Выстланный червонцами двор князя Гудала. Рабы, закованные в кандалы, разносят гостям шашлык и самогон. Гурии, подстегиваемые бичами, принимают пластические позы.
Крупный помещик, князь Гудал, лениво глотает поданные ему на платиновом блюде крупные жемчужины и, икая, басит.
Рабы (в сторону, пролетарским шепотом).
Тамара бледнеет, вытаскивает из волос оправленную в княжеский сталактит шпильку и вонзает ее в глаз любимой рабыни.
Гости восторженно аплодируют.
Над дальней саклей, иронически скрестив руки, появляется бюст Демона.
Обвешанный черепами кавказских пролетариев, белогвардейский жених Тамары легкомысленно скачет в замок Гудала, чтобы обручиться со своей несознательной невестой. Друзья-приспешники бренчат золотыми доспехами (96-й пробы) и весело поют.
Жених
Хор рабочих-осетин (из-за кустов, пролетарским шепотом)
Жених, забыв сотворить вечернюю молитву, раскидывает бурку и кладет под голову несгораемую шкатулку с долларами.
Засыпает и поет во сне.
Костры зловеще гаснут. Белогвардейский храп наполняет долину. Из-за зарослей кизила бурно влетают на красноишаках осетины и рубят спящих с лихим припевом.
Демон командует из бронированной башни.
Осетины вытирают марксистские шашки о кудри убитых врагов, становятся в кружок и поют.
Тов. казначей грузит на грузовик драгоценные доспехи и седла, но над шкатулкой в раздумье останавливается…
Осетины клянутся, становятся на колени и поют «Интернационал». Верблюды и ишаки почтительно опускают головы.
Демон задумчиво почесывает левое крыло.
Двор Гудала. Рабы злорадно ходят по сцене и потирают руки.
1-й раб. Час возмездия настал…
2-й раб. Конь к калитке прискакал!
3-й раб. На коне жених лежал.
4-й раб. Ха-ха-ха! Реви, Гудал!
5-й раб. Чтобы черт их всех побрал!
Тамара выходит в траурной чадре и с арапником в руке.
Рабы, извергая проклятия, разбегаются.
Тамара, пластически ломая пальцы, поет.
Демон, завернутый в красный флаг, появляется на кровле.
Тамара конфузливо примеряет перед зеркалом красный бант. На лице блуждает сменовеховская улыбка.
Ограда горного монастыря. Метель ревет «Интернационал». Сторож ходит перед калиткой и бьет в чугунную доску.
Демон (перелезает через забор и бренчит кошельком).
Сторож почтительно берет палкой «на-краул», ловит брошенный кошелек и исчезает за обрывом.
Келья Тамары. Княжна лежит на оттоманке, грызет семечки и, зевая, читает «Известия».
Демон вышибает коленом окно и под аккомпанемент гармоники поет на мотив «Гульминджана».
Тамара (вскакивает, снимает с Демона красноармейский шлем и примеряет).
(Улетают в форточку.)
Входит, покачиваясь, сторож. Смотрит на разрытый гардероб и качает головой.
(Спотыкается и засыпает на ковре.)
За сценой красноорудийная пальба.
С подлинным верно: А. Ч.
<1925>
Конан Дойл, обладая независимым состоянием и досугом, исчерпав все свои возможности в области «новейших похождений знаменитого сыщика», в последние годы, как известно, занялся материализацией духов. К сожалению, далеко не все опыты ему удавались. Так однажды, в конце мая 1926 года, он чередующимися в таинственной последовательности пассами и острым напряжением воли попытался было вызвать к жизни шотландского пирата Джонатана Пирсона. Пирсон, как полагал Конан Дойл, несомненно знал несметное количество легенд, приключений и старых поверий, авторское право в потустороннем мире никем не закреплено, — стало быть, пират мог бы, ничем не рискуя, обогатить творчество маститого сыщиковеда на несколько томов сразу.
Спутался ли порядок пассов или материализующие волны, исходившие из позвоночного хребта англичанина, приняли не то направление и вместо утесов Шотландии достигли, никем не перехваченные, далекой Псковской губернии, — но вместо знакомого по старинным английским лубкам, похожего на дикобраза Пирсона, в восточном окне перед удивленными глазами Конан Дойла закачалась незнакомая фигура. Ясные, зоркие глаза, тугие завитки волос вокруг крутого широкого лба, круглые капитанские бакенбарды, вздернутый ворот старинного сюртука, закрывающий самое горло сложно повязанный фуляр. Профессия?.. Быть может, музыкант: мягкое мерцание глаз и узкие кисти рук позволяли это предполагать, — во всяком случае джентльмен, и отборного калибра. Пираты такие не бывают.
— Кто вы такой, сэр? — спросил озадаченный англичанин.
Незнакомец вежливо назвал себя, но странный шипящий звук ничего не сказал Конан Дойлу.
— Скажите, это Лондон? — в свою очередь спросил незнакомец, твердо и отчетливо выговаривая английские слова.
— Да, сэр. Лучший город в мире.
Человек в фуляровом галстуке отмахнул платком клубящийся вокруг головы туман и сдержанно улыбнулся.
— Быть может. Простите, я еще не успел осмотреться… Скажите, какой теперь год?
— 1926-й, — ответил Конан Дойл и гостеприимно распахнул окно. Он знал, что материализованные духи неохотно проходят сквозь стекла. Незнакомец явно располагал к себе, но нельзя же по душам разговориться с человеком по ту сторону окна под аккомпанемент сиплого ветра и под плеск лондонского дождя.