"Ну вот",- недоумевал тот, кто раньше распорядился, думая, что так лучше: кто не знает об их отношениях?
огромный зал в убранстве, цветы, венки, ленты, прости меня, Джанибек, ты прав! какие шутки, когда смерть? идут и идут в скорбном молчании, эти загорелые лица, смуглые, родные, мой народ, только ты, и все для тебя,- вот оно, настоящее.
Джанибек не готовился, но с какой страстью выступает, чувствует, когда у него получается, и летит на крыльях, извини меня, Джанибек.
Да, по высшему разряду, это слышали все, и пошла весть волнами. И некролог. А какие имена!.. И даже по ошибке столетий (без трех) старик назван, попал в список, ибо земляк, а может, и за то, что некогда бросил в зал фразу-фугаску, и забыли вычеркнуть, подписывал Азад Шафаг: столько их, именитых и знатных, с тех пор умерло, или трагически погибло, все чаще автомобильная катастрофа, лихачи ведь, и из друзей, вовсе старцу неизвестных, а то и тех, с кем некогда жестоко пикировались, но кто помнит?.. То первым идет в списке, ибо на А, Азад-Свободный, то последним, если с Ша(фаг), Лучезарный.
- В Пантеоне!
Сгорел. От одного-то скандала! Их порой столько на дню! И такое вероломство, изощренность - прямо в* сердце целятся, чтоб тут же наповал.
"Ах,- сокрушается Джанибек,- не знал я, ты казался железным, многожильным, а у тебя такое ранимое
сердце".
ты прости меня, Джанибек, и чего мы с тобой?.. помнишь, на веранде? опали листья, а на голых ветках янтарные шары, и тебе не надо было музыки, ты вдруг запел, сначала казалось странным, что без музыки, а потом я забыл, что ее нет, и лишь голос, и столько в нем чувств!., заплачешь от обиды; как же выразить словами? и чего мы воюем? жизнь так прекрасна! ни обмана, ни козней, но больницы полны инфарктниками, не успеет схлынуть волна, как новая пенится, вскипая ни интриг, ни измен. Джанибек пел! какой голос! он проникал в душу, в глубину ее, и будил такие чувства,- нет, не выразить! и, слушая тебя, хотелось любить всех, кто из. рода людского, ты пел, как бог, ты и был богом, когда пел, разве выразишь словами? это надо услышать! прости меня, Джанибек!
- Что стряслось? - Это Бахадур звонит Айше, голос слышится плохо, связь никудышная, а ведь рядом.
- Ничего особенного!.. А как ты? Как ты, спрашиваю? Смотри, будь осторожен!..
- И что это все заладили: будь осторожен! Что? Какой-то чин?! Да нет, ничего особенного!.. Девушка, ничего не слышно! Алло? Алло?.. Да, теперь слышу! Завтра?
А с чего Бахадур Расула вспомнил? Но сначала шефа. Издали казался высоким (скамейку под ноги?), а роста даже низкого, не среднего, голова большая, как шар круглый, оспинка на левой щеке. А настоящий мужчина: простил! И о Расуле думает: зря он приехал!
Бахадур спешил, а тут вдруг отара запрудила дорогу. Сигналил без умолку, а сам не слышал сигнала, от блеяния, звук тонул в этом гомоне. Сгрудились на повороте, а справа - пропасть.
Вылез из машины, пастуху кричат, а тот,- не в пропасть же овцам?! Гонит что есть мочи, чтоб за поворотом к покатому склону холма пригнать.
- Оглох, что ли? - Ах, тупица! - Гони, гони своих овец! - Лишь на миг у пастуха вспыхнул гнев, но тут же погас, еще, чего доброго, окажется шишкой, лучше не связываться!., развернуться б да ударить по башке, чтоб знал! Палка, а у нее набалдашник с кулак, шмякнуть по машине так, чтоб…
- Хох-хо! Скорей, овцы мои! - А они - голова на голову лезет, выше и выше головы, некуда ужеч а вверх и вверх, толпятся у края обрыва, к горе жмутся, оцепенели будто.
Сзади - самосвал (или тягач?!). Колеса выше его машины. Будто жмет… Бахадур поймал в ветровом стекле взгляд шофера.
Парень в кепке, щетина на лице, и глаза, будто после лихорадки, блестят, красноватые жилки увидел даже, желтое-желтое лицо, а чернота… И вдруг улыбнулся. Ну точь-в-точь Ильдрым!.. Даже мурашки по коже: воскрес?!
С двух сторон Бахадура зажали, и не выскочить никак. С чего бы Айша? И страх, холод по сердцу. "Будь осторожен!" Да, да, был страх, потом Бахадур себе не простит эту трусость,- казалось, тягач ударит по нему; померещилось. Такой был страх, что он даже вздумал поехать, давя овец. Но как проскочишь? Не одна, не две овцы, тысячи их!., (и все небось частные, нанят пастух). Снова вылез, и взгляды - косится пастух, и шофер снова будто вонзился в его затылок. Надо ждать. И как он мог уподобить его Ильдрыму? Снова улыбается, вернее, ухмылка: распознал страх Бахадура.
А как вырвался и погнал машину,- беспокойство какое-то. От минутной трусости. А был миг, когда уловил во взгляде пастуха блеск; может, и не было его? Почудилось, не иначе. "Будь осторожен!.."
Но потом успокоился, и ближе к знаменитому спуску, откуда открывается панорама города, миновав последний подъем,- даже запел: "Ах мои овцы, как я люблю вас!.." И такая щемящая мелодия. "О мои овцы, о мои ягнята!.." До слез даже. И в облегчении подумал об Анаханум: она непременно его простит, он успел познать ее тайны, в его руках она податлива и послушна, как овечка. И Анаханум действительно пожалеет его. "Ему тяжело, и я помогу ему!" Но как увидеться? Как вырваться ей на волю из этой Девичьей Твердыни, куда заточил ее отец?
"Я понимаю, ты хотел порвать с Нисой, я верю тебе". И прижмется к нему крепко: "Я тебя люблю, Бахадур! Ты запутался, и я помогу тебе сбросить с себя все это…" "А что?" "Я хочу, чтоб ты всегда был со мной" (и все было бы именно так и очень скоро, если б не знаменитое грязевое извержение, чему сопутствовали ураган и землетрясение, а впрочем, не будь их, Анаханум не вырвалась бы из плена).
ничего уже не страшно, и сто лет пройдет, и двести, и триста, это вечно, но кто вспомнит? забыт Уставе, даже Моллаев, кто-кто? Кулов? а это кто? даже он забыт, Гартал Кулов, а ведь гремел-то как! Джанибек, ты слышишь? не уходи, постой еще, здесь высоко, и спасешься от лавины.
А Джанибек спешит. Успеть переодеться и во Дворец, лишь край его виден отсюда, торчит за серым холмом угол его, сверкает залитый огнем - на концерт!
пришли без жен, сколько мужчин, и всегда без жен, так изгаляться в танце, это искусство, как в натуре, и она зовет, и выплывает ей навстречу Друг Детства, его новая роль, когда сверху, как с эстакады, выбегает в центр танцовщица, конский топот, пыль, смерч, и силится отец взглянуть на дочь, оттиснут, вдавлен, широкие плечи, из-за них не видать, такая честь, что приглашена, и она ни за что не прекратит свой танец, да, да, это искусство, послушай, Джанибек, я еще не все сказал!
Это было в той же местной газете, малого формата, где накануне фельетон, среди других извещений, почти целая полоса в черных рамках, горестные вести, и эта тоже, после многих имен, думали "со скорбью", но решили, что надо откорректировать: не тот ранг,- "с прискорбием", "незабвенного мужа, это Лейла, зятя, а здесь и Айна, и Айша, и Зулейха, и Алия, и Асия, а также Бахадур, он еще не знает, и Марьям была выделена особо, ибо Расул для нее не зять - езне, а муж дочери - кюрекен, свояка,- увы, их осталось трое, и даны они по родственному старшинству: Аскер Никбин, Махмуд и Хансултанов, друга и товарища, в одном лице Джанибек Гусейнович (Дж. Г.), рядом оказались с Хансултановым, мир? знак помилования? сам ударил, сам простил? где он найдет такую голову?! а Джанибек вовсе непричастен и даже, по слухам, хлопочет об опровержении, а коль так, то снова наступит мир, надо только прежде думать, а уже потом волю рукам давать,- Расула Саламова, последовавшей…".
И указан день, когда приехала Асия и выломали дверь, а не когда случилось на самом деле, но кто знает, когда?
18
Дверь со стуком открылась, ударившись о стенку, будто плечом выбили:
- Эй, кто здесь?! - И резкий запах бензина ударил в нос. Асия?
Расул не успел спрятать пистолет, как вошла Асия, вытянув вперед руки. ПОПРАВИЛАСЬ КАК! С чего бы?
- Что? Не узнаешь? Солидный стал… Извини, я смою с себя грязь, а потом обниму тебя, впервые, может, в жизни…- Мягкая улыбка.- Весь день под машиной провалялась, шоферу автобуса помогала, да, да, не женское это дело, понимаю, но кто-то ж должен…- НАЧАЛОСЬ: ИДЕАЛЬНАЯ ЛИЧНОСТЬ!..- А ты, смотрю, балуешься.
- Да вот, нашел…
(И выскочил на улицу, ребята обступили, с опаской смотрят, а тут вдруг милиционер, как стена, возник, схватил Расула за руку и отнял пистолет.
"Я тебе побалуюсь!"
"Это… это…- От обиды вот-вот расплачется, так неожиданно отняли, но сдерживается, чтобы ребята на смех не подняли, затравят на улице.- Вы знаете, кто мой дядя?!"
Милиционер изумленно смотрит на Расула:
"Ты еще и хвастун".
"Мой отец…- А милиционер уже далеко, быстро иде'1 вверх по улице.- Мой отец,- вдогонку ему кричит Расул,- он самый главный у нас в районе! - Услышал! Повернул к нему на миг голову, глаза большие сверкнули.- Он вас…- Тот уже не слышит, но ведь слышат ребята! - Он накажет вас!..)
- А я знала, что ты здесь!..- крикнула Асия с кухни и появилась в дверях.Что так смотришь на меня?
- Я умер, Асия.
- Да, глядя на меня…- Стоит у зеркала, черные полосы крест-накрест на лбу.- Убери пистолет, а то нечаянно… Небось разучился, как обращаться с ним.- А ВОТ И ВЫСТРЕЛЮ В ВИСОК.
(А отец, придя с работы, наказал Расула, а потом с матерью долго хохотали,- милиционер узнал Расула и вернул пистолет отцу.)
- И даже похоронили меня.
- Да? А я приехала за Ильдрымом, устала уже приезжать, вот и поедешь со мной!
- О чем ты, Асия?!
- Она теперь любого за Ильдрыма примет, ослепла и память потеряла.
- И некролог был, не видела?