— Никогда не видел такого у серых, я про её состояние, — недоумевал он.
— Это потому что нам её рано отдали, — отозвался идущий впереди Рэтар.
— В смысле? — не понял митар.
— В смысле, истерики серых случаются там, у магов, — отозвалась ведьма. — Все истерят, достопочтенный митар, все до единой. А когда успокоятся маги их уже отдают тем, кто их призыв заказывал. Я же не зря тебя вчера предупреждала, что она ещё шороху тут наведёт, или забыл?
— Не забыл, — Роар тоже стал угрюмым, как и его феран.
Хэла улыбнулась, повела плечом и вышла в морозный двор следом за Рэтаром.
“А куда собственно они идут?” — в недоумении остановился митар, наступив на мёрзлую землю.
Во дворе к ведьме тут же подлетели две хараги. Они были еще маленькими, всего по четыре луня каждому. Но даже сейчас спины их были на уровне бедра Хэлы, а ведь твари вырастут и станут примерно в три раза больше, чем сейчас. Роара передернуло.
— Как ты их не боишься, — хмыкнул он, видя как женщина немного нагнулась и подставила лицо навстречу пастям зверей, которые поочередно лизнули её своими серыми языками.
— Бояться надо людей, достопочтенный митар, а не животных, — ответила ему Хэла. — Здесь, если чувствуешь их, читаешь с умом повадки, то всегда можно понять, что к чему.
— А у людей?
— А у людей, — она вздохнула, и повела головой. — Сейчас улыбаются в лицо, а как отвернешься — нож под лопатку и дело с концом.
Роар ничего не ответил, Хэла выпрямилась цокнула языком и две ужасающие твари встали от неё с одного бока:
— Достопочтенный феран, сходите к Мите и попросите у неё отвар, что я вчера сварила. Она знает. Пары глотков хватит, — обратилась она к Рэтару.
— А? — феран в недоумении посмотрел на ведьму.
— Чтобы голова прошла, — улыбнулась она и пошла прочь, а твари посеменили следом, за крепостную стену, в поля, чтобы вдоволь набегаться.
— Чего ты сюда пришёл? — поинтересовался Роар у тана, глядя вслед ведьме и двум её чудищам.
— Ты потренироваться хотел, — отозвался Рэтар и стал снимать свою верхнюю куртку.
Роар улыбнулся:
— Только жалеть тебя, старик, я не буду.
— Посмотрим кто кого в конечном итоге пожалеет, малец, — фыркнул феран и обнажил меч.
Глава 4
После того как Хэла вышла из комнаты, тишина, наступившая с её приказом, прошла. Милена осела на пол, ошарашенная и пораженная. Ей было отчаянно стыдно, обидно, слёзы душили, но словно не было больше сил на то, чтобы они выходили наружу. К ней подошла одна из девушек, мягко обняла за плечи:
— Не надо сидеть на холодном полу, милая, хвори у серых никто не лечит.
Голос её был таким приятным, тягучим, глубоким, а сама она была такая небольшая, круглая, ладная. Лицо из-за круглости было без единой морщинки, выглядело детским, приятным. Светлые глаза и волосы могли бы сделать её внешность бледной, но румяные щёки давали ей столько цвета и яркости, что прилагательное “бледная” было последним, что приходило на ум глядя на неё.
Милена поддалась и встала. Её усадили на кровать.
— Вот так! Меня зовут Грета. А это Сола, — она указала, на худенькую девчушку, которая присела на кровать с другой стороны от белой ведьмы. — А вон там Анья и Карлина, а еще есть Донна, Маржи, Оань, Лорана, Томика, Куна и Йорнария. Мы хотели звать её Йорна, но она злиться страшно, так что не уменьшай её имя ни за что.
Кто-то хихикнул, кто-то улыбнулся.
— А я Милена, но можно Мила, — ответила она, ей было так пусто, что хоть действительно иди топись.
— Мы понимаем, что тебе плохо, правда, — проговорила та, которую Грета назвала Сола, голос у неё был высоким, даже писклявым. — Я, когда попала в белую комнату рыдала до беспамятства, а потом приходила в себя и снова рыдала. Даже не знаю, сколько времени я там провела. У меня мамочка больная совсем, мне надо ей помогать, но я здесь, а она теперь там, а может и нет её больше. Я тут уже больше одного тира, наверное и у меня там итор прошел целый.
Девушки начали горестно вздыхать, кивая.
— А у меня было исследование, были подопытные, были отчёты — работа всей жизни! А теперь я стираю и полы мою, — проворчала высокая, стройная девушка, с темной кожей и светлыми волосами, вытянутым, но приятным лицом с глазами цвета миндаля и голосом гулким и очень похожим на мужской. — Я Карлина.
— А я вот не жалею теперь, что тут оказалась, — отозвалась та, которую Грета назвала Аньей. — У меня был голод в поселении, отец у меня был жестоким, бил меня, принуждал ко всякому, а накануне, как я сюда попала, он мне сказал, что отдаст своему другу, старому, жуткому!
Она сморщилась:
— Как вспомню — выворачивает. А ещё я тут хоть ем нормально, и работа совсем не тяжелая. Вот ведь задача — полы мыть, — и она закатила глаза, перед этим бросив взгляд в сторону Карлины.
На вид Анья была самой младшей из всех присутствующих. Милена дала бы ей лет двенадцать, если бы не её взгляд и какая-то еле уловимая манера говорить, словно она давно уже не ребенок. Хотя конечно как можно быть ребенком, когда с тобой такие страшные вещи происходили.
— А на Хэлу ты не обижайся, она хорошая, строгая, но добрая. Справедливая. И очень сильная, бывает страшной, — повела головой Грета. — Но я вот застала предыдущую чёрную ведьму, что вместо Хэлы была — кровавый понос можно было от неё получить только за то, что не так в её сторону посмотрела.
— Боже, — всхлипнула Милена.
— А Хэла не такая, — поспешила добавить круглолицая серая.
— Ты поспи, — погладила её по спине прохладная рука и ей показалось, что рука эта наверняка принадлежит Карлине.
— Я не понимаю, — всхлипнула Мила. — Почему я?
— Так никто не знает, — отозвалась Анья. — Это вот так вот и всё.
Это заявление было такой жирной точкой, не терпящей никаких дальнейших вопросов или возражений.
Милена легла, закрыла глаза, её трясло и она не могла понять отчего — от истерики или от холода. На неё находила икота, нос был забит соплями, из-за продолжительного плача. Она шмыгнула им и кто-то из девушек услужливо дал ей отрезок ткани, чтобы она могла высморкаться. А потом они накрыли её чем-то тяжелый и тёплым.
В голове девушки возникла мысль о том, что какими же иногда бывают приятными простые и даже неприглядные вещи — платок, вот, например.
Сон накатил незаметно, утянул за собой во мрак безысходности.
Когда Милена проснулась комната была залита мягким розовым светом.
— Это у них второе светило садится, — подала голос Хэла, сидящая на кровати, что стояла рядом с кроватью, на которой спала Мила.
Всё тело девушки нещадно болело, кожа лица была натянутой от соли в слезах. Как бы было хорошо умыться, но шевелиться совершенно не хотелось.