Джорджтаун
Анастасия застонала от удовольствия, и трепет пробежал по ее телу, когда губы Джона проделали путь от ее золотисто-каштановых волос на затылке по позвоночнику до двух ямочек, что симметрично располагаются чуть повыше округлых ягодиц. Она перевернулась на спину и потянула его на себя. Обвив его бедра ногами, Ана закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на ощущениях, испытываемых от слияния прильнувших друг к другу губ.
— Ана, ты ведьма, мне ведь надо выступать в парламенте, — произнес Джон хриплым шепотом над ее ухом. В его голубых глазах сверкнули искры, когда он коснулся ртом ямочки на щеке, а затем дотронулся губами до пульса на шее.
— Кто тебе мешает, сенатор? — пробормотала Ана. Ее губы скользнули к упругим мужским соскам, заставив Джона застонать от удовольствия.
Солнце, ворвавшись через застекленную дверь в спальню сенатора Джона Феррелла, осветило возлежащих любовников, отчего волосы Аны заполыхали золотистым пламенем.
Смятые сатиновые простыни на кровати с пологом были усыпаны лепестками роз. На ночном столике стояли два недопитых бокала, поблескивая янтарными капельками шампанского на стенках. Аромат духов Аны смешался с запахом роз. Вполне подходящий фон для любви… Она на мгновение открыла зеленые глаза, когда Джон вошел в нее, и еще крепче прижалась к нему, стремясь раствориться в том тепле, которое излучало его мускулистое тело.
Пот выступил на точеном лице Джона.
— Не останавливайся, Джонни, продолжай, прошу тебя, продолжай… Боже, не останавливайся…
Мир унесся куда-то прочь, оставив наедине сплетенные тела, которые соединила страсть.
Но это было не так. Ана изо всех сил пыталась скрыть разочарование, когда Джон достиг пика, содрогаясь в оргазме, а ее тело так и не воспламенилось.
«Подожду следующего раза», — подумала она, плотно закрывая глаза, чтобы удержать слезы.
— Теперь я могу остановиться? — засмеялся Джон. — Он лизнул розовые девичьи соски, откатился в сторону и обнял ее.
— Гм… — пробормотала Ана, делая вид, что пребывает в сладкой дреме. Она не могла признаться ему, что чувствовала себя неудовлетворенной.
Джон всмотрелся в ее лицо.
— Ангел мой! Тебе было хорошо?
— Это было чудесно. — Ее губы сложились в неповторимую улыбку, которая обошла экраны всего мира. Она потянулась к нему и игриво взлохматила ему волосы, затем обняла за шею, продолжая все так же лучезарно улыбаться.
Лишь на какое-то мгновение Джон уловил тоску в ее взгляде.
Он не мог этого понять. Ана была самой привлекательной и сексуальной женщиной, какую он когда-либо встречал, и она любила его — видит Бог, любила. И в то же время он не мог сказать, что знает ее. Иногда, когда они занимались любовью или когда он держал ее в объятиях, ему казалось, что она за тысячу миль от него.
Джон познакомился с Аной более года назад в Лос-Анджелесе во время телевизионной программы, посвященной сбору средств на борьбу со СПИДом. Он полагал, что имеет дело с необыкновенно привлекательной, но поверхностной штучкой. К его удивлению, Ана оказалась душевной, внимательной молодой женщиной, обладающей чувством собственного достоинства, хладнокровием и здравым смыслом.
— Сенатор, — сказала она за кулисами, доброжелательно улыбаясь ему. — Я слышала, как вы говорили о развитии здравоохранения в телевыпуске «Доброе утро, Америка», и хочу признаться, что мне весьма по душе ваши мысли и взгляды. Но разве только в этом отношении вам следует объединить свои усилия с демократами? У них есть целый ряд моментов, которых вам не хватает. Я имею в виду, — поспешно добавила она, слегка вспыхнув при виде его удивленного выражения лица, — что если вы воспримите наилучшее отовсюду, вы станете еще сильнее. Или за этим кроются более глубокие интересы?
Джон улыбнулся. Ему пришлось приложить определенные усилия, чтобы не приклеиться взглядом к соблазнительной ложбинке на груди, которую не скрывало украшенное блестками янтарного цвета платье. Каким-то чудом ему это удалось.
— Нет, мисс Кейтс, но должен заметить, что в тот день, когда я что-либо позаимствую у демократов, аллигаторы научатся летать. Бога ради, не говорите, что вы принадлежите к их стану — вы слишком разумны для этого.
Она смотрела на него своими удивительными глазами, которые в полутьме кулис светились загадочным зеленым огнем, и говорила не спеша, сдержанно, не позволяя выплеснуться раздражению.
— Да, я одна из них, и возможно, не нужно, чтобы люди видели, что вы говорите со мной…
— Напротив.
— Или слушали меня…
— Я буду польщен…
— Или воспринимали меня всерьез…
— Мисс Кейтс, я намерен обратить вас в свою веру…
— Сенатор, вы шутите?
— За обедом… Сегодня вечером, после окончания шоу.
— Сенатор, — ответила Ана сладкоречиво, глядя на него из-под опущенных ресниц. — Я буду рада пообедать с вами, но что касается обращения меня в вашу веру, то, боюсь, это случится лишь тогда, когда аллигаторы научатся летать.
Ана была остроумной, находчивой и дьявольски женственной. Она сразу очаровала Джона. Наблюдая за тем, как за кулисами она возилась с детьми, зараженными СПИДом, дарила им игрушки и раздавала автографы, обнимала их, доброжелательно разговаривала с юной девушкой, присматривающей за младенцами, он был сражен ее непринужденностью и сердечностью.
Позже, во время обеда, он чутко уловил сигналы, исходившие от нее: за внешней бойкостью и уверенностью в себе проглядывали уязвимость и тонкость ее натуры. В ней было что-то от ангела и одновременно от хулигана. Внешне она напоминала молодую Брижит Бардо, в которой причудливо соединились невинность, необузданная страсть и сексуальная привлекательность. Но Ана Кейтс была не просто секс-бомбой и даже не только одаренная актриса. Ее отличали открытость и искренность.
— Актрисочка, — фыркнула его мать, когда он сообщил ей, что пригласит Ану на обед в День Благодарения. — Джон, ну как ты можешь? Она не принесет тебе ничего, кроме забот.
Но Ана принесла счастье. Его карьера, твердая вера в то, что он способен изменить мир к лучшему, и Ана — это то, что позволяло ему чувствовать себя счастливым, заряжало бодростью и энергией. Он не допускал и мысли о том, что женитьба на актрисе может повлиять на его политическую карьеру. Он поставит это на службу делу и сделает Ану такой же счастливой, как и он сам.
— Я бы так хотел остаться, — с сожалением произнес он, целуя ее в макушку.
— Я тоже. Мы можем заказать завтрак. А сейчас я бы с удовольствием съела сандвич с цыпленком.
— В холодильнике есть ростбиф. Подойдет? Прости, что я не могу составить тебе компанию, но мне действительно нужно идти. Для меня будет большим ударом, если сенат не утвердит закон об абортах.
— Кажется, нет другого такого одержимого сенатора, к тому же обладающего даром убеждать.
— За это спасибо.
Он снова нежно поцеловал ее и направился в душ. Ана слушала, как он насвистывает в ванной.
Она не спешила вставать, прислушиваясь к пению птиц за дверью. Обнаженной спиной она ощущала ласкающую мягкость ковра. Ана чувствовала себя по-настоящему счастливой. Джонни был ее причалом и якорем, удерживающим ее на месте, надежной гаванью.
Ей так не хотелось сегодня снова лететь в Лос-Анджелес. Она знала, что Арни придет в ярость, когда она скажет, что ей не нравится сценарий, за постановку фильма по которому он рассчитывает получить Оскара. Она уже слышит, как он будет кричать: «Если этот сценарий хорош для Де Ниро, почему он плох для тебя? Да вы вдвоем сделали бы такую ленту, какой не было со времени супербоевика «Тепло тела»! Ана, милая, выбрось ты эту бредовую мысль из головы!»
Однако она уже приняла решение. Она не желает играть роль проститутки, пусть даже и с добрым сердцем, независимо от того, светит Оскар или нет. К чертовой матери этого Арни!
«Он нуждается во мне больше, чем я в нем, — подумала она, садясь в постели и отводя волосы с глаз. — Я уже определенно сказала ему, что окончательное решение о том, какая роль мне подходит, принимаю сама, но он никогда не умеет вовремя отступить». Если он не осознает этого, ей придется найти другого агента.
Это будет прискорбно, поскольку Арни сотрудничал с ней начиная со второй ее крупной роли в кино, где небольшую, но колоритную роль играла шизофреничная дочь Пола Ньюмена. Именно Арни убедил Тайло Миллера дать ей роль Фиби в фильме «Пришел незнакомец», за исполнение которой она получила Оскара. После этого к ней пришла известность. «Но, в конце концов, я сама решила сыграть роль Фиби. И пока не ошиблась». У нее было какое-то особое чутье относительно того, какие роли для нее подходят и в каких фильмах она раскроется наилучшим образом. Арни в целом устраивал ее, она доверяла в какой-то степени ему. Но до конца она доверяла только самой себе.
Сейчас у нее выдалась передышка, и она получила возможность побыть с Джонни, отдохнуть от работы, от Арни, от всевозможных хлопот, связанных с подготовкой к предстоящей в июле свадьбе. У нее голова шла кругом, когда она начинала думать о том, что ей предстояло еще организовать и сделать. Заказать цветы от Элеганцы, проконсультироваться с Вольфгангом относительно меню, заказать платье, решить вопрос о приглашении ее голливудских друзей и коллег Джонни по Капитолийскому холму. А дальше, после медового месяца пойдут приемы в Вашингтоне, о которых она еще и не думала. Некоторые из этих вещей нельзя было поручить никому, даже такой расторопной секретарше, как Луиза.
Ей хотелось, чтобы приемы были организованы так же идеально, как идеальна будет ее новая жизнь в качестве миссис Джон Фаррелл.
Ее брак с Джонни будет последним и самым аппетитным украшением торта, подумала Ана, проделывая несколько балетных движений. Она взяла с кресла малиновый шелковый халат Джона и набросила его на себя, наслаждаясь прикосновением шелка, и еле уловимым запахом Джонни. Всякий раз, когда Ана сталкивалась с житейскими проблемами, она заставляла себя вспоминать о том, как многого она в жизни добилась, сколько труда вложила, чтобы стать знаменитостью, после чего все эти проблемы становились приятным отвлечением.
В двадцать семь лет Ана Кейтс достигла таких вершин, каких достигают редкие актрисы. Она была красавицей с белоснежной кожей, полными чувственными губами и чистыми зелеными глазами, которые буквально проникали в душу человека. Операторы любили снимать ее крупным планом, фильмы с ее участием пользовались огромным успехом. Отмечали, что в ней удивительным образом сочетается пряная чувственность с почти девичей чистотой. Она обладала природной способностью завоевывать сердца зрителей, привнося в каждую роль неповторимый свет. Людям нравилось все, что она делала.
Ана понимала, что ее имидж создан ее поклонниками. Тем не менее жизнь ее не была легкой, она добилась всего благодаря упорству и сильной воле. Конечно, не обошлось и без некоторого везения. Без этого она все еще стояла бы в длинной очереди тех, кто снимается в массовках, мечтает оказаться на первом плане и получить роль со словами. Но все-таки в основе ее успеха был тяжелый, изматывающий труд во время многочасовых съемок. Теперь все это позади. Она — звезда Голливуда.
Единственное, что омрачало ее жизнь, — это пресса, постоянно и безжалостно преследующая ее. В остальном ей все нравилось: лепнина роскошного Беверли Хиллз с бассейном и аллеями, ее белый «мерседес» с открывающимся верхом, внутренняя изумрудного цвета обшивка которого так гармонировала с цветом ее глаз, и, конечно, наряды — блестящие, сногсшибательные, о которых ребенком она могла лишь мечтать в родном Бак Холлоу, что в штате Теннесси. Ей понадобилось восемь месяцев напряженных занятий с преподавателем, чтобы избавиться от своего местного диалекта. В конце концов она добилась этого.
Джонни был для нее величайшим подарком судьбы. Он любил ее, любил по-настоящему, как ни один мужчина до этого. Ни отец, ни Эрик, никто из тех, с кем она общалась. Джонни — самый порядочный и самый удивительный человек, какого только можно себе представить.
Она подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Золотисто-каштановые волосы обрамляли ее лицо, глаза пытались что-то высмотреть в душе, но это что-то скрывалось глубоко, за невидимой броней, которой она сумела окружить себя. Неважно, что скрывалось, какие страхи терзали ее — на нее смотрело красивое, живое и умное лицо.
Ана отвернулась от зеркала, от того образа, который так мало соответствовал реальности.
— Я думал, что тебе надо успеть на самолет, лежебока, — шутливо сказал Джон, появляясь из ванной и вытирая волосы полотенцем. — Почему не присоединилась ко мне?
— Не хотела, чтобы ты слишком перевозбудился. — Ана уклонилась от брошенного в нее полотенца. — У меня нет ни малейшего желания спешить. Мне хочется как можно дольше оттянуть отъезд.
Джон натянул трусы.
«У него великолепное тело», — подумала Ана, любуясь игрой его мускулов. Ему бы стать кинозвездой, а не сенатором.
Джон поймал ее взгляд и улыбнулся.
— Мне снова снять это?
Она бросила ему полотенце.
— Не искушай меня. Если бы у меня был выбор — остаться здесь или ехать для препирательств с Арни, ты бы так и не попал на авеню Конституции.
Джон внимательно посмотрел ей в глаза.
— Ана, стой на том, чтобы он отказался от своей идеи. Ты самая яркая кинозвезда в Голливуде и имеешь право сама делать выбор.
— Да-да, я знаю. — Ана оторвала ягоду от виноградной кисти, свешивающейся из стоящей на столике хрустальной вазы, положила ее в рот и растянулась на кровати. Она разгладила простыню, подняла лепесток розы и стала задумчиво крутить его пальцами.
Джон застегнул элегантную рубашку, глядя в зеркало, вделанное в массивный дубовый шкаф, который принадлежал еще его деду. Вдоль противоположной стены располагался такого же цвета комод с латунными ручками, по бокам от него висели гравюры. В зеркале ему было видно лицо Аны. Он знал это выражение лица. За его красотой пряталась суровая непримиримость. Старику Арни Фиферу явно не поздоровится.
— Я вижу, что излишне говорить тебе о том, чтобы ты проявила твердость, — заметил он, и в его глазах сверкнули веселые искорки.
«Проявить твердость… Он не знает, насколько твердой я могу быть», — подумала она, а вслух сказала:
— Бедняга Арни получил больше, чем это следовало из договора. — Она отбросила лепесток розы и отщипнула еще одну ягоду винограда. — Он не хочет понять, что я никому не позволю принимать за меня решения.
— В том числе и твоему будущему мужу? — Он просунул руки в серый пиджак и улыбнулся.
Она бросила в него виноградину.
— Чтобы быть демократичной, я иногда буду позволять тебе иметь право вето. — Внезапно посерьезнев, она села на кровати. — Как ты относишься к предложению Моники Д’Арси относительно «Идеальной невесты»?
Полностью одетый Джон подошел к Ане и поднял ее. Она прижалась к крупному телу Джона (его рост составлял шесть футов два дюйма), и он крепко обнял ее.
— Это тот случай, когда у меня есть право вето?
— Угу.
Джон пригладил шелковистые пряди волос на лбу Аны.
— Я поговорю сегодня вечером с Элиотом, думаю, что это хорошая идея. «Идеальная невеста», идеальная пара, в будущем идеальный кандидат в президенты… И будущая Первая леди. — Он поцеловал ее в нос. — Если руководство моей компании скажет «да», я тоже скажу «да».
— Хорошо, — Ана притянула его к себе и поцеловала в губы. — Я позвоню Монике вечером, после того как услышу твое окончательное решение. Она будет страшно довольна. Я думаю, что это и нам доставит удовольствие.
— Удовольствие мы уже получили сейчас. А теперь предстоит работа. Надо поменять полы. Эти недостаточно эффектны.
— Я позвоню тебе, чтобы узнать, как идет дело.
Внезапно она обвила его шею руками.
— Я буду чертовски скучать по тебе!
Поцелуй был крепкий и жадный, словно они оба хотели насытиться друг другом, прежде чем окажутся разъединенными целым континентом.
Когда за Джоном закрылась дверь, Ана вздохнула и подумала, что такой страсти и самозабвения ей не хватало тогда, когда они занимались любовью. Это было то, в чем она не могла признаться ему и даже себе. Надо еще подождать, сказала она себе, подходя к окну и прижимаясь щекой к раме. Когда хлопоты, связанные со свадьбой, будут позади, все изменится. Джонни будет любить ее, и она будет отвечать ему тем же. Пару раз ей приходила мысль обратиться к врачу, но затем она отвергла ее, как только представляла, что в бюллетене появится сенсация: Ана Кейтс, одна из самых зажигательных кинозвезд, несостоятельна в постели. Нет, лучше она, как всегда, будет решать проблему самостоятельно.
Она смотрела, как Джонни, высокий, сильный, уверенный в себе, подходил к машине. Возможно, эта уверенность — результат того, что он рос и воспитывался в богатстве и роскоши. Он пользовался привилегиями старшего сына в довольно известной семье, предки которой нажили состояние, занимаясь сталелитейным делом в те времена, когда королем был Эндрю Карнеги. Джон родился с золотой ложкой в восемнадцать каратов во рту. Он учился в престижных школах, состоял в одной из правящих партий.
Однако, несмотря на свое привилегированное положение, Джон Фаррелл не был снобом. Он был глубоко порядочным и добрым человеком. Не стремление к власти, а желание улучшить жизнь простых людей привело его в политику. В этом его поддерживали стойкие республиканцы, и сам он твердо отстаивал свои принципы. Он горячо выступал в защиту окружающей среды, был автором билля о помощи бездомным, заслужив одобрение со стороны представителей самой различной ориентации. Он строил планы создания в стране доступного медицинского обслуживания, хотя и понимал, что с этим нужно подождать до того времени, когда он станет президентом, в чем он не сомневался.
«В этом мы с ним похожи, — размышляла Ана, направляясь в ванную. — Несмотря на определенные различия, мы похожи тем, что оба знаем, чего хотим и что нужно для этого делать».
Позже, глядя из окна роскошного авиалайнера, она подумала о том, что они выходцы из совершенно противоположных миров. Не в пример Джону, ее детство было мрачным и безрадостным. Слава Богу, что все это позади и она может думать, что это было не с ней, а с кем-то другим. Прежняя Ана осталась далеко в прошлом. Сейчас ее сменила Анастасия Кейтс, которую любил Голливуд и Джон Фаррелл.
Белокурая стюардесса остановилась возле нее и предложила бутылку бордо.
— Вам налить в бокал, мисс Кейтс?
— Да, благодарю вас. — Она подняла бокал и пятикаратовый бриллиант кольца, подаренного ей по случаю помолвки, сверкнул и отразился в хрустале. Сидевший через проход средних лет бизнесмен не сводил с нее восхищенного взгляда, машинально снимая и снова надевая колпачок авторучки.
— Мне очень нравится «Пришел незнакомец», — сказала стюардесса. — Я плакала, когда смотрела… Я знаю, что вы получили за эту роль Оскара.
Ана поблагодарила ее, дала автограф на журнале и откинулась в кресле, смакую вино.
Сидевший через проход бизнесмен, услышав разговор, предался собственным размышлениям, навеянным фильмом «Пришел незнакомец». Он вспомнил сцену, где почти совсем голая Ана Кейтс соблазняет партнера при свете угасающего костра.
Он в уме прокрутил сцену, но сейчас соблазнителем был он. Он мысленно раздевал ее, снимая одну за другой все ее одежды. Сначала он развязал и отбросил позолоченный поясок, затем расстегнул и снял оливкового цвета блузку. Он мог чем угодно поклясться, что под блузкой увидит отделанную кружевами черную комбинацию. Затем он спустил вниз замшевую юбку, и та, с шелестом скользнув по бедрам и лодыжкам, легла на пол. Теперь на ней не оставалось ничего, кроме соблазнительных черных колготок и отделанных золотом черных замшевых туфель. Пот выступил у него на лбу. Ему стало трудно дышать.
Ана потягивала вино, зная, что бизнесмен продолжает пялить на нее глаза. Она почувствовала, что краснеет, и нервно поправила юбку. Люди всегда смотрели на нее, но не так нахально. Это напомнило ей прошлое. А с прошлым покончено. Оно умерло и похоронено.
Ана повернулась и в упор посмотрела на мужчину. Ее взгляд способен был испепелить его.
— Может быть, вы хотите, чтобы я задрала юбку повыше? Тогда вы сможете все получше рассмотреть?
Мужчина покраснел до корней волос. Стюардесса, передававшая подушку пассажиру позади Аны, подавила смешок. Ана некоторое время продолжала сверлить мужчину взглядом, затем подозвала стюардессу.
— Скажите, сиденья не оборудованы кнопкой катапультирования? — нарочито громко спросила она.
Стюардесса изо всех сил старалась сохранить серьезность.
— Нет, мисс Кейтс, к сожалению, не оборудованы.
— Очень жаль.
— Может быть, я могу чем-то помочь вам? — спросила стюардесса.
— Я думаю, что этому «джентльмену» помогло бы ведро холодной воды.
Бизнесмен встал и направился в туалет. Стюардесса бросила на него полный презрения взгляд.
— Простите, мисс Кейтс. Я думаю, он получил урок.
— Думаю, что так.
«Еще одного болвана поставила на место», — удовлетворенно подумала Ана. Она дала себе слово, что не позволит, чтобы на нее смотрели как на женщину легкого поведения. Она отпила еще глоток вина, чтобы успокоиться, и стала смотреть на облака за окном, заставив себя снова вернуться к мыслям о свадьбе, о будущем, о Джонни, и о том, как он смотрел на нее.
Мало-помалу Ана успокоилась и закрыла глаза. Прошлое умерло, напомнила она себе.
Никому не дано его узнать.
Она достала из кожаной сумки оливкового цвета, лежащей рядом на сиденье, последний номер «Варьете». Лениво перелистывая страницы, прочитала слухи о переменах на студии, рецензию на новый фильм Бибена Кидрона и решила, что стоит напугать Арни, сказав о своем желании работать с этим человеком. Ана хотела было попросить второй бокал вина. И вдруг оцепенела от ужаса, ее пальцы судорожно сжали страницу журнала. Не веря своим глазам, она вчитывалась в напечатанное крупным жирным шрифтом объявление.
«Кэнди Монро, я соскучился по тебе. Собираюсь увидеть тебя. Папаша».
Этого не может быть! Ана в смятении зажмурилась и снова открыла глаза. Слова были на месте. Она почувствовала, что к горлу подступает тошнота. Ей показалось, что из салона откачали весь кислород, и ей нечем дышать.
Кэнди Монро. Страницы выскользнули из онемевших пальцев. Этим именем ее называли много лет тому назад.
Только один человек мог поместить это объявление.
«Но ведь он мертв», — с ужасом подумала она. Она знала, что он мертв.
Ведь она сама убила его.