Моника открыла глаза за пятнадцать минут до звонка будильника и сладко потянулась в громадной кровати гостевой спальни Евы.
«Ну, вот и нет возврата назад. Остается шесть часов до того момента, как я войду в церковь, имея лишь чуть более презентабельный вид, чем в этот момент».
Моника и Ева засиделись до трех часов ночи, и хихикая, словно пятнадцатилетние. Ни одна из них не могла похвалиться хорошим сном в последние несколько недель. Ребенок давил на мочевой пузырь, и Ева без конца бегала в туалет. А на мозг Моники давили разные мысли, и она не могла заснуть, куря одну сигарету за другой и поглощая неимоверное количество кофе. Встав под душ, она ахнула и пустила на полную мощность струю, моля Бога о том, чтобы рассосались мешки под глазами.
Еще не высохшая, Моника прошла на кухню, привлеченная пьянящим запахом кофе со сливками, на ходу зажигая сигарету.
— Тебе надо отделаться от этой привычки, — вместо приветствия сказала ей Ева. — Или ты не хочешь дожить до золотой свадьбы с Ричардом?
Моника сделала гримасу и налила себе кофе.
— Кроме того, ты обещала не курить здесь. Ради ребенка, — напомнила ей Ева.
— Уф, забыла, — Моника загасила в пепельнице сигарету и виновато улыбнулась. Она достала из холодильника грейпфрут. — Между прочим, ты мне так и не сказала, кто сопровождает тебя на свадьбе.
— Верно, не говорила…
— Так кто же?
К удивлению Моники, Ева смутилась, словно школьница.
— Ты, в общем-то, знаешь его… Помнишь Эндрю Леонетти?
Моника уронила грейпфрут, напугав Беспризорницу, которая собиралась было пристроиться на стуле.
— Я не знала… Ты встречаешься в ним?
Ева засмеялась, отвела выбившуюся прядь волос за ухо. Она поправилась на сорок фунтов, и живот ее достиг размеров фарфорового Будды, но в пушистом желтом халате она казалась свежей и цветущей, хотя полы халата едва сходились на ее животе.
— Ну, мы немного поговорили на Гавайях. А когда он узнал о гибели Нико в автокатастрофе, он позвонил мне из Аризоны… Он славный.
— И симпатичный, — поспешно заметила Моника.
— И симпатичный, — спокойно согласилась Ева, гладя Беспризорницу, которая запрыгнула ей на колени. — Но ты не думай Бог знает чего… Эндрю в прошлом месяце приезжал сюда на конференцию по вопросам воспитания детей, больных аутизмом, и мы встретились за обедом, вот и все.
— «Вот и все…» Все ли? Мы прокалякали с тобой до трех часов, а ты приберегла эту новость на сегодня?
— Каждый имеет право на маленькие секреты, — произнесла Ева, отставив чашку и напустив на себя строгий вид. — Тебе яичницу — болтунью или глазунью?
Моника заявила, что она ничего не хочет, и с удовольствием наблюдала за тем, как Ева расправилась с болтуньей из четырех яиц с гренком в масле и пончиком, запивая все это клубничным соком. Будет ли она тоже есть как лошадь, если забеременеет? Сейчас ей не хотелось даже думать о еде.
Она пыталась вообразить, что беременна ребенком Ричарда, а ей рисовался нелепый образ няни, которая подносит ей младенца, в кулачке малыша — трубка, а с пуповины его свисает крупная денежная купюра.
Не зная, приходить в ужас от такого видения или смеяться, Моника сказала Еве:
— Судя по твоему аппетиту, мой крестник будет похож на борца сумо. Обещай мне, что ты не родишь толстячка, пока я буду венчаться.
Около двух часов в квартире Евы закипела работа. Дженна, Делия и Ева носились в шелковых голубых нарядах, а парикмахер Моники занимался укладкой ее волос.
Клара потчевала ароматным кофе гримера, фотографа и двух его ассистентов, а тем временем ворвалась Линда и торжественно положила на счастье шестипенсовую монету в украшенную жемчугом и стеклярусом туфлю Моники.
Наконец Монику в ее ослепительно-золотом платье подвели к кавалькаде лимузинов.
— Теперь возврата нет! — бодро сказала Ева.
Моника почувствовала спазм в желудке. Может быть, ей все-таки надо было позавтракать. Когда она увидела из лимузина шпили собора св. Патрика, на фоне голубого июльского неба, ее охватила слабость.
«Моника, держись».
— У кого-нибудь найдется парочка крекеров? — услышала она свой слабый голос.
Дженна пошарила в своей кожаной сумке и извлекла оттуда вафлю.
— Мы хотели протащить для тебя неосвященные вафли, — пошутила она.
На улице было около сорока градусов, но Моника испытывала озноб, когда словно в полусне вышла из машины и направилась по белому ковру, устилавшему цементную лестницу и затененный вестибюль.
Они прибыли последними. Собор был полон.
— Ричард выглядит потрясающе, — услышала она чей-то шепот. Ей показалось, что это была Делия.
Ева обняла Монику.
— Я пойду внутрь, отыщу Эндрю. Сейчас все начнется с минуты на минуту, — она легонько прикоснулась к щеке Моники, стараясь не испортить ей макияж. — Будь счастлива! — шепнула она. — Ты заслуживаешь этого…
Под широкими складками платья колени Моники колотились.
«Возможно, моя идея самостоятельно идти к алтарю была не самой удачной — сейчас бы мне в самый раз опереться на чью-то руку. Похоже, я не так сильна, как думала».
Она ужаснулась пришедшей ей внезапно в голову мысли. А может быть, Пит был прав? Может, он знает ее лучше, чем она себя?
Из-за закрытой двери донеслась органная мелодия.
— Это сигнал для нас, — шепнула Линда. С этими словами она, Дженна и Делия вошли в двери и растворились в соборе, украшенном экзотическими цветами и мерцающими свечами, оставив Монику одну в вестибюле.
В этот момент Моника подумала о матери, представив, как Мирей и Дороти сейчас сидят в гостиной, не спуская глаз с хрустальных часов на камине, переживая вместе с ней.
«Но скорее всего они не могут представить, в какой панике сейчас я».
Помощник оператора указал кивком головы на дверь.
— Через две секунды вы будете в кадре, графиня.
Две секунды… Дверь закрылась. Моника набрала в легкие воздуха и распахнула дверь. Собор представлял собой сказочное волшебное царство с цветами, белым ковром и переполненными скамьями, на которых сверкали украшениями гости в элегантных праздничных нарядах.
«Ты любишь эту мишуру, — напомнила она себе. — Ты любишь совершать выход и оказываться в центре внимания. Вот такая ты и есть».
Она сделала шаг, и музыкальный аккорд возвестил о ее выходе. Глаза всех присутствующих были обращены к Монике. Воцарилась абсолютная тишина.
Моника направилась к алтарю.
Она не видела лиц, лишь некоторые попадали в поле ее зрения, пока она шла по усыпанному лепестками цветов ковру.
Вот Ана и Джон держат друг друга за руки.
Алек Андерсен, новый главный художественный редактор «Идеальной невесты», знаком показывает ей: «Браво! Выше голову!»
У прохода между рядами Антонио изобразил аплодисменты, а Фил одобрительно наклонил в ее сторону голову.
Сидевший рядом с Мими Генри Теогастус дружелюбно улыбался. Но почему-то он напомнил ей кота, проглотившего канарейку.
Она заметила, как приветливо кивнул Брайен Михаэльсон и осветилась улыбкой Тери, Когда Моника проплывала мимо.
Она увидела Еву и Эндрю Леонетти, сидящих впереди, и отметила про себя, насколько хорошо они смотрятся вдвоем.
Запах рассыпанных лепестков роз пьянил и кружил голову. Цвета и лица смешались и удалились. Она почти подошла к алтарю. У нее сбилось дыхание, когда глаза Ричарда и ее встретились. Он выглядел удивительно эффектно в своем черном смокинге. Высокий, красивый, импозантный. Легкая улыбка появилась на его лице, когда он шагнул вперед и согнул в локте руку. Последние несколько шагов они должны были сделать вместе. Моника набрала в легкие воздуха и просунула руку под его локоть. Она потеряла представление о времени, когда Линда забрала у нее букет, распушила фату. Началась церемония бракосочетания.
«Мы собрались здесь для того, чтобы стать свидетелями таинства соединения священными узами брака. Если у кого-либо из здесь присутствующих имеется какая-либо причина для того, чтобы предотвратить соединение священными узами брака Монику Д’Арси и Ричарда Чарльза Ивза, пусть он скажет об этом сейчас или хранит молчание о том навеки…»
Высказаться могли лишь против Ричарда, который был женат в течение многих лет, как-то отрешенно подумала Моника, после чего увидела, что Поль, племянник Ричарда, подносит отороченную кружевами подушечку с обручальными кольцами.
— Ричард Чарльз Ивз, согласны ли вы, чтобы эта женщина, Моника Лизетт Д’Арси, стала вашей законной женой? — слова епископа эхом отдались в соборе, когда Ричард пронзительно посмотрел в ее глаза. Моника лишь по губам его поняла, что он говорит «Да, согласен», хотя практически не слышала звука его голоса.
— Моника Лизетт Д’Арси, согласны ли вы, чтобы этот мужчина, Ричард Чарльз Ивз, стал вашим законным мужем…
Моника не слышала остального.
— Нет!
Епископ сделал паузу, его заостренное лицо вздрогнуло. Он вперил взгляд в Монику, словно не расслышав ее.
— …начиная с сегодняшнего дня и до тех пор, пока вас не разлучит смерть?
— Нет!
Моника увидела, как широко раскрылись глаза епископа. Она повернулась к Ричарду, который смотрел на нее с застывшей ледяной улыбкой.
— Моника, какого черта? — сделав вдох, произнес он негромко с плохо сдерживаемой яростью. Видеокамера крупным планом запечатлела его искаженное гневом лицо.
Моника слегка покачала головой.
— Нет, Ричард… Прости меня… Я не могу…
Какое-то странное спокойствие снизошло на нее. Она улыбнулась щедрой, открытой улыбкой, подобрала полы своего царственно великолепного платья и с высоко поднятой головой направилась к выходу. Моника покинула собор так, как могла это сделать только она. Величественно и легко скользя по белоснежному ковру и освещаемая яркими солнечными лучами, она подошла к лимузину.
Не обращая внимания на ошеломленного водителя, она скомандовала:
— Сразу же на Меррит Парквей. Мы едем в Коннектикут.
Пот застилал ей глаза, когда Моника добралась до тропы, ведущей к флигелю Паркеров. Ее платье-то и дело цеплялось за кусты роз и шиповника. Оно выглядело изрядно помятым, туфли поцарапались и запылились. Но Монику беспокоило лишь одно: только бы не опоздать!
Она тарабанила в дверь флигеля.
Нажимала на звонок.
Кричала.
Ответа не было.
Над покрытыми лаком волосами прожужжала муха, и, покружившись, улетела в сторону цветущих газонов. Июльский воздух был наполнен мирным, сонным запахом роз, маргариток и олеандров.
Моника с трудом сдерживала слезы отчаяния.
«Ты еще не мог уехать. Ты просто не мог».
Она бросилась к большому зданию. Может быть, новые владельцы знают, куда он уехал. Из верхнего окна донеслись звуки музыки. У нее перехватило горло: Паваротти… Ну не ирония ли судьбы!
Она решительно потянулась к латунному кольцу на дверях и стала отчаянно его дергать. Наградой ей стали звуки приближающихся шагов.
— Вы не могли бы мне сказать, куда…
В дверях стоял Пит Ламберт. Держа в руках недоеденный кусок пиццы, он с изумлением смотрел не нее.
— Куда что?
Монике показалось, что в ее груди не сердце, а отбойный молоток.
— Что вы делаете здесь? Я думала, что вы переехали.
— А что вы делаете здесь? Я думал, что вы выходите замуж.
— Я спросила первая, — сердито произнесла она.
Знакомая широкая, сводящая с ума улыбка озарила его лицо.
— Да, графиня, конечно же вы первая, — он взял ее за руку и провел в вестибюль.
Даже тогда, когда дом был пуст и свежеокрашен, он казался очень красивым. Сейчас же, обставленный выдержанной в светло-коричневых тонах мебелью, с пушистыми коврами ручной работы, он был бесподобен.
Впрочем, Моника пришла сюда отнюдь не для того, чтобы восхищаться отделкой. Она в упор посмотрела на Пита и упрямо повторила:
— Я думала, что вы переехали.
— Так оно и есть. Как вам нравится моя новая берлога?
— Ваша берлога? Должно быть, вы имеете в виду берлогу вашей мечты.
Он громко рассмеялся, бросил пиццу на коробку, стоящую на кофейном столике, и вытер руки о салфетку. Тем временем Моника пыталась решить для себя, не оказалась ли она в каком-то невероятном сне в духе Сальвадора Дали. Но Пит казался реальным, он отнюдь не был сновидением. Он был вполне материальным, из костей и плоти, и смотрел на нее, виновато поблескивая глазами.
— Я должен сделать признание… Это мой дом. Он был моим с самого начала.
— Как? Вы хотите сказать…
— Минутку, графиня. У вас был вопрос. Я на него ответил. Теперь моя очередь, — он поднял левую руку. — Я не вижу свадебной повязки на вас. Что случилось?
Моника выпростала запыленную лодыжку из-под складок платья.
— Я свободна и от алмазных вериг замужества, — ответила она. — Говорят, они уже вышли из моды.
Пит ничего не сказал, лишь внимательно вгляделся в ее лицо.
Моника вздохнула, пробормотала «Какого черта!» и выпалила:
— Я бросила Ричарда у самого алтаря… Ради тебя… и если ты еще… Если ты не…
Пит обнял ее с такой силой, что она задохнулась. Его рот буквально впился в ее губы. Моника уцепилась за него и отдалась поцелую со всей столь долго сдерживаемой страстью.
— Черт возьми, Моника! — Пит оторвался, чтобы глотнуть воздуха. — Ты дотянула до последней минуты!
— Не напоминай мне об этом, — попросила она, целуя ему грудь в вырезе тенниски и гладя ладонями его мускулистую спину. — Я была дура… А вот если ты не расскажешь всю правду о себе и этом доме, я ее выбью у тебя.
— Обещаю, Моника, обещаю! Давай присядем на минуту, — он подвел ее к дивану, усадил, притянул к себе и стал целовать ее в губы, в мочки ушей, в шею. Он жаждал сорвать с нее свадебное платье и исцеловать ее всю, но заставил себя проявить выдержку. Нужно было многое объяснить, рассказать Монике всю правду.
Он сжал в своих ладонях руки Моники и выдержал ее взгляд.
— Шутки в сторону, Моника. Я и в самом деле владелец этого дома. И вообще у меня много домов. — Увидев удивление на лице Моники, он засмеялся. — Я люблю покупать дома и самостоятельно приводить их в порядок. Некоторые я затем продаю, в других живу, как, например, в Палм Бич или в старом замке возле Лондона.
— Кто ты? — в изумлении спросила Моника.
— Пит Ламберт. Вообще-то, согласно документам, я Питер Амброуз Ламбертино. Мой отец сделал бизнес на производстве замороженных пищевых продуктов и оставил состояние моему брату Теду и мне. Каждый из нас получил капитал, достаточный для того, чтобы купить парочку небольших стран. Если добавить сюда стоимость акций, доверительную собственность и растущие проценты, можно смело сказать, что я могу не беспокоиться о хлебе насущном.
— Так ты миллионер? — спросила Моника, пытаясь скрыть удивление, по поводу того, что этот плотник с обветренным лицом, которого она привыкла видеть в спортивной одежде и бейсбольной кепке, — владелец огромного состояния.
— На порядок выше, — серьезно ответил он. — Я полагаю, что отцу хотелось, чтобы я вместе с Тедом руководил семейным делом. Но у меня иной склад характера. Я всегда предпочитаю делать все собственными руками. Мой отец — светлая ему память! — понимал это. Он обеими ногами стоял на земле, начиная как пекарь. Так что Тед сейчас управляет компанией в одиночку, я только иногда бываю на заседаниях совета директоров. Это избавляет меня от ежедневного парадного костюма и галстука.
Моника стукнула кулаком ему в предплечье.
— И ты никогда об этом мне не говорил? Но почему?
— Поверь, Моника, мне иногда очень хотелось все рассказать… Ты самостоятельно пробилась наверх, я был рожден в богатстве, — тень легла на его лицо. — Удивительное дело… Мне почему-то постоянно встречались женщины, которых интересовал вопрос, что я имею, а не что я представляю собой. Совсем другое чувство, когда знаешь, что тебя кто-то любит или хотя бы испытывает симпатию к тебе, к твоей личности, а не к твоему богатству. Были мгновения, когда я чуть не рассказал тебе все — хотел составить конкуренцию Ричарду Ивзу на его условиях. Но все же подумал, что деньги не должны стать стимулом для принятия тобой решения. И вообще они должны быть выключены из игры. Иначе я потерял бы больше, чем даже в том случае, если бы ты решила соединить свою жизнь с Ричардом.
— Ты просто тупица! Я люблю тебя за твои человеческие качества, — Моника схватила его за концы воротника тенниски и в такт словам стала дергать их. — Черт побери, я ушла от Ричарда на глазах четырех сотен друзей, близких и знакомых. Я оставила его перед алтарем в соборе св. Патрика и наплевала на состояние, на работу, на медовый месяц на греческих островах! И все это ради своего несносного, упрямого, очаровательного и чертовски привлекательного партнера по танцу! Тебе о чем-нибудь это говорит?
Пит поцеловал ее в нос.
— Означает ли это, что мы любим друг друга?
— Это предложение? — вопросом на вопрос ответила Моника. Она сбросила бейсбольную кепку с его головы и запустила пальцы в его шевелюру. Глядя ему в глаза, она ждала ответа.
— Именно… А в связи с этим…
Невероятно, но из своего кармана он достал маленькую обтянутую бархатом коробочку.
— Я ношу ее с собой несколько дней. У меня в кармане скоро будет от нее дырка. Я собирался в понедельник отвезти ее назад ювелиру. Он со щелчком открыл коробочку и протянул Монике, не спуская с нее глаз.
Моника зачарованно смотрела на кольцо с шестикаратовым голубым бриллиантом, лежащее на бархатной подушечке.
— Никогда не видела ничего более красивого, — прошептала она.
— А я видел, — тихо ответил Пит. — И я воспринимаю твои слова как «да», — добавил он и вновь поцеловал ее.
— Между прочим, — спросила Моника, когда Пит, сняв диадему с ее головы, бросил ее на пол и занялся расстегиванием платья, — производством каких продуктов занимался твой отец?
— Пиццей. Пиццей Бертино.
— Что? — Моника посмотрела на коробку с пиццей на столе. — Так это ты и есть «пицца Бертино»?
— Я же говорил тебе, что это наш старинный семейный рецепт, — напомнил он и тут же поднял ее и понес к лестнице.
Когда они приблизились к площадке, на которую лился свет с неба, Моника приподняла голову над его плечом и пробормотала:
— Я должна сделать совершенно новое платье на свадьбу. Maman мне поможет… Будет что-то совершенно новое… мне даже не терпится, — внезапно она воскликнула:
— Знаешь, сейчас самое лучшее время для проектирования платья… Чтобы воплотить идею во что-то реальное… Сделать что-то очень красивое… А что, если мне открыть собственное ателье? Ведь я так или иначе не вернусь в журнал «Идеальная невеста», — ее голос задрожал от волнения. Я даже вижу сейчас это ателье для пошива вечерних и подвенечных платьев. Ателье графини. Можно работать прямо здесь, стоит тебе переделать флигель под ателье… И мы можем каждый день навещать maman и завтракать с ней.
Пит опустил ее на кровать.
— Как ты думаешь, мы можем отложить на час-другой работы по переоборудованию флигеля? Мне бы хотелось сию минуту заняться кое-чем другим.
Моника широко улыбнулась и, лукаво сверкнув глазами, потянула его к себе за шорты.
— Правда? А что еще ты прячешь здесь для меня?
Платье, в которое трое женщин облачали Монику в течение получаса, Пит снял за пять минут.
— Боже мой, как я люблю тебя, Моника! — он бросил смятое платье на пол и накрыл ее длинное обнаженное тело своим. — И всегда любил тебя. — Он осыпал поцелуями лицо и шею Моники, затем его губы приблизились к розовым соскам грудей.
— Я тоже люблю тебя, Пит Ламберт, — улыбнулась Моника, вдыхая аромат его волос. — Гарантировано!