- Если точно - в одиннадцать раз большие, - добавил Плитко.
- Так им, гадам! Я уже здоров, товарищ подполковник, а злости на фашистов у меня на троих хватит! Прошу вас: прикажите доктору похлопотать о выписке. Меня не слушают, - доложил командиру Иван Емельяненко.
Реплика Емельяненко выражала общее желание не задерживаться на госпитальной койке, оставить ее как можно скорее. В общении с летчиками я всегда учитывал это их рвение в боевой полет, чтобы не ошибиться в оценках состояния их здоровья.
- Доктор знает свое дело. Зачем же такие приказы? - ответил Слепенков. - Я бы пожелал доктору когда-нибудь после войны поведать людям о наших раненых и погибших. Пусть о них знают наши внуки.
За последние дни состояние раненых улучшилось. Зосимову предстояло наложение гипсовой повязки на ногу для обеспечения ей надежного покоя и создания более выгодных условий для заживления ран бедра. Настроение у Дмитрия Ивановича бодрое. Он заметно окреп, на аппетит и сон не жалуется. Температура почти нормализовалась. Павлов самостоятельно ходит с палочкой. Бывает на прогулке во дворе госпиталя. Теплинский уже не кашляет. Садится, встает, прогуливается по коридору. Рука на косынке, движения в плечевом поясе постепенно восстанавливаются и уже менее болезненны. У Емельяненко кровоизлияния в белковые оболочки глаз рассосались. Раны заживали без осложнений, но еще не зажили, и оснований для выписки не было. Пимакин усиленно разрабатывает подвижность в локтевом суставе. Выписка по этой причине тоже задерживается. У Чернышенко ожоги почти зажили, переводится в Приютино на долечивание и отдых.
По возвращении из госпиталя мы сразу попали на полковой вечер. Перед началом общего ужина, когда летчики и основной технический и руководящий состав полка сидели за накрытыми столами, с кратким словом к ним обратился командир. Он поздравил с юбилеем Вспомнил погибших и тех, кто находился на излечении в госпитале. Отметил бесстрашие и мастерство летчиков в бою, самоотверженный труд всего личного состава полка. Пожелал новых побед в боях с фашизмом, провозгласил здравицы в честь ленинской партии, Советского правительства, народа, наших доблестных защитников Родины.
Затем так же кратко выступил комиссар Плитко. Воспользовавшись данными из готовившегося тогда наградного листа, подписанного командиром 8-й авиабригады Героем Советского Союза полковником Е. И. Преображенским и военкомом бригады полковым комиссаром М. Ф. Чернышевым 10 октября 1942 года, на присвоение Я. 3. Слепенкову звания Героя Советского Союза, он подвел некоторые итоги боевой работы полка. За три месяца летчики произвели 1850 боевых вылетов, сбито 55 самолетов противника. Наши потери в воздушных боях - 5 самолетов.
Впереди шел командир полка - у него 90 боевых вылетов, 10 воздушных боев, 7 сбитых самолетов врага, в том числе 5 бомбардировщиков. Кроме того, в первые месяцы войны Я. 3. Слепенков, как уже отмечалось уничтожил на Южном фронте два Ме-109. Итого девять сбитых лично самолетов, две успешные штурмовки живой силы и техники противника, четыре разведывательных полета в тыл противника. В заслугу командиру справедливо ставились победы полка в целом, ибо в каждой из них была частица его души, его летного мастерства, которому учил личным примером в бою. 3а все время войны Я. 3. Слепенков провел 20 воздушных боев. Они принесли ему 18 побед: 13 личных и 5 групповых. Его опыт весьма поучителен для молодых летчиков. Они видели: что ни бой с участием командира, то. как правило, победа. Да еще и без потерь с нашей стороны. У Я. 3. Слепенкова 157 боевых вылетов. Дальнейшему росту личных боевых итогов Слепенкова помешала неожиданно случившаяся с ним болезнь, о чем подробнее я расскажу позже.
После ужина состоялась демонстрация кинофильма "Свинарка и пастух". Картина напоминала о любви, о довоенной жизни, невольно звала каждого содействовать быстрейшему возвращению людям мира и счастья.
О моих врачебных делах, преимущественно в свободное от полетов время
Работа врача авиаполка не ограничивалась предполетными опросами и периодическими осмотрами летчиков, снабжением их индивидуальными пакетами первой помощи и обучением правилам само- и взаимопомощи. В мои обязанности входило и наблюдение за взлетом и посадкой (причем у меня в распоряжении находилась санитарная машина с медицинской сестрой или фельдшером), и оказание уже на аэродроме помощи раненным в воздухе или получившим травмы при взлете и на посадке. Я участвовал в поисках не вернувшихся с боевого задания, должен был оценить состояние летчика на месте первой встречи и решить, необходима ли срочная эвакуация или можно временно лечить там, куда успевали доставить летчика подоспевшие на помощь, как правило, случайные люди.
Кроме перечисленных были у меня и другие дела. Они постоянно сочетались и перемежались с тем, что составляло обеспечение боевых полетов текущего дня. Таковы, например, мои рабочие посещения в госпитале раненых. Хочу еще раз подчеркнуть значение целенаправленного общения с летчиками в различных ситуациях. Общаясь с ними, я, как врач, работал. Сообразно обстановке наблюдал, анализировал. Разные по форме и содержанию варианты общения соединялись в единое целое одним мотивом действий врача - заботой о здоровье каждого и полка в целом. Все, что я ни делал, подчинялось этой цели.
Повседневное общение с летчиками сближало меня с ними, укрепляло доверительные отношения между на- ми. И это не только помогало мне лучше их лечить, но и позволяло глубже вникнуть в особенности и сложности их работы. Через общение с летчиками и техническим составом я узнавал особенности материальной части как своеобразного инструмента летчика, его рабочего места. Это давало возможность мне основательнее уяснять обстоятельства и механизмы авиационных ранений и травм, квалифицированно анализировать причины летных происшествий. Потому и назывался я врачом авиационным, в отличие от врачей авиабазы или врачей лаборатории авиамедицины. Они ведь тоже обслуживали боевые действия авиации. Но у них были свои задачи и соответственно свои названия: начальник лазарета, начальник медпункта, специалист ЛАМа (терапевт, окулист и другие).
Одна из моих забот врача авиаполка состояла в том чтобы все летчики, находившиеся в строю, имели заключение военно-врачебной комиссии о годности к летной работе. Этим подчеркивались повышенные требования к состоянию здоровья летчика. Чтобы летать, он должен был не только быть вполне здоровым, но и иметь юридическое закрепление этого факта в своей медицинской книжке.
Надо сказать, повседневные наблюдения врача авиаполка, периодические и внеочередные осмотры специалистами врачебно-летной комиссии являлись надежным контролем. Внеочередные переосвидетельствования в комиссии требовались, в частности, по окончании лечения раненого летчика. В необходимых случаях я направлял на комиссию лиц из числа наземной службы полка, когда требовалось решить вопрос о временно трудовой непригодности, чтобы (при отсутствии срочных показаний) госпитализировать на стационарное лечение, порою длительное.
Вот и на этот раз я тщательно подготовил необходимую документацию (развернутые медицинские характеристики и медицинские книжки с приложением к ним строевых характеристик командования) для представления на гарнизонную комиссию при санотделе КБФ летчика 1-й эскадрильи лейтенанта Новикова и адъютанта (начальника штаба) 2-й эскадрильи капитана Чернова. (После того как под конец 1942 года перевели из Крестов в Бернгардовку лабораторию авиамедицины ВВС КБФ, необходимость обращаться в комиссию при санотделе флота отпала.)
Лейтенант Г. В. Новиков только что вернулся из отпуска. Рвется в бой. Однако допускать Новикова к летной работе без заключения врачебной комиссии о его годности я считал невозможным. Хотя Новиков не был ранен в обычном смысле этого слова и в госпитале не лечился. Причина была несколько в другом. Около двух месяцев назад он попал в тяжелейшую аварийную ситуацию. Он почти не пострадал физически, зато претерпел сильнейшую нервно-психическую травму. С этим нельзя было не считаться. Такие бескровные повреждения бывали порой не легче повреждений телесных. Вот почему Новиков нуждался в самом тщательном обследовании состояния здоровья специалистами врачебно-летной комиссии.
В воздушном бою над Ладожским озером самолет Новикова был подбит. Мотор и управление вышли из строя. Летчик мог только планировать в сторону берега, пользуясь большой высотой. Возможностей хватило только-только. В двух-трех метрах от кромки воды "як" ударился носом в громадный камень. Самолет разлетелся на мелкие осколки. Их разбросало далеко в стороны. Мотор откатился на двести шагов от злосчастного камня, вывернувшегося под воздействием громадной силы удара из своего места, тотчас заполнившегося водой. Мотор, вероятно, катился бы дальше, но помешало препятствие - валун еще больших размеров, чем первый.
Комиссар Плитко и я, прибыв на берег Ладоги, тщательно исследовали место падения самолета. Но каких-либо следов погибшего, как мы были уверены, найти не смогли. Так бывало. Поэтому-то захоронение иногда носило символический характер.
Решили обратиться на ближайший береговой пост наблюдения. Там мы узнали, что летчик жив и невредим! Находится в лазарете деревни Ириновка. Очевидцы, поспешившие на помощь, не верили ни себе, ни заверениям летчика, что после всего происшедшего можно остаться невредимым. Категорические возражения Новикова, стремившегося в полк с попутным транспортом, не помогли. Подоспевшие к нему на помощь оказались людьми непреклонными. Они вызвали санитарную машину и срочно отправили в лазарет, пока врачи основательно не разберутся. Сделано было правильно, конечно.
Поспешили и мы в Ириновку. Радостный и все еще возбужденный от пережитого Новиков выбежал к нам и тут же выдал чечетку. Ему не терпелось поскорее и как можно убедительнее показать, что он невредим. Счастливые видеть Новикова живым, мы заключили его в свои объятия.
Рассказывая о случившемся, летчик временами вздрагивал. Это была понятная нервная дрожь, напоминавшая легкое познабливание. Из телесных повреждений закрытый перелом ногтевой фаланги (кончика) мизинца левой кисти. И больше ничего. Ни единой царапины! Недаром говорили тогда у нас: "ВВС - страна чудес". Если бы сам не видел, вероятно, не поверил бы, что подобное возможно при таком приземлении, как у Новикова.
К радости однополчан, мы вернулись из нашей казавшейся безнадежной поездки вместе с Новиковым После амбулаторного лечения с пребыванием в доме отдыха в Бернгардовке Слепенков, по моему докладу предоставил летчику месячный отпуск, увы, оставшийся уже позади.
У капитана Чернова - обострение хронической язвы желудка. Он крайне нуждался в госпитализации и основательном лечении. От меня требовалось доказать это гарнизонной комиссии. Только она могла направить Чернова в госпиталь. В то время в подобных случаях иначе было нельзя: на учете был каждый человек. Доказательства, содержавшиеся в нашей медицинской характеристике, были надежными. Данные веса тела и роста больного, говорившие о его выраженном истощении и физическом ослаблении, дополнялись анализом крови. А рентгеновское исследование показывало "цветущую" язву.
Гарнизонная комиссия состоялась: Иван Чернов был отправлен на стационарное лечение в госпиталь, а Георгий Новиков был признан годным к летной службе без ограничений.
Воспользовавшись нелетной погодой, я пошел проверить санитарное состояние отдельных, наиболее уязвимых объектов гарнизона. Санитарный надзор, надо сказать, являлся одной из основных задач начальника санслужбы авиабазы и врачей, выделенных из ее состава. И я не считал себя свободным от этих вопросов. Напротив, не допустить вспышки желудочно-кишечных или каких-либо других опасных (особенно в блокадных условиях) заболеваний считал одной из важных своих обязанностей. Со своей стороны делал все, что было можно: осуществлял периодический контроль за деятельностью санслужбы авиабазы по санитарному надзору, проводил занятия с личным составом полка о профилактике дизентерии, брюшного и сыпного тифа, пищевых отравлений, простудных и некоторых других инфекционных заболеваний. В установленные сроки выполнял (силами и средствами санслужбы авиабазы) необходимые профилактические прививки, каждый раз оформляя это мероприятие специальным приказом командира полка.
Здесь, видимо, надо объяснить, что врач авиаполка не являлся подчиненным начальника санслужбы авиабазы. Я подчинялся командиру полка, а в специальном отношении - главному врачу ВВС КБФ. Такое служебное положение авиационного врача полка давало ему широкие возможности, не подменяя собой врачей авиабазы, контролировать их санитарную деятельность. В данном случае эти мои возможности дополнялись тем, что начальником гарнизона в Приютине был командир полка Слепенков.
Я осмотрел жилые помещения техников и младших специалистов. (Вполне благополучное санитарное состояние летного общежития мне было хорошо известно: я там жил.) Побывал в столовых летного и технического состава, в краснофлотской столовой. Проверил состояние кухонной и столовой посуды, тщательность ее мытья, наличие и состояние журналов учета снятия и порядок хранения проб готовой пищи, регулярность медицинских осмотров работников пищеблока, условия хранения некоторых продуктов на продовольственном складе. Проверил, насколько качественно выстирано доставленное в баню нательное белье для младших специалистов.
О выявленных недостатках поставил в известность начсана авиабазы. Доложил командиру полка. Как всегда, внимательно выслушав, подполковник Слепенков распорядился подготовить приказ и "побольше раздать фитилей". Получилось довольно строго, но справедливо.
- Обеспечивающие службы должны быть всегда оперативны, так же изворотливы и находчивы, как и летчик в воздухе. Иной подход теперь недопустим, - сказал Слепенков, подписывая приказ.
Спустя несколько дней снова побывал на продпищеблоке. Проверил выполнение приказа. Сдвиги заметные. Полезно своевременно напомнить, а кое с кого и спросить.
Комиссар С. Я. Плитко собрал партийно-комсомольский актив: комиссаров эскадрилий, парторгов, комсоргов, агитаторов. Пришел и я, надеясь воспользоваться авторитетным собранием. Стоял один вопрос. Только на первый взгляд он мог казаться далеким от интересов врача: доклад комсорга полка сержанта В. П. Кравченко о всебалтийском совещании агитаторов и пропагандистов. Сообщение получилось интересным, вызвало оживленный обмен мнениями.
Выступил и я. Остановился на недостатках по итогам моей санитарной проверки. Напомнил активу: надежное санитарно-эпидемиологическое состояние, особенно в условиях блокады, - важнейший критерий боевого состояния части. Должный санитарный уровень - дело не только медиков. Здесь многое зависит от усилий каждого активиста, его авторитетного слова и личного примера в соблюдении доступных и необходимых норм гигиены, организации культуры нашего фронтового быта.
Призвал больше уделять внимания досугу, особенно летчиков. Использовать физкультуру и спорт во время их пребывания в готовности, в промежутках между боевыми вылетами, в нелетную погоду. Сделать все возможное, чтобы ожидание боевого вылета не было пассивным и потому наиболее изнурительным для нервной системы летчика. Пассивности надо противопоставить несложную отвлекающую деятельность. Это может быть достигнуто при целенаправленном участии актива эскадрилий. Все это, несомненно, послужит сбережению сил летчика, повышению его выносливости в боевом полете, его боеспособности.
Меня поддержали. В том числе и С. Я. Плитко, заключавший совещание.
Последовавшие затем результаты очень скоро на деле показали, насколько тесно увязывалась работа врача с комплексом усилий личного состава по обеспечению и повышению боевой деятельности полка.
После совещания я встретился с Пимакиным и Чернышенко. Они только что из госпиталя. Настроение у них отличное. Обоим написал, как было уже согласовано с командиром, направление в дом отдыха ВВС КБФ в Бернгардовку. Мне с ними по пути. Надо было навестить отдыхающих и больных в лазарете. Пошли вместе. Было приятно слышать хорошие отзывы о лечении в госпитале, заботливом уходе за ранеными.
На обходе в лазарете любознательные выздоравливающие проявили интерес к медицине. Ответил на вопросы о современном состоянии военно-полевой хирургии, роли учения гениального Пирогова в наши дни. С начальником лазарета Г. Е. Файнбергом договорились о выписке М. В. Красикова. Почти три недели пролежал он с очередным обострением ревматизма ног. Видимо, спровоцировала простуда во время трехдневных поисков И. И. Горбачева. Впредь обещал быть осторожнее. Успех лечения оказался разительным: отеки коленных суставов и боли ликвидировались полностью.
Из лазарета я поспешил в санчасть. Там мое сообщение врачам: "Учение о ранах и раневой инфекции". Это по плану начсана авиабазы. В порядке командирской учебы. По отзывам коллег, получилось неплохо. Рад. Готовился, выходит, не зря.
На сегодня предстояло еще одно из неотложных дел, выполнявшихся преимущественно в свободное от полетов время. Оно привело меня в строевой отдел, откуда я отправил донесение главному врачу ВВС КБФ о движении раненых и больных за последние пять дней.
Вечером того же дня после ужина состоялось вручение орденов летчикам 26-й разведывательной эскадрильи и нашим - Рубцову, Ткачеву, Пимакину, Чернышенко. В числе награжденных из нашей 3-й эскадрильи были Теплинский и Емельяненко, продолжавшие лечение в госпитале, Еремянц, Ковалев и Ломакин, находившиеся в Гражданке. Там и вручили им заслуженные награды.
После торжественной части был дан концерт силами ленинградских артистов. Я сидел среди летчиков, рядом с В. С. Рубцовым. Он с охотой просвещал меня по летному делу. На этот раз по дороге домой объяснил основы теории штопора и пикирования. Договорились, если разрешит командир полка, сходить в зону, чтобы я мог на самом себе испытать действие перегрузок.
Возвратились в полк из отпуска два больших друга и любимца части - новый командир 1-й эскадрильи капитан Меркулов и командир звена лейтенант Павел Ильич Павлов. Я в тот же день встретился с ними на командном пункте эскадрильи. Там в это время находился и Слепенков.
- Здоров вполне, - доложил о себе Меркулов, выглядевший помолодевшим. Немного устал за шесть суток дороги, в остальном - порядок.
У Павла Ильича тоже нет жалоб на здоровье. Ему дали отпуск по моему ходатайству вскоре после выписки из госпиталя. Договорились: комиссию пройдет после возвращения из отпуска.
- Соскучился по настоящей работе.
Под настоящей работой он разумел, конечно, летную. Он твердо держался своей точки зрения: "Если быть летчиком, то только истребителем". Иногда добавлял для меня: "А если быть врачом, то хирургом".
- Послезавтра оба полетите со мной на тренировку в Новую Ладогу. Вам обоим надо поскорее в строй, - приказал Слепепков Меркулову и Павлову. - Надеюсь у доктора нет возражений?
- Есть возражение, товарищ подполковник.