановна предупредила, что если он не подстрижется, то помощи на выпускных экзаменах может не ждать. Это был удар ниже пояса и Лешка вынужден был подчиниться.
Вечерами он шлялся по "Бродвею" или "Пешков-стрит", как тогда называли улицу Горького, терся в центральных кабаках. Но иногда менял "Интур" и "Националь" на "Метлу" или "Ангару", что на "Калине". Здесь народ собирался попроще, можно было для души, аккуратно, без опрокидывания столиков и битья посуды помахать кулаками в вестибюле или в сортире.
Лешка не любил гудеть в одиночку и всегда приглашал кого-нибудь из случайных приятелей, любителей выпить на холяву.
Как-то вечером Лешка двигался по подземному переходу — "Трубе" — под Манежной площадью. Направлялся он из ресторана "Москва" в "Националь". Неожиданно его внимание привлекла громкая матерная брань и возмущенное восклицание. Он обернулся. Двое крепко подвыпивших работяг приставали к девушке.
— Что, сучка, рыло воротишь? Не нравятся пацаны с "Пятого троллейбусного"?
Лешка двинулся к ним.
— Эй, гегемоны! Хиппи задрищенские! А ну быстро завяли и свалили отсюда!
— Сам вали, козел!
Один из молодых пролетариев размахнулся и постарался заехать Лешке в глаз. Не попал. Лешка не стал дожидаться продолжения и нанес резкий удар поддых сначала одному, а затем и другому. Пацаны с "Пятого троллейбусного" как-то сразу утратили боевой пыл и присели за колонной, пытаясь глубоко вздохнуть. Это им удалось далеко не сразу.
— Не бойтесь, девушка… — начал Лешка и осекся.
— Ты? Вот это встреча!
Перед ним была Надя. Она обрадовалась встрече не меньше Лешки. Оба повзрослели за то время, что не виделись.
— Ты же как-то говорил, что ненавидишь, когда вопросы решают силой, — с улыбкой напомнила она.
— Я ненавижу насилие. А это разные вещи. К тому же эти хамы явно придерживаются другой точки зрения, — возразил Лешка. — Поэтому пришлось объяснять им понятным языком. Ты куда-нибудь торопишься?
Надя никуда не торопилась. Они посидели в "Московском", выпили по паре коктейлей и вспомнили детство. Надя собиралась после школы на журфак. Этот разговор заставил Лешку задуматься о собственном будущем. Поскольку он не испытывал тяги ни к ботанике, ни к физике, а с историей был знаком в рамках книжек Дюма-отца и Вальтера Скотта, то решил поступать в театральное училище. В какое именно — неважно.
После того разговора у Лешки появились друзья в мире искусств. Общение с завсегдатаями ресторанов, ипподрома и прочих мест проведения культурного досуга позволяло Лешке тщательно отбирать кандидатов на "раскулачивание".
Один из новых друзей-наводчиков работал вахтером в ГИТИСе и два года безуспешно пытался в него поступить. Нестандартная половая ориентация обеспечивала ему обширные знакомства среди состоятельных граждан. Другой — официант из ресторана "Кама", однажды провел его на спектакль в "Таганку" и познакомил с самим Высоцким. Тем вечером Лешка и встретился с Крюковым.
После ареста Сильвера и ухода Крюкова в армию Лешка заскучал, перестал выбираться в свет и торчал дома. Как-то вечером вдвоем с Призраком они обсуждали план предстоящей кражи у товароведа из антикварной комиссионки. Тот хранил нажитые непосильным трудом деньги не дома, а под полом гаража. Обсуждение было прервано условным звонком — два длинных, один короткий.
Лешка открыл дверь и замер. Перед дверью стоял Седой. Тот самый сосед Нади, которому он так удачно обменял драгоценный орден Гитлера на кошачье дерьмо. Только через секунду Лешка сообразил, что Седой его никогда не видел и не знает. Гость внимательно смотрел на Лешку светлыми, чуть красноватыми глазами альбиноса.
— Я к Волохе, — бросил он.
Лешка проводил его в комнату. Волоха встретил пришельца настороженно.
— Откуда будешь, мил человек, на какое погоняло отзываешься?
— Седой я. Меня Фома прислал с весточкой.
— И где она, та весточка?
Гость сел к столу и положил перед собой сверкающий хромом ломик-монтировку.
— Вот она. Узнал арматуру? — спросил он.
Волоха взял фомку и внимательно осмотрел.
— Как не узнать? Знакомая "балерина". Любит Фома фомкой орудовать, отсюда и погоняло получил. Шнопырь, одно слово. А по мне отмычка вернее. Где Фома сейчас? Парится?
Седой утвердительно кивнул.
— Да, у хозяина он. Нары полирует. Кланяться тебе велел и просил помочь, если сможешь.
— И что тебе надо, убогий? — Призрак и не пытался скрыть своего пренебрежения к пришельцу.
— Дело хочу предложить верное. Работы на полчаса, капусты — немерено.
— А чего сам не возьмешь? — недоверчиво прищурился Призрак.
— Одному не поднять. Подхват нужен.
— Это что значит, мне к тебе в подпаски идти? — усмехнулся вор. — Заманчивое предложение — к фраеру набушмаченному в шестерки записаться.
— Что ты, что ты! — не на шутку перепугался Седой. — Наоборот! Ты мастер, а я за помогало буду. Кто же спорит?
Волоха презрительно скривился:
— Ладно, Седой, слушай внимательно. Повторять не буду. Я в завязке. Прошляком заделался. Когда увидишь Фому, так ему и передай.
Гость покачал головой.
— Послушай, Призрак, ты, может, не въезжаешь? Зуб даю, дело верняк! Хата принадлежит одному генералу. А его пахан маршалом был. Старик после войны половину Германии выгреб. Батя мой его всю войну возил. А когда бате червонец вкатили, за то, что какую-то немецкую сучку трахнул, этот козел даже не почесался. Вот тебе и благодарность! Не я буду, если не подломлю кубышку этого гада. У него ценностей немерено. Бабки, рыжье, цацки-побрякушки. И огоньки имеются, брюлики-изумрудики. А одному ордену просто цены нет. Он его из музея увел. В центре алмаз чуть ли не с куриное яйцо. "Глаз Циклопа" называется. У меня на него и купец уже имеется.
Лешка напрягся, но Волоха прервал рассказчика.
— Я же тебе сказал — не бегаю больше, завязал. Отошедший я. Слышь, Леша, сделай одолжение, проводи гостя.
Седой поднялся и молча вышел. Лешка закрыл за ним входную дверь и вернулся в комнату. Сверкающая фомка так и осталась лежать на столе перед Волохой.
— Почему ты отказался? — спросил его Лешка.
— Я, Лях, мусорской дух за версту чую.
— А разве Седой — мусор?
— Самой чистой пробы. И не простой мусор. Чекист он, тухлятиной от него прет. И про батю своего он нам тут по ушам ездил — что твой Фенимор Купер.
— Так он ведь вроде от Фомы. Ты же сам признал.
— "Балерина" точно от Фомы, — Волоха покрутил в руках фомку, — а вот откуда этот кролик белый ее взял — может мы когда и узнаем. Я вот думаю — не этой ли дрыной Семе голову проломили и меня тогда в переулке чуть не приласкали? И не он ли Семе те самые "верные набойки" давал?
Лешка наморщил лоб от напряжения.
— А я знаю, на чью квартиру Седой тебя навести хотел, — сказал он. — это хата генерала Павлова. Я с его дочкой в одном классе учился. Только нет там никаких брюликов. И рыжья нет. А вот почему он про орден и "Глаз Циклопа" протрепался, не пойму. Может потому, что уже в расход нас обоих списал?
— Тем хуже для нас, — проронил Призрак. — Только такие предложения за здорово живешь не делаются и добром не кончаются.
Наутро Седой позвонил Волохе по телефону.
"Ну как, — спросил он, — не передумал"?
В ответ Волоха послал его открытым текстом.
"Лады, — ответил Седой, — себе же хуже делаешь".
Лешку взяли на входе в "Метрополь", где он собирался с утра пораньше попить кофе в компании завсегдатаев, и отправили в отделение милиции. Но доставили его не в "Полтинник", как следовало ожидать, а в "Восемь-восемь", в отдел милиции по охране Красной площади. Здесь его завели в "обезъянник" и забыли.
Спустя три часа в камеру завели знакомого Лешке по пьянкам в "Интуре" валютчика и кидалу Нодарика. Его сняли с двадцатого этажа, где он пил кофе в компании итальянских туристов. Нодарик не сопротивлялся, но напоследок пообещал ментам:
— Подождите, я ваш "Интур" куплю от крыши до подвала! А вас на пушечный выстрел не подпущу!
Он преувеличивал. Лет через десять он действительно вернулся сюда хозяином. Всю гостиницу, правда, не купил, хотя при желании смог бы, а ограничился любимым двадцатым этажом, который снял под офис, а также открыл при отеле казино "Габриелла".
Не успели задержанные перекинулся между собой парой слов, как в дверь просунулась усатая голова сержанта.
— Воронцов, на выход!
В кабинете инспектора уголовного розыска Лешку ждал неприятный сюрприз. Тощий субъект в штатском, то ли инспектор, то ли следователь, сидел за столом и вертел в руках пистолет-зажигалку, память о первой краже, непонятно как изъятую из ящика с инструментами. Хорошо, если менты добрались только туда и не в курсе насчет тайника под оконным карнизом.
С первой кражи прошло немало времени, Лешка уже успел забыть о своем трофее. А ведь Волоха его предупреждал, что нельзя брать ничего кроме денег!
— Объясните, гражданин Воронцов, как вещь, подаренная коллегами Михаилу Моисеевичу Гольденблюму, оказалась у вас? — вкрадчиво попросил следователь.
— Понятия не имею. Может подарил по пьянке или в карты проиграл? А что он сам говорит? — поинтересовался Лешка.
— Сам он сидит в Мордовии, в колонии общего режима. Мы послали туда телеграфный запрос и ждем ответа с часу на час. Если факт кражи подтвердится, разговор с вами будет вестись по-другому. Поэтому лучше чистосердечно признайтесь. Откуда у вас эта вещь?
— Признаюсь чистосердечно, — заявил Лешка. — Нашел на улице. Можно прокурору жалобу написать?
— Очень жаль, — печально произнес инспектор, — что вы, гражданин Воронцов, не хотите помочь нам в установлении истины.
— Истину я вам только что изложил, — стоял на своем Лешка. — Только мне кажется, что вам на истину плевать. Вам просто посадить меня нужно. Хотите, чтобы я вам помог? Не дождетесь.
Взгляд следователя посуровел. Он вызвал милиционера и Лешку увели назад в камеру. К огорчению следователя осужденный Гольденблюм тоже не захотел устанавливать истину и факт кражи не подтвердил. Поэтому Лешку, до полусмерти искусанного за ночь злыми ментовскими клопами, наутро отпустили. Но перед самым выходом Нодарик, который ждал отправки в КПЗ, шепнул ему:
— Слышь, Лях, тут в коридоре менты базарили, что тебя сюда спецом сунули, чтобы какого-то Призрака развести.
На этом период относительно спокойной жизни Ляха закончился.
А началось все с приятного сюрприза. Позвонил Сильвер, и сообщил, что его "нагнали" по амнистии. Освобождение друзья решили отметить тем же вечером в ресторане гостиницы "Берлин". Это был единственный день недели, когда тамошний оркестр имел свой законный выходной. А посему никто не оглушал посетителей ревом и грохотом инструментов, лишь по какому-то недоразумению именуемых музыкальными.
Был чудесный зимний вечер. До Нового года оставалось чуть меньше недели. Крупными хлопьями падал снег.
Сильвер предложил встретиться возле елки у Большого театра.
— Отвык от нормальной жизни. Елка, салат "оливье", мандарины, шампанское. Там, на зоне, понимаешь, все больше одеколон жрать приходилось.
А совсем неподалеку от места их встречи, укрывшись за колонной Большого театра, кряхтел сильно пьяный человек. Он стоял лицом в угол и мочился на стену, не обращая внимания на прохожих.
— Как не стыдно! — воскликнула с гневом шествующая мимо солидная дама. — А еще военный!
— По… почему военный? — в недоумении спросил пьяный.
— А кто же? — в свою очередь удивилась дама. — Шапка-то на тебе какая!
— А какая? — с неподдельным интересом спросил пьяный.
Он громко икнул, еще громче пукнул и стянул с головы форменную солдатскую шапку с кокардой, нахлобученную к тому же задом наперед. Долгое время он сосредоточенно и обескуражено ее рассматривал, потом, наконец, произнес.
— Странно… А была ондатровая…
Свернув за угол Малого театра, Сильвер и Лях увидели другого, не менее пьяного человека. Одет он был странно — в офицерские сапоги гармонью, распахнутую солдатскую шинель и ондатровую шапку. Он определенно кого-то или что-то искал. Этим странным человеком был Крюков.
— Во, блин! Флибустьер! Шкипер! Каким ветром?
— А, это вы? — казалось, Крюков совсем не удивился. — Куда собрались? Я с вами. Не мешало бы сейчас пивка. Освежиться.
— А кого ты тут ищешь? — поинтересовался Лях.
— Да с хорошим человеком тут познакомился, — Крюков все еще продолжал озираться по сторонам. — Вмазали вместе. Шапка его вот тут, а самого нет. В моей куда-то уканал. А меня ведь без моей шапки обратно в армию не пустят.
— А что ты тут делаешь? — Сильвер все еще не верил своим глазам.
— Я делегат на этом… Ну как его?… Короче какая-то херня по линии комсомола, — гордо сообщил Крюков.
— Ладно, завтра заскочим в военторг на Калине и купим тебе шапку, — пообещал Лях.
— А лучше пойдем к мавзолею и с часового снимем, — предложил Сильвер. Ему ведь все равно нельзя двигаться.
Крюкову идея понравилась, он весь так и загорелся ею.
— Они же с карабинами, — пытался остановить друзей Лях.
— Карабины не заряжены, — отмахнулся Крюков.
А Сильвер добавил
— Они же там не шапки свои охраняют, а труп товарища Ленина. А нам его труп на хер не нужен.
С ним согласились.
— Но сначала выпьем! — Лях понял, что это единственный шанс удержать друзей от совершения особо опасного государственного преступления.
— Да, сначала выпьем! — поддержал его Крюков. — Нужно освежиться.
— Тогда сначала идем в "Метрополь", оттуда в "Москву", далее везде, — предложил Лях.
И понеслось. В голове Крюкова все смешалось. Он смутно запомнил темнеющий в вышине витраж на потолке "Метрополя", похожий на вокзал интерьер ресторана гостиницы "Москва", бесконечно длинную анфиладу малогабаритных залов "Националя". Везде они много пили и немного закусывали. Наконец, пройдя каким-то служебным коридором, они оказались в "Интуристе". В коридоре Крюков проблевался и немного пришел в себя.
В зале "интуровского" ресторана "Звездное небо" ему стало совсем хорошо. Он, наконец, соблаговолил расстаться со своей шинелью (дембельская, боялся, что украдут) и оказался облаченным в джинсовую куртку, украшенную орденом Красной Звезды. В сочетании с тельняшкой, военными галифе и сапогами выглядело все это довольно странно.
— Слушай, а за что ты Красную Звезду получил? — спросил между переменой напитков Лях.
— За переносную ленинскую комнату, — коротко пояснил Крюков.
— А разве за ленинскую комнату ордена дают? — удивился Лях.
— Дают, — заверил его Крюков. — В зависимости от того, как ты эту комнату употребишь. Пошли в сортир прогуляемся.
— Отлить хочешь? — уточнил Сильвер.
— Не-а. Может с кем подеремся, — высказал надежду Крюков.
В приятно пахнущем туалете Крюков с удивлением воззрился на поддатого мужика в безрукавке, руки которого до самых плеч были сплошь покрытого наколками из голых баб и свастик. Мужик мочился мимо писсуара и чесал на чистом английском с таким же татуированным оборванцем.
— А это что за фашистские морды? — поинтересовался Крюков.
Лях снисходительно улыбнулся.
— Газеты надо читать. Это английские шахтеры. Приехали к нам по приглашению центрального совета профсоюзов. Их там у себя Маргарет Тетчер затрахала во все дырки.
В это время снизу, из расположенного в подвале валютного бара, послышался шум и крики на разных языках. Заморские стахановцы мигом стряхнули с конца последние капли и, толком не застегнув ширинок, бросились на шум.
— Там драка! — радостно объявил Крюков.
— Там иностранцы! — возразил Лях.
— А у меня справка об освобождении вместо паспорта, — предупредил друзей Сильвер.
— Тогда ты оставайся, — разрешил Крюков. — А мы с Лехой — аделанте, флибустьеры!
И покатился вниз по лестнице. Ляху и Сильверу ничего не оставалось как последовать за ним.
В валютном баре витал запах разврата и морального разложения. Здесь пахло дорогим импортным табаком, французской парфюмерией и прочими отходами капитализма.
Картину, которую увидели трое друзей внизу, можно было бы сравнить разве что с дракой в салуне из американского вестерна. Высокая барная стойка была проломлена чьей-то крепкой головой. В воздухе летали тяжелые дубовые стулья. Оркестранты в атласных косоворотках боязливо жались в углу и отмахивались от агрессоров своими балалайками. В центре зала шло настоящее месилово. Дрались все со всеми. Чувствовалось, что люди получают огромное удовольствие.
Оттолкнув в сторону друзей, в бар хозяйской походкой вошли двое в штатском. Это были лейтенант Мурашов, пониженный в чине после пожара в гостинице "Россия", и младший лейтенант Ниночкин. Они несли службу в гостинице.
— Немедленно прекратить драку! — громко потребовал Мурашов
Но на него не обратили ни малейшего внимания. Тогда он угрожающим жестом извлек из кармана красное служебное удостоверение.
— Криминал полис! — сообщил он.
— Кей джи би! — поддержал его Ниночкин.
Из толпы дерущихся вылетел тяжелый стул с высокой спинкой и снес Ниночкина. Следом из кучи выбрался могучий английский горняк.
— Фак ю, шит! — сообщил он Мурашову и принялся месить его натруженными мозолистыми руками.
Этого Крюков не мог стерпеть.
— Аделанте, флибустьеры! Бей инглизов! Снимай с них скальпы! — рявкнул он, налетел на горняка и вырубил его ударом сапога в промежность.
На него тут же навалились двое передовиков-шахтеров.
— Ну что, отомстим за смерть Нахимова? — поддержал друга Лях и врезался в свалку.
— У меня же справка… — вяло пытался возразить Сильвер, махнул рукой и тоже пошел валить братьев по интернационалу.
Поддержка друзей в корне переломила ход битвы. Минуты через три шахтеров оттеснили в угол. В этот момент в бар ввалился постовой милиционер в форме и дунул в свисток.
— А ну прекратить! — гаркнул он.
Шахтеры вмиг присмирели и как ни в чем не бывало принялись поднимать с пола и расставлять опрокинутые столы и стулья.
— Ни хрена себе, — тяжело дыша возмутился Ниночкин. — Ни криминальной полиции, ни "кей джи би" не боятся, а простого постового испугались.
Окончательно протрезвевший Крюков уныло рассматривал наполовину оторванный рукав джинсовой куртки.
— Постовой в форме для них власть, — пояснил он. — А вас они приняли за обычных вышибал.
К ним подошел Мурашов.
— Спасибо, мужики, — поблагодарил он.
Сильвер напрягся. А вдруг менты документы спросят? Но те были заняты другим.
— Слушай, орденоносец, давай к нам в Управление спецслужбы, — предложил Крюкову Мурашов. — Нам такие парни нужны.
— Как только дембельнусь, так сразу, — пообещал Крюков.
Друзья вернулись за стол. Лях заказал еще выпивки и тут уж Крюков сорвался в штопор. Выводили его с трудом.
— Куда его такого? — озабоченно спросил лях, сам нетвердо стоявший на ногах.
Сильвер загадочно усмехнулся.
— Есть тут поблизости один хороший человек.
И они, поддерживая друг друга, заковыляли в сторону "Трубы".
Герой-разведчик Великой Отечественной, водрузивший над Рейхстагом красное знамя, Мелитон Кантария безвыездно жил в гостинице "Москва", что в самом центре столицы. Старик пользовался любовью и уважением всего персонала гостиницы и даже обслуживающих ее милиционеров. Через их сквозную комнату он частенько проводил к себе в номер гостей, минуя посты швейцаров, служивших негласными помощниками КГБ. С племянником героя, известным мазевым каталой, карточным игроком, Сильвер ломал пайку в Краснопресненской пересылке.
Батоно Мелитон принял друзей как родных. Гвардеец-разведчик Кантария мигом устроил гвардейца-разведчика Крюкова в одном из вечно пустующих номеров корпуса "Б", предназначенного для размещения депутатов Верховного Совета.
Они договорились встретиться на следующий день и Лях отправился домой.
Лях поймал такси и всю дорогу торопил шофера. Его не отпускало странное тревожное предчувствие. Квартира оказалась пуста. Волохи дома не было. Только на кухонном столе под перевернутым блюдцем Лешка нашел Волохину записку: "Не ищи меня".
Искать Волоху и не понадобилось. Рано утром в квартиру заявился участковый.
— Колычев Владимир здесь проживает?
— Здесь, только его дома нет, — ответил Лешка.
Он впервые слышал Волохину фамилию, но догадался, что речь идет о нем.
— А из родных его есть кто дома?
— Нет, мать в больнице лежит.
— А ты кто?
— Сосед.
— Опознать сможешь?
— Что?
— Не что, а кого. Соседа своего, Колычева Владимира.
— Конечно смогу.
— Тогда поехали.
Лешка не сразу понял, что его везут в морг. А когда сообразил, отметил, что процедура эта становится для него привычной. Сначала отец, потом Волоха. Кто следующий?
Волоху он узнал, хотя и не без труда. Его лицо, как и лицо отца, почернело и распухло. С одной стороны оно было вдавлено, словно по нему проехал грузовик. В виске зияла аккуратная круглая дырочка. Санитар собирался совсем откинуть покрывавшую тело простыню, но патологоанатом придержал его за руку.
— Дальше парню лучше не смотреть. Там все словно через мясорубку прокручено. Для опознания этого достаточно. Слушай, — обратился он к Лешке, — а твой друг всегда за щекой лезвие таскал?
— Два, — ответил Лешка. — Два лезвия.
— Мы только одно нашли, другое он наверно проглотил, — ухмыльнулся санитар. — С тебя полсотни.
Он наклонился к Лешке и протянул ему что-то мелкое, завернутое в обрывок газеты.
— Что это? — на понял лешка.
— Я слышал, убитый вором был, — сказал санитар шепотом. — Это обмылок, которым я его обмывал. Удачу приносит, с ним никогда менты не заметут.
Лешка заплатил деньги, забрал обмылок, потом подписал протокол опознания и вышел на улицу. Голова у него шла кругом. Он не помнил как вернулся домой. Вечером позвонил Колька Писарь и сказал, что зайдет за чемоданом.
Лешка залез в тайник, извлек оттуда общак и вдруг увидел коробку, которой раньше здесь не было. Он открыл ее. Внутри лежал Волохин алюминиевый крестик, деньги, что-то около пятидесяти тысяч рублей, и странный завернутый в газету предмет. Лешка развернул его. Он узнал его сразу. Это был наградной крест Гитлера, украшенный в центре кровавым алмазом.
Он набрал телефон Нади Павловой, но у нее никто не подходил. В коробке лежала еще одна записка от Призрака: "Теперь, Лях, это все твое. Волоха".
Коробку с волохиным наследством Лешка оставил себе, а чемодан с общаком той же ночью передал Писарю и рассказал ему все, что знал о смерти наставника. Тот ответил, что похороны Призрака он организует сам и посоветовал залечь на дно.
Лешка не ожидал, что на похороны Волохи на Ваганьковское кладбище соберется так много народа. В основном это были люди с грубыми, покрытыми явно не курортным загаром, лицами. Лешка не лез вперед, держался с краю и ушел как только гроб опустили в могилу. У выхода с кладбища он неожиданно столкнулся с Надей. Глаза у нее были воспалены, голова покрыта черным платком.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Лешка. — Я звонил тебе, но никто не брал трубку.
— Мы папу хоронили. Его убили. Чем-то острым в голову ударили, — ответила Надя. — Мы сейчас живем на даче. А в квартире милиция работает.
— Вашу квартиру обокрали?
— Откуда ты знаешь?
— Я сейчас похоронил друга, — сказал он. — Его тоже убили, причем очень похожим способом. Чем-то острым в голову ударили. Ты не знаешь, кто мог убить твоего отца?
— Как кто? — удивилась Надя. — Грабители, конечно. Недавно неизвестный человек позвонил папе и предупредил, что скоро нас придут грабить. Папа отправил нас с мамой на дачу. Он позвонил одному знакомому. Помнишь Седого? Он сейчас в КГБ работает. Но его не было на месте. Мы с мамой провели выходные на даче и утром вернулись. Папа был убит, двери взломаны, а в квартире все перевернуто вверх дном. Унесли разные вещи, всю коллекцию, которая от деда осталась. Но следователь сказал, что у них уже есть версия и скоро похищенное найдут.
Лешка остановился.
— Ничего они не найдут. Но я тебе обещаю, что убийцу твоего отца отыщу и сам с ним разберусь.
Надя покачала головой.
— Зачем тебе это?
— Потому что моего друга убил тоже он. Печенкой чую. Иди, тебя ждут.
На этом они расстались.
А вечером следующего дня в Лешкину квартиру завился наряд милиции во главе со старым знакомым, тощим следователем. Пока одни милиционеры неторопливо обыскивали Лешку в коридоре, другие сноровисто рассовали по комнате несколько принесенных с собой предметов.
К тому моменту, когда участковый привел понятых, все было готово. На глазах изумленных соседей из серванта были извлечены две небольшие картины голландского художника семнадцатого века де Влигера и той же эпохи кувшин, сделанный из раковин моллюсков-наутилусов, в серебряной оправе. Те самые вещи, что были похищены из квартиры генерала Павлова.
— А ведь тебе по-хорошему сознаться предлагали, — укоризненно заметил следователь. — Ну что, теперь-то будешь писать чистосердечное признание?
Чистосердечное признание Лешка писать не стал. Он хорошо помнил наказ Призрака — ни в чем не сознаваться. Его продержали три дня в камере при отделении милиции. На четвертый день его отвели к следователю.
В кабинете кроме него и оперов находилась Надя. Следователь выгдяжел злым и обескураженным одновременно.
— Почему же вы, гражданин Воронцов, сразу не сказали, что найденные у вас при обыске предметы антиквариата были не украдены вами, а переданы вам на хранение гражданкой Павловой? — желчно спросил он.
Лешка развел руками.
— Я говорил, что ничего не воровал. Но вы не стали записывать это в протокол, а требовали, чтобы я себя оговорил.
— Ладно, — буркнул следователь. — Распишитесь здесь и можете быть свободны. Пока.
Когда формальности были улажены и он вышел на улицу, Нади уже не было. И Лешка отправился домой.
Лешка задумался. Стоило ли продолжать воровать? С одной стороны, ничего другого делать он не умел, с другой — именно сейчас у него появился шанс круто изменить свою жизнь. Крюков умотал дослуживать свой срок, Сильвер снова уда-то исчез.
Лях решил на время исчезнуть из поля зрения милиции. Для начала он решил обзавестись машиной.
В Южном порту он присмотрел шедевр отечественного автостроения — шестую модель "жигулей". Новую, с пробегом в каких-нибудь пять тысяч километров. Он мог бы купить и "волгу" или огромный сверкающий изумрудным лаком "шевроле-корвет". Денег хватило бы с лихвой, но он решил не светиться понапрасну. Поэтому и машину решил зарегистрировать по доверенности. Бывший владелец не возражал.
Когда они оформили все документы и Лях расплатился с продавцом, мимо них проехала белая "волга". На ее капоте лежал мужик и орал. Из салона машины доносились веселые голоса. Через опущенное стекло Ляху показалось, что он увидел в машине Сильвера.
— Кидняк, — по своему понял его взгляд продавец. — Последнее время чуть не каждый день такое случается. Сначала кидалы платят в кассу номинальную цену, потом владелец оформляет на них все документы. После этого покупатели должны доплатить продавцу оговоренную сумму, для "волги" это, считай, вдвое против госцены и получить в обмен документы. А они просто дали ему в морду и документы забрали. Так что получается — купили тачку по госцене. Видно пожадничал мужик. Что — не видит кому продает? Этим в основном черножопые промышляют, но этого, похоже, наши, славяне кинули.
Вечером того же дня Ляха снова навестил участковый, узнал, что тот нигде не работает и посоветовал ему побыстрее устроиться на работу. В противном случае пообещал сам устроить ему направление на "сто первый километр".
Лях понял, что в покое его не оставят. Он закрыл квартиру на ключ, сел в машину и поехал туда, где менты стали бы искать его в самую последнюю очередь. К батоно Мелитону, в номер гостиницы "Москва", освобожденный Крюковым.
Шикарный номер вместе с суммой взятки обошелся Ляху даже дешевле, чем он рассчитывал. Съездов и пленумов в обозримом будущем не предвиделось и Лях мог не бояться экстренного выдворения из незаконно занятых аппартаментов.
До Нади Лях сумел дозвониться только через месяц. Он предложил ей встретиться и она согласилась. Они сидели в ресторане "Метрополь". Их столик находился в самом центре зала, рядом с фонтаном. Лях любил это заведение, так как был некурящим. Благодаря колоссальной высоте потолка табачный дым здесь не скапливался внизу, а уходил ввысь, к темневшему в глубине пространства витражу. Кухня, правда, была так себе, но в то время она везде была практически одинаковой. Все дело было в добросовестности повара. Ляха же здешние повара и официанты уважали за щедрые чаевые.
— Для чего ты меня вызвал? — спросила Надя.
Лях протянул ей крест.
— Я нашел его, — сказал он..
— А убийцу ты тоже нашел? — спросила она.
— Еще нет, — он опустил голову. — Но найду обязательно. Спасибо за заявление там, в ментовке. Снова ты меня выручила. Как тогда, в детстве. Зачем ты это сделала?
Надя отпила глоток минеральной воды.
— Во-первых я знаю, что ты не виноват. И ты только что это подтвердил, вернув мне крест. А во-вторых — ты чем-то опасен преступникам. Они подбросили тебе краденые вещи и пытались посадить.
— Знаешь, пусть лучше этот орден останется у тебя, — попросила Надя.
— Не понял?
— Я вышла замуж. Теперь у меня новая жизнь и я не хочу, чтобы что-то тянуло меня в прошлое…
Ляха известие о надином замужестве просто убило.
— Ты его любишь, своего мужа? — спросил он.
— Не знаю, — призналась она. Но он хорошо ко мне относится. Он сильный, а мне сейчас очень одиноко. Как-то я рассказала об этом ордене мужу. Он орал как сумасшедший. Кричал, что я проворонила целое состояние, вообще вел себя отвратительно. Представляешь, он еще не видел "кровавого камня". Что же будет, если он возьмет его в руки? Нет, это испытание не для него. Камень его погубит. А я хочу покоя и нормальной семейной жизни.
Казалось, она доказывает что-то не Ляху, а сама себе. Он усмехнулся.
— Предпочитаешь, чтобы "кровавый камень" погубил меня?
— Ты сильный, тебе он не страшен. Ты уже не раз это доказал тем, что отказывался от него. Этот крест не для тебя. А ведь он стоит огромных денег.
Лях помрачнел.
— Именно поэтому я и не могу его взять. Но хочу предупредить тебя. Не вздумай его продавать. Его цена не деньги, а жизнь.
Хорошо, спасибо за крест и за совет, — Надя убрала драгоценность в сумочку и повесила ее на спинку стула.
— Надеешься, что его кто-нибудь украдет? — усмехнулся Лях.
— Я отдам крест на хранение одному человеку. Все, не хочу больше думать об этом, — отмахнулась она. — Давай лучше выпьем.
Ляху этот вечер показался лучшим мигом его жизни. Он пил легкое вино и слушал Надю. Больше всего на свете ему сейчас не хотелось с ней расставаться. Но он знал, что это невозможно.
Тем временем музыкальный ансамбль закончил обязательную программу из песен советских композиторов и перешел к ритмам зарубежной эстрады. На сцену вышел Олег Попов. Нет, не знаменитый Солнечный клоун, а не менее знаменитый в кругах завсегдатаев ресторана певец.
Некогда Олег прославился дракой в вестибюле гостиницы с перуанским дипломатом. Тот снял девочку, всю дорогу поил ее шампанским и угощал икрой, а в финале томного вечера она вдруг вильнула хвостом и отправилась с Олегом. Драка вышла славная. Даже когда их растащили, противники все еще пытались угостить друг друга добрым пинком в основание корпуса.
Досталось и подоспевшему начальнику милиции. Дипломат "надел" его "на калган", то есть ткнул лбом в большой красный нос. Короче, веселились как могли. Из МОМА, Московской организации музыкальных ансамблей, монопольно поставлявшей кадры столичным ресторанам, Олега за это едва не выгнали, но, спасибо, заступились друзья из Малого театра, что стоял по соседству через улицу.
Сегодня Олег выдавал хиты из репертуара Джо Дасена.
"Салю сетокомба, салю камонтюва"!… - заливался он бархатным баритоном.
— Потанцуем? — пригласила Надя.
Лях танцевать не то, чтобы не умел, а попросту никогда и не пробовал. Но, поглядев кругом, он обнаружил, что и другие не блещут хореографическими способностями, однако бодро топчутся перед эстрадой.
— Пошли, — согласился он.
"Салют" сменила "Эсетюнекзистепа". Лях потерял ощущение времени и пространства. Сейчас он боялся одного — что этот сон когда-то кончится и он снова вернется в мир грязи и насилия.
А Олег жарил без перерыва. Теперь он тянул "Бабье лето", почему-то по-русски:
"Где же ты и где искать твои следы?
Как тебя найти? Никто не может мне подсказать.
Лишь во сне порой приходишь ты ко мне,
Чтоб уйти под утро опять"…
А потом была ночь в гостиничном номере. Они исступленно любили друг друга до полного изнеможения. Потом, обессилев, лежали и рассматривали игру отражений уличных огней на потолке комнаты.
— Что скажешь мужу? — спросил Лях.
— Его нет дома. Он в командировке. Хочешь, поедем ко мне?
— Нет, — отрезал Лях. — Я вор, а не нищий. Прощай.
Он посадил ее в такси. Смотрел как скрываются огни увозившей ее машины.
Лях вернулся за свой столик. Неожиданно к нему подсел знакомый тип в замшевом пиджаке. Звали его Леней. Когда Лях с ним познакомился, Леню за фарцовку выперли с журфака и его отец, известный журналист-международник, отправил его на исправительную работу в типографию. В отличие от Ляха для Лени эти годы прошли с пользой.
— Можно сесть? Не занято? — спросил Леня.
— Сесть всегда можно, была бы статья. Падай, место не куплено.
— Давно не виделись. У тебя, говорят, проблемы? Друга убили?
— А ты откуда знаешь? — напрягся Лях.
Леня сочувственно покряхтел.
— Так ведь я на телевидении работаю. С людьми разными общаюсь. Разговор у меня к тебе есть серьезный.
— Тогда пошли проветримся.
Разговор они продолжили на улице, поскольку Лях знал, что столики в "Метрополе" прослушиваются. От промозглого дождя они спрятались в машине Ляха.
Леня был подозрительно возбужден. Он курил одну сигарету за другой, его глаза горели лихорадочным огнем.
— Слушай, Лях, ты поработать не хочешь?
— В смысле? Лес валить? Благодарю, только по приговору суда. Тьфу-тьфу, не накаркать бы. Я ведь легкотрудник-белобилетник. Могу справку показать.
Журналист смущенно поерзал на сиденье.
— Я понимаю, что выгляжу ментовским стукачом и провокатором, но поверь, подставлять тебя не собираюсь.
Лях за время знакомства составил о Лене вполне благоприятное мнение. Он был разгильдяй и пьяница, но парень неплохой. Впрочем, людям свойственно меняться. И все же Лях не спешил с выводами.
— Допустим я не считаю тебя стукачом. Но все равно какой-то базар у нас с тобой идет несерьезный…
Леня поглядел по сторонам и понизил голос:
— Серьезнее некуда. Ты про Горбатого слышал?
— Слыхал, что-то болтали. Питерский вор, по антиквариату работает, — ответил Лях.
— А ты знаешь, что он — главный эксперт Эрмитажа. Его фамилия Алексеев, и сам Пиотровский без него ничего не решает? Так вот, работать будем на него. Типа — московский филиал. Доход впополаме. Другим он треть предлагает, все равно соглашаются. За счастье считают. Его наколки — чистый верняк. Получаешь миллионера на блюдечке и стрижешь. И со сбытом никаких проблем. Сами миллионерами станем!
— И где же твои непуганые миллионы прячутся? — с сарказмом спросил Лях.
— Зря смеешься, — обиделся Леня. — Я точно знаю, что есть у нас миллионеры, настоящие ротшильды и рокфеллеры. И никто никогда их не посадит. Сами воруют, а нас учат как честно жить. Тебя это не возмущает?
— Нет, — ответил Лях. — У меня другие проблемы. Я, в отличие от тебя, не журналист и не собираюсь бичевать пороки и вскрывать язвы общества.
— Я тоже не собираюсь. Я хочу предложить тебе вместе тряхануть кое-кого из этих толстопузых. У меня такие рыбы на крючке! Ты не представляешь, что такие бабки вообще существуют.
Лях пожал плечами:
— А я-то тебе зачем?
— Без тебя мне это не поднять. Нужен специалист экстра-класса. Я тебя не тороплю. Откажешься — тоже не обижусь. Понимаю. В тюрьму кому охота?
— Напугал вора тюрьмой, а ежа голой жопой, — буркнул Лях. — Ладно, подумаю.
Он обдумал предложение Лени. Наутро он позвонил журналисту и сказал:
— Я согласен. Но время и способ работы я выберу сам. И учти, если продашь — под землей тебя разыщу, вы…бу, высушу и обратно закопаю. Живым.
— Этого мог бы и не говорить, — удовлетворенно ответил Леня.
Лях не мог знать, что сразу после их разговора Леня отзвонился Седому и доложил о проделанной работе.
— Отлично, — похвалил его Седой. — Больше мне не звони и о моем существовании забудь. Связь будешь держать с майором Васиным. Запиши телефон. Ваш первый объект — директор торга "Океан" Иванов. Только осторожнее, он депутат Моссовета и без пяти минут герой социалистического труда. Сейчас он с делегацией в Венгрии.