Дальше всё было как в тумане, кровавом и таком ярком, что становилось не по себе. Несчастное тельце мальчишки — действительно большое.
“Килограмм на пять, а может и все шесть”, - подумала Хэла, когда он оказался у нее в руках.
Маленький, синюшный и не дышащий. Хэла начала прочищать ему рот и нос, так как она знала, как внезапно оказалось умела, но ничего не происходило.
— Не выживет, — тихо прошептала повитуха и ведьма внутри Хэлы взорвалась.
Вот наверное, что было той самой силой, о которой говорили в тихую за её спиной маги, вот почему не хотели отдавать её ферану Изарии.
Не была она чёрной, или не была обычной чёрной ведьмой, в их понимании. Хэла была другой. Старше, чем они обычно призывали, с другим видом силы, к которой они привыкли.
Дом содрогнулся. Каждый камень в нём пропел с ней вместе. И тьма съёжилась, завыла и ушла, а мальчишка в её руках отчаянно закричал.
Эрона выдавила из себя какой-то отчаянный звук и Хэла отдала ей малыша. Дальше ей не было нужды находится в этой комнате. Ей было необходимо выбраться на воздух, нет не просто на улицу, а куда-то намного дальше.
Ведьма на тяжелых ногах вышла из комнаты, руки и платье были в крови, бурые пятна расползлись по груди и по юбке. Дышать стало совсем невыносимо и Хэла пошла прочь.
Она не видела, как отшатнулись от неё мужчины, стоявшие в коридоре — митар, который безапелляционно сдерживал до сего момента лекаря, сам лекарь, который после того, как отпрыгнул от совершенно на вид невменяемой ведьмы, ринулся внутрь в покои роженицы, чтобы убедиться, что ведьма никого не убила и не покалечила, стражники из коридоров.
Хэла шла не разбирая дороги, словно слепая и прозрела только когда морозный воздух улицы схватил её и стал проникать внутрь, сквозь одежду, хватая её за босые ноги. А ещё на Хэлу навалилась тьма. Та самая которую она смогла выгнать из дома — здесь обняла её и потянула в никуда.
Очнулась Хэла в лесу. Среди что-то кричащих мужиков, они трясли в её сторону своим незамысловатым оружием и гневно что-то ей говорили, а под ногами у ведьмы лежал мертвый зверь — огромный, похожий на помесь медведя и волка, с длинной шерстью цвета мокрого асфальта, ушами стоящими и длинными, как на картинках у эльфов, зубастой пастью, серой изнутри и заливающей всё вокруг какой-то черной жижей.
“Кровь, — подумала Хэла, — чёрная кровь”.
Нос у твари был острым, а мёртвые глаза были яркого голубого цвета с горизонтальным зрачком.
Ведьма опустилась на колени и, уткнувшись в шерсть зверя, зарыдала.
“Жизнь за жизнь”, — говорят здесь.
И вот она, та самая жизнь, которой пришлось заплатить, чтобы у чёрной ведьмы получилось отнять новорожденного мальчика из лап смерти.
В лицо плачущей Хэлы стали тыкаться маленькие мокрые носы щенков, вылезшие из-под мертвого зверя. Один из мужиков замахнулся ногой, чтобы пнуть детеныша, но Хэла машинально махнула в воздухе рукой и мужика отбросило от них на несколько шагов. Она притянула к себе малыша и тот начал усердно слизывать с её щёк слёзы.
— Ах ты, мразь, — взвился мужик.
Что он там собирался сделать после этих слов, Хэла не узнала, потому что строгий, гулкий голос ферана заставил всё вокруг погрузиться в тишину. А потом на плечи ведьмы лёг тёплый плащ.
— Эта харага моя, — отозвался один из мужчин, вероятно отвечая на немой вопрос во взгляде ферана. — Она… она нам шабок грызла и даже телыгу задрала, мы в своём праве, достопочтенный феран. И тварей этих надо убить. Только не хватало приплод хараги защищать. Потом они нам всю скотину погрызут. С двумя-то не справимся!
Хэла сильнее закрыла руками двух щенков, которые жались к её шее скуля и пища.
— Это лютый и опасный зверь, — мягко проговорил феран. Рука мужчины легла на спину сжавшейся ведьмы, уставшей, замерзщей и совершенно не имеющей больше силы сражаться с кем бы то ни было. — Они вырастут и будет беда.
— Я справлюсь с ними, — прошептала она.
— Хэла, — в его голосе было столько сожаления, что слёзы снова потекли из её глаз.
— Жизнь за жизнь, — ответила она, срывающимся голосом, — мать за мать, ребенок за ребенка. А эти не при чём.
Возле тела хараги лежал маленький щенок, видимо тоже убитый мужиками.
— Хорошо, — тихо отозвался феран после недолгого молчания.
— Достопочтенный феран, — попытался возразить один из мужиков, но осёкся.
— Но ты дашь мне слово, Хэла, что если я увижу, что ты с ними не справляешься, если они будут хоть немного угрожать людям вокруг, по первому моему требованию ты их убьешь. Сама, Хэла. Убьешь, а не прогонишь, не отпустишь, где-то подальше, потому как они вернуться назад в селения, в дом, и беды будет не избежать, понимаешь?
Она кивнула.
— Дай мне слово, — чётко произнёс он, давая понять, что или так, или они умрут здесь и сейчас.
— Я даю тебе слово, я убью их сама, но только, если они будут опасны. И если я не справлюсь с их воспитанием.
— Хорошо, — отозвался он, — тогда они твои.
— Достопочтенный феран, — снова вмешался тот же мерзкий голос мужика, которого Хэла уже была готова испепелить даже если это будет последнее, что она сделает в своей жизни. — Это я могу решать, а не…
— Не я? — спросил феран, вставая и кажется заполняя собой всё окружающее пространство.
И вот она почувствовала эту стену гнева, словно зверя, который в нём беспокойно начал шевелиться, поднимая голову и готовясь напасть.
— Не… не… ведь-ма… — мужик, заикаясь, сжался и страх его стал осязаем.
— Ведьма дала слово, — отрезал феран.
— Ведьмино слово ничего не стоит, что мне с него?
— Тебе? — рыкнул Горан. — Ничего. Его принял я. И если тебе не нужна твоя добыча, то я вспомню, что земля, на которой ты стоишь, моя, лес, в котором ты находишься, тоже мой, и мертвая харага принадлежит мне.
— Простите нас, достопочтенный феран, простите, мы не перечим вашему праву, — залепетал уже другой мужик.
Кто-то из них крикнул, чтобы тащили простую носку, чтобы забрать тело убитой твари. А Хэлу, прижимающую к себе двух детенышей хараги, подняли сильные руки ферана и мягко приобняв, повели назад в дом.
После этого Хэла лежала без сознания три дня и три ночи.
Придя в себя, она обнаружила выстиранное серыми платье и вычищенный плащ ферана. Хэла была благодарна девушкам за помощь, но те ответили, что так сильно за неё переживали, что это было единственное, что они могли для неё сделать. А Оань присмотрела за детенышами хараги, утверждая, что уж чего-чего, а никаких тварей она не боится, и видели бы они тех, что жили в её мире — никакие хараги не сравняться ни по размерам, ни по свирепости. А тут так вообще мелкие, пузатые пушистики.
— Достопочтенный феран, — тихо позвала Хэла, постучав в дверь кабинета, поднявшись к нему после того, как наконец появились силы встать.
— Хэла, — ей показалось, что он рад её видеть.
— Я хочу вернуть ваш плащ, — она указала на сложенный чистый темно-синий плащ, с меховой подкладкой, что держала в руках.
— Это было не обязательно, — он сидел за столом, на котором аккуратными стопками были сложены бумаги, и что-то писал на листе пергамента.