— Так и не отойдёшь? — Роар озорно улыбнулся в ответ.
— И спать с тобой буду, не обессудь, — и она повела бровью.
— Да я может и не против, Хэла! — ответил на это митар. — Ты смотри, а то соглашусь и…
— Ой, тц-тц, Роар, не играй с огнём, мальчик, — Хэла пригрозила ему пальцем, а он рассмеялся и поймав её за руку, сжал пальцы и поцеловал кончики.
Она была красивой женщиной, на вид не намного старше самого Роара. И умела играть тем, что у неё было — взгяд, вздернутая бровь, озорная улыбка, голос… как она играла голосом! Иногда совершенно невозможно было понять шутит Хэла или говорит серьёзно, а порой хватало пары фраз, чтобы влезла в душу и выпотрошила наизнанку.
Её бесцеремонность и открытость Роара откровенно обезоруживала. А ведь перед женщинами он не робел, и вниманием их не был обделен никогда. Ни здесь, ни в военных походах, ни когда жизнь забрасывала в столицу, где все, и благородные и свободные девицы, вились возле него словно вокруг других мужчин не было.
А Хэла ставила митара в тупик.
Их чёрная ведьма была словно женщиной другой породы. Иной. Сначала Роар думал, что это мир у неё такой, вот и она такая, но потом появилась Милена и оказалось, что нет, мир не при чём.
Белую ведьму призвали оттуда же, но при этом она не была похожа на Хэлу. Хотя и красивее, чем чёрная, более молодая, телом крепче, ладнее, что ли, несмотря на худобу, но Милена словно не умела всем этим пользоваться. Было чувство, что ей неудобно от себя самой. И несмотря на то, что Роар соврал бы себе, если бы сказал, что Милена не интересует его как женщина, но это было всего лишь какое-то призрачное, едва уловимое желание, нежное что ли, как сама белая ведьма, — потрогать волосы, ощутить кожу и тело под руками, поцеловать.
А вот с Хэлой всё было не так — она была притягательнее, ярче. Она была страстным огнём, способным испепелить всё вокруг, но гореть разрешалось только время от времени. А ещё было чувство, что, если она захочет, то никто из них перед ней не устоит, но Хэла сама держит себя на расстоянии, строит невидимую, но основательную преграду, которую нельзя преодолеть. Она вроде и дразнила, тянула к себе, но была эта чёткая черта, которую женщина не позволит никому из них переступить. И даже если Роар, или кто-то ещё захочет, то ничего не получится.
Но при этом с Хэлой было просто — если касалось дела, то она говорила всё открыто, иногда даже слишком, но это не оставляло никаких недомолвок, ничего о чём потом оказывается нужно было думать.
— Но я могу сделать так, чтобы его… — она задумалась видимо подбирая понятное для Роара слово, — семя не приносило… плоды. Как-то так.
Митар нахмурился.
— В общем ничего не изменится, но никто не сможет от него забеременеть, — пояснила чёрная ведьма. — Какое-то время.
Он кивнул в знак того, что понял её.
— Какое? — предложение митара заинтересовало.
— Двадцать тиров? — не моргнув глазом, абсолютно серьёзно выдавала она.
— Эй, Хэла, подожди, не много ли? — ухмыльнулся Роар.
— Не много, думаю он и через двадцать тиров ума не наберётся, — ответила ведьма спокойно.
— Может пять? — предложил митар.
— Десять, — сжалилась Хэла, приподнимая бровь.
И вот это и имелось ввиду, когда непонятно было — шутит она или серьёзно.
— Десять нормально, — кивнул он, став серьёзным и всматриваясь в её глаза.
— Хорошо, — она стала серьёзной.
Но ведь это было неплохим решением.
— И ты же сможешь его снять? — нахмурился Роар.
— В любой момент, — улыбнулась ведьма. — И иди уже! А то достопочтенный феран убьёт твоего братца и не важно будет десять тиров или один день.
Он усмехнулся, соглашаясь, а чёрная ведьма склонила голову набок и, игриво пожелав ему сладких снов, пошла в дом.
— Хэла, — окликнул её Роар, когда она уже почти скрылась из виду.
— Да, достопочтенный митар?
Были сомнения, но…
— А можно мне тоже? — спросил он, став серьёзным.
— Что? — она вернулась, застыв в проёме выхода и уставилась на него с непониманием.
— Как Элгору, — сказал митар. — Можешь и меня заговорить?
— Роар… — Хэла повела головой, стала серьёзной и нахмурилась.
— Хотя бы на пять тиров… или тоже на десять, — он попытался пошутить.
На губах Хэлы дрогнула едва уловимая и очень печальная улыбка — шутку она не оценила.
— Хорошо. Пять.
В глазах было понимание. За это понимание молчаливое и не жалостливое, а такое человеческое, он был готов для этой женщины на что угодно. Определённо. Даже больше, если бы только не эта грань, за которую было нельзя.
Глава 11
Следующим утром во дворе безутешно рыдала девчушка в платье наложниц, без лент на рукавах, подоле и вороте. Её утешали несколько наложниц, пара женщин из дома, в том числе Мита.
— Не переживай, моя хорошая, так бывает. Бывает, просто задержались твои кровавые дни, бывает…
Но девица всё не унималась и говорила, что знала, будто это не просто так, что внутри у неё была жизнь.
— Ох, ты, ну, девочка, бывает, бывает… не плачь милая, куда тебе, сама ещё вон никакая, не видать её, а уже мамкой собралась стать… силы надо набраться, а потом и! Будет всё!
Было ли Рэтару её жаль? Кажется он так часто видел такое — приводили девушку из простых в наложницы и, если её брали, то она ставила себе целью поскорее забеременеть, родить, а потом можно было отправится в Кэром и там, по их мнению, жить без забот.
Феран тяжело вздохнул. И откуда только было в них такое странное убеждение? Конечно, такое бывало, но так редко.
Эти глупые совсем не понимали, что власть того, кому они служили распространялась на них в полной мере, и никакие дети не могли остановить владельца наложницы, если он считал, что она ему нужна. Она могла родить и пять тиров жить в Кэроме или Галте, но как только ребёнок проходил обряд имянаречения и эйол возлагал на него руки, материнство уже не имело значения.
Рэтар прекрасно знал, что порой матерей-наложниц забирали прямо после обряда — отец признавал ребёнка, давал ему имя, а мать тут же забирал с собой. Иногда детям везло и их забирали с собой в отцовский дом, но чаще всего они оставались на попечение ферната, который воспитывал их до возраста десяти-тринадцати тиров.
Конечно, наложница могла забеременеть снова, тогда всё повторялось. Но могла и надоесть, стать неинтересной, и её в этом случае могли продать в другой фернат, или подарить, словно вещь, и это происходило намного чаще, чем то, что наложница оставалась с ребёнком и про неё забывали.