Моника поставила на поднос чай, блюдце с лимоном, положила булочку и понесла все это в солнечную спальню матери. Она остановилась в дверях, пораженная тем, с каким интересом мать изучает последний выпуск журнала «Мода».
Даже сейчас, когда мать болела и у нее сильно ухудшилось зрение, она не потеряла интереса к новинкам моды. Глядя на ее лицо, Моника вспомнила, как часто, возвращаясь из школы домой, она заставала мать за таким же занятием. Только тогда maman могла воплотить свои замыслы в реальность с помощью иглы и материи. Сейчас же ей с трудом удавалось отхлебнуть без чьей-то помощи чай да поднести ко рту булочку.
Моника с болью и нежностью смотрела на лежащую в кровати женщину, которая прожила тяжелую и одинокую жизнь. Она попыталась представить мать молодой, любящей графа де Шевалье и отдающей себе отчет в том, что он никогда не будет ей принадлежать. После бурного визита Шенны в офис Моника досконально изучила вопрос, и Мирей наконец рассказала всю историю рождения Моники.
Глаза Мирей увлажнились, когда дочь показала ей документы. Они сидели в тот вечер на террасе перед камином.
— Да, petite, Пьер Жиро был твоим отцом… Я давно хотела рассказать тебе, но стеснялась и боялась, что ты не поймешь меня. А вот сейчас позволь мне все объяснить… Вот ты придумала себе титул, а ведь ты и в самом деле графиня…
Они проговорили всю ночь. Лицо Мирей помолодело и просветлело, когда она рассказывала историю своей давней любви. Как выяснилось, брак матери с Жаком Д’Арси был ни чем иным, как попыткой избежать монастыря. Этот беспутный пьянчуга с блуждающими глазами был гораздо старше ее. Напившись, он жестоко избивал ее. Однажды граф де Шевалье застал Мирей на рабочем месте в слезах и с синяками на лице. Разъяренный граф лично разыскал Жака, задал ему взбучку и выгнал вон. С тех пор Мирей ничего о нем не слыхала, зато ее регулярно стал навещать граф.
Пьер Жиро женился без любви. Его брак был предрешен договоренностью между его родителями и герцогом из соседней провинции. Детей у него не было. Графиня оказалась злой и властной женщиной, язык у нее был острее игл, которыми Мирей шила. Пьер нашел хрупкую, изящную белошвейку очаровательной, а Мирей обрела доброжелательного, надежного и красивого покровителя. Развод для графа-католика был делом немыслимым, но они, соблюдая всяческие предосторожности, стали жить как любовники.
Мирей жила в постоянном страхе из-за того, что графине станет что-то известно. Для нее тяжким испытанием была каждая встреча с графиней, когда та давала ей какие-либо поручения.
— Он молился на меня, petite. Когда ты родилась, какая радость светилась в его глазах! Он собирался обеспечить нас обеих средствами к существованию, но внезапно погиб в автомобильной катастрофе и не успел распорядиться об этом… Он был замечательный человек, — прошептала Мирей, сжимая руку дочери. — Ты могла бы с гордостью называть его Pere[21].
В ту ночь, рассказывая подробности о графе и их любви друг к другу, Мирей словно помолодела. Сейчас же лежащая на пуховых подушках мать показалась Монике гораздо старше своих пятидесяти шести лет.
— Спасибо, petite, — тихо сказала Мирей, когда Моника предложила ей чай. — Ты бы знала, как я дорожу этими днями, которые ты провела со мной накануне своей свадьбы… Они принесли мне столько дорогих сердцу воспоминаний.
Моника поцеловала мать в макушку как в детстве это делала maman.
— Я буду думать о тебе и своем красивом Pere, когда в субботу пойду под венец…
— Да petite, чуть было не забыла. Пит Ламберт переезжает на этой неделе. Он вчера сказал, что хотел бы, чтобы ты заскочила к нему. — Мирей внимательно посмотрела на дочь. — Вы, кажется, подружились? Я рада этому. Он придет на твою свадьбу?
— Нет. И мы никакие не друзья, maman… В обычном понимании этого слова. — Моника тут же сменила тему. — Я надеюсь, что Ева будет на свободе. Мой маленький крестник не должен появиться до того, как я пойду под венец, иначе его рождение затмит мою свадьбу.
Вошла Дороти и объявила, что Мирей пора вздремнуть. Моника вышла на террасу и взглянула на ослепительно голубое небо. Надо напомнить Дороти, чтобы она включила дождевальную установку, когда солнце опустится пониже, — бедные розы совсем поникли от июльской жары, а газон шелестит, словно высохшее сено.
Несмотря на сказанные шутливым тоном слова, Моника сожалела, что Ева не будет подружкой невесты на свадьбе. Акушерка предупредила Еву, что ей нужно щадить свои ноги, и поэтому не было никаких надежд увидеть Еву в этом качестве.
Монику до сих пор всякий раз трясло, когда она думала о том, что едва не потеряла подругу. Ева мужественно перенесла все выпавшие на ее долю испытания, однако хорошо знавшая ее Моника чувствовала, что предательство Нико потрясло ее даже сильнее, чем кошмарная история с Билли Шиэрзом.
И вдобавок ко всему этот парень разбился. Просто удивительно, что у Евы не произошел выкидыш. Но она оказалась сильной. «Это тебе не застывшие взбитые сливки», — размышляла Моника, выйдя из дверей террасы и направляясь к мостику, через который лежал путь к усадьбе Паркера.
Внезапно ей вспомнилась зимняя ночь у нее на кухне, когда Пит посмеялся над ее бравадой. Теперь всякий раз, когда Моника видела в супермаркете взбитые сливки, она вспоминала мороженую пиццу Бертино, вспоминала и его. И вообще в последнее время она думала о Пите Ламберте очень часто.
Моника дошла до холма, с которого открывался вид на флигель, и внезапно задумалась, с какой стати она идет к Питу по его зову. Она не видела Ламберта несколько месяцев.
Однако при виде фургона, стоящего возле большого дома, у нее что-то шевельнулось внутри. Может быть, это и к лучшему, что Пит закончил работу и уезжает. Да и время для этого очень удачное: у нее в субботу свадьба, он в это время уезжает… И с теми безрассудными отношениями, которые сложились между ними зимой, будет раз и навсегда покончено. Сейчас уже разгар лета. Снег сошел, лед растаял, труба флигеля не задымит до зимы. Монике вспомнились, как во время ее визита к Питу он поцеловал ее во флигеле. Вспоминались его шепотом сказанные слова в тот день, когда она демонстрировала maman свадебное платье. Она понимала, что Пит хотел от нее того, чего она не в состоянии была дать ему.
Ричард был человек, с которым она хотела прожить жизнь. Неужели Пит Ламберт всерьез думает, что она порвет с Ричардом, если он поманит ее пальцем? Бесспорно, мужчина он привлекательный и пикантный, хотя и не вполне в ее вкусе.
Ему не хватает лоска, напора, да и, нужно признать, банковского счета Ричарда. И дело не в том, что она гналась за деньгами Ричарда. Видит Бог, у нее хватало собственных. Но они оба вращались в одних и тех же кругах, были знакомы с одними и теми же людьми, имели одни и те же цели.
«Господи, я превращаюсь в настоящего сноба», — подумала она, внезапно испытав угрызения совести. Моника замедлила шаги, приблизившись к газонам с кустами роз, маргаритками, олеандрами и папоротниками. Она подняла руку, чтобы постучать в дверь, но не успела — дверь открылась сама.
— Графиня, — широко улыбнулся Пит и втянул ее внутрь. — Очень вовремя! Поможете мне упаковываться.
— Так вы по этой причине хотели меня видеть?
— Верно. Вы мне должны!
— Простите?
— Вы разбиваете мне сердце, мадам. — Он так пронзительно посмотрел Монике в глаза, что у нее защемило сердце. — И все, что вы можете, это должным образом проводить меня.
Некоторое время она молча смотрела на его лицо, пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно. Однако этого ей так и не удалось понять.
Внезапно она почувствовала, что жара становится невыносимой. Интересно, отключил ли он уже кондиционер?
— Вы все такой же невозможный, — сказала она сквозь зубы, затем огляделась по сторонам. Вокруг все было уставлено коробками, пакетами, захламлено газетами, упаковочными лентами и шпагатом.
— Пора отказываться от торжественного бала, — бросил Пит через плечо, поднимая стопу книг с обеденного стола и укладывая ее в коробку.
— Что вы хотите, чтобы я сделала для вас, Ламберт? — спросила Моника, обмахиваясь сложенной газетой.
Пит повернулся и подошел к ней.
— Вы действительно хотите это знать? Он без предупреждения положил руку на талию Монике.
— Каким образом я могу помочь вам? — спросила она холодным тоном и поспешно добавила: — с вашей упаковкой?
Руки Пита задержались не ее талии. Монике показалось, что в комнате не меньше сорока градусов жары, однако выражение ее лица продолжало оставаться бесстрастным. Увидев холодок в глазах Моники, Пит со вздохом отпустил ее.
— Превосходно. Вот вам газеты. Берите коробку и складывайте в нее вон тот хлам с камина. Надеюсь, это не повредит вашему маникюру. Я ни в коем случае не хочу чтобы у вас оказались поломанными ногти перед великим днем.
Моника не смогла объяснить себе, почему она осталась. Она молча заворачивала в бумагу латунные подсвечники и фарфоровые статуэтки, любуясь их нежной бело-голубой расцветкой.
— Это любимая статуэтка моей матери. — У нее была целая коллекция, а у жены брата находится остальная часть.
— Очень милы. — Моника аккуратно уложила статуэтки и закрыла клапаны коробки. Она взяла фломастер и печатными буквами надписала сверху: «осторожно, хрупкие вещи».
«Хрупкие вроде тебя», — подумал Пит, наблюдая за ней уголком глаза. Моника была в коротких джинсах, в желтой безрукавке с круглым вырезом и в изящных сандалиях золотистого цвета. Ее темные волосы были прихвачены сзади желтой лентой, и она выглядела юной, свежей и чертовски привлекательной. Сейчас в ней ничего не было от главного редактора сногсшибательного журнала и той рассерженной особы, которая напустилась на него в их первую встречу. Она напоминала маргаритку, сияющую под солнечными лучами.
Пит сдвинул на затылок бейсбольную кепку, вытер пот со лба и несколько минут наблюдал за тем, как Моника работает. Его рука скользнула в карман шортов и извлекла маленькую прямоугольную коробочку.
«Сейчас или никогда, Ламберт, — сказал он себе. — А если не скажешь сейчас, то впредь не сетуй».
Однако он не мог это сделать. Во всяком случае, вот так, сейчас. Это должно исходить от нее. А от нее ему достались сегодня лишь аккуратно упакованная коробка с фарфором, легкий аромат духов да сладостно-горькое прощальное рукопожатие.
— Когда вы переезжаете? — спросила она у двери.
— В субботу.
Явно вымученная улыбка…
— Похоже, что это станет красным днем для нас обоих… И куда же вы едете?
— Зачем вам знать? Или вы собираетесь прислать мне открытку во время своего медового месяца?
— Думаю, я буду слишком занята.
— Я тоже так думаю…
Внезапно Пит притянул Монику к себе, и его сильные руки обхватили ее, словно железный обруч. Она ощутила на своем лице его дыхание.
— Моника…
— Пит, мне надо идти… — однако она не сделала попытки освободиться.
— В самом деле надо? — он пальцами коснулся ее губ и заглянул в затуманенные дымкой глаза. — Вы уверены?
— Да… — еле слышно ответила Моника.
О Господи, ну почему она стоит, словно истукан, и позволяет ему обнимать себя? Ее словно растворяет этот взгляд. Его ладонь поднимается и ласкает шею, его пальцы словно излучают электрические разряды…
Моника отпрянула назад и тихонько нервно засмеялась.
— У меня тысяча дел… — однако ей самой голос ее показался каким-то неестественным, чужим. — Телефонные звонки, возможные сбои в последний момент… и потом я обедаю в городе с Ричардом.
Он ничего не сказал. Он дал ей уйти и смотрел, как она повернулась и быстро пошла по тропе. Солнце заливало ее светом, отражаясь от блестящей подвески на ее груди.
Он понимал, что все кончено. Он проиграл.
— Алло, графиня!
Она остановилась.
— Не забудьте быть счастливой! — крикнул он. — Это — приказ!
— Намерена быть! — откликнулась Моника и махнула напоследок рукой. И быстро скрылась среди деревьев.
«И ты тоже, Пит Ламберт, — прошептала она, ступая по хрустящим прутьям. — Ты тоже будь счастлив».
Официант хорошо знал Ричарда и к приходу Моники и Ричарда подал традиционные напитки. Ричард заказал обед на двоих и откинулся на стуле, глядя оценивающим взглядом на Монику.
— Ты выглядишь очень даже неплохо для женщины, которая через два дня выходит замуж… Все под контролем?
— Да, конечно. — Моника повела глазами, сделала глоток шотландского виски. — Если не считать того, что у распорядителя банкета несколько часов назад удалили аппендикс, а его помощник простудился… Да еще цветовод куда-то задевал наши заказы, и Линде пришлось снимать копии… Опять же срочно из Лондона прибыли Александерсы и Донованс, и нужно срочно поменять распоряжение по размещению… Мне продолжать, или тебе картина в целом ясна?
Ричард покачал головой, изображая сочувствие.
— Мне ясна картина, — сказал он с улыбкой. — Бедная Мо. Но ты думай о том, что через несколько дней будешь загорать на греческих островах. Кстати, мне нужно сделать телефонный звонок.
— По поводу медового месяца? — спросила она, рисуя в уме идиллические картинки будущего отдыха.
— Естественно.
Моника поискала глазами официанта, чтобы попросить телефон, но Ричард отодвинул стул.
— Это мой маленький сюрприз. Я сейчас вернусь.
Моника смотрела, как он со свойственной ему вкрадчивой грацией шел по залу.
Невольный вздох вырвался из ее груди. Но она даже не отдала себе отчета о его причине.
Секретарша ответила ему после первого же звонка. Сандра не любила оставаться в здании одна, однако он платил ей достаточно для того, чтобы она преодолела свои страхи.
— Цифры, — лаконично сказал Ричард.
Она зачитала их ему.
Он присвистнул.
— Отлично… Лучше, чем я ожидал, — он сделал несколько пометок в записной книжке. — А теперь сделайте обычные поправки в доклад для мисс Д’Арси. И введите подлинные цифры в закодированный файл в моем компьютере.
— Да, мистер Ивз, все будет сделано, как всегда.
— Хорошо. Буду в семь. И вот еще что, Сандра… Мне нужно десять копий всего того, что готово для утренней встречи с Теогастусом.
— Они будут в запертом ящике вашего письменного стола.
Вешая трубку, Ричард улыбнулся про себя. Цифры тиража июньского номера «Идеальной невесты» были астрономическими. При таком тираже Теогастусу придется платить по высшей ставке за журнал — и за Монику. Как и сам титульный лист журнала, она была частью и предметом сделки.
Нужно отдать ей должное. Она проделала колоссальную работу. Очень жаль, что она не может рассказать ей, насколько успешно она сработала. Это повредит его глобальным планам. Он вынужден продолжать давить на Монику. Она блистательно работает под прессом, и он не хочет рисковать.
Ричард сунул записную книжку в нагрудный карман синего костюма и в задумчивости поджал губы. Моника не должна узнать о том, что цифры тиража никогда не были такими обескураживающими, как он их представлял, или о том, что они сейчас близки к умопомрачительным. Успех заставляет людей почивать на лаврах. Он не может допустить этого. Он вынужден держать Монику в уверенности, что тираж еще не вполне на высоте, продолжать оказывать на нее давление, требовать от нее не ослаблять усилий.
Покупка Теогастусом «Идеальной невесты» станет грандиозным успехом Ричарда. Благодаря напору и цепкости Моники он получит от Генри отличный куш.
«Она около месяца пробудет на островах… Отдохнет, расслабится, музыка и средиземноморская луна размягчат ее, и она спокойно перенесет новость о том, что оказалась частью и предметом сделки».
Конечно, вначале она рассердится, когда узнает, что на год переходит к новому боссу, но он постарается убедить ее в разумности сделки, а двадцатипятипроцентная надбавка к жалованью поспособствует ее прозрению. Теогастус совсем не дурак. Он потребовал письменные гарантии от Ричарда в том, что Моника останется главным редактором в течение года с момента совершения покупки, чтобы он смог без потрясений пережить переходный период.
«А после этого, — подумал Ричард, — у меня есть другие предложения для нее».
Садясь за столик, Ричард улыбнулся Монике.
— Все улажено. Тебе наверняка будет по душе то, что я приготовил для тебя. Но… есть и менее приятное сообщение. Я звонил Сандре по поводу окончательных цифр за июнь и…
Моника оставила виски. Она почувствовала спазм в желудке.
— О чем ты говоришь? Хорошие цифры! И все показатели положительные.
Ричард покачал головой, вновь откидываясь на стуле.
Моника вцепилась пальцами в край стола.
— Они хорошие, это верно, но все же недостаточные, — сказал он спокойно. Не вполне такие, как мы рассчитывали. Ты проделала дьявольскую работу, Мо, но цифры не достигли нужного уровня. После медового месяца придется налечь с удвоенной силой. Я думал, что мы заткнем рот Макартуру через несколько месяцев, но для этого нужно, чтобы октябрь и ноябрь принес по-настоящему блестящие цифры.
— Какие они сейчас? Ты можешь их назвать? — потребовала Моника, смачивая пересохшие губы. — Они должны были вырасти по крайней мере на двадцать процентов.
— Не сию минуту, — покачал головой Ричард. — Сейчас наш вечер. Не будем думать о делах сегодня. Меня интересует лишь одна идеальная невеста — это ты!
— Но…
— Выбрось все из головы до того времени, когда мы вернемся из Греции, — жестко сказал Ричард. Он погладил ее руку и, видя беспокойство с примесью вины в ее глазах, сказал с добродушнейшей улыбкой:
— Расслабься, Мо. Это наш вечер, — он поднес ее руку к своим губам и, страстно глядя ей в глаза, почувствовал тыльную сторону ладони.
— Я никогда не говорил тебе, моя обожаемая графиня, как люблю тебя?
Pere — отец (фр.).