«Союз русских художников» в своих расчетах не ошибется. Крупные мастера, которых мы все знаем и ценим, хочется верить, в позорном голосовании участия не принимали; в союзе они состояли, надо полагать, лишь номинально и на общем собрании, вероятно, не были. Впрочем, все это выяснится само собой.
А мелочь, левые мазилки, конечно, ставку свою сделали не зря. Ведь раздолье какое… Ни знания, ни таланта, ни своеобразия. Приложись только верноподданно к красной туфле М. Ф. Андреевой, опусти раскаявшиеся глаза к советскому подножию и вмиг из недоучки, полуголодной богемы попадешь в привилегированную касту советских гениев. Заслуга ведь немалая: здесь, в сердце Европы, на показательной культурной выставке помочь своим новым господам создать советские декорации. Пусть полуграмотно, пусть коряво, — корявость, то есть зачастую просто неумелость, прикрытая кое-каким новаторством, — давно ведь стала новым декоративным стилем. Возьмут количеством экспонатов, — вот, мол, какая мощная наша пролетарская культура… И знатные иностранцы, пожалуй, и не разберутся: примут среднюю пачкотню за скифско-пролетарские достижения, свет с красного востока… А уж своя реклама поможет.
Это ли будет не заслуга «Союза русских художников во Франции»? И оценят ее советские воротилы по достоинству. Целая артель новообращенных пригодится ведь и после выставки: плакаты, проекты планетарных памятников Ленину, этикетки для новой советской водочной монополии — заказов не оберешься. Устроился же т. Ларионов, вдохновитель союза, приведший раскаявшихся за ручку на рю де Гренель. А что такое Ларионов — мы ведь немного знаем. Никакой художник, ни одной картины, о которой стоило бы вспомнить. Так, какие-то пустячки в стиле упражнений малоуспевающего ученика школы Штиглица, тщательно загримированные ультралевым уклоном.
Одно бы, примитивной честности ради, можно было бы посоветовать союзу: пусть именуют себя впредь не: «союзом русских художников», а «Союзом ССэровских раскаявшихся неудачников».
Настоящий же союз образуется и помимо них, в чистом виде, без плевел, без пресмыкательства и ползания на брюхе перед теми, кто не пощадил ни одной музы… И когда образуется, устроить, если понадобится, легко и на полной свободе свою выставку: выставку независимых русских художников, а не спешно перекрасившихся в красную краску декораторов-капельдинеров.
<1925>
Задача — воистину каторжная. Группа косноязычных загонщиков, переметнувшихся к большевикам, в распространяемой из-под полы листовке «Союз возвращения на родину» пытается доказать: 1) что большевики кроткие, гуманные вегетарианцы, 2) что они пламенные и просвещенные патриоты, слуги Родины — великой России, 3) что гонения на церковь — ложь, 4) что террор как система введен в обращение и начат белыми, а красные, скрепя сердце, принуждены были на террор ответить террором, 5) что СССР создал денежную единицу такую же твердую, как американский доллар, 6) что Родине нужны только честные работники — просите прощение, берите советские паспорта и вы будете кататься, как сыр в советском масле… Багажа можно брать около 50 кило! Сколько могут брать коммунисты, в брошюрке, к сожалению, не указано.
Написанную языком рапорта красного милицейского, языком, убеждающим лишь в том, что авторы сами ни одному своему слову не верят, листовку эту можно только приветствовать. В небогатой антибольшевистской пропагандной литературе она несомненно пригодится и пользу свою принесет.
Единственная задача новых хозяев, неопытных загонщиков, чисто азефовская: внести в некоторые круги колеблющихся и усталых эмигрантов разложение — и только. Какой же агнец поверит, что большевики стремятся увеличить число безработных в СССР несколькими сотнями тысяч голодных ртов?
Но авторы брошюры данный им заказ выполнили из рук вон плохо. Кое-какую видимость полуправды следовало бы все-таки сохранить, не для голландцев же пишут, да и голландцам уже кое-что известно… Зачем же расписывать, что на советских соснах растут ананасы и что мостовая в Кремле вымощена булыжниками из червонного золота?
Если денежная единица в СССР так тверда и устойчива, как американский доллар, то почему в СССР в широких размерах подделывали доллары и нигде в мире никто не подделывал советских бумажных миллиардов и червонцев? Потому, должно быть, что это такое же бесплодное предприятие, как подделка использованных трамвайных билетов. Далее: почему «твердая советская единица» не котируется ни на одной бирже земного глобуса за пределами СССР? Биржа ведь не сентиментальна и идейными соображениями отнюдь не руководствуется. Почему ни одна капиталистическая страна не просит взаймы у СССР и, наоборот, нет ни одной капиталистической страны, у которой «рабоче-крестьянская» власть не клянчила бы на свои интернациональные дела на второй же день после признания?
Известно ли неуклюжим загонщикам, что гуманный лозунг «смерть буржуазии», с первых дней захвата большевиками власти красовавшийся на всех плакатах и стягах, пущен в оборот и приведен в действие не самой ли буржуазией? Известно ли им, что террор и гражданская война, так талантливо проведенные красными у себя дома и навязываемые ими с упорством бесноватых всему миру — являются основной стихией большевизма. Без террора, без гражданской войны, без захвата чужого добра, без удушения чуждой им свободной мысли, слова, быта — ведь и никакого большевизма нет.
Знают ли зазыватели «Союза возвращения на Родину», что само слово «Родина» для каждого коммуниста-большевика контрреволюционно. Какая родина может быть у тех, кому интересы Красного Китая ближе и дороже насущных интересов русского крестьянства? Сколько миллионов российских десятин можно было бы обсеменить на сотни миллионов золотых рублей, выбрасываемых красными на интернациональную пропаганду? Знают ли зазыватели, что само имя родины — Россия — бесследно вытравлено из красного государственного обихода: его нет даже на почтовых марках, нет на денежных знаках, нет в договорах с иностранными державами. Только СССР! Зачем же скупщики мертвых эмигрантских душ кощунственно упоминают о России?
«Родине нужны только честные работники»? Родине — да, но коммунистам для СССР нужны только честные коммунисты. Их, увы, после каждой очередной чистки все меньше, как свидетельствует об этом сама советская печать. Культурных работников — ученых и писателей, даже стоящих в стороне от всякой политики, высылали сотнями, студентов, не принадлежащих по происхождению к пролетарской знати, выгнали из аудиторий, — какие же «честные» работники им нужны? Что за дикий товарообмен? Одним, сидящим на месте, мешать жить и работать и выбрасывать их вон, а других, живущих за пределами красной досягаемости, зазывать в мышеловку?
Пусть едут туда высокие гости, новые друзья СССР, иностранные капиталисты и специалисты-сводники. Им ни позорных листов заполнять, ни торчать в советских передних не придется; в международных вагонах, под почетной охраной пролетарских штыков, докатят и вылезут со своими моржовыми чемоданами (конечно, не в 50 кило весом!) в первоклассные московские отели, куда пролетариев и на порог не пускают.
Большевизм надоел, как застарелая грыжа. Сел за стол, зажег лампу и хотел было написать об одной любопытной встрече в Риме. Но подвернувшаяся под руку бессмысленная брошюра дала мыслям совсем иной толчок. Точно под кожу вспрыснули полную дозу антибольшевистской сыворотки. Такое ощущение испытывает любой эмигрант, прикоснувшийся к этой, исполненной бездарной лжи и рабьей лести листовке. «Ах, большевики такие патриоты, они так обожают Россию, они так гуманны, они в основу своей политики кладут в первую голову благосостояние родины, они запрещают антирелигиозные выступления, даже сам Уэллс подробно доказывает, что белые начали террор, а красные совсем, совсем не хотели, и уже никакого террора теперь нет, в тюрьмах арестованные играют на арфах и едят кисель из красной „развесистой клюквы“…»
Одно все-таки в этой игре непонятно: в силу каких соображений советские представители занимаются в Париже поддержкой антибольшевистской литературы?
<1925>
На столе — стопа советских еженедельников за прошлый год.
Выдумки даже на заглавие не хватило. Рабски скопировали внешность старого бульварного «Огонька», даже обложка не красная, а знакомая — грязно-голубенькая.
К слову «Нива» прибавили красная. Только и всего. Но содержание для нас, эмигрантов, глубоко поучительно.
Вот заглавная страница «Огонька»: «Председатель Совнаркома СССР А. И. Рыков, произносящий речь к крестьянам села Песчанка Царицынской губ<ернии>, в местности, пострадавшей от неурожая».
Положил начало этому странному занятию, как известно, наш недоброй памяти Главковерх, первый словесный электрификатор февральской революции. Прорыв ли на фронте, вспухала ли дезертирская волна, плохо ли работал тыл, — Главковерх вылезал из штабного автомобиля, взбирался на первую подвернувшуюся под ноги бочку и, окруженный обалделыми солдатами, сознательными писарями и хмурым офицерством, говорил — говорил — говорил… Старые, поседелые в боях полковники в обморок падали, а он все говорил…
Т. Рыков свято блюдет февральские традиции. Произносит ли он так же речи в местностях, подозрительных по чуме, пострадавших от наводнения и советских сусликов? Или, может быть, для удобства т. Рыкова размножают? Водружают на ящик его чучела с граммофоном, заряженным рыковской пластинкой, повертят сзади ручку — и готово?..
При старом режиме поступали разумнее и проще. Помню голод в Поволжье в конце девяностых годов. Помню, отправились мы отрядом из Житомира в Уфимскую губернию кормить и лечить голодающих. Красный Крест дал врачебный персонал и медицинские средства, местный гарнизон, по почину начальника дивизии, — сухари, министерство внутренних дел — ассигновку на муку и на скот, общество — работников, одежду, пожертвования… Но вот совершенно не помню, чтобы к нам в Белебеевский уезд Уфимской губ<ернии> приезжал взамен всей этой помощи председатель совета министров и предложил голодающим вместо хлеба… речь. Занят он был, что ли, или люди тогда были человечнее и умнее?
Советская эстетика обогатилась новым достижением. В столичных скверах выращивают на газонах из цветов портреты вождей-революционеров («Огонек»). В память годовщины смерти выцветали наряду с Воровским и Свердловым портреты Лассаля и Жореса.
Жорес умер десять лет назад, Лассаль — шестьдесят: вот единственное преимущество, дающее право красным сатрапам приписывать к своему участку вождей-идеалистов, в глаза не видевших прекрасного советского строя…
Можно ли хоть на миг сомневаться, что живи сейчас Лассаль и Жорес, — один из них был бы плехановцем, а другой стоял бы на платформе, скажем, Каутского? И тогда, вместо цветочных портретов на советских газонах, вождей почтили бы столь знакомыми нам дурацкими колпаками с ослиной надписью: «социал-предатели и социал-соглашатели, вонзившие нож в спину» и пр., и пр.
К числу крайне левых революционеров, глашатаев советской революции, «пушкинист» из красного еженедельника «Зори» (№ 8) на основании двух сомнительных эпиграмм причисляет… самого Пушкина.
«Пушкин был не только революционер тогдашнего времени, но при этом еще и крайне левого толка».
Сердечно жалеем, что у нас нет под рукой сочинений Екатерины Великой. При помощи двух склеенных из разных кусков цитат мы с таким же успехом доказали бы, что блистательная Императрица была «революционеркой крайне левого толка».
Более того: на основании отзывов т. Ленина и глупости некоторых его соратников мы доказали бы, что Ленин был контрреволюционер крайне правого толка.
Неясно только, зачем просвещенному пушкинисту понадобилось втыкать красный бантик в могилу великого поэта? Такая ли уж честь быть сейчас в СССР левым революционером?
Разве не сидят эти революционеры вместе с Марией Спиридоновой в советских тюрьмах, вместе со своими более умеренными коллегами (см. сборник лев. революционеров «Кремль за решеткой»)?
Бедная советская власть! Не только тюрьмы, не только водка, литература, табак, бюрократия и канализация — даже ребусы были в дооктябрьские времена лучше и не носили на себе такого угрюмо-каторжного клейма «нового мира».
Вот какими ребусами усталые, полуголодные рабочие услаждают там свои досуги:
1) «Диктатура пролетариата — верная дорога к коммунизму» и 2) «Сельское хозяйство имеет первенствующее значение для всей экономики советской власти».
После таких ребусов для окончательного закрепления сов<етского> строя в сознании масс следовало бы сделать еще один шаг: на грудях кормилиц красных воспитательных домов вытатуировать за казенный счет «серп и молот»… И заодно уж — положить красные ребусы на ноты и заменить ими колыбельные песни.
Столь же усладительны и еженедельные пролетарские стишки. П. Орешин — фотография приложена, — молодой человек с лицом кроткого полотера, прометействует:
(«Кр. нива» № 6)
Воображаю, какую крупную словесную спираль развертывает по адресу своего гениального собрата несчастный пролетарий-читатель! За семь с лишним лет улыбаться разучились, радость до тла выжгли: поотрывали головы учителям, вяло топчась вокруг себя, лезут задом наперед в осточертевшую гиппопотамовую шкуру… Зачем?
<1925>
В прежние годы подпалишь какую-нибудь курицу или дурака в петербургском «Сатириконе», и далекий рязанский или орловский читатель, с удовольствием обоняя запах паленых перьев, пинкертоновских очков не надевал: «бытовая курица», «бытовой дурак», чего еще до фамилии добираться.
Да в самом Петербурге народу была пропасть. Кто там разберет — с Петербургской стороны курица или с Васильевского острова…
Нужно ли вообще подпаливанием заниматься? Это уже вопрос особый. Другой вот и хорош, и честен, и с женой не дерется, а положишь его на палитру — одну сыворотку из него и выжмешь.
А дурак или злыдень какой-нибудь всеми цветами глупости или свинства переливает. «Дурак круглый», «дурак махровый», «дурак классический» — одних дураков сортов до двадцати.
И кто видал, кто может себе представить карикатуру на Антиноя, на доктора Гааза, на Гаршина?..
В эмигрантском уезде — тесно. Милых людей не мало, но и немилых достаточно. И все на виду, как сосиски в витрине. Ленивые люди говорят: нет тем. Как же нет, когда темы по всем метро стадами скачут, в каждом знакомом квартале по дюжине золотых тем из всех углов торчит. Жизнь стала пестрей лоскутного одеяла. Высокое переболталось с низким, — и вообще — подымаются реже, а вниз кубарем — каждый день… Голова от нерассказанных тем пухнет.
По рецепту старого стишка в таких случаях «переносится действие в Пизу». Но попробуйте, пожалуйста, перенести сложную настойку из парижских натурщиков в Берлин и обратно. Целый день телефонные звонки и неделикатные вопросы: «Это вы про Клавдию Петровну?! У нее же рыжие волосы и боа из шеншелей, и она же свою старую тетку на мороз выгнала…»