"Что? - хохочет Асия.- Много лет назад был бунт коров, перевелись!" - И письмо ему, вроде пояснения: "Пришла корова к дому, мычит, чтоб хозяйка подоила, а та в клубе кино смотрит, "Лимонадный Джо", и взбунтовались коровы: да и некогда возиться с ними: до порога вся земля камышами засеяна (шифр?), ведь такие нули!! Всем народом собираем". Автобус два часа туда, два обратно, а там еще полчаса под палящим солнцем или проливным дождем.
Тихо, полутьма в комнатах, выходящих на глухую улицу. "Что ты будешь делать?.." Тусклое зеркало. И будто Месме ему: "Седые волосы у тебя появились". Прежде, бывало, приедет - и сразу матери: "Ну я пошел, у меня столько дел!.." Постоял перед зеркалом. "Хочу по родным улицам пройтись". А с каких пор ностальгия?.. Как будто не мог раньше приехать (а ведь волнуется!).
И правда: что ни год - все это последнее время - ему предлагали. И по линии профсоюзов, и еще каких-то учреждений, даже из целлюлозного (!!) комбината,- ну вот, пошли новые аббревиатуры (и рад, что проскочило, не заметили), да-с, целлюлозного комбината, нарочно чтоб напомнить о ведомстве Джанибека (отличная из камыша бумага, с водяными знаками), на очередной, три Ка, Континентальный Курултай Камышологов,- крикливый парень самовлюбленно стрекотал (новая аббревиатура?), на грани катастрофы, мол, если Расул не поедет, катил готовыми блоками; знатные земляки, восседающие в центре, здесь все на учете, особый список. А однажды из писательского союза, может, старший свояк Аскер Никбин посоветовал, позвонили, вылетела из головы фамилия, не раз с ним прежде встречались, помнит только, как жена его ласково Тушей называет, толстогубый; и не жена вовсе, Аскер Никбин таинственно улыбается, а телохранитель.
"Женщина-телохранитель?" - удивился Расул.
Аскер Никбин в свою очередь поразился удивлению Расула: таких простых вещей не понимает.
Да, Толстогубое его фамилия; надоест ей эта роль: или - или, и выйдет замуж, погрузив толстогубого в печаль (и родятся строки, в которых вселенская боль).
А Расул - вот в чем загвоздка! - каждый раз соглашался поехать, а накануне отказывался: занят. И те, кто предлагал поехать, знали, что Расула вычеркнут. Знали еще, что, дав согласие, Расул сам откажется, как подойдет срок покупать билеты. А вдруг согласится?! Расул понимал, что игра: ни он не поедет, ни там его не ждут, так что нечего охать и ахать.
А сейчас, как приехал, нацепил большие защитные очки - и тут же в старую часть, где жили: как она, цела?
И непременно повторить путь своего детства, с этого и начнет. Но прежде на кладбище! Страшно: прийти - и не найти могилы отца и матери; оно разрослось, кладбище, как город в городе. Надо б с Асией. Без нее, выходит, ни шагу.
Шел - и вдруг - сестра Лейлы, красавица Алия!! Расул встрепенулся, но она прошла мимо. Не узнала! Сначала недоумение, вернуть, остановить, потом обида (?!) и - радость: не узнают! Обогнул дом, где восседает в своем кабинете его свояк Хансултанов, уж не от мужа ли шла? и по каменным ступеням поднялся к крепостным воротам.
И этот ход Расула не во сне, а наяву, шел, и на углу, да, да, часто стоял тот на углу, словно столб,- оказывается, все просто, а Расул черт знает до чего додумывался, мучился, это товарищ отца говорил, склонившись над альбомом, где портрет двоюродного брата матери.
"Как они с Расулом похожи!.." - и всякие догадки насчет Другого отца; а вот и разгадка, как Расул мог забыть?! Почему он выжил, а все братья его умирали: чтоб обмануть судьбу, родители "подарили" Расула другу дома и втолковывают ему, пусть он называет того отцом.
"Назови дядю папой!" И Месме согласна, ждет, когда сын произнесет эти слова, чтобы услышал злой рок и оставил их в покое. А Расул ни за что! "Ну, что тебе стоит? - умоляет мать.- Скажи дяде: "Папа"!"
Расул не помнит, сказал или нет, но вдруг появилось к другу отца новое чувство: и чужой он, и близкий, а тот сквозь пенсне, водрузил на переносицу, зрение неплохое, но мода, и за стеклами косой взгляд: сгинул после смерти отца, прервалась связь, но Расул все же видел его иногда стоящим на углу, словно кого-то выслеживает,- вот и теперь он, стоит!! неподвластный времени, а ведь далеко уже за семьдесят; прошел мимо, узкая улица, и тот не узнал Расула; вздохнул, будто освобождаясь от тяжких дум, и никаких других отцов, сплетни-пересуды!
И старых друзей навестить, мало их осталось, как-то отсеялись они, пока Расул в движении был, кто-то забылся, кто-то укатил на чужбину, а иных нет, пришло недавно письмо от старинного друга, о своих горестях писал, "бессонница одолела, как лягу спать, ворочаюсь, уснуть долго не могу, и не в конкурсе дело" - как дочь в вуз устроить,- "но долго рассказывать, а впрочем, не подумай, что прошу помочь", знает, что у Расула с теми, кому решать, натянутые отношения, захочет даже помочь, вконец испортит дело; и постскриптум в письме Сурена Сурика: "Вчера похоронили Сабира". Читает и глазам не верит: как?! отчего это? Быстротечный рак легких. Тут же позвонил: "Когда?"
Сурен сначала не понял и все удивлялся: "Ты? Расул?! Никогда ведь прежде не звонил". А как узнал, что Расул спрашивает о Сабире, даже сник "Но я же написал тебе". Для Расула те далекие годы, когда дружны были трое - он, Сабир, Сурен (да еще Редди!) - несмываемый забвением островок, И БУДЕМ ВСПОМИНАТЬ, НЕ ВЕРЯ: была ли когда эта многоплеменная (?) ИСТОРИЯ?, а там, год за годом, длинная череда дней, привычное и обыкновенное, БЫЛО!.. Оттеснились, откинуты, разбрелись кто куда, а у Расула с теми, кто некогда занимал его думы, и хождения были - их к нему, особенно Редди, а Расула - к ним, и долгие наблюдения за ночным небом, где горели крупные звезды, и споры о том, что такое бесконечность?..- разошлись пути-дороги: Сурен вкалывал на Морском, а нынче… где он нынче, Сурен?.. а Сабир… Учились с ним (и Суреном) азам истории, кто мог подумать, что она завершится МЕРТВОЙ ПЕТЛЕЙ, удушит всех?., потом Расула со второго курса ДО НАШЕЙ ЭРЫ стремительно пронесла-повела дорога ввысь, и учиться было некогда, от сессии до сессии, а Сабир так и остался учителем. Будто услышала Асия о звонке Расула Сурену, тут же и она звонит из деревни, плохо слышно, помехи.
"Не хотела тебя огорчать…" - кричит.
"Я уже знаю".
"Черствые мы, и я первая, черствые, говорю, черст-вы-е!"
"Я слышу, слышу!.."
"Закрутилась с нулями, требуют, а земля одна!.. Не могу себе простить, что не была рядом с ним…" Странно звучит задушевное, когда кричишь.
Послал Расул телеграмму, выразил соболезнование А жива ли мать Сабира?.. Кажется, он так и не женился, надо было у Асии узнать; телеграмма пришла к соседям-некому читать!
Потом Расул, отложив письмо Сурена, достал последнее письмо Сабира, давно полученное, на которое так и не ответил, и в свете случившегося оно звучало как завещание: "Шел я недавно по Старой Почтовой оформлять свои дела пенсионные (уже? ну да, тот был старше их всех!), инвалиды войны выходят на пенсию в мои годы. Шел я туда и обратно - смотрел на ваш балкон. Помнишь, ты говорил (Расул не помнил), что дом этот похож на корабль? Да, в плавании корабли, а иные причаливают. Навсегда. Но завершение пути - тоже часть пути. Я с улыбкой смотрел на твой корабль-балкон, вспомнил, как я, Сурик, ты и твой друг Редди играли в шахматы, Мы и тогда были в пути, но не сознавали этого. Все же нет-нет и протрубили на дорогах жизни, особенно ты (ирония?), и кое-кто услышал о нас". Напичкан романтикой школьных сочинений. А сбоку приписка: "Чем могу быть тебе полезен? Может, прислать наршараб? Небось давно не ел осетрину на вертеле!" И о Редди забыл Расул, а именно с ним в отрочестве мечтал о кругосветном путешествии к мысу Доброй Надежды. Редди-Реджинальд, один за другим в школьном журнале: Саламов Расул и Сандгрен Реджинальд, из шведов, что ли, где он нынче? Дед его еще до революции был послан сюда чуть ли не самим Нобелем прокладывать первые трубопроводы, по которым нефть перекачивалась с промыслов прямо на заводы в Черном городе, и копоть заволакивала небо (и один за другим дома-красавцы возводились в городе).
Да, иных нет, другие забылись, третьи ушли… Но прежде Расул пройдет по Нагорной улице, здесь все и произошло: его первая любовь… Сделать крюк и выйти к Нагорной сбоку.
Шел, шел… сейчас будет тупик, а в глубине лесенка, вела прямо к Редди, может, заглянуть?.. Но ни тупика нет, ни лестницы - сквер, фонтан. Будка справочная. Попробовать найти?..
"Кто-кто?.. Напишите, пожалуйста,- протянула листок, а потом по слогам произнесла, позвонив куда-то: "Санд-грен Ред-жинальд". Нет. Никаких данных нет".- И косится с подозрением, закрыв окошко.
Эта тяга к моно (национальности?). Скоро ни одного ИЗ ДРУГИХ не останется. Погубит это нас, как губит соседей. Но ТЕ с выходом на весь мир, а мы?
Редди… Пришел бы, а о чем говорить? О детских мечтаниях? Он наяву совершил эти кругосветные путешествия, но на заветном мысе так и не побывал, Реджинальду и не снилось. Хотя как знать… Может, и Редди о нем так думает, жалея его, в каком-нибудь Лас-Вегасе или Батон-Руже, на берегу Мексиканского залива?..
Или к Сурену б пришел? К Сабиру, если был бы жив.
"Ээ…" - Сабир сморщил лицо, когда Расул размечтался, накануне взлета. А следом, будто сговорились, Асия:
"Действуй!.."
Легко сказать: бороться!.. С кем? Как?.. Он сам - ИХ частичка. Протестовать? Идти на площадь с кучкой демонстрантов?.. Асие кажется, что Расул знает, что делать, но притворяется.
"Тебя учить?!" - изумленно спрашивает Асия, и Расулу не остается ничего другого, как сказать свояченице:
"Но надо в таком случае начинать с нашей семьи, с нас самих!.."
"И с тебя первого!" - бросила Асия, и он решил, что в Асие заговорило чувство рода, сестер жалеет.
И вдруг, а Расул каждый раз, прежде проходя по Нагорной, вглядывался в это окно, самое угловое, в старинном доме, второй этаж, а выше пятого в новом напротив, и не узнать улицу!" резные камни, окно вдавлено внутрь, высокое, с двойными ставнями, такой широкий подоконник, что можно, подобрав ноги, улечься,- и вдруг, даже не поверил сначала: на" подоконнике горит настольная лампа! без абажура! горит ярко-ярко!.. Снял вспотевшие очки, стало жарко, да, да, все, как тогда,- горела лампа!! И он вбегал в парадную дверь, мраморные ступеньки и пыльно, ибо ходят не здесь, а со двора, вбегал на второй этаж, и она открывала ему, и никак не разнять их.
"Подожди, не спеши, они надолго, две серии!" - и сама истосковалась, "надо лампу потушить", и вмиг наступала темнота, а однажды тут же, на подоконнике, "постой, мне неудобно"… "Я, кажется, мышцы,- побаливала потом нога,растянула".- "Здесь?" - "Да, больно. Тут потри… ой!… нет-нет, еще!" Жениться?
Даля не заговаривала, но ждала. Да, лампа, та самая, на высокой ножке! и без абажура!!! Померещилось?! Снял очки - нет же, горит!.. Еще день, светло, а горит! Как в последнюю их встречу!.. Надел очки, и дом показался не розового, а голубоватого цвета, и улица, убегающая вниз, как голубая речка… Четверть века прошло, да и люди другие здесь, а может?.. И такое вдруг нетерпенье!! Оглянулся - никого. И тут же в парадную дверь. Открыта!.. Какой-то смрад, быстро пройти, еще пролет, мраморные ступеньки, пыль, остановился, прежде не дышалось тяжело.
И вдруг за дверью шепот: "Ну иди же". Не ему!! А уйти не может. Это безумие!.. Но ведь готов был! Вдруг поднялся, а за дверью - Даля?!
Потом дверь парадного входа отворилась, высокая, тяжелая, резное цветное стекло меж железных решеток на двери, и вышел, озираясь, парень, очень знакомый. Расул растерялся.- Бахадур?! Любимый брат шести сестер!.. Тот быстро сошел вниз, а Расул никак не уйдет. Или обознался?! Ну вот, уподобился ему, другу отца.
Как же звали его, косые глаза за стеклами, выслеживал кого-то… "Назови его папой". Дикости: подарили, чтоб обмануть судьбу…
Надо уходить, но все же напоследок оглянулся: а вдруг выйдет оттуда еще кто-то? Долго-долго никто не показывался, потом медленно открылась дверь, выглянула снова, очень знакомое лицо! Выскочила и быстро пошла вниз, следом за тем, кого Расул принял за Бахадура. Кого-то напоминает, но кого?
И остановился, ошарашенный: "Никто не поверит! Чтобы дочь Джанибека!" Даже очки вспотели. Нет же, обознался! И парень не Бахадур, и она не… как ее зовут? Все оттого, что постоянно думает о Джанибеке! А что? - развеселился даже, легкость в душе, почувствовал. Взбредет же такое в голову!..
Да, поистине династия, если к ней еще через дочь ту ветвь привязать, джанибековскую!.. Вот и пойди к нему: "Хочу на дочь твою взглянуть, она ли это была, шла со свидания. С кем? Так тебе и скажу!" - хохочет, а Джанибек зовет дочь: "Аня!" Ну да, Аней ее зовут, сокращенно от какого-то старинного восточного имени, чтоб и это узнать, надо в паспорт взглянуть. "А кстати,-спрашивает отец у нее,- где твой паспорт?"
И породнимся!..
Снова посмотрел в окно: лампа была потушена. Может, все же подняться? "Извините, здесь не живут?.."
(Потушат лампу, накроют абажуром и закрепят тяжелым бронзовым винтом.)
Только завернул за угол, как вдруг - она! та, с которой летел сюда.
- Вот так встреча!