Через неделю после перелома сопоставить кости лодыжек без операции чрезвычайно трудно: между отломками образовалась уже новая ткань, ещё пока мягкая, и связки и мышцы вокруг сократились. Артуро это понимал, но он боялся «разгона» от Аксельрода за плохо сделанную первую репозицию и хотел избежать критики других аттендингов на конференции. Не имея опыта трудного вправления, он фактически хотел сделать это моими руками. Резиденты давали мне многое делать — в поликлинике не было контроля моей недоброжелательницы Фрэн. Артуро буркнул «будешь мне помогать». Отказываться я не мог, да и не хотел: в моём прошлом, в моём докторском прошлом, мне удавалось это сделать. Теперь меня взял профессиональный задор. Я стал разрезать повязку, осторожно снимая её с ноги и подготавливая всё для нового вправления. Больная была расстроена, кривилась от боли, но приговаривала:
— Не правда ли, он очень внимательный, мой доктор.
— Очень, — поддакивал я, возясь с повязкой.
— И такой умелый!
— Очень.
По моим наблюдениям над тысячами больных, их отношение к докторам бывает разных типов: спокойное и доверчивое, насторожённое и недоверчивое, восторженное и слишком доверчивое. Эта больная была и застенчивая, и чересчур доверчивая — глупая.
— Вы давно занимаетесь этим делом — повязками? — спрашивала она.
— Порядочно.
— Вы кто — помощник доктора?
— Я ортопедический техник.
— A-а, я понимаю… А вы не знаете, почему нельзя было всё правильно сделать с первого раза?
— Не знаю, это дело доктора, — я старался быть осторожным.
— A-а, я вижу… Скажите, мой доктор придёт помогать вам?
— Обязательно.
— Я надеюсь, на этот раз всё будет хорошо.
— Должно быть.
Артуро был занят другими больными, на минутку заскочил в кабинет, потрогал опухшую ногу, улыбнулся больной и наставительно сказал мне:
— Сделай укол, начинай местную анестезию и накладывай повязку, я сейчас вернусь.
Я приложил все старания, чтобы сделать хорошее обезболивание и сопоставить кости.
Это требует концентрации и физических усилий. Больная была терпеливая, только всё приговаривала:
— Ну где же мой доктор? Почему он не идёт помогать вам?
Артуро пришёл под конец, когда я уже сумел поставить стопу в правильное положение. Он надел резиновые перчатки и стал делать вид, что руководит мною, приговаривая:
— Так, ещё… сделаем вот так… надо поднажать… накладывай гипс, я буду держать.
Когда мы закончили, он вытер пот со лба: хоть доктор он был неважный, но актёр хороший. И наивная больная смотрела на него с обожанием:
— Спасибо вам, доктор, спасибо. Я так надеюсь на вас.
Её увезли в рентгеновский кабинет для контрольных снимков. Я пошёл за снимками — проверить результат своей работы. Если ничего не вышло, Артуро ещё больше обозлится на меня и будет распускать слухи, что я ничего не умею. Если вышло… Снимки показывали правильное сопоставление отломков — у меня отлегло от души, и я понёс показывать их резиденту. Туда пришёл и Аксельрод.
— Где ты пропадаешь, Владимир?
— Я ходил в рентген за снимками.
Аргуро вырвал их у меня из рук, быстро глянул и стал хвастливо показывать ему, не упоминая, конечно, моего участия.
— Что ж, неплохо, неплохо, ты молодец, — он повернулся ко мне. — Отнеси снимки обратно.
Всю радость творца у меня смыло с души. Выйдя в коридор, я у выхода увидел ту больную.
— Ах, да, — она улыбнулась, — я забыла сказать спасибо вам, вы тоже умелый техник.
Я видел Артуро десять лет спустя, в городе Тусоне, штат Аризона, где он довольно успешно работал ортопедом. Меня пригласили туда провести симпозиум с докторами. Артуро был на симпозиуме, но ко мне не подошёл. Может, боялся, что я пошлю его за кофе?..
К моему счастью, сменилась бригада резидентов, которые приходили в наш госпиталь на полугодовой цикл. Неприятного мне низкорослого мексиканца Артуро сменил высокий и крупный американец Роберт (Боб) Смолл — энергичный, весёлый и деловой парень. Это был классический тип американца, который одинаково хорош и в ковбойском наряде, и в форме бейсболиста, и в халате врача. Боб был во всём противоположность его предшественнику — всё делал чётко и толково, ни перед кем не заискивал, работал с весёлым задором. Я с удовольствием наблюдал, как он зачастую сам себе тихо подпевал и даже незаметно пританцовывал. Работать с ним было весело, я даже жалел, что не знал тех песен и был староват для приплясывания. Сравнивая его с мексиканцем, я снова удивлялся: зачем Америке нужно так много докторов-иностранцев? Но сам тоже иностранец, я старался брать его за образец для моего ближайшего будущего, если стану резидентом.
Между нами быстро установились дружеские отношения, Боб называл меня «доктор Владимир», поручал мне делать многое, чего не разрешали другие, и всегда находил нужным похвалить:
— Прекрасная работа (nice job), доктор Владимир. Ты — замечательный человек.
И нередко он спрашивал моего совета:
— А что бы ты сделал этому больному, доктор Владимир?
Прадед Боба был еврей-иммигрант из Восточной Европы, но правнук уже утерял все корни и только иногда, на ходу, с интересом расспрашивал меня:
— Почему люди эмигрируют из России?
— Плохо там живётся, вот почему.
— Почему — плохо?
— Знаешь, всю жизнь все люди стоят там в очередях за всем на свете.
— Почему?
— Недостаток товаров и продуктов.
— Почему недостаток?
— Плохая экономика.
— Но Россия такая богатая страна. Почему же плохая экономика?
— Неправильные устои общества — плохая политическая система коммунизма.